Глава 14. Дебаты о дебютах

Листок был весь испещрён рисунками индейцев, а также копьями, перьями, дротиками, ружьями, черепами, змеями, амулетами и витиеватыми завитками. Поверх всего – этого красными чернилами было начертано: «Чингачгук, великой милостью нашей, назначается душехранителем у Солнца Вселенной и Звезды Мира великого шаха Грифонии Феодора!
Прочитали надпись, переглянулись.
- Чьё добро? – спросила жрица – Директриса.
- Моё! – потупившись, встал Гном.
- Вы отныне Чингачгук…
Второй лист был покрыт мелкими убористыми аккуратными строчками: «Когда я был маленьким, я слушался папу и маму. Когда я служил в армии – я слушался командира. Когда пришёл – слушался начальника на работе. Я долго кружил по лесу, а потом с людьми вышел к людям. Я никогда не убивал. К счастью, не случилось. Но видел замученных убитых наших солдат. И был готов стрелять по чужим. Мне нравилась одна девчонка. Странно, что я её поцеловал только раз, когда уходил в армию. А там нам кричали с другой стороны реки злые слова. Я не хочу их помнить, но в ответ мы иногда давали очередь из автомата. Не хочу помнить, думать об этом. Не хочу. Не могу. Не хочу. Не хочу. Не хочу».
На этом рассказ Романа – а это было его писание – закончился. Листок был мятый. Маленькую повесть о себе Роман писал без точек и запятых. С трудом выбрасывая из себя каждое слово, такое незатейливое, не броское, но глубоко прочувствованное. И дойдя до скрытой боли в своём сердце, умолк, не в силах выразить словами тоску и отчаяние от жестокости виденного им. Тогда и стала его рука, прервав ход мыслей, будто хлестая лист бумаги, наказывая его за несовершенство мира, выводить бесконечно мучительное слово «не хочу», не способное, однако, облегчить душевное страдание. Вдруг остановилась от бессмысленности своего действия. Смяла рукопись, и уже было зажгла спичку, чтобы сжечь, как её остановила рука критика. Она осторожно, но настойчиво разжала кулак, готовый не пером, но действием продолжить заключительный вывод, бережно разгладила дрожащий листочек и присоединила его к своим собратьям, несущим частицу человеческого духа. Тогда критик сумел убедить Романа, что его личное – это не только личное, а его сдержанные путаные строки имеют более смысла, и более достойны человека, нежели иная остросюжетная фальсификация действительности! Но теперь Роман вновь возвращённый памятью к пределу, за которым терялся смысл жизни, сидел, закрыв лицо руками, тяжело опираясь локтями в колени. Внимательный глаз директрисы вычислил автора среди других писателей.
- Тебе плохо? Воды?
Глаза всех обернулись к Роману. Почувствовав себя виновником паузы, он глубоким вздохом сбросил с себя задумчивость: «Покрепче бы чего-нибудь…» - и грустно улыбнулся, пересилив себя.
- Это можно! – награждённый неким неизвестным всемогущим властелином чином душехранителя, Гном Чингачгук чувствовал себя не в своей тарелке, и с радостью выскочил исполнять поручение, которое ему никто не поручал, бросив на прощание, - я за шипучкой!
- А что они кричали? – вдруг повис в воздухе вопрос.
- Не буду говорить. – Ответил Роман.
- Ну, скажи! Жалко что ли… - повторили настойчиво из круга собравшихся.
Рома молчал. К нему на выручку неожиданно пришла Юлюшка:
- Ну, что вы, в самом деле? Человек об этом не хочет вспоминать!
- Что в Афгане с русскими военнопленными делали?..  мне брат как-то сказал… - неохотно вставил Винни.
- Что?
- Что – что! Кожу с живых сдирали!.. больше не надо рассказывать? – вспылил Винни.
- А ты какого-то привидения испугался!
- Эх, попадись оно мне сейчас, это привидение, я бы ему… не знаю, что сделал..
- А-а! Ну, подумай! – одобрил Иван.
- Хотите знать, что здесь красным написано? – вмешалась Директриса.
- Ну!
И она прочитала: «Ах ты, сын полка! В генералы метишь! Великий шах Грифонии желает лицезреть тебя своим визирем! Поздравляю, мальчик! Умеешь внушать! Впредь будь таким же послушным!
- Это просто невозможно! Я знаю своего мужа! Он не мог написать такую галиматью! Как можно глумиться над этим! Ребята ведь не по своей воле в Афган шли!
- Почему же? Были и добровольцы…
- Ну, знаете ли!.. Значит, пропаганда хорошо работала!
- Афган – ответственный плацдарм! Границы наши держал от душманов! Лучше воевать на чужой территории, чем на своей! Тут же политика! В США по всему миру интересы страны и безопасности, а что у нас своих интересов нет?..
- От национализма недалеко и до фашизма…
- Договорились! Давайте теперь в свою страну всю «чужестрань» с их традициями, интересами, верой, твою мать, тащить… а своё на свалки истории! А за них хоть лоб расшибить! Мало на нас Запад помоев льёт, мы ещё и сами себя перед ним распяливать начнём! Давай в нос и уши!..»
Бумажка пошла по рукам. Теперь в детективы вызвался Атлет Детинушка. Он посмотрел на бумажку через лупу, помял, понюхал и выдал суждение: «Пьяный писал или сумасшедший!»
- Я знаю единственного человека, которому мог бы принадлежать этот слог, но его среди нас нет… - раздумчиво проговорил Роман.
- Кто это?
- Этот человек способен на всё, чтобы угодить себе! В какой-то степени он невменяемый, но далеко не дурак!
- Это что, идиотский розыгрыш?!
- Кто же нас водит за нос?
- Кто-то из нас!
- Или привидения?
- Читайте дальше! Он выдаст себя!
- А дальше, извиняясь, нарисована голая женщина! – произнесла Директриса с оттенком лёгкого презрения, выискивая глазами автора.
- Ну, не совсем голая! – парировал с места Иванушка, и тут же схлопотал подзатыльник от своей супружницы.
- Ну да, конечно! На плечах – лиса!
- И на ногах - туфли! Всё, на что мужниной зарплаты хватило, не пивши, ни евши, за квартиру не плативши! – дополнил творец.
- Обормот!
- Не обормот, а шутник! – наставительным тоном защитился создатель ню- произведения от своей супружницы.
- Есть рецензия?
- Есть. – Вздохнула Лиса.
- И какая?
- Непристойная.
- Листочек заскользил по рукам любопытных нахалов и любознательных скромниц. В продолжении к рисунку красными чернилами в интересном месте была нарисована морковка. За ней ряд других морковок, разных по форме и величине. Внизу красовалась надпись: «Моя любовь – моя морковь!» - и краткое резюме: «В крольчатник».
- Просто паскудство! – вынесли суждение дамы.
- Почему Рафаэлю можно было рисовать голых баб…
- Обнажённых женщин! – поправила Марьюшка.
- А мне обнажённых – нельзя?
- Голых!
- Я нарисовал очень даже интеллигентно, в лисах, - а вот, кто дополнил – тот и пакостник! Из Микеланджело тоже можно, при желании, свинство сделать! – защищался приговорённый.
- Ну да! Есть голый зад, а есть – обнажённые ягодицы! – засмеялась Валечка. – Если бы Караваев был здесь, он ни за что бы, не дал прочитать всем то, что написала я! Где он?
- А чтобы он сделал?
- Он разорвал бы в клочья и то, что я написала, и меня саму!
- Какой кровожадный, как Отелло!
- Он  очень боится, что подумают о нём люди!
- Тогда давайте прочтём, пока его нет!
- А я не боюсь, что подумают обо мне! Я просто могу с трибуны в микрофон повторить всё то, что написала о нём!..
- С трибуны в микрофон? В выключенный  и шёпотом, когда вокруг – никого!
- Ничуть! Но он бы после этого меня упёк в сумасшедший дом!
- Тут, кажется, не только ваше признание. Читать?
- Конечно! Все уже просто на изжоге! Что может написать хорошенькая любовница?
- Любовница от слова любовь, между прочим!
- А что, кто-то хочет на её место?
- Да тише уже! Читайте!
- «Они одеты во всё чёрное и немного драное…»
- Во всё драное, и немного грязное… ха-ха!
- Давайте без реплик!
- Не надо читать! Я передумал! – поднялся Винни. – Я это писал под впечатлением случившегося! И это несущественно!
- Я думал, мы читаем письмо Татьяны Лариной к Евгению Онегину! У вас в этом стиле признание, Валентина?.. – полюбопытствовал  Иванушка.
- Тебе, прямо, невтерпёж! – откликнулась ревниво Марьюшка.
- Братан! Давай всё читать! – положил крепкую широкую ладошку на плечо Винни Роман.
- Р-Рома хор-роший! – прокартавил Пух, и усевшись на место, заткнул пальцами уши. – Читайте быстрей, покуда я не слышу!
- Ну, иди тогда, поторопи Гнома! Что он там копается со своей шипучкой…
- Выбрать не может, какого взять…
- Т-точно, п-пойду!  – когда Винни волновался, он начинал немного заикаться.
Только закрылась за его спиной дверь, Директриса продолжила чтение: «…чёрные узкие брюки, чёрные на выпуск рубахи, поверх которых чёрные вязаные жилетки. Рыжие, кудрявые, ниже плеч, прекрасные волосы поддерживаются только чёрными ленточками на лбу. Всё в них дышит свободой и любовью к воле. Это нездешние существа, не земные! Инопланетянки! Огненные богатые волосы и дикие неукротимые зелёные дерзкие глазища! Носы немного вздёрнутые вверх! Да, они откровенно курносые! Но это придаёт им насмешливый вид, и кажется, для них нет ничего такого, чтобы могло повергнуть их в уныние! Для них нет ничего невозможного! Энергия, жизнь бьёт в них ключом, выливаясь через край!..»
- Ну, ясно, что за Бахчисарайский фонтан! Это же сестрёнки – артистки рыжие, что пропали!  Что-то Гнома долго нет! Как  бы чего… - Иван прервал свою речь.- Читай красную реплику!
- Тут ещё его: «Они странно изъясняются между собой, но я бы научил её русскому языку, только не знаю, которую из них! Они, совершенно, похожие! Они совершенны!» А вот приписка: «Учить языку их буду я, Великий султан Адальби Дон Март! А ты пойдёшь коровам хвосты крутить! Пятак за тобой присмотрит! Хай!»
- Надо бы за ними сходить! – Настороженно вслушиваясь в тишину, изрёк Иван. – А то сказка про осла получается, что с тем, что с другим!
- Как это?
- А вот как! Стоит осёл посреди двух копен и не знает, с какой начать!Так от голода и сдох!
- Уйдёшь, и тоже пропадёшь! Уж пойдём тогда вдвоём! – откликнулся Детинушка.
- Мы без вас не останемся! Мой муж пропал! И Караваев с ружьём пропал!- решительно высказалась Юлюшка.
- Тогда придётся идти всем вместе!
И процессия, возглавляемая Иваном и Детиной – Атлетом двинулась в подвал, куда раньше ушёл Гном добывать «шипучку». А следом за ним и Винни.
- А с какой копны надо было всё-таки начать? – уточнил Детинушка.
- С жирафа! – откликнулась его благоверная.
- И вдруг тишину прорезал резкий, колючий и раскатистый смешок, и неприятно отозвался в душе каждого! Мальчонка Дионисий прижался к мамаше Марьюшке, а Лялька подняла рёв на руках у Юлюшки.
Между тем, блаженная Ангелина с компанией не пошла, а осталась одна в комнате…