Большие друзья нашей маленькой жизни. Продолжение

ЧАСТЬ  II
Рассказы о моих животных.


Глава I.
Мой Котька.

1.
Как он появился.
   
 Мое самое первое, личное домашнее животное появилось у меня, когда я училась в первом классе. Тогда мы только недавно переехали в новую квартиру: шикарную, попрошу не смеяться,  после бабушкиной комнаты, 3-х комнатную «хрущевку». И теперь уже мамины отговорки, что, мол, негде держать, самим тесно, не подходили. Места как раз было неоправданно много, потому что  мебели из 15-ти метровой бабушкиной комнаты, где четверть занимала печка, теперь явно не хватало. Она как-то сразу потерялась в нашем дворце, да так, что мы запросто играли в футбол, догонялки и в « Панас – Панас, лови мышей и нас…», совершенно не задевая нигде никаких углов.
     Места хватало всем, а собаки по–прежнему у меня не было. Я выпрашивала ее у мамы, папы и бабушки, каждый раз получая в ответ подколки, что за мной самой еще ухаживать приходится. Мне так хотелось кого – нибудь завести, что я даже научилась, с бабулиной помощью, сама расчесывать и заплетать по утрам свою полуметровую до безобразия толстую косу, которую мама ни за что не разрешала остричь. Но тщетно.
     Прошла осень в новой квартире, потом первый Новый Год и 8 Марта, но даже намека на щенка не появилось.
Учеба в первом классе подходила к концу, солнышко радовало теплом, а деревья первой зеленью. Вот в это прекрасное весеннее время он у меня и появился. Кто? Угадайте с трех раз. А вот и не щенок это был вовсе.
      Я сидела в обнимку с портфелем на лавочке у подъезда и переговаривалась с бабушкой Дусей через открытое окно кухни. Она заманивала меня домой запахом вкусных котлеток. Но я не сдавалась, солнца хотелось больше. Из другой школы возвращалась моя закадычная подружка Ольга, по прозвищу Доця. Она была уже второклассницей и очень этим гордилась. Доця подошла, села рядом со мной и разжала руку, которую держала ковшиком прижатой к животу.
      На ладошке сидел крохотный чёрно – белый котёнок! Замечательно - хорошенький, весь такой чистенький, в белоснежных носочках на всех лапках  и с длинными белыми усами. Малютка жалобно мяукнул и покачал головкой.
     - Он, наверное, молочка хочет,- сказала я, - Пожалуйста, отдай его мне, я буду о нем заботиться. Просила я не очень уверенно, в душе понимая, что от такого славного котеночка никто не откажется. Доця только помотала головой и заспешила домой.
     Пошла и я есть бабушкины котлетки. Я сидела за столом, вяло ковыряя вилкой: котенок не шел у меня из головы. И тут раздался звонок в дверь.
     На пороге стояла заплаканная Ольга с котенком.
    -Папа выгнал. Он терпеть не может кошек. Бери его, если хочешь. Не назад же нести.
     Еще не веря своему счастью, я протянула руки, и котеночек оказался у меня на ладони. Губы сами поползли в улыбку, а темно – зеленый подъезд заиграл всеми цветами радуги. Расстроенная подружка ушла, а я закрыла дверь и задумалась.
    Бабушка будет на моей стороне, это я точно знала. Но вот мама и папа… Опыта подобных отношений с родителями у меня еще не было. Бабуля обрадовалась котенку, налила ему теплого кипяченого молочка в блюдце. И  тут оказалось, что и лакать малыш еще не умеет сам.
    Он сидел у блюдца и жалобно плакал, а я не знала, как ему помочь. Зато бабуля долго не раздумывала. Она пододвинула блюдце вплотную к котенку и осторожно наклонила его головку так, чтобы мордочка котенка слегка окунулась в молоко. Малыш задрожал всем тельцем и начал жадно слизывать молоко с мордочки. Бабуля макнула его мордочкой снова в молоко. Этого оказалось достаточно. Давясь и кашляя, котёнок пил из блюдца молоко. При этом он потешно растопыривал лапы,  приподнимал шерстку на спинке и умудрялся еще при этом громко, как – то даже истошно урчать.
    - Пугает нас, - смеялась бабушка, - Ишь, какой голодный, бедненький.
    Молоко закончилось быстро и котенок, сразу уловив расстановку сил, начал яростно тереться о бабушкин тапок и громко урчать.
    - Это он добавки просит, - объяснила мне довольная бабушка,- Только я ему не дам, нельзя.
    - Почему, бабуличка, он же такой голодный!
    -А вот потому и нельзя, что слишком голодный. Как бы не перекормить его. Что мы станем с ним делать, если живот заболит, ты знаешь? То-то головой мотаешь. А я знаю, но не хочу. Пусть лучше подождет немного, потом ему еще добавки дашь, а пока иди лучше уроками займись. Как бы от мамы нам с тобой не досталось.
    Бабушка была, как всегда права. Лучше все уроки хорошо поучить к маминому приходу, чтобы у нее настроение не испортилось.
    Я вздохнула, вспомнив, что в тетради по письму мне учительница снизила оценку по диктанту за кляксу вместо точки. И вместо вожделенной пятерки там, так некстати, стояла скромненькая четверка. Зато все остальные были пятерки! И в дневнике за стихотворение тоже.
    Уроки всё же мне сразу делать не пришлось. Котеночек, мирно прикорнувший в уголке коробки из-под обуви, вдруг так громко замяукал, что я испугалась. Ведь совершенно не представляла, что ему нужно! Хорошо, что бабушка Дуся еще не ушла в магазин.
    - Бери котенка и неси его под кустик, - велела мне бабушка, - он в туалет хочет. Вот какой молодец! Дома пачкать не захотел, чистоплотный малыш оказался - похвалила его бабушка.
     Я вынесла его во двор, подальше от подъезда, под куст сирени. Котенок  закружился на месте, перебежал, еще покружился, тщательно вынюхивая землю, потом крохотными лапками быстро – быстро вырыл довольно глубокую ямку и угнездился  поверх нее, высоко задрав хвостик и недовольно посматривая на меня.
    А я что? Я ничего, просто открыв рот, наблюдала. Но  тут поняла, что ему это не нравится, и  ушла к подъезду на лавочку.
     Только теперь, столкнувшись с первыми трудностями, я начинала понимать, что значит ухаживать за  животным. Пока я философствовала на лавочке, котенка и след простыл. И как он, такой крошечный, умудрился сбежать, как потом оказалось, прямо к третьему подъезду? Не понимаю! Как я его искала! От бесконечного «кис-кис» у меня даже горло заболело. Но котенок не появлялся.
     Зато прибежали две голодные бродячие кошки с безобразно раздутыми животами и ласковыми глазами. Одна, грязно – белая, с коричневыми пятнами и нашла моего беглеца. Вернее, он сам к ней вышел из густой травы палисадника на тротуар.
     Я обрадовалась, схватила котенка и побежала домой. Кошки за мной. Пока бабули не было дома, я вытащила из борща кусок мяса, разделила его на две части, налила в старую игрушечную кастрюльку молока и вынесла кошкам  еду к подъезду, где их все прикармливали
     Знаете, хоть с тех пор и прошло уже  целых 40лет, а пришлых бродячих кошек и сейчас кормят у нашего подъезда старушки – соседки. Да и мама моя, хоть и ворчит на безобразие от мух, выносит по – прежнему, голодным бродяжкам остатки своего обеда.
 Может быть поэтому, кошек там, в моём родном городе, можно встретить и зимой и летом в любом месте. Любят их люди.    
      А котенок, набегавшись и всё, что надо, поделав на свежем воздухе, уже мирно спал в коробочке возле моего письменного стола.
      Я яростно принялась за уроки, стараясь успеть всё сделать к маминому возвращению с работы. Такое рвение, конечно, ничем хорошим закончиться не могло…
     Наделав кучу исправлений в домашней работе по математике, я притихла, и испуганно вырвав испорченный лист, уже спокойно чётко и ясно переписала классную, а затем и злополучную домашнюю работу. Потом в стопке чистых тетрадей нашла ту, у которой совпадали с моей тетрадью места скрепления листов, вынула из середины чистый листок, аккуратно вставила его в середину своей рабочей тетради и облегченно вздохнула.
    Оставалось еще письмо. Конечно, наше письмо никак нельзя сравнивать с теми длинными сложными текстами, которые приходится составлять и переписывать в лицее моей первокласснице – дочке Катюше. Но зато нам было неизмеримо труднее вообще писать. Чистописание – это целая наука, когда писать нужно при помощи чернильницы- непроливайки и простой ручки за 2 коп. со стальным пером.
Нужно очень осторожно набирать чернила. Ни в коем случае, резко не вставлять ручку в чернильницу, чтобы не испортить перо или не пролить, не дай Бог, на тетрадь чернила, если их в чернильнице много.
    Обычно к концу первого класса ученики привыкали писать аккуратно, подкладывая под левую руку промокашку, как на плакате в школе, а правой осторожно набирая на перо чернила из непроливайки.
    Умела это делать и я, достаточно  в начале учёбы в школе, наставив клякс и пролив слез над бесконечными вечерними переписываниями вместе с мамой набело своих домашних работ. Сейчас я быстро справилась с упражнениями по чистописанию и каллиграфии, промакнула  листочек, закрыла тетрадь и облегченно вздохнула. Осталось выучить стихотворение и почитать.
     Пришла с работы мама. Сердце мое гулко билось в груди. Надо было решиться, сказать ей о котёнке. Мама стучала тарелками на кухне, торопливо перекусывая. Ей еще надо было забрать мою младшую сестренку из детсада.
      Может потом? Ну, нет. Сейчас – так сейчас. И я на одном вдохе выпалила ей новость.
      - И где же он? – как - то совсем не так спросила мама. Я обреченно пошла к себе, с похолодевшим сердцем вынула спящего теплого котёночка из коробочки и вынесла в большую комнату, мысленно уже прощаясь с ним…
     Мама быстро и теперь раздражённо мыла тарелки.
     Опустив котенка на пол у открытой двери кухни, я просто сказала:
     - Вот он.
    Мама развернулась ко мне, видимо собираясь сказать что–то заготовленное. Но тут взгляд её натолкнулся на крошку, который сонно и беспомощно сидел на полу, покачивая головкой. Крошечное худенькое тельце было собрано в комочек чуть больше теннисного мячика, а длинные усы и черно – белая шерстка топорщились вокруг, как иголки у ежонка или кактусёнка.
    - Мяу!- тоненько и нежно сказало существо, встретившись с мамой глазами,
    - Мяу!
    Лицо моей строгой мамы преобразилось, смягчилось и она совсем, как я недавно, сказала от всей души:
   - Ой! Какой хорошенький! И засмеялась.
    Котик тут же подбежал к ней и потерся о её тапок. Мама взяла его на руки, погладила и, перевернув на животик, удовлетворённо сказала:
   - Котик! Ну, пусть живёт, если обещаешь сама убирать за ним.
     Конечно, я готова была пообещать, не только убирать за ним, но и мыть нелюбимую грязную посуду за всей семьёй.
Захлопнув вовремя рот, я радостно кивнула маме головой и быстренько унесла котёнка в свою комнату.
     Наконец- то! Свершилось! У меня появилось первое моё собственное домашнее животное. Живое тёплое и очень симпатичное. Радости не было предела.
     Вот только,  как назвать малыша, я не знала. Долго думала, но ничего путного в голову не приходило. Пока не привели Ольгу из детского сада.
     Взглянув на неё, я сразу вспомнила песенку, которую ей пели бабушка и мама перед сном:
    ¬-  Котя, котенька, коток,               Ты, котенька, приходи,
       Котя серенький лобок!               Мою детку не буди.
     - Пусть будет просто Котька! – решила я и довольная, взяв котёнка на руки, отправилась гулять во двор.

               
2.
Поход за хлебом, дерево не ясень, Кузя
и «Казаки – разбойники».
   Котька оказался очень привязчивым и игручим, как все котята. Причём, играть он предпочитал не чем – нибудь, а моими руками. Вскоре на тыльной стороне ладоней живого места не было от царапин. Теперь и не понять, как я тогда терпела его острые когти и зубки, разрешая играть и бороться с моей рукой, как будто она  дружок – котёнок, а не ручка первоклассницы хозяйки. Но вот терпела же, понимая, что он, таким образом, замещает разлуку с братиками и сестричками.
    Прошло совсем немного времени. Котька заметно подрос и окреп. Он быстро научился пользоваться форточкой кухонного окна вместо двери. Прыгал на раму всегда открытой кухонной форточки, потом на козырёк над подъездом, с него перебирался на крепкий стволик дикого винограда, что рос у лавочки под нашим окном, и благополучно спускался на землю.
   Вообщем полностью соответствовал выражению: - Я кот. Хожу, где вздумается. Гуляю сам по себе.
       И как он при этом умудрялся оставаться еще и очень домашним, послушным и ласковым котёнком в глазах мамы - остаётся загадкой. При ней он чинно просился на улицу, мяукая у двери. Тёрся спинкой о её ноги, выпрашивая лакомый кусочек и не обращая при этом внимания на раздутый от уже съеденного животик. И никогда – никогда не выпускал когти, играя со взрослыми!
    - Дипломат!- звала его шутливо бабушка Дуся и была права. Вот с ней он совершенно не церемонился, как и с нами, детьми. За свою принимал. Правда, и от бабули ему влетало мокрой тряпкой, когда он вихрем нёсся через кухонный стол, мимо неё к форточке, или обратно, если, заслышав звук натачиваемого ножа, Котька спешил  к разделке мяса.
     Ко мне он привязался, как собачка. И везде на улице старался меня сопровождать. Даже в поход за хлебом ходил, как только я его не прогоняла, боясь за него поначалу – шел всё равно. От деревца к деревцу, а у магазина запрыгивал на молодую тогда липку и ждал на дереве, пока выйду. Домой мы возвращались также. Дорогу он переходил вместе со мной, на полшага сзади, а потом опять отставал на почтительное расстояние и двигался от ствола к стволу.
     Однажды эта уверенность, что дерево – друг и спаситель сыграла с ним злую шутку. Уж не знаю, как и кого он испугался, гуляя самостоятельно возле дома, но факт тот, что Котька оказался на самой вершине кроны старого тополя, росшего вдоль дороги. Слезть он, видимо, боялся – уж  очень высоко залез - и просто сидел, вцепившись в ветку, и орал. Как только я не пыталась его приманить, заставить слезть. Всё было напрасно. На котёнка жалко было смотреть: глаза, как два блюдца, полные горя и страха, шёрстка дыбом и хвост. Бедняжка. Я полезла за ним. Но сумела добраться только до половины ствола. Дальше просто не за что было цепляться руками и ногами. Ствол дерева, разделяясь в двух метрах от земли на две большие ветви, уходил высоко в небо толстыми и гладкими руками. Нужна была мальчишеская сила и сноровка. Котька ободрённый моей поддержкой, заорал снова, увидев, что я слезла вниз.
- Потерпи, Котя, голубчик,- успокаивала я его. А сама искала глазами по двору мальчишек. Но, увы! Никого не было, как назло. Пришлось мне идти к ближайшему соседу – третьекласснику Кузе из четвёртого подъезда, просить. Ох, и не хотелось мне это делать! Только на прошлой неделе я не ответила на его записку и не пошла с ним в кино на детский сеанс - по двадцать копеек билеты. А теперь вот, иду, раздумывая, не станет ли ломаться Костя, пользуясь ситуацией. Что только не сделаешь для своего  любимца!   
     Но Кузя сразу согласился, даже обрадовался, что может помочь, чем сразу вырос в моих глазах. Быстро и ловко он залез почти до самого котёнка. Но тот, глупый, увидав незнакомого мальчишку и хорошо зная уже, что от них всего можно ожидать, полез еще выше.
     А выше ветки уже  даже самого заморенного мальчишку бы не выдержали, не то, что крепкого третьеклассника.
    - Наташка, как его хоть зовут, этого дурачка?!- заорал от напряжения Кузя. А, узнав, что котёнок – Котька, расплылся в улыбке и неожиданно сладеньким голоском запричитал:
    - Котя, Котенька, тёзочка мой маленький, иди сюда на ручки. Я тебя с деревца сниму.
 Котька и вправду, полез обратно, наверное, понял, кто его единственный шанс. Кузя крепко прижал его к себе и начал спускаться вниз. Но, добравшись до нижней, широкой развилки ветвей, уселся поудобнее, вздохнул и - точно!- стал надо мной издеваться.
   - А не пойти ли тебе, Кузьма, опять по стволу прогуляться? – спрашивал Кузя у котёнка и делал вид, что хочет посадить его на ствол повыше. Котёнок начинал орать опять.
       -А чего это хозяйка тебя так назвала, Котенька? Уж, не в мою ли честь? – продолжал Кузя. – И как же она тебя гладит, как целует, ненаглядного – смеялся надо мной гадкий, нехороший мальчишка, прижимая черную спинку котёнка к своим соломенным вихрам и сверкая голубыми брызгами глаз.
       И кто бы мог подумать, что его мама тоже Котенькой называет! Ни за что бы тогда своего котёночка так не назвала!
      Весь стыд и неловкость, которые я чувствовала за своё былое безразличие к Косте до этого, мигом испарились, уступив место злости.  Я уже хотела наговорить колкостей, но вовремя спохватилась, что противный мальчишка может и вправду отпустить мою драгоценность опять на дерево. Вволю поёрничав, Кузя всё же, наконец, отдал мне притихшего от усталости и страха Котьку, сам раз и навсегда пав в моих глазах…
       Зато Котька оказался памятливым на добро. И стоило Косте потом на улице позвать его, он без церемоний подбегал поздороваться и приласкаться.
      Больше всего мы любили во дворе играть в «Казаки – разбойники».  Не знаю, играют ли в них сейчас, а тогда это была одна из самых любимых детских игр. Детей во дворе было много, правда, мальчишек гораздо больше, поэтому все коллективные игры у нас были подвижные.
     Мы делились на два отряда. Тянули жребий, кому быть казаками, а кому разбойниками. Разбойники прятались и всячески должны были вредить казакам. А те их искали. 
     Часами, днями можно было играть. Вокруг дома на улице и во дворе тогда нам, детям было настоящее раздолье. Кругом сносили старые полуразвалки, хибарки, переселяя людей в новые дома, но еще надолго оставляя фруктовые деревья и всякий хлам.
     В то время еще не изобрели холодильников. Чтобы сохранять продукты, зимой на реке нарубали глыбы чистого речного льда и хранили его круглый год, густо пересыпав опилками, тырсой (древесной пылью) в специальных хранилищах. Одно такое было недалеко от нас, за высоким частым деревянным забором, рядом с развалками и заброшенным садом. Там мы и играли. Когда летом в жару мы пробирались через забор в ледяное хранилище, мне казалось, что мы в какой – то сказке. От опилок шла приятная прохлада. А если их расчистить, открывались сверкающие на солнце кристально – прозрачные глыбы льда. Красота! Царство Снежной Королевы! И там нас никто из взрослых никогда не мог найти и никто не гонял. В глубине хранилища, среди льда и тырсы гасились все звуки, как – будто мы были рядом, только в другом измерении. Выбравшись оттуда, у меня от той тишины и необычных ощущений кружилась голова. А Котька недовольно мяукал – ему лёд не нравился.
       Еще, напротив нашего дома строители вырыли огромный котлован под новостройку, вбили сваи и оставили всё это на несколько лет, заморозили, как тогда говорили. Котлован быстро зарос огромными бурьянами, вперемежку с огородной зеленью и цветами. Земля – то чернозём огородный там была. 
      Боже мой! Сколько приволья и счастья у нас, детей того времени, было! Целыми днями мы пропадали на улице, играя, болтая, лазая на деревья за фруктами и снова играя, забывая об обеде и ужине.
       Скрываясь в высоком бурьяне, я ползла, кралась, стараясь проникнуть незамеченной в логово «врага». А рядом полз мой друг – котёнок Котька. Я затаивалась, прижавшись к камню, и он замирал у меня под боком, принимая правила игры.  Над носом покачивала головкой растрёпанная барышня – ромашка, камень отдавал набранное за день от солнца тепло, Котька щурился и тянулся лапкой  к листику ромашки. Ах, как хорошо это было!
       И только голос мамы, звавшей к ужину, портил нам тайну.
     - Наташа, Оля! Домой! – громко кричала мама, выглядывая из кухонного окна. Идти не хотелось, ведь до победы, казалось, оставалось совсем чуть-чуть.
    Но  Котька, предатель Котька! Он, заслышав любимый мамин голос, тут же выскакивал из нашего укрытия и нёсся домой ужинать! Дальше скрываться было бесполезно.
    - Девочки, домой! Котька уже дома! – это мама давала нам понять, что знает, что мы её слышим, раз кот прибежал, то и мы где-то рядом, в густых сумерках южного вечера…
     Ослушаться мы не смели. И с сожалением попрощавшись с подружками, плелись домой, ругая Котьку – предателя. Впрочем, тут же раздавались голоса других мам. Приближалась ночь и наша пятиэтажка светилась сквозь тёплую бархатистую темноту приветливыми глазами – окошками, заманивая нас, детвору, вкусными запахами ужина.

3.
Удивительный и неповторимый.
   Мне тогда казалось, что мой котёнок самый лучший, самый умный и сообразительный. И сейчас и всегда так кажется, с каждым новым домашним питомцем, появляющимся на протяжении моей жизни, я убеждаюсь, что все они очень индивидуальные, самые сообразительные и, конечно, для меня самые – самые умные. Потому что мои. Ведь я их знаю лучше других. А ваши – для вас. Правда? И спорить о том, кто умнее, красивее, лучше – дело совершенно безнадёжное и не нужное. Если только вы не хотите рассориться с другом или подружкой.
    Но, рассказы о приколах нашего котика Котьки нам приходилось слушать ещё и от соседей и друзей.
     Он очень любил воду. Был таким себе удивительным водным котом, плюхальщиком и «рыболовом».
     Стоило начаться летнему дождю, как Котька отправлялся гулять по лужам. Вволю набродившись в тёплой воде, он, к изумлению всех прохожих и соседей, укладывался в лужу под кустом сирени между первым и вторым подъездом и, довольный собой и миром вокруг, наслаждался. Потом, когда вода становилась несвежей, Котька обходил её стороной. Тогда он залезал в ванне в голубой тазик, в котором его купали и начинал громко мяукать, звать к себе, требуя воды.
      Иногда мама, бабушка или я путали тазики, когда шли на улицу снимать просохшее бельё, брали его собственный тазик под мышку. Котька мог с налёта запрыгнуть в него и лечь, требуя таким образом вернуть личное имущество. 
    Представляете ощущения человека мирно идущего во двор на площадку снимать бельё? У меня обычно от неожиданности тазик вываливался из рук. Кот успевал благополучно выскочить еще до того, как злополучная посудина с грохотом, подпрыгивая, стукалась об асфальт…
    Развлекался он таким образом, войдя во вкус, и с соседками из нашего подъезда. Впрочем, никогда не запрыгивал в тазики с бельём.
     Еще он любил воровать у соседей вкусности со стола, появляясь как привидение в распахнутом окне второго или третьего этажа. Попадал он туда, впрочем, очень просто и привычно: по разросшимся веткам винограда. Конечно, если его замечали, он ничего не брал, даже, если угощали – интереса не было.
     Совсем маленьким крошкой он «ловил рыбку» прямо сидя на дымящейся приоткрытой крышке кастрюли с компотом. Ловко поддевая коготком варёные фрукты, он их выуживал и складывал рядом с собой на крышке. Бабушка гоняла его мокрой тряпкой,  ругая за испорченный компот. Но Котька перестал, только когда подрос и понял, что огорчает бабушку.
      Спал он всегда со мной, сломив сопротивление папы своей чистоплотностью. Судите сами. Зачем же выгонять с постели кота, который ежедневно перед сном моется в ванне, соблюдая все требования человеческой гигиены, а потом еще долго вылизывает себя языком, как того требует кошачий кодекс чистоты?
    Котька любил класть голову на подушку и копировать все мои жесты. Я вытяну руку – и он. Я повернусь на спину – и кот тоже. Чувствовал, что его любят, и баловался.
     Я обожала читать. И кот терпеливо сидел рядом, листая странички лапкой и делая уморительно умный вид. А вечером укладывался под абажуром  настольной лампы и засыпал, пока я сидела за столом с уроками или книгой. Но стоило мне встать, он вскакивал и бежал за мной, торопясь первым выскочить из комнаты.
      Когда я пошла во второй класс, он провожал меня в школу точно так же, как летом в магазин. К этому времени он стал уже большим и красивым котом. Совершенно не боялся собак и теперь не прятался за тоненькими стволами деревьев, а чинно шёл чуть сзади.
      Наша с ним дружба казалась такой крепкой и нерушимой. И очень не хочется вспоминать, как она неожиданно закончилась, но придется.
     Это та, негативная сторона отношений человека и четвероногого друга, о которой тяжелее всего вспоминать и писать. Когда разлука наступает внезапно и навсегда. И здесь не бывает моментов более лёгких или наоборот. Всегда одинаково тяжело терять друга. Разве так важно, сколько вы пробыли вместе: год – два или двадцать два…
     Как это случилось, что Котьки не стало в моей жизни? Почему? Ведь я так любила его! Никто никогда не дал мне на это ответа.
     Это случилось поздней осенью, когда гулять не хотелось из – за дождя и промозглой сырости. Мы с Котькой забрались пораньше под одеяло и читали. Неожиданно Котя сильно и как-то душераздирающе мяукнул и быстро рванул к входной двери. Я выпустила его, а сама снова забралась под одеяло. Но в душу закралась и не хотела уходить тревога за кота. Что это с ним? – думала я, уж не заболел ли. Когда Котька не вернулся к ночи, я стала звать его в открытую форточку. Ответа не было. Тогда одевшись, мы с бабушкой вышли на улицу. Ходили, звали в темноте под дождём. Кот не отзывался.
      Пришлось вернуться домой ни с чем. Может ему плохо, может, ему моя помощь нужна? Я заплакала. Бабушка меня успокаивала, как могла. Но кот не вернулся и на следующий день.
     Тогда взяв фонарик, мы пошли искать его в подвал, где обычно гуляли в непогоду дворовые коты. Долго ходить не пришлось. Невдалеке от  отдушины, выходного отверстия, мы нашли его. Котька вытянулся на полу у стены, запрокинув головку. Он  лежал совершенно  нормально, как будто спал, и казался мне живым и невредимым. Рядом валялся кирпич и длинная палка.
     - Не трогай его,  Наташенька! – сказала бабушка с горечью. Мы ему уже не поможем. Пошли, надо взять какую – нибудь коробку и тряпочку, чтобы завернуть его.
    Но я никуда не хотела уходить без Котьки. Не понимала, как это – уже не поможем. Это была моя первая реальная встреча со смертью. Неожиданная и страшная.
     Отчего он погиб? Можно было только догадываться. Может, съел отраву для крыс, думала бабушка. А, может, заболел как – то по – другому. Не хочется думать, что кто – то мог обидеть нашего Котьку. Этого мы уже никогда не узнаем наверняка.   
     Котьку мы с бабушкой похоронили в уголке двора, за гаражом. Я не плакала совсем. Не могла и не хотела. И долго – долго ещё его ждала, думая, что, может, мы ошиблись с бабулей, и то был совсем и не наш котик.
Но Котька так и не пришел.
     Убежал от меня тёмным осенним вечером и навсегда потерял дорогу домой. Прошло много, очень много лет. Но я всегда помню его, необыкновенного весельчака, моего первого в жизни кота - Котьку, так любящего купаться.
      


Глава II.
Кот Мурзик.
1.
Как Мурзик нас сам выбрал.
     После внезапной гибели нашего Котьки прошло около года. Я никак не могла его забыть и не пыталась даже кем - то его заменить. Мне никто, кроме моего любимца не был нужен.
     Но, как часто бывает в жизни, новая привязанность приходит тогда, когда её меньше всего ждёшь.
     Этот взрослый кот появился в нашем дворе благодаря соседу из второго подъезда, дяде Васе. Он притащил его в подарок ко дню рождения своей жене. Кот был, наверное, со склада, где дядя Вася работал грузчиком. Дотащив его до подъезда, пьяненький  дядя Вася никак не мог справиться с дверной ручкой, котом и пакетами с едой.
    Кот истошно орал и царапался, не желая расставаться со свободой. А ручка выскальзывала из пьяных пальцев снова и снова. Как раз утром плотник из ЖЭКа поставил в двери всех подъездов нашего дома новые пружины, чтобы плотно закрывались. А дядя Вася привык к  старой и слабой и не мог, спьяну,  понять, в чём дело, почему это его в родной подъезд не пускают.
     Кончилось всё смешно и плачевно. Кот  изловчился и убежал, а дядя Вася рванул дверь и, растеряв пакеты, ворвался – таки в подъезд. Мы, дети, наблюдая за ним, вдоволь насмеялись, но помочь никто из нас и не подумал. Не любили мы его, пьяницу противного. Наверное, и кот тоже.
    Потому что потом они с тётей Женей долго пытались кота заманить, поймать. Но кот предпочёл остаться вольным бомжом.
    Не знаю уж, где был тот склад, на котором котяра обитал, но остался он жить в нашем дворе, пополнив ораву хвостатых беспризорников. Вскоре от его холеной  толщины и матёрости осталась только большая лобастая голова со шрамом над левой бровью. Чёрная спина заострилась, короткая шерсть от худобы стала казаться длиннее, а белая манишка на груди, как и живот, от пыли, в которой кот любил валяться на солнышке, превратились в дымчатые.
    Его жалели и пытались подкормить. Но, наверное, страх быть схваченным, а может, врождённая осторожность, пересиливали голод. Кот никому не доверял и не подпускал близко к себе. Конечно, со временем, он освоился во дворе и научился добывать себе пропитание.
     Моя бабушка Дуся первой заметила, что он похож на нашего Котьку. Такой- да не такой. Я не обращала на него особого внимания. А бабушка  подружилась с котом, когда ходила в подвал проверять бочки с соленьями. 
    Там у нас стояли три бочки с бабушкиными заготовками: огурцами, помидорами и капустой. Нужно было раз в неделю промывать чистой водой деревянные кружки, которыми бочки были накрыты, чтобы не было плесени.
    Бабушка никому не говорила, что кормит в подвале того самого пришлого кота. Потом он привык к ней и стал кормиться под окном нашей кухни. Бабушка его звала, когда разделывала мясо и рыбу. На улице кот её узнавал и здоровался, молча, только встречаясь с ней глазами. И всё. Как-то раз мы с бабулей звали его с собой домой, но кот лишь проводил нас до ступенек подъезда.
     Но, однажды мы всей семьёй перебирали картошку в подвале. Это была папина система нашего с сестрой воспитания, чтобы мы не выросли белоручками на всём готовом, как он считал.
Боже мой! Как я не любила эту  нудную монотонную и грязную работу. Но спорить было бесполезно. Поэтому, мы с Ольгой пыхтели и старались как можно быстрее покончить с этим тёмным подвальным подневольным детским трудом.
 Наш ящик был гораздо меньше, чем у взрослых. Набрав темп, мы и не заметили, как справились с ним. Можно было и убегать на солнышко и свежий воздух, но оказалось, что в этой дружной работе всей семьи есть что-то такое, чему мы не могли найти слов, но, но…
     Вообщем, мы остались помогать взрослым справляться с их большим ящиком.  Все дружно, с папиными шутками и смехом, обрывали у картошки наклюнувшиеся глазки, отсортировывая порченые клубни в ведро.
     И никто не заметил, что кот, наверное, уже давно сидит на пороге и внимательно наблюдает за всеми нами.
     Когда мы закончили работу, он вместе с нами пошёл к выходу из подвала.
    - Что, котяра, - пошутил папа -  идём с нами, шестым будешь?
    - А давайте его и вправду возьмём – сказала бабушка,-
    - Он такой приличный и воспитанный кот.
Тут мы как раз подошли к подъезду и все дружно посмотрели на него.
    - Ну что, идёшь или нет? А то больше не пригласим, - полуутвердительно снова спросил  папа.
    - Пошли, Мурзик, пошли к нам, - позвала его бабушка. Оказывается, она ему и имя уже придумала! И кот пошёл. Он остался у нас насовсем. Дал маме с папой покорно себя выкупать и высушить. Потом вдоволь наелся и развалился на ковре под столом в большой комнате. 
      Было такое чувство, что он у нас жил всегда. По утрам он любил с папой делать зарядку на ковре. Особенно, когда папа качал пресс, ему нравилось ложиться рядом и кувыркаться. Потом они умывались, завтракали и отправлялись по своим делам.
      Какие дела были у кота, становилось понятно, когда он возвращался домой с продранным ухом или раненной лапой. Мы с бабушкой делали ему перевязку, и несколько дней Мурзик никуда не торопился, залечивая боевые раны. Он, пожив в семье, превратился опять в толстого и сильного кота, который ходит, где вздумается и гуляет сам по себе.
    Спать ему, поэтому, в нашей спальне папа не разрешал. А любил Мурзик отдыхать на моём стуле в зале под обеденным столом, накрытым скатертью. Если он на него укладывался, сдвинуть стул, придавленный такой тяжестью, я уже не могла.
    Во всём остальном этот кот был очень ненавязчивым. Если на улице шёл дождь, Мурзик не позволял себе проходить в дом с грязными лапами, а сидел под дверью в ванную и ждал, когда ему их вымоют.
   -А вылизать что, слабо?- смеялись мы над ним.
    Прошло совсем немного времени и Мурзик, как раньше мой Котька, стал учить со мной уроки. Он разваливался под лампой осенними вечерами и сладко урчал на всю комнату.
Мурзик был здоровенным котом, а стол обычным, детским письменным столом. И чтобы как-то совместить кота и уроки приходилось убирать всё лишнее сразу на место: книги в портфель или на полку, а тетради в папочку.
   Вот так методично и целеустремлённо кот приучил меня к порядку на рабочем столе. Правда, цель у него была своя, теплое местечко под лампой, но результат остался на всю жизнь.
И сегодня на моём столе рядом с компьютером нет ничего лишнего. (Если не считать ангорской кошки  Ани рядом с монитором! И маленькой Катюшиной кошечки Василисы на коврике для компьютерной мышки. Но, тут уж ничего не поделаешь.)

2.
Мы не шли на птичий рынок, чтоб купить себе щегла
- баба Аня принесла.

    Однажды зимой, а зимы тогда на Украине были почти такие холодные, как теперь  на Севере, наша соседка баба Аня принесла нам замёрзшего щегла.
    Баба Аня была у нас дворником. Утром птичка упала с дерева ей прямо под ноги, когда она сгребала под старым тополем снег. Зная, что мы любим животных, она и принесла щегла к нам. В этот день из-за сильных морозов мы не учились, радостно сидели дома. Щегол отогрелся и ожил.
    Я тогда впервые держала в руках такую красивую птичку. Размером он был не больше воробья, на головке красная шапочка, пёрышки пёстрые, с сине-белыми полосками на крыльях и тёмные тоненькие и очень цепкие лапки.
   Щегол совершенно нас не боялся, наверное, пережив такой холод и голод, он ещё не совсем пришёл в себя. Нужно было его как-то устроить у нас пожить до весны. Не отпускать же его опять на верную гибель!
    Тогда мы с бабушкой пошли на четвёртый этаж к соседу дяде Саше за клеткой. Он держал волнистых попугайчиков и был очень добрым и весёлым человеком. С нашим папой они весной насадили вокруг подъезда нашего нового дома целый фруктовый сад, разбили цветник.
   Раскрыв рот, я наблюдала за жизнью птичьего семейства в большом, от пола до потолка, вольере. Там была приделана  к стене красивая коряга. А на ней, на разной высоте крепились очень славные домики для попугайчиков. Все птички сидели парочками и наблюдали за нами, чужими. Иногда они смешно кланялись друг – другу, целовались и чистили пёрышки, что-то посвистывая, поглядывая на меня тёмными бусинками глаз.
    Дядя Саша вынес нам с балкона пустую довольно просторную клетку и разрешил пользоваться ею до весны, пока она ему не понадобится для отсадки маленьких птенчиков. А пока, к моему огорчению, деток у попугайчиков ещё не было.
    Так у нас поселился щегол. Отогревшись, сначала он сильно всех дичился, пугался так, что начинал биться о прутья клетки. Мама и папа поставили ее на столе у стены в своей спальне, где птичке было спокойнее.
     И всё бы хорошо, но у нашего кота Мурзика вдруг прорезался прямо – таки зверский охотничий инстинкт. Он часами валялся на полу у двери в спальню. Просовывал лапы в щель под дверью, безуспешно пытаясь её открыть, иногда запрыгивал на ручку. Вообщем, покой нашему щеглу только снился.
     Мы уж думали, что так до весны и будет, пока не придет время выпустить птичку на волю. Однажды я застала кота прямо на столе у клетки. Он приседал, поднимался вверх, бросался из стороны в сторону на клетку, а щегол в панике отлетал в противоположный угол. Клювик у него был открыт, крылышки растопорщились, пёрышки распушились.
     Бедная птичка! Я закричала, прогнала кота, шлёпнув газетой. Но было понятно, что на этом Мурзик не остановится. И что бы вы думали? Щегол справился с ним сам!
Когда в очередной раз кот, улучив момент, пробрался к  клетке, птичка не стала прятаться от него в дальний угол, а храбро набросилась на наглую кошачью лапу и стала её клевать. Мурзик от неожиданности заорал и свалился со стола. Так плачевно закончился для него сезон большой охоты.
     Больше щеглу нечего было бояться. Конечно, Мурзик  по – прежнему  приходил к клетке. Но теперь он только наблюдал за птичкой издали. А потом и вовсе они так привыкли друг к другу, что кот спал у клетки, часами валялся рядом кверху лапами, а щегол спокойно занимался своими делами. Весной он начал даже посвистывать, петь.
    Когда совсем потеплело, мы все вышли его выпускать на волю. Щегол вначале не решался вылететь из клетки, приблизился к открытой дверце, выставил головку, как бы проверяя, что это не сон, что путь на свободу открыт.
    А потом сразу выпорхнул, поднялся в небо, вернулся, покружился над нами и, сев неподалёку на ветку абрикосы, защёлкал, засвистел, радуясь весне и свободе. 
    Мурзик даже смотреть не стал, как он улетает, а потом медленно, вразвалку, как - то по-тигриному, подошел к абрикосе, потянулся, поточил когти, выгнув спину, и ушёл.


3.
Мурзик  мой санитар - спасатель.
   
     Чем больше мы узнавали нашего кота, тем больше он вызывал к себе симпатию и уважение своей самостоятельностью и сообразительностью.
    Мурзик с нами детьми почти не играл. Он пришёл ведь к нам уже совсем взрослым, пожившим на белом свете котом. Но был очень дружелюбным и ласковым. Мог с нами разговаривать, отвечать по - своему, помуркивая с разной интонацией. А по вечерам тайком от папы и мамы забирался таки к нам в комнату и спал у кого – нибудь под одеялом.
   Наверное, он по - своему нас любил. Может, даже больше, чем мы его. Только поняла я это позже, когда со мной случилась крупная неприятность.
   Была весна десятого года моей жизни. Всё кругом цвело и благоухало, и мы с дедушкой Мишей пошли в Приднепровский парк, где давали велосипеды на прокат. Мы туда регулярно с ним ходили по выходным, потому что родители категорически не покупали мне подростковый велосипед, а из детского двухколёсного я уже выросла.   
   Дедушке ничего бы не стоило подарить мне новый, ведь и тот был его подарком. Но… Кто-то рассказал маме, как я гоняла по нашей улице на велосипеде соседа Генки, и вопрос о его покупке был навсегда закрыт.
     Конечно, я продолжала тайком кататься на великах своих друзей, а по выходным мы с дедом ходили в парк. В тот раз мне не очень хотелось кататься, как-то было не по себе, но не обижать  же любимого дедушку. Велосипед стоял один, как будто меня дожидался. И мой самый любимый, с удобным полосатым сидением! Тут уж были забыты все нехотеньки, и я  выкатила его на дорожку, проверила, махнула деду рукой и покатила, покатила всё быстрее и быстрее по аллеям парка.
     Меня так увлекла быстрая езда, так я о чём-то своём замечталась, что на пересечении аллей, чуть не столкнулась с другим велосипедистом. Чудом увильнув, я улетела в кусты. Ветви кустов спружинили, так что я даже не расшиблась. Но почему-то сильно и резко заболел живот.
 С трудом доковыляла я до дедушки, сдали мы велосипед и поехали домой. Дед был заметно огорчен такой короткой прогулкой, а я еле сдерживала себя, чтобы не стонать от боли. 
    Тошнило.  Всю ночь я промучилась, а ведь утром надо идти в школу. Пришлось мне рассказать папе, что произошло на прогулке, и что у меня сильно болит живот.
   - Ну, ты пойди в школу, а если станет плохо, отпросишься и вернешься домой,- решил папа и ушел на работу.
     Бабушка меня не отпустила. Уложила в постель, надеясь, что может, станет легче. Но к вечеру я уже совсем ничего не соображала.
Скорую помощь дождаться в то далекое время оказалось невозможным. У трех машин на весь город было столько вызовов, что…
Да и просто машину найти в городе было трудно. Папа метался по улицам, пока, наконец, ему не удалось остановить большую грузовую машину из военной части. Меня на руках втащили в кабину к офицеру, рядом примостился папа и так мы поехали в больницу.
        Когда я, после долгих мытарств по разным больницам, оказалась, наконец – то, в городской хирургии, наступила ночь. Последнее, что я помнила, это головы врачей надо мной и страшную, не утихающую ни на секунду резкую боль в животе. Хотелось одного: чтобы все оставили меня в покое. 
    
        Потом я услышала голоса. Один, высокий и неприятный отчитывал, а другой, усталый – отвечал.
       - А если бы она у тебя на столе умерла?  Ты представляешь, что бы с тобой было?! А если она не проснется, отвечать будешь ты! Понял – ты! - кричал первый.
      - Я просто спасал жизнь ребенку,- тихо отвечал второй.
Я пошевелила рукой, тело не слушалось.
      - Тихо, она проснулась,- сказал усталый голос.
И я увидела склонившееся надо мной лицо врача в марлевой повязке и с большими добрыми глазами.
      - Умница, молодец, девочка. Я сделал тебе операцию. Она была сложной и длилась четыре с половиной часа. Поэтому, вставать, пить и есть тебе пока нельзя. Врач взял стакан с водой  и тампон на палочке и смочил мне губы.
      - Хорошо, все у нас будет хорошо. А теперь спи, отдыхай, - хирург погладил меня по щеке и ушел. Я проводила его глазами.
Доброта его глаз и прикосновение руки наполнили мое опустошенное болью тело теплом. Жизнью. Наверное, я лежу в углу палаты, раз с одной стороны стена, а с другой – белая ширма – вяло думала я, пытаясь осознать случившееся.
     Немного позже ко мне пустили папу. А бабушки и мамы с ним не было. Мама, ни о чем не подозревая, защищала в это время свою дипломную работу в другом городе. Она заканчивала институт.
А бабушке папа еще ничего не сказал, боялся, да и не успел, ведь ночь он провел здесь, в больнице. Мне не хотелось плакать, но предательские слезы сами побежали по щекам.
      Вскоре меня перевезли из крошечной палаты страха и боли в большую и  светлую, где лежали и другие больные.
     И, самое главное, со мной рядом была моя любимая бабушка Дуся! Она уговорила хирурга Валентина Максимовича разрешить ей ухаживать за мной. И, хотя это в то время было строжайше запрещено, он сдался, разрешил, когда моя Дуся заявила ему, что он не имеет права отказывать военному медику, прошедшему фронт, выхаживать собственную тяжелобольную внучку. Что она, то есть я, может без нее и не подняться после такой операции. Врач сдался.
      Это была сущая правда. Как только бабуля оказалась рядом со мной, мне стало так хорошо, тепло и уютно, как в защитном коконе. Страх, боль и одиночество растаяли в туманной дымке за окном, и жизнь вокруг заиграла, солнечные зайчики от открытых окон весело заскакали по стенам палаты. Боль утишилась, и ужасные треноги – капельницы с бутылочками наверху и длинными трубками, идущими к моим рукам и ногам, больше не казались мне мучителями, спрутами – вампирами. Я заплакала теперь уже спасительными слезами радости и любви.

     - Ну и при чем же здесь кот Мурзик?- спросите вы и будете совершенно правы. Пора и о нем написать. Тем более, что здесь – то, как раз все и начинается.
   
 Дело в том, что когда меня увезли в больницу, бабушка с котом весь вечер и всю ночь не находили себе места.
 Причем Мурзик вначале громко орал, лез к бабушке на руки, заглядывал в глаза и бежал к двери. Явно звал ее куда – то за собой. Дуся потом рассказывала мне, что он так отчаянно переживал, что поднимался на задних лапках, а передние простирал по стене и жалобно кричал. Потом настойчиво звал ее на улицу. Бабушка открывала ему двери, думая, что кот хочет выйти, но тогда он возвращался к ней назад.
     Так продолжалось до полуночи, а потом Мурзик затих и сидел неподвижно в углу, уставившись куда-то глазами.
Как раз в это время мне начали делать операцию. Что чувствовал кот, что понимал и видел?
К утру он, как ни в чем не бывало, начал вылизывать шерстку, подошел к бабушке, потерся о ее ноги и уже спокойно и мирно попросился на улицу. Его вдруг наступившая невозмутимость подействовала на Дусю успокаивающе.
     Больше бабушка Мурзика не видела. Пока…Пока его не увидела я в окне нашей палаты.
Бабушка в это время  поправляла на мне одеяло и стояла спиной к окну. Я же не успела еще ничего понять, когда кот через открытое окно запрыгнул в палату и забился под мою тумбочку.
     - Оцэ да! Дуся, та ты подывыся який кит до наший Наталци у гости прыйшов! – закричала толстая тетя Клава с угловой кровати.
     Бабушка вопросительно посмотрела на меня. А я глазами и рукой показала ей под тумбочку. Говорить я еще не могла.
Бабушка заглянула туда и всплеснула руками.
     - Так это же наш Мурзик! Как же он нас нашел?
     - Так я його ще позавчора тут бачила, биля вхиду. Колы Наталку прывезлы, – сказала тетя Клава. Она была уже хорошо ходячей выздоравливающей и знала всех и всё.
     - Какой разумный и преданный котик! -  отозвалась старенькая бабушка с кровати напротив.
     - Давайте не будем его выгонять.
     - Да вы что, - испугалась моя бабушка Дуся,- нам же от Валентина Максимовича попадет! Я же ему обещала, что все будет, как надо. Да и нельзя коту в послеоперационной палате. Это же инфекция. Придет вечером Вова и унесет его домой, - решила бабуля и успокоилась. Тем более, что кот не подавал из под тумбочки никаких признаков жизни.
     А ведь близился обход… Хирург, который спас мне жизнь, Валентин Максимович, был необыкновенно строгим врачом. Его всегда сопровождала хирургическая медсестра, такая же неприступная, в белоснежном накрахмаленном халате, красивом вышитом белом капоре на голове и в марлевой повязке, слегка приспущенной к подбородку. Ординарец нес наши врачебные карты, а кроме них свиту составляли еще и дежурные врачи, и медсестра палаты, и часто студенты – практиканты. Представляете? А тут кот в палате. Даже и сейчас, при наших распущенных  в больницах нравах и всей их малогигиеничной демократии, такое безобразие невозможно представить. А тогда и подавно.
        Вообщем, бабушка собралась кота отправить туда, откуда он и пришел к нам: в окно. Больница наша была старенькая, еще довоенная, с одноэтажными корпусами, низко от земли расположенными узкими и длинными в высоту окнами. Сталинскими, четырехметровыми потолками. Знаете, как в любимых фильмах показывают 30-х годов прошлого века. Так что, милое дело коту выйти в окно. 
       Однако, кот не дался. Он к этому моменту уже успел со мной пообщаться, тщательно вылизал мне все пальчики на левой руке, которой я пыталась его погладить. Потерся об нее большим своим крутым лбом и снова спрятался под тумбочку.
А тумбочка ведь тоже была еще та. Деревянная, узкая,  на приземистых точеных ножках, с небольшой щелью между полом и дном.  Попробуй-ка, выковыряй оттуда кота, если он сам не хочет!
       Бабушка пробовала-пробовала, а потом поняла, что ни коту, ни нам ничего не угрожает. Ведь его не только выковырять нельзя было из-под тумбочки, но и увидеть невозможно иначе, как лежа плашмя на полу. Так что, если не знать, что кот есть, то и не догадаешься, что он там может быть. А что Мурзик не дурачок - и так уже всем ясно стало. С понятием кот, сам себя не выдаст.
       Вообщем, оставили все как есть, то есть кота под тумбочкой. Обход прошел, как всегда. Правда, на этот раз  присутствовал еще главный хирург, тот самый, который ругал моего Валентина Максимовича за рискованную операцию со мной. Его фамилия была Диканьский. Мне он ужасно не понравился с первого же взгляда. Пусть я и не все понимала из того разговора между ним и Валентином Максимовичем, но, что он мне не друг, поняла сердцем.
     Сейчас он всячески разыгрывал дружеское участие, пытался меня о чем-то расспрашивать, но я закрыла глаза и молчала. К тому же, мне не нравилось, что он меня использовал, как наглядное пособие для практикующих врачей и студентов. Тыкал по хозяйски в мой живот пальцем, как указкой и тоном превосходства объяснял, каким образом получен такой блестящий результат.
     О том, что заслуга моего спасения от гнойного воспаления брюшины или перитонита, принадлежит не ему, а простому, но смелому хирургу Сулковскому Валентину Максимовичу, он как бы забывал.
     Зато хорошо помнили бабушка и папа. Вскоре в районной, а потом и областной газете вышли благодарственные статьи о хирурге - дяде Вале Сулковском и людях, добровольно сдававших для меня кровь.
     В них папа написал, как от меня, тяжелой больной, отказывались одна больница за другой. И только молодой, но талантливый дежурный хирург в Первосоветской больнице, сам родом из Сибири, где жили его репрессированные в сталинские годы родители, не побоялся ответственности, а созвал ночью консилиум детских специалистов и спас ребенку, то есть мне, жизнь, сделав сложнейшую операцию.
      Как его после этого хотел уволить главный врач отделения – Диканьский, который не позволяет молодым специалистам расти и развиваться. А ведь Валентин Максимович в Сибири, откуда он с семьёй недавно переехал, выполнял один всевозможные сложные операции. Другого хирурга не было на многие сотни километров сибирских просторов. Здесь же его, молодого, но опытного врача Диканьский держит на одних простейших аппендицитах.
      Слыша это, я всегда представляла большого дядю Валю сидящим на горе сморщенных червячков – аппендиксах.
      Но вернемся, как выражается мой любимый писатель Фазиль Искандер, к нашим баранам, то бишь, к коту. 
     Вскоре о Мурзике узнали многие доверенные лица тети Клавы  - больные из других палат. Но первой была наша санитарка Шурочка. Эта старушка всю жизнь проработала здесь в больнице. Начинала она, мне кажется, еще до Октябрьской революции. Потому что маленькое худенькое ее личико было сморщено, как печеное яблочко. И такое же цветом. Но сама старушка была необыкновенно смешлива, подвижна и не по годам проворна. Как она носилась по коридору с судном или уткой, торопясь по вызову к тяжелобольному – это надо было видеть. Все ее любили, и мы с бабулей тоже сразу полюбили.
       Шурочка пришла помыть палату. Когда она стала шваброй и тряпкой тыкать под тумбочку, оттуда раздалось вначале тихое шипение, а потом короткий рык и черная кошачья лапа, высунувшись наружу, энергично стала ловить злополучную тряпку. Старушка была повидавшая на своем веку санитарка. Она даже не задумалась, откуда здесь, в больничной палате, взялся кот, а сразу включилась в борьбу с ним.
    Бабушке Дусе с трудом удалось остановить дуэль Шурочки и швабры с котом и все объяснить. Старушки посмеялись, потом долго вспоминали войну и фронт, а потом моя бабуля домыла палату, Шурочку напоили чаем с вареньем из райских яблок и кота помиловали.
     Впрочем, Мурзик и без этого помилования в больнице очень кудряво жил. Больные тащили ему не съеденную ими диету: паровые котлетки, прокрученное куриное мясо и печеночный паштет. Всем нравился кот, который смог разделить с маленькой хозяйкой тяжелую участь хирургического больного.
      Уж не знаю, как так получилось, но вскоре и медсестры спокойно относились к Мурзику, скрывая его присутствие от врачей. Кот ведь был умный, не шкодный, нигде не лазил, ни к кому не приставал, и даже однажды ночью умудрился избавить хозблок от надоевшей мыши, которую никак не удавалось поймать больничной кошке Марусе.
      Я была еще не ходячей, но уже тихо ползачей, по словам Шурочки, выздоравливающей. И больные пришли звать меня полюбоваться на пойманную мышку. Но я не пошла. Мышку должен же был кто – нибудь и пожалеть.
      Коту незачем теперь было использовать окно вместо двери. Он ходил гулять, как все. Только от врачей Мурзик, по–прежнему, прятался под тумбочку, с трудом теперь туда протискиваясь из-за отъевшегося живота.
     Достаточно было кому-то из больных крикнуть: - Врач идет!- как кот тут же исчезал под первой подвернувшейся тумбочкой. Спал он на полу под моей кроватью. А урчал так, что казалось, он лежит на подушке рядом.
     Еще Мурзик тщательно, по нескольку раз в день вылизывал мои руки. Почему он это делал? Жалел или лечил меня таким образом? Наверное, и то и другое.
     Бабушкина забота и присутствие любимого кота, его такая явная любовь ко мне и жалость делали свое хорошее дело. Я постепенно крепла, уже потихонечку ходила, полулежа в кровати, читала и рисовала.
     Мы с котом были героями отделения. Во - первых, больница была взрослая, кроме меня из детей был еще очень тяжелый мальчик с ожогами. Меня к нему не пускали, но я прокрадывалась и показывала ему свои рисунки.
А, во – вторых, мой случай выздоровления после такой операции был интересен не только врачам местных больниц. Стали приезжать делегации из разных городов. Тогда это было модным. Все это невероятно утомляло. И я, закрыв глаза, сквозь ресницы наблюдала за происходящим. Как Валентин Максимович, хирург, приведя к бабушке очередную группу «туристов», как их всех окрестила  Шурочка, и, улыбаясь одними глазами, строго и солидно представлял им бабушку, а потом произносил до всхлипа знакомую фразу:
     - А теперь, уважаемая Евдокия Ивановна, пожалуйста, расскажите нам, с чего все началось.
     И бабуля с неослабевающим энтузиазмом вновь и вновь начинала вспоминать, как год назад мне вырезали аппендицит, как потом весь год я жаловалась на боли в животе, а все, и врачи в том числе, думали, что я притворяюсь и просто не хочу кушать. Как…
     - Караул! Выпишите меня отсюда! Я больше не могу это слышать!
     Но кто бы меня слушал. С каждым разом ораторское искусство бабушки Дуси возрастало, речь журчала ручейком, а рассказ дополнялся новыми мелкими, забытыми ранее подробностями. Незыблемая центральная фигура нашего дорогого хирурга все более оттачивалась, приобретая черты монументального героя. Что, вообщем то, не могло не радовать.
     В остальном же,  для нас с Мурзиком все это отдавало кошмаром. Изо дня в день часы нашей жизни в больнице посвящались бесцельному демонстрационному (от слова демонстрация) лежанию.
Коту, правда, было гораздо легче. Его под тумбочкой никто не лез разглядывать и ощупывать, чего нельзя было сказать обо мне.
Мурзик, надо сказать, так обнаглел, что даже уже не сильно прятался, вываливая из-под тумбочки то хвост поленом, то все четыре упитанные черные мохнатые лапы.
      Впрочем, сила убеждения и ораторского искусства моей бабушки, помноженные на талант нашего хирурга и мою хорошую наследственность (как  он позже, вспоминая все это, смеясь, любил добавлять) вскоре достигли такого результата, о котором никто и мечтать не мог.
    Мы еще не выписались из больницы, когда старого главврача отправили на пенсию, а Валентина Максимовича сделали главным хирургом и заведующим отделением. И поделом Диканьскому!
    А однажды вечером наш Мурзик не пришел ночевать. Бабушка на мой вопрос просто ответила:
   - Думаю, домой кот пошел. Значит, завтра и нас выпишут. Будем дома долечиваться.
    Ах, какой музыкой звучали в ушах ее слова! С легким сердцем я и уснула.
    Все получилось именно так, как бабушка предположила накануне. Обедали мы уже дома и, конечно, в обществе нашего Мурзика.
    Но скажите мне, пожалуйста, откуда и как кот заранее об этом узнал? Ну откуда?!
   
               

4.
Любовь – морковь.

   Наш Мурзик, как и все уважающие себя коты, был отъявленным ловеласом. Не знаете, что это такое? Ну, тогда скажу проще - гулёной. Причем, время года для него никакого такого значения не имело. И зимой, и весной, и летом кот одинаково гордо носил боевые шрамы, зализывал старые раны и тут же получал новые.
 Уши у него были прокусаны в нескольких местах так, что на них можно было сережки вешать. Крутой лоб украшали тонкие продольные и поперечные следы когтей или зубов. Бывали и кровавые раны на лапах и шее.
Чьи зубы их оставляли? Соперники ли дрались с ним за право любви с красавицей кошкой, или какие – то собаки встречались ночью на его пути – дороге. Не знаю. Только лечить все это приходилось нам с Ольгой.
 Конечно, серьезные боевые ранения помогали обрабатывать и лечить бабушка или мама. А так все это доставалось нам. Правда, кот наш не сильно любил лечиться. Всем зеленкам предпочитая собственный язык. Порой он пропадал по нескольку суток, потом появлялся запыленный и прихрамывающий. А то и с разорванным ухом. Они, уши,  у Мурзика страдали больше всего.
       Но однажды все это закончилось раз и навсегда. Наш кот, чтобы вы думали?- влюбился. Представьте себе, самым серьезным образом.
       Его избранницей оказалась маленькая, совершенно обычная полосатенькая кошечка. Знаете, такого дикого, маскировочного окраса. Мы ее окрестили  Муркой. Рядом с нашим холенным, матерым красавцем в черном фраке и с белоснежной манишкой на груди, она совершенно терялась.
      Однако, у них все было очень серьезно. Кот больше не уходил из дома. Вернее сказать, он в него теперь вообще не заходил. Днями и ночами он неотлучно находился при ней, своей ненаглядной красоте, в нашем палисаднике у дома под окнами.
      Чем они там питались – непонятно. Мышей наш кот ловить не любил. Может, она его и кормила? Только разве долго на мышках проживешь.  И однажды Мурзик решил познакомить свою избранницу с семьей.
       Мы с Ольгой были бы не против. Но бабушка… Тут она категорически и грозно встала грудью на дверь, как на амбразуру. То есть не пустила – и все. Мурзик обиделся и увел кошечку назад в палисадник. Но голод – то не тетка! И кот пришел на следующий день поесть. Сначала наелся сам. Потом схватил кусок чего - то мясного, что ему там бабуля дала, и потащил своей любимой. Бабушка Дуся  хотела и тут его не пустить с куском к кошке на улицу, но Мурзик с таким укором взглянул ей в глаза, что бабушке стало неловко, и она молча открыла  коту дверь. А потом уж, правда,  стала и Мурку кормить. Чаще на улице, а иногда и на привычном кошачьем месте в кухне. Привыкла, что она есть. Чего уж там.
       Мурзик сильно переменился. Стал домоседом и семьянином, просто удивительно, что с котом сделала любовь. В холодное время наши родители жалели Мурку и, тщательно выкупав, разрешали им жить дома и спать вместе на кресле. А папа над Мурзиком подшучивал:
     - Стареем, стареем, батенька.
И это тоже, наверное, было правдой.
Мурзик очень трогательно заботился о своей любимой. Вылизывал ей лобик и спинку. А в теплые деньки они любили нежиться в палисаднике на травке.
     И что интересно, у Мурки и Мурзика всегда был один котенок и обычно летом или поздней весной. То ли она рожала одного, а, может, только один оказывался жизнеспособным. Не знаю. Ведь, когда приходило время, кошка пряталась куда – то, наверное, в укромный уголок подвала. А появлялась уже с месячным малышом – шалунишкой.
     Но самое удивительное, что у черного с белым Мурзика и полосатой бурой кошки котенок всегда был пепельно-серого цвета! С белой манишкой на груди, в белых носочках на всех лапках и таким же животиком. Такой же красавец, как папа, только серый и полосатый.
     Нам никогда не приходилось искать котенку хозяина. Всегда находился кто – нибудь, кому именно такой красавец - малыш был нужен. Да мы и сами бы не отказались, если бы у нас не было любимого кота! Только однажды один котенок остался с родителями дольше всех. Наверное, пока он не подрос, они научились его прятать от посторонних взоров.
      Мы любили с ним играть. Делали бабочку из бумаги и носились по дорожке вдоль дома. Но больше всего котенок любил догонять маленький теннисный мячик. Мы бросали его вскачь друг – другу, а  Дымок, так мы котенка назвали, весело скакал за ним, распушив серый в полосках хвостик.
    - Девочки, девочки! Это ваш котенок? – услышали мы однажды приятный мужской голос. У дорожного бордюра остановилась серая « Волга», и из открытой дверцы за нами наблюдал мужчина в белой рубашке и с веселыми глазами.
     - Нет, это котенок Муркин! – ответила ему Оля и, подхватив Дымка, убежала в подъезд. Мужчина засмеялся:
     - Да, подождите, девочки, не уходите, пожалуйста! Мне так нужен такой котенок! Завтра у моей дочки Машеньки день рождения. Она очень любит читать  «Усатый – полосатый». Знаете, там про девочку и котенка? Знаете, да? И давно просит такого котеночка. А мы все не могли ей найти именно такого. И вдруг такая удача – и серый, и усатый, и  весь полосатый! – мужчина засмеялся. - Пожалуйста, продайте мне вашего котенка!
     Нам очень не хотелось расставаться с Дымком. Да еще и продавать его.
     - Еще чего не хватало. Не продается он! – я уже открыла рот, чтобы сказать все это, но, взглянув мужчине в глаза, неожиданно для себя произнесла совсем другое:
     - Ну, ладно, берите его в подарок вашей Маше. Только пообещайте,  что обижать его не будете, а если не понравится, назад принесете, а не на улицу выкинете.
Я пошла в дом за котенком. Ольга плакала и не хотела его отдавать. Но я – то понимала, что это удача для Дымка. Ведь лето пройдет, наступит ненастье. А у нас уже и так Мурзик с Муркой. Не позволят родители котенка оставить. И правильно. Не кошачий же питомник из квартиры делать.
      Уехала машина, увезла веселого дяденьку с нашим Дымком. На столе осталась лежать красная бумажка – утешительный приз, как сказала бабушка - десять рублей.
      - Лучше приживется, - успокоила бабуля мою совесть. Так надо. А что заплатил, тоже хорошо. Значить не в худые руки отдали. Да и котенок уже не малыш, а подросток, давно хозяина ему надо. Все хорошо.
       Хорошо – то хорошо, да ничего хорошего. И не думали мы и не гадали, что за нами Муркины глаза наблюдали. А кошка все видела и обиделась на нас.
       Обиделась и ушла. Куда? А, кто ж знает, куда? Наверное, туда, откуда несколько лет назад пришла. Ведь жила же она где - то до того, как ее Мурзик нашел.   
       Как бы там ни было, а остался наш кот один. Он затосковал. И, наверное, искал свою Мурку, подолгу пропадая из дома. Но так и не нашел и заболел. На него, наверное,  из – за переживаний, напал стригущий лишай. Лоб, ушки и верхняя часть спины у него быстро облысели. Покрылись расчёсами и какими - то пятнами. Беда ведь никогда не ходит одна. В то время ветеринары не лечили такой лишай, не было лекарства, а предлагали сразу усыпить.
      Мы не оставили им кота. Забрали его, бедного, домой. Нужно было его спасать самим. И мы знали, кто может нам помочь. В селе жила наша двоюродная бабушка Настя. Она умела лечить травками и людей и животных. От лишая у нее всегда была болтушка из березового дегтя с травами. Я поехала к ней и привезла целую бутылку этой черной вонючей мази.
      Кот наш, почувствовав себя больным, сам перестал заходить в комнаты. Сидел все время или на солнышке у подъезда, или дома в коридоре у стенки. Видно было, как он страдает. Но уже через неделю лечения, корочки на шее и спине у него подсохли. А когда опали, под ними оказалась чистая кожа с пробивающейся новой шерстью. Ура! Мурзик был спасен.
      А весной пригрело солнышко, запели птички, клейкие листочки радовали глаз радостной чистотой зеленого цвета.
Мурзик повеселел и, казалось, совсем забыл свою Мурку.
       Он прожил у нас до глубокой старости. Сколько ему всего было лет? Этого точно никто нам сказать не мог. Ведь попал он к нам уже матерым, хорошо пожившим на белом свете котом, с полустершимися  клыками.
     А когда стал глубоким дедушкой, спину и мордочку Мурзику посеребрила седина. Он, как настоящий старичок, садился в угол на лавочку у подъезда и, прищурив глаза, подолгу грел на солнце свои старые кости.
       Знаете, как я благодарна родителям, бабуле, что они не запрещали нам жить в гармонии с природой. Любить животных, деревья и цветы и птиц. А, главное, учили не бояться ответственности за них. Позволяли заботиться и не бросать в беде живую душу, нуждающуюся в помощи.
     Ведь так просто сказать своему ребенку:
    -Не смей трогать грязную кошку! Заболеешь. 
Но разве так уж сложно научить ребенка, общаясь с животными, помнить о своей личной безопасности: не давать котенку или щенку лизать себе лицо, не брать руки в рот, не тереть ими глаза и нос, а дома тщательно вымыть с мылом и руки, и лицо и переодеться в домашнюю одежду?
      Всегда рядом с нами с детства жили животные. И никогда, ни разу ни я, ни сестра не заболели лишаем, ячменем или еще чем – то неприятным. Не было ни у нас ни потом у наших детей ни прыщей, ни чесотки, слава Богу.
       Зато было много любви и радости от общения с живой природой. Душа росла и обогащалась, расцветая любовью ко всему живому миру.
      А умение заботиться, растить  и беречь, по – моему,  всегда достойнее желания только получать от природы, уничтожая, унижая все живое, превращая красоту земную в свое отхожее место… 
      Дорогие ребята! Даже если вам не повезло, и родители не позволяют держать дома живое существо, не отчаивайтесь. А, главное, не вините их за это! Значит, и им в их детстве приходилось только смотреть, как другие дети выгуливают свою кошку или собачку на поводке, кормят попугайчиков или рыбок.
     Простите своих маму и папу. Ведь даже не имея своего личного хомячка, котенка или щенка, вам никто не может запретить любить всех других хомяков, щенков и котят! А вместе с ними и все другие живые Божии создания: деревья, цветы, бабочек и птичек. И хотя бы просто не обижать их. Согласны?
               








Глава III.
Друзья, подружки и просто мои четвероногие приятели.

1.
Коза Зорька.
     У меня, как, наверное, у каждого городского ребенка, в детстве всегда был какой-то повышенный интерес к домашним животным, обычно обитающим на крестьянском подворье.
За городом, завидев в окошко автобуса или машины кого - нибудь, я громко радовалась:
   - О, коза!
   - О, смотри, смотри, мама, какой теленочек!
   - Ой, гуси, это же гуси!
   - Смотри, смотри, корова!
 И так могло продолжаться до бесконечности. Мне не надоедало наблюдать за ними. Да что там, просто отмечать их взглядом. Знакомо вам это? Ну, тогда вы меня поймете.
      Мне нравилось в гостях у двоюродной бабушки Насти или прабабушки Марии, маминой бабушки, в селе кормить по утрам курочек зерном, вечером вынимать из корзинок яйца и нести их в холодную горницу. Там даже в летний зной всегда бывало прохладно. А как восхитительно пахло подсохшими ванильными пасками - куличами, сыром и чем – то еще непонятным, но щемящее приятным и родным. Душа там успокаивалась, умиротворялась. И положив яйца в корзинку, я все не уходила, медлила, разглядывая старую кухонную утварь, прялку в уголке, большой деревянный гребень – чесать куделю, рогожки, плетеные корзинки и старые овчинные полушубки в углу на полу у самой стенки.
      Иногда высокие пасхальные куличи с засохшей сверху глазурью и украшениями стояли на столе прямо рядом с лотками для яиц. Тогда я с наслаждением грызла их верх, добираясь до сухой пригорелой корочки. И со вкусом долго – долго жевала чуть горчащий сладкий кулич, разглядывая молчаливые темные лики икон, покрытых вышитыми крестиком рушниками.
      В городе невозможно было в то время увидеть на стенах иконы. А тут – пожалуйста, у бабушки и у прабабушки они висели, как и положено в православном доме, в каждой комнате в красном углу и над входом.
      Потом сырость начинала потихоньку забираться в душу. Стыли руки, как-то делалось не по себе. И я опрометью бросалась вон из комнаты. На солнышко, в пьянящий, напоенный запахами цветов  зной летнего дня. Ох, как хорошо!
       Я бежала на луг за село к бабушкиной козе Зорьке, необыкновенной красавице, с разноцветными пятнами – латками на боках, с красивой рыжей полоской вдоль носа, огромными карими глазами, светлыми серёжками по бокам нижней челюсти и тёмно – коричневой бородкой. Рожки у нее были длинные, чуть загнутые темные, блестящие, словно лакированные, и  очень аккуратные. 
       Мы с Зорькой дружили. Мне нравилось ее пасти и кормить. И даже козье молоко я, скрепя сердце, приучилась пить, чтобы не обижать бабушку Настю и козу Зорьку. Тайком от бабушки я носила козе хлеб с солью, сахарное печенье и иногда кусочки сахара. А частенько мы с подружкой Людой Чучварёвой отвязывали Зорьку и вели пастись в горох.
      Гороховое колхозное поле было тут же, сразу за околицей села. Огромное, уходящее за горизонт и с вечной скирдой прошлогоднего подпревшего сена прямо на нем. Мы забирались на сено и мечтали, разговаривали. А Зорька хрумала горох. Если бы нас застал председатель на своем «бобике», нам бы досталось. Но коза у нас была ученая. Я научила ее понимать команду « Зорька, ложись». Стоило мне это крикнуть, как коза ни о чем не думая тут же подламывала свои тоненькие палочки – ножки и ложилась, продолжая невозмутимо жевать жвачку.
      Конечно, это было нехорошо: забираться с козой на колхозное поле. Но в то время мы не считали, что делаем что-то предосудительное. Поле было таким огромным, гороха так много. И столько его пропадало зря, просто высыпаясь в землю, что малая толика, съеденная козой, ничего не меняла.
      Подружка Люда была местной селянкой. Их дом, красивый, с расписными ставнями, стоял крайним в длинном ряду хат - украинских домиков. И она рассказывала мне, что горох осенью просто запахивали в землю, не успевая собрать до снега.
     Вообщем, мы себе так очень хорошо успокаивали совесть, и спокойно пасли в горохе козу Зорьку, не забывая прислушиваться: не затарахтит ли «бобик» председателя.
     Коза меня полюбила. Она была бодливая и вредная, говорила бабушка Настя. Ее никто не мог подоить, кроме бабушки – она просто не отдавала молоко. А вот ко мне Зорька привязалась, как и я к ней.
     И, что интересно, бабушка утверждала, что она всегда заранее знала, что мы приедем. Как?
     -Так Зорька кажэ мэнi! – смеялась бабушка Настя. Оказывается, козочка чувствовала, что мы с бабушкой Дусей собираемся, уже накануне нашего приезда. Выйдя на дорогу, она не шла сразу с хозяйкой на выпас, а, уперев ноги в землю, сопротивлялась и, мекая, подолгу смотрела вдаль, туда, откуда мы обычно и появлялись.
    Зорька меня любила и слушалась, а, главное, давала вкусное молоко. Обычно оно у козочек имеет запах. Но Зорькино почти не отличалось от коровьего. И пила я его, привыкнув, на радость бабушке, и утром, и вечером. Хотя, честно признаюсь, молоко до этого терпеть не могла. Так что для меня это был своеобразный личный подвиг, преодоление себя. Ведь бабушка Настя так радовалась, что хоть кому - то из ее многочисленных родных и двоюродных внуков и внучек козье молоко понравилось.
       И, как всегда бывает, когда мы делаем что-то, не для себя, сама я получила от этого огромную пользу: совершенно перестала простуживаться и болеть.   
       Так что, « пейте дети молоко – будете здоровы!»
Ах, как бывало жаль расставаться с моей четвероногой рогатой подружкой! Дома, в городе, я ее подолгу вспоминала. А друзья во дворе, часто просили о ней рассказать. И, усевшись на лавочке под плакучей ивой, я вновь и вновь проживала с Зорькой летние дни. То, передразнивая гуся: он «га – га», а коза, стоя напротив, «ме – ме»! То, купаясь в пруду, то, догоняя рыжую лисичку в поле.
       А однажды мы с Людой козу потеряли. Бегали вокруг скирды и по полю, звали, страшно перепугались. Мне мерещились волки и разбойники. А плутовка Зорька все это время стояла на макушке скирды и невозмутимо жевала сено, наблюдая за нами хитрыми лисьими глазами – забавлялась.
      Я и до сих пор, благодаря дружбе с Зорькой, люблю этих четвероногих независимых волооких красавиц. Умниц и проказниц!




2.
О Софии, Кузьмиче и полевых ромашках.

     Было бы неправдой сказать, что в городе у меня, кроме кота Мурзика никого не было. Конечно, кот был главным домашним питомцем, единственным и неповторимым.
     Но дружила я не только с ним. Была у меня закадычная приятельница лошадь по имени София. Да – да, не удивляйтесь, пожалуйста. Лошадь. Обыкновенная, гнедая рабочая лошадка, на которой тогда еще возили керосин.
     Дело в том, что, хотя мы и жили уже в благоустроенном крупнопанельном доме, мечте многих советских семей 60-х годов прошлого века – «хрущевке», но вокруг по улице было полно старых одно – двухэтажных домов без удобств и газа. Да и нам дали газ не сразу, а какое – то время мама и бабушка, как все, готовили на керогазе, поставив его поверх газовой плиты. И воду, кстати, долго носили из колонки, печально вздыхая, глядя на красивые и бесполезные краны.
      Вот для керосинок и керогазов в определенное время на телеге подвозили керосин. Возница останавливал лошадку рядом с нашим домом или у соседнего и начинал кричать:
     -Керосин! Приехал керосин! Керосин приехал!
 Тут же выстраивалась очередь. В основном старушек, старичков и детей, то – есть, нас. Стояла телега с керосином по нескольку часов. Топливо неторопливо текло в наши емкости из узкого носика крана, наваренного на ржавую металлическую бочку с кривой красной и грозной надписью: « Не  курить!». Рядом с телегой стоял худой возница и, вращая белками глаз, привычно тянул « козью ножку» - папиросу - самокрутку.
       А я смотрела на лошадку. Она, понурившись, жевала удила. Иногда день был жаркий, а бывало и дождливый. И никогда я не видела, чтобы дяденька – возница распустил ей удила и навесил на морду лошади котомку с кормом, как бывало я видела у других, или дал бы напиться.
      Да и воды у него не было для коня. Однажды я решилась. Подошла поближе к лошадке. Она наклонила ко мне голову, насколько позволяла сбруя. Я робко погладила ее скулу, теплую, бархатистую, а потом спросила, как можно вежливей у возницы:   
    - Дяденька, можно я вашей лошадке пить принесу?
Мужичок перестал сосать самокрутку, сплюнул, посмотрел сквозь меня и не – то сказал, не – то спросил:
     - А чего ей поделается, вот развезем товар, вечером и напою.
     - Дяденька, так ведь до вечера еще целых полдня! Давайте я ее напою. Я быстро, я тут рядом живу, вот в этой новой пятиэтажке. Можно, дяденька?- заторопилась я.
    - Заладила, дяденька, дяденька! Ишь, сердобольная нашлась. Кузьмич я, а не дяденька. – Возница отвязал старое пустое ведро, висевшее, оказывается, у телеги под брюхом и дал его мне.
     - Ну, неси воды, раз уж приспичило напоить. Да много–то не набирай, не донесешь.
       Я схватила ведро и бросилась домой. Быстренько наполнила его доверху холодной чистой водой, радуясь, что мы уже с удобствами, и, осторожно вытащив из ванны, понесла лошадке. Первый раз в жизни я шла поить живого коня! И пусть это была всего лишь чужая усталая рабочая лошадь, гордость распирала меня, как казака перед лихим скакуном.
       Кузьмич оказался прав, вода расплескивалась мне на ноги, на подол коротенького платьица, но я полу - присев  дотащила ведро к телеге.
       Лошадка, заслышав воду, забеспокоилась, шумно втягивая раздувшимися ноздрями воздух, заперебирала передними ногами.
      - Но – но, не балуй! – прикрикнул Кузьмич и, распустив удила, дал ей напиться. Я стояла рядом, впитывая глазами, как вкусно конячка пьет воду, кося на меня влажным сливовым глазом. Как хорошо успокаивающе от нее пахнет теплым стойлом и сеном.
     - Что, любишь лошадок? Молодец! Хочешь, погладь ее еще, - возница совсем по–другому, добрее смотрел на меня. Видимо, все это отвлекало его от привычного однообразия их работы. А может, было приятно, что кто-то обратил на них внимание.
    - Дяденька Кузьмич, а можно я еще буду вашу лошадку приходить поить? Можно? – мне так не хотелось с ней расставаться.
     Кузьмич только головой удивленно покачал:
    - Да можно, конечно, если захочешь. София, ты как, не против? – пошутил возница.
     Лошадь, заслышав свое имя, покосила на меня глазом и ударила о мостовую передним копытом. Теперь я знала и ее имя.
     Так в моей жизни появились новые приятели: лошадка София и Кузьмич. А вместе с ними и добровольно взятая на себя обязанность. Скажу честно, что были дни, когда задавали много уроков, и я чуть было не забывала о Софии.
      Но в душе вдруг происходило незаметное движение, как будто звоночек звенел, и я вовремя спохватывалась. Мы так привыкли друг – к – другу, что София стала узнавать меня на улицах города, даже если  вокруг было много людей.
      Вдруг раздавалось знакомое ржание и, повернув голову на зов, я видела сначала Софию, а потом Кузьмича на телеге. Он приподымал кепку, если она была у него на голове, и улыбался, а я весело махала им рукой. Иногда, когда было можно, Кузьмич останавливался, и мы с Софией общались. А то и домой они меня подвозили.
       Было приятно, что у меня есть своя лошадь. Что конюх Кузьмич здоровается со мной, как со взрослой, рассказывает о своих делах и поведении Софии. Что трудно становится запасать ей сено на зиму, а овса дают только – только, чтобы с голоду не уморить. Овес он называл фуражным зерном, ведь лошадь стояла на довольствии в городской службе, как работник и получала паек. А однажды Кузьмич был в особом, каком – то приподнятом настроении и даже предложил мне покататься. До вечера было еще далеко, я быстро подумала, что успею вернуться домой до прихода мамы с работы, и согласилась.
        София резво трусила по мостовой, помахивая отросшим пышным хвостом. Гриву я ей однажды заплела в косы и подарила свои ленточки. А на сбруе позванивал колокольчик, и  брякали бубенцы. Шерсть блестела и отливала  на солнце рыжиной. Прямо красавица! 
        Люди обращали на нас внимание, улыбались. А может, мне это только казалось, что улыбаются именно нам.
        Вскоре мы выехали за город. Кузьмич не поехал далеко, а свернул Софию к старому песчаному карьеру, превратившемуся в небольшое озеро. Вокруг на лугу еще цвели ромашки, попадались розовые метелки любки и какие - то желтые цветочки. По берегу росли заросли камыша и тростника. Дикие уточки, завидев нас, поспешили укрыться в них, громко подзывая подросших утят.
        Мы отпустили Софию на луг и развели костерок. Кузьмич, откуда -  то достал паука, такую натянутую на раму сеть. Забросил ее в озеро и вытащил пару карасиков, потом еще. Я обрадовалась. А Кузьмич порылся в глубине возка с бочкой и на белый свет появился котелок, картофелины и морковка.
        Пока варилась юшка, я пособирала по лугу щавеля, нашла даже сельдерей и укроп. Нарвала и букет ромашек.
День пролетел так незаметно и легко. Мы с Кузьмичом выкупали лошадку в озере, я ей вычесала и снова заплела гриву в косы.
         Нагулялись и я, и София на свежем воздухе. Так мне понравились луг и озеро, что хотелось здесь бывать еще и еще. И угрюмый Кузьмич открылся совсем с другой стороны. Сидя у костра и помешивая ушицу, он вспоминал свою жизнь, семью, которую у него унесла война.
        А я слушала его рассказ и думала, что в моей жизни могло не быть Кузьмича и его терпеливой лошадки с красивым именем София. Не пересиль я свою робость тогда, в первый раз, не предложи свою посильную помощь, и не было бы в моей жизни этой дружбы с Софией и ее возницей Кузьмичом. Так бы и считала я его злым хозяином и нелюдимым человеком, а он оказался просто одиноким и несчастным.
       Только теперь я начала по – настоящему понимать, зачем мой папа учил и буквально заставлял меня самой общаться с людьми, стараться решать свои проблемы самостоятельно. Как оказывается много в жизни зависит от нас самих, от нашего умения и желания сделать первый шаг навстречу незнакомому.
       Как говорил старец Паисий Святогорец, важно иметь доброе расположение в душе ко всему живому, тогда Господь так все устраивает хорошо и с пользой для человека.
        Кузьмич заметил мое задумчивое состояние души и засобирался домой. А на моем письменном столе потом еще долго стояло живое напоминание о чудесно проведенном времени – букетик полевых ромашек.
      

2.
Гуля  -  голубок.
     Эта история произошла в то время, когда у нас спокойно и достойно жил кот Мурзик.
     Однажды, холодным осенним вечером я возвращалась из школы домой. Вернее, мы шли вместе с друзьями, потому что ходили мы дружной компанией. И вдруг уже почти у самого дома в сухой траве заметили голубя. Сразу было видно, что с ним приключилась беда: перьев с правой стороны на спине не хватало, а крыло такое же облысевшее волочилось по земле. Мальчишки поймали его. Видимо, он где-то обварился кипятком, а может горячим паром.
     - Такого и кошка не съест, пошутил Вовка Слипченко, по прозвищу Слива. И вопросительно обвел нас глазами: - Кто возьмет на супчик?
Взяла я, ведь у нас уже жил когда-то щегол и была надежда, что голубя не выгонят.
      Папа, скрепя сердце, сделал в углу комнаты для него загородку, а ветеринар обследовал и назначил лечение. Крыло не было сломано, только ошпарено кипятком, как и спина. Лечить голубя нужно было долго, пока не начнут расти новые перья. А летать он сможет только к весне, обнадежил врач.
      Честно говоря, я до сих пор не умею отличать голубя от голубки. И тогда так и не узнала, кто же у меня жил самец или самочка. Просто назвала его Гулей, мне казалось, что он самец, но и самочке это имя вполне подходило.
      Гуля был из простых голубей, обитателей городских крыш и чердаков. Сизый, с отдельными синими, местами черными и белыми перьями, обыкновенный городской голубь.
     Вскоре он освоился, привык к нам и стал отзываться на свое имя. Для сна мы ему соорудили в ящичке низенькую, немного выше пола жердочку, ведь летать он не мог. И вход туда был у самого дна ящика. Пол в загородке полностью устилали газетами, и мы с Олей каждый день их меняли ( благо прессы выписывали много) и тщательно мыли пол. Ставили ему питье: воду и слабый раствор ромашки.
      А ел Гуля все, что едят остальные голуби и другие городские птицы, не чванился своим новым положением.
Самое интересное, что наш кот Мурзик вообще не обращал на него внимания. Даже написать об их отношениях нечего. Каждый жил своей жизнью в доме, никак не пересекавшейся друг – с – другом. Возможно, кот помнил свой неудачный опыт со щеглом. Может, понял, что и этот пришелец временный и нет смысла тратить на него силы и время. Так что за Гулю можно было не волноваться.
    Я начала носить его гулять, когда крыло немного поджило и стало заметно, что птица окрепла. Научила его сидеть у меня на плече, как в цирке носят попугаев. И еще, Гуля умел брать аккуратно из рук кусочки яблока или булочки. Причем, он одинаково хорошо делал это и клювом, и лапкой.
     Незаметно пролетело время, наступила весна. Однажды  вечером наш Гуля захлопал крыльями и взлетел вначале на край своей загородки, а потом перелетел на спинку стула. Мы переглянулись. Дождались! Пришло время выпускать Гулю на волю. Только как его выпускать, если он не хочет улетать? Привык.
     Я его выношу на улицу. Он спокойно улетает с плеча к другим голубям, живущим на крыше старого трехэтажного соседнего дома. Но стоит мне повернуть домой, как наш голубь тут как тут! Догонит, облетит вокруг меня, хлопая крыльями, покружит – и на плечо.
      Вовка Слива его снимет, подбросит высоко вверх, мол, лети, голубок на свободу. А Гуля, не будь дурак – назад. Ребята с меня смеются, что я наседка, а Гуля - цыпленок. А мне, честно признаюсь, уже не до смеха. Устала я от голубя нашего. Убирать за ним приходилось мне больше всех, а запах птицы в доме чувствовался, несмотря на наш тщательный уход. Да и здоров он стал, отъелся, совсем окреп. Как начнет в своей загородке крыльями хлопать -  спасайся, кто может! Летит мусор, и перья летят.   
      Нет, нет и нет! В голубятне мне жить не хотелось. А дело к тому шло. Спать наша любимая птичка в домике уже не хотела. Усаживался Гуля теперь на спинку того самого стула в гостиной, на который он в первый раз взлетел. Но это еще не беда. Там мы просто стелили газетки на стул и на пол рядом – и все чисто.
     Беда могла наступить, когда нашему голубку взбрело бы в голову полетать по комнатам и освоить территорию.
 И так было не понятно, почему он до сих пор этого не делал, может, с Мурзиком субординацию соблюдал. Однако, надеяться, что так будет продолжаться всегда, не приходилось. Оставалось только одно, по совету папы гулять с ним как можно больше, приучать жить на воле.
      Легко  сказать, а уроки кто за меня делать будет? К экзаменам готовиться? Приходилось учить экзаменационные билеты на свежем воздухе. Наскоро поделав письменные задания, я торопилась с Гулей на улицу.
      Голубь улетал на крышу к сородичам, а я усаживалась напротив. Там и до сих пор растет дерево, вяз, по–моему, с пригнутым к земле стволом. Теперь это необхватное бревно, с роскошной кроной буквально стелющейся по траве, на такое сядешь, только если вскарабкаешься.  А тогда было очень удобно на нем располагаться. Вот я его и приспособила вместо рабочего стола, чтобы грызть гранит науки.
       Ну и наступил такой день, когда мой Гуля - голубок ко мне на плечо не сел. Я, как всегда, пошла домой, ожидая, что Гуля догонит, хлопая крыльями. Он и догнал, покружил над головой и вдруг взмыл вверх, снова опустился, сделал еще круг, еще и, наконец, снова взмыв вверх, улетел на крышу.
        Я долго стояла, не смея поверить в случившееся. Ждала, желая, чтобы это было правдой и в тоже время, сожалея…
       Ушла я домой, когда уже сгустились сумерки. Расстроенная и одновременно успокоенная. Дома убрала все из загородки, вынесла в подвал ставший ненужным ящик, тщательно вымыла пол с хлоркой, как учила бабушка. Мне никто не мешал, наверное, было видно, какое у меня дождливое настроение. Впрочем, мамы и папы все еще не было дома, а бабушка и Оля не лезли в душу. Так что, я вполне справилась с собой.
      Тем более, что на этом наши с Гулей отношения не закончились. Он и дальше узнавал меня, спускался на плечо, когда видел и провожал в школу. И я всегда находила своего питомца, безошибочно выделяя его среди других голубей на крыше.
      Как видите, даже птицы умеют быть благодарными и долго помнить добро и помогавшего им в беде человека.
      

3.
Зайчонок Крошка,
печальный опыт того, как не надо делать или
коротко о главном.

      Этот короткий рассказ, сразу хочу заметить, не оканчивается печально, только по счастливой случайности. Его можно было бы и не писать, но я делаю это, чтобы рассказать вам, мои дорогие,  о своем не очень удачном опыте общения с живой природой.
       То, что произошло с нами, было только лучшим выбором из возможных вариантов, предложенных обстоятельствами.
       Случилось так, что однажды в начале лета нашу маму вместе со всем отделом отправили в колхоз на прополку помидор и картошки. Я уже упоминала, что в годы советской власти, такая помощь деревне была обычной практикой.
       Вечером мама вернулась загорелая, усталая и с каким – то  таинственным видом. Заинтригованные, мы с Ольгой подошли на ее зов и заглянули в небольшую потертую по виду коробочку. Заглянули и чуть не завизжали от восторга. На дне коробочки сидел малюсенький пушистый зайчонок!
Ах, какой же он был беспомощный и славный. Хотелось сразу взять его на ручки. Но мама не позволила. Она рассказала, что у малыша ранена лапка. Во время прополки ее напарник не заметил крохотных зайчат под кустом и нечаянно тяпкой поранил ему лапку. Бедный зайчик!
     Оказывается, их в начале лета полно на колхозных полях. Зайчиха, заслышав опасность, убегает, пытается отвлечь внимание от зайчат, а малыши затаиваются и сидят совершенно неподвижно. Так, что их невозможно увидеть, пока вот так, нечаянно не обнаружишь. Окрасом зайчишка и вправду, был такой пестрый, бурый, в разных маскировочных пятнышках, что положи на землю, замрет, сольется с почвой, и ни за что не различишь. Этому малышу еще повезло, а были и совсем печальные случаи.
     Чтобы зайчата больше не страдали, рассказала мама, все решили выделить человека, который будет идти впереди работников и проверять кусты, гонять зайчат.
      Ну, а этого мама привезла лечиться. Не бросать же его на верную гибель. Жалко малыша. Ну, как, будете за ним ухаживать?
       Мы с Ольгой были в восторге. На следующий день понесли его к ветеринару. Зайчонку обработали лапку, наложили шину и велели ходить на перевязки.
       Назвали мы малыша Крошкой. На нем были такие пятнышки, как крошки, да и сам он – крохотуля крохотулей.
По утрам и ближе к вечеру мы выносили его на улицу, на травку. А так он жил у нас в большой коробке, где мы ему меняли подстилочку из трав.
       И все бы ничего, но ведь зайчонок был дикий, из природы. Чтобы ему было у нас хорошо, нужно было узнать получше, как за ним ухаживать, чем кормить. А мы на себя понадеялись. Ну, что там такого мудреного, зайчонка накормить! Все, даже малыши знают, что зайцы любят морковь и капусту. А раз такой маленький можно и молока дать, он же к млекопитающим относится. И дали. И молока, и капусты с морковкой….
      Чуть не загубили малыша. Испортили ему желудок. Бедный. Мало того, что раненый, так еще и уход не правильный. Уже потом, от ветеринара узнали мы, что нельзя зайчикам маленьким капусту давать. Они ее, оказывается, не могут переносить в таком возрасте. Особенно с молоком. Понятно?
       И что бы стоило нам хорошенько расспросить специалистов, как ухаживать, чем кормить и сколько. Теперь – то мы знали, на всю жизнь усвоили, что с этого надо начинать. И только потом брать животное. А из дикой природы вообще нельзя никого в дом тащить. Им и на воле хорошо.
       Конечно, то, что этот зайчонок попал к нам, не зависело от нашего желания. Так обстоятельства сложились. И для него раненного это было спасением. Останься он на воле, погиб бы с больной лапкой от заражения крови или от когтей совы, лисы или волка. Но ведь мы могли бы его сразу отнести на станцию юннатов, расспросить об уходе, а то и оставить. Специалисты помогли бы ему выжить.
      Теперь, пусть и запоздало, мы отнесли Крошку на станцию юных натуралистов. Потом ходили туда за ним ухаживать. С большим трудом и общими усилиями зоологов и нас, ребят, удалось зайчика спасти.
      А мы получили хороший урок того, как не надо делать.
      Никогда не надо надеяться только на свои знания, если ты не специалист и вообще еще ребенок.
      И никогда не нужно брать животных домой из дикой природы, конечно, если они могут обойтись, выжить без нашей помощи.






Глава III.
Антошка -  Тотошка
Наш французский крошка.
1.
Новогодний подарок в игрушечной коробке.   
       Скажите, вы знаете, о чем мечтает маленькая девочка? Или мальчик? Ну, о чем, самом главном, вы сами мечтали, когда учились в младших классах или сейчас мечтаете?       
        Не хотите говорить? Тогда я скажу, о чем мечтала я, когда была младшей школьницей. Так вот, мне хотелось побыстрее вырасти! Скажите, вы о таком не мечтали? Так хочется, когда тебе не больше восьми или десяти, чтобы было скорее 12, 14 или 16лет. Правда? Кажется, тогда тобой уже никто не посмеет распоряжаться, а главное, можно будет надеть на себя все те чудесные вещи, которые носит каждая молодая девушка. Ах! И туфли на каблучке, и модное платье, и бусы. А еще, сделать прическу и пойти на настоящий новогодний бал в самом настоящем взрослом бальном платье!
         Да, если бы все наши мечты детства сбывались так же легко. Конечно, наступил такой день и в моей еще не совсем взрослой, но уже и не детской жизни. Впервые я должна была пойти на свой самый первый в жизни школьный новогодний бал. Попрошу не путать с утренником! Бал. Новогодний. Первый!
         Почувствовали? Да, да, бальное платье тоже было готово. Необыкновенно модное, удлиненное, пастельного персикового цвета. Мне оно так нравилось. А мама, когда я его примеряла и вертелась у зеркала, как- то странно на меня смотрела длинным – длинным непонятным взглядом. Только туфельки у меня были не новые, правда, вполне хорошие. Но так хотелось быть во всем новом в этот такой необыкновенный день.
         И, поэтому, когда мама и папа куда – то ушли, а потом позвонили и попросили не уходить до их возвращения, я обрадовалась. Мы с Ольгой гадали, какой же сюрприз они принесут, но в душе я ждала новые туфельки, как Золушка фею.
        - Наташа, Оля! Идите сюда, мы пришли!- наконец раздался голос родителей, и мы выскочили из комнаты им навстречу.
          Папа подал Оле длинную коробочку с нарисованной игрушечной машинкой и предупредил:
      - Осторожно, придерживай снизу и ставь на стол. А у меня мелькнула мысль, что туфельки там, конечно, могут поместиться, но зачем им такие предосторожности. Додумать и разочароваться я не успела.
      Ольга в этот момент поставила коробочку на край стола, открыла верхнюю крышку и тоненько взвизгнула. Из коробочки тут же выскочила головка крохотного белоснежного щеночка.
       Туфельки.…  Да какие туфельки! Крохотный пушистый комочек был тут же вынут и поставлен на пол. Размером он напоминал котенка. Щенок завертелся волчком, понюхал пол, пустил крошечную, с пятачок, лужицу и пискнул, завалившись на бок.
       Мы все засмеялись. Так накануне Нового Года у нас появился долгожданный щенок.
       Честно говоря, щенок для меня уже не был таким желанным, как еще несколько лет назад. Я повзрослела. Ансамбль народного танца, занятия рисунком, уроки и друзья теперь поглощали все свободное время. Но, веселый пушистый шарик с розовым язычком так согревал душу, что становилось тепло и празднично.

               
2.
Как мы его к чистоте приучали.
      Тотошка, так мы назвали щенка, быстро подрастал. А лужиц ставил бесконечно много. Впору было кричать караул. Но мы убрали все ковры и дорожки и, чтобы запаха не было, протирали пол водой с уксусом. Как-то незаметно малыш привык ходить на тряпочку у двери, а потом и на улицу проситься. Мы старались его рано утром, еще до школы, выносить погулять, чтобы он привык в это время оправляться на улице. Потом гуляли после школы. Наши друзья приходили с ним поиграть, ведь ни у кого собаки не было, и все стремились потрогать, подержать на руках кусочек живого детского счастья. Тошка был общительным, и мы разрешали, раз ему это нравилось.
    Только одного не учли. Ведь была зима. Стояли приличные морозы, все утопало в сугробах. А щеночек был маленькой комнатной собачкой с нежной конституцией, породы французская болонка. Да и вообще, в таком щенячьем возрасте не имеет большого значения порода, если собака живет в доме. Надо очень осторожно приучать его к холоду. А мы с прогулками перестарались…
    Заболел наш Тотошка. Стал отказываться от еды, чихать и кашлять. Что делать? Конечно, к врачу! Бедный малыш! У него оказалось двухстороннее воспаление легких. Пришлось давать ему антибиотик и витамины, укутывать и ухаживать, ухаживать. Первые дни мы с сестренкой дежурили около него по очереди. А бабушке и маме приходилось, конечно, нам помогать. Потом, когда дело пошло на поправку и Тотошка повеселел, уже не было необходимости сидеть около него постоянно. Но о прогулках пришлось забыть до весны, до первых теплых деньков.
   

3.
Артист и сладкоежка.
     Весна наступила в том году ранняя, дружная. Снег быстро превращался в веселые ручьи и замечательные прозрачные весенние лужи. Песик наш так и норовил искупаться.
     Только мы его выводили на поводке. Ошейник никакой ему не подходил, и мама купила шлейку из тонкой мягкой кожи, которая застегивалась у Тошки на спине. Он ее не любил. Оденешь, а щенок начинает кувыркаться, кататься по полу - снять норовит, понимает, что его свободы лишают. Но мы терпели, ведь он еще был глупенький, неопытный песик.
      Отпусти его, а вокруг дороги, машины, собаки большие бродячие. Да и шлейка была удобная, не мешала двигаться, шею ему не давила. Привык наш Тотошка. Стал спокойно к поводку относиться и даже сам приносил свои « одежки», когда хотел погулять.
     Он рос и становился красивым, с кудрявой длинной шерстью песиком. Левое ушко у него было приподнято кверху, что придавало нашему Тошке задорный вид. Он таким и был. Маленьким веселым и прыгучим. А когда немного повзрослел, стал послушным, и уже не было такой необходимости водить его на поводке. Он научился быть внимательным и понимать, как себя вести рядом с дорогой.
     Особо мы своего песика ничему не учили, казался он таким крохотным и нежным. Лаять совсем не умел. Зато, воспитанный двумя сладкоежками, сам вскоре стал заядлым любителем конфет и научился их уморительно выклянчивать, танцуя и прыгая на задних лапках.
   - Тошка, попляши!- попросит кто- нибудь из нас, наших друзей или соседей. И щенок не раздумывая, становится на задние лапки и кружится, уморительно наклоняя головку, иногда подпрыгивая и приседая. Настоящий артист! Но стоило ему услышать шелест конфетной обертки, как танец тут же прекращался и песик весь становился ожиданием сладкого.
      Кончилось тем, что у  Тошки испортился желудок, и папа категорически запретил давать ему конфеты. И правильно, только поздно.
     Конечно, папино слово – закон для нас. Но, но… Тошка - то мог думать и иначе. Может  кто – то и сомневается, что собаки могут думать, но только не мы. Песик наш повадился гулять с бабушкой Дусей.
     Во – первых, она была тоже приличной сладкоежкой и очень любила платья и кофты с карманами. Понимаете почему? Вот именно! Конечно, платочек и ключи там тоже лежали. Но, главное, в этих прекрасных бабушкиных карманах помещались разные вкусные «поминки за Царствие Небесное», которыми старушки обыкновенно любят обмениваться между собой: разные карамельки, крохотные шоколадки и печенюшки.
      А, во-вторых, у бабушки было полно подружек – соседок с такими же замечательными карманами. Представляете, а? Вот именно. Вскоре у нашего хитрули Тотошки все эти бабульки стали закадычными подружками. И борьба собачьего желудка с конфетами продолжалась. К чести бабушки, надо сказать, что она, как могла, пыталась с этим сладким злом бороться. Но силы были уж слишком неравные. Дошло до того, что наш Тошка стал самостоятельно ходить в гости. Улучит момент, когда дверь оставят открытой, выскочит, придет на второй этаж к бабушке Марии, поскребет дверь лапкой, она ему и откроет. Тошка тут же на задние лапы – и давай танцевать, конфету выклянчивать. Конечно, бабушка Мария знает, что нельзя ему сладкое давать. Но как откажешь такому артисту? И все давали. Баба Аня, наша соседка, бывало, начнет его стыдить, а он  сядет на задние лапы, язычок высунет и переднюю лапку ей подает. Мол, не ругайся, я хороший. И она дает конфету. И наша родная бабушка Наташа, мамина мама, никогда без конфетки не приходила. Так и шло.
      Но, самое смешное, что и папа, глядя на его творческую самодеятельность, устоять не мог, и награда, как говориться,  всегда находила своего героя.
      Оглядываясь назад в прошлое, я сегодня смело могу утверждать, что все у наших четвероногих питомцев, как и у наших детей, закладывается в семье. Все наши привычки, слабости и весь букет достоинств и недостатков становятся неотъемлемой частью жизни наших близких. Помните, как в песне поется:             «Смотрюсь в тебя, как в зеркало…»
     Так что, правильно говорит русская народная пословица, « неча на зеркало кивать, коли рожа крива!» 








4.
Неожиданная проверка или,  как Тошка
научился лаять.

     Незаметно пролетело время. Тошка наш превратился в красивую болонку, белоснежную и миниатюрную. Знаете, когда семья большая, да еще и квартира, как наша, на первом этаже, держать песика совершенно не трудно. Всегда есть кто – нибудь, кто может вывести его во двор. Хоть на пару минут, надобности свои справить. А, так как у нас всегда дома была бабушка, то и гулять Тошка привык больше всего с ней. И бабуле отрада, есть с кем пообщаться, когда остальные по делам разошлись. Так что, честно признаюсь, часть ответственности за Тотошку мы самым бессовестным образом перекладывали на бабушку. И собака наша как-то не знала одного хозяина, а сразу всю семью.
      Это и хорошо и плохо. Хорошо, что проблем бытовых с ним меньше. Кто дома, тот и накормит. С кем получится, с тем и погуляет. Конечно, я всегда брала его с собой на длительные прогулки в парк или еще куда – нибудь, куда нас с одноклассниками заносила жажда приключений. А дома, когда приходилось часами заниматься уроками, а младшая сестренка Оля была в школе, бабушка становилась для Тошки единственной и незаменимой подружкой. Она его очень любила, и песик ей тем же платил. Даже спал частенько не со мной, как обыкновенно любили и до сих пор любят почему – то делать все наши питомцы, а с бабушкой.
        Папа давно махнул рукой на это безобразие – собаку в постели. А поначалу он так его жестко воспитывал, что мы даже плакали. Просто папа привык к крупнопородным щенкам немецкой овчарки, будущим сторожевым, рабочим собакам. Конечно, там была уместна и железная дисциплина и знание щенком своего определенного места.
      Ну, а наш Тошка не был сторожем, он и лаять – то никак не мог научиться. Скорее, живая игрушка в доме, комочек тепла и любви. И психология у комнатных миниатюрных собачек другая, и физиология, то есть строение организма. Сейчас много книг обо всех породах собак. А в моем детстве книгу о карликовых породах собак было не достать, просто негде купить, мало печатали. И все знания приходили опытным путем или через общение с другими собачниками. Вообщем, папа вскоре понял, что это совершенно другой тип собаки и перестал его воспитывать. И, слава Богу!
       Баловали мы Тошку, конечно, больше, чем воспитывали. Иначе бы постарались научить разбираться, где свои, а где чужие. А для него все наши знакомые были свои.
       Тошка был таким очаровательным, так всем нравился, что плохого опыта общения с людьми у него совсем не было. Так ведь и украсть могли! А тут еще и лаять не умеет.
      Как только мы не пытались его научить – все напрасно. Даже желание съесть конфетку не помогало. Он служил, давал одну лапу, потом другую, кувыркался и всем своим видом показывал, что готов на все, только невозможного требовать не нужно. Даже петь под губную гармошку Тошка научился, а лаять не мог.
      Мы уже махнули рукой на него, привыкли, что он молчун. Да и бабушка сказала, что у него в строении чего – то там не хватает, какое – то недоразвитие получилось, а чего мы с Ольгой не поняли. Но успокоились: не лает и не надо.
      И все же исторический день наступил. День, когда у нашего уже взрослого песика наконец – то прорезался голос.
      Случилось это в начале лета. Мы вдвоем с подружкой Натальей Пилипенко, моей одноклассницей, по утрам, когда все нормальные дети спят самым беззаботным сладким каникулярным летним сном, бегали к Днепру делать зарядку и купаться. Правда, плавала я одна, Наталья почти не умела и глубокой воды побаивалась. Зато она быстрее бегала и лучше прыгала. Вообщем, ничто не омрачало нашего удовольствия. Людей в такую рань на пляже еще не было, по дороге машины практически не попадались, так что мы решили брать с собой и Тошку.
      То - то у него радости было, когда мы размеренно бежали сначала по дороге, потом по аллеям парка и, наконец, по песку широкого, уходящего вдаль, к мосту, пляжа.
     Вдоволь потренировавшись, решила я искупаться. А Наталье дала подержать Тошку, чтобы он случайно не полез за мной в воду. Поводка у нас не было, так что Наталья взяла песика на руки и стала наблюдать, как я заплываю.
     Течение реки было сильным, буквально уносило за собой. И я отошла подальше вдоль берега вверх по течению. С таким расчетом, чтобы суметь доплыть по диагонали  до буйка, а потом уже от буйка к буйку и в конце пляжа выплыть к берегу. Плавала я, благодаря папе, довольно прилично, была в себе уверена и спокойно поплыла.
      И вдруг услышала истошный визг Тошки, потом крик Натальи. Преданный песик решил, что я его покидаю, неожиданно пустил в ход зубы, когти и вырвался из рук моей подружки. Потом он забегал вдоль кромки воды, жалобно скуля. Я была уже далеко от берега и, как могла, пыталась его успокоить. Сама же повернула назад, к берегу. Как я и предполагала, течение меня прилично сносило вниз от того места, где мы располагались. И тут вдруг я услышала громкий отрывистый призывный лай. Тошка лаял! Впервые в своей жизни. Я плыла, все время успокаивая его голосом.
    Но случилось то, чего я больше всего боялась. Песик не дождался, когда я достигну берега, и бросился в воду. Течение тут же закрутило его и понесло. Собрав все силы, я бросилась наперерез, с большим трудом успела догнать его и ухватить за шиворот, поднимая над водой его головку с перепуганными бусинами больших глаз. До берега оставалась пара метров, но Тошка умудрился всю меня исцарапать лапками за эти секунды, карабкаясь мне на плечи, шею. Впрочем, это было уже совсем не важно.
     Выбравшись на берег, я свалилась на песок, усталая от пережитого страха за собаку. Тошка кашлял, выплевывая воду, а потом долго сознательно и напряженно лаял - ругал меня за то, что посмела оставить его.
      Я же так радовалась, что он стал настоящей собакой и научился лаять, что главный смысл случившегося поняла уже дома, когда рассказывала обо всём всей семье. 
      А ведь самое важное было не то, что Тошка залаял, а как он отнесся к происходящему. В том, что его привязанность, любовь ко мне и преданность, конечно же, ко всей семье оказались крепче, сильнее страха быстрой реки, даже сильнее какого - то неизвестного нам внутреннего психологического зажима, мешавшего до сих пор ему лаять. Вот вам и домашняя неженка - крохотуля!
      После этого случая, мы стали относиться к Тошке всерьез,  как к настоящей смелой собаке. Уважать его и даже гордиться, что у нас такой пес. Пусть даже и неженка - болонка.
     Теперь мы поняли и папу. Ведь он был прав, не разрешая чересчур баловать нам нашего любимца. Даже маленькой, комнатной собачке нужно дать возможность вырасти и выполнить свое предназначение: стать настоящим четвероногим другом человека - собакой. А не аморфной избалованной неженкой.
      И все же никакое баловство не сумело испортить заложенного природой характера нашего Тошки. Конечно, он был и остался страстным любителем сладкого, как и мы все, к сожалению.
     Но это не мешало ему быть смелым и преданным существом, с благородным отважным сердцем.

               
5.
Во сне иль на яву, по волнам своей памяти я поплыву.

      Когда Тошка совсем вырос и стал красавцем, многие просили у нас продать его им, подарить или просто отпустить поиграть с маленькими детьми. Такие просьбы приводили меня в недоумение. Даже как - то не по себе становилось рядом с таким человеком, страшновато. Я не могла понять, как же взрослый человек не понимает, что Тошка не плюшевый, не вещь. Он живой, любящий. Что ему может быть больно, если маленький ребенок дернет его за ушко или за хвостик. И страшно попасть в чужие руки. Ведь он любит нас, свою семью.
     Вначале я пыталась людям это объяснять. Но, пару раз  нарвавшись на смех и какой - то непонятный, сквозь меня, взгляд у этих людей, больше не вступала с ними в разговоры. Просто забирала собаку, если просьбы становились слишком назойливыми, и спешила домой.
       Тошка по вечерам все больше гулял с бабулей. Обязательно ходил высыпать с ней мусор. Тогда не стояли по городу безобразные зловонные контейнеры для мусора, а утром и вечером к домам приезжали в определенное время мусоросборные машины. Попросту «мусорки». К их приезду соседи собирались с ведрами на улице, как раньше, наверное, у колодца, пообщаться и обменяться новостями. Ведер у каждого было два: для пищевых отходов и для остального мусора. Пищевые отходы городские власти собирали для свинок из городского подсобного хозяйства. И ведра раз в год они выдавали каждой квартире.
     Чаще всего бабушка у нас мусор выносила. И мы, конечно, тоже. Но бабушка любила, ожидая мусорку,  общаться с бабулями - соседками. И Тошка бегал с ней. Они успевали вокруг дома прогуляться, посидеть на лавочке и приятно во всех отношениях провести время до приезда машины.
      Но, однажды случилось совершенно неожиданное. Тошка исчез! Пока бабушка обувала тапочки и брала ведра, песик выскочил, как всегда, первый на улицу. Там он ее любил ждать на углу дома. В этот раз собаки не оказалось ни возле подъезда, ни около дома.
      Бабуля, позабыв о «мусорке», позвала нас и мы с друзьями долго - долго его искали. Ходили до позднего вечера по соседним дворам, звали, прислушивались, не заскулит ли где, не залает ли. Тщетно! Тотошка, как в воду канул!
      Вечером дома настроения не было ни у кого. Наскоро поужинав, теперь уже папа с мамой ушли в темноту искать и звать. Тошка был весь белый, хорошо заметный даже в кромешной тьме. Но и фонари горели. Только нигде не было нашего любимого песика.
      Даже больше нас горевала бабушка. Нам всем приходилось ее утешать. Искали мы Тошку и на второй, и на третий день. Потеряв уже всякую надежду, ходили по дворам, звали. Помогали нам и соседи, и друзья. Всем было жаль нашего артиста Тотошку.
      Наступила четвертая ночь без Тошки. Как-то все расклеилось в душе без него. Я  еще держалась, а Оля и бабуля плакали. Так и забылась я тяжелым сном, как провалилась.
      Разбудило меня что-то не понятное, мокрое, лизучее и повизгивающее. Тошка! Тошка! Спросонок я никак не могла понять, снится мне это или вправду скачет по мне чисто выкупанный, мокрый счастливый мой дружок Тотоня. А в дверях спальни смеялись веселые папа и мама, глядя, как, перепрыгивая от меня к бабуле, от нее к Оле, потом к ним носится по комнате наша пропажа.
      Визгу и радости было столько, что соседям уже ничего можно было не рассказывать, все сами слышали.
      Теперь уже счастливые и умиротворенные мы все снова уснули. А утром папа рассказал нам подробности Тошкиного возвращения.
      Накануне они с мамой долго ходили, искали песика, звали. Пришли уже глубокой ночью и сразу уснули. А потом папе снится сон. Будто бы Тошка прибежал под окна и звонко лает, просит, чтобы его впустили, скачет вдоль кустов сирени. Папа хочет выйти, а мама ему говорит во сне: 
     - Спи, это тебе снится! Спи!
       Но папа, переборов сон, проснулся, сел на кровати и вдруг услышал самый настоящий тошкин лай! Он выскочил, как был, в одних трусах и босиком на улицу и увидел то, что ему снилось. Вдоль кустов сирени скачет и лает, хрипло лает живой и невредимый Тошка! Увидев папу, песик бросился прямо ему на грудь, начал лизать лицо, теребить уши и плакать, рассказывать, как ему было плохо без нас.
      Тут и мама подоспела, направив все сразу в нужное русло. Они занесли Тотошку в дом, осмотрели его и выкупали. Песик был очень грязный, исхудалый и с содранными в кровь когтями. Вероятно, его где - то долго держали взаперти, а он настойчиво скреб когтями дверь, лаял, требовал свободы, пока не надоел своим мучителям. А, может, в них совесть заговорила, глядя, как собака горюет о своей семье. Или слышали, как все его искали целыми днями, если держали неподалеку, и решили вернуть. Может Тошку подкараулили, поймали и увезли машиной, и потом он долго издалека бежал по асфальтированной дороге, ища путь домой, сбивая в кровь когти. Гадать можно долго, а правды, как было на самом деле, мы так никогда и не узнали.
       Главное, друг наш Тошка снова был с нами.





6.
Как важны команды в жизни собаки.
Они защищают, но не всегда спасают.
И все-таки его украли!
   
   Конечно, все, кто держал дома хоть однажды хотя бы кого - нибудь, знают, как не просто уберечь своего любимца от всевозможных травм и неприятностей. Конечно, если давать живому существу хотя бы малую толику необходимой ему свободы.
    Коты и кошки ходят, где вздумается и гуляют сами по себе, если дать им такую возможность, с огромной охотой. И не променяют свободу ни на лакомый кусочек, ни на (даже) сильную любовь к своему хозяину.
    А собаки? Знаете, как - то так сложилось в нашей семье, что животным давали необходимую им для счастья свободу, только разумно ограничивая, когда речь шла о сохранении жизни или гигиене. И все они понимали, поверьте, (и сейчас понимают) и ценили заботу о них.
    Так, нашего котенка Котьку мы учили и опекали, пока он был маленьким, а вот Мурзика вообще ничем и никогда не ограничивали по той простой причине, что он пришел к нам уже взрослым, воспитанным котом. Сам все знал и понимал. Это, кстати, один из главных плюсов появления в доме взрослого питомца.
     Ну, и Тотошку мы водили на поводке до тех пор, пока он не вырос и не научился самостоятельно остерегаться машин и  слушать необходимые простые команды.
     Знаете, какие это команды? Самая, на мой взгляд, главная команда на прогулке:
     -  Стой! Дорога.
Собака должна знать также хорошо слово « машина». И тоже останавливаться, буквально замирать, услышав его от хозяина.
Вторая важная на прогулке команда:
    - Ко мне!
     Можно добавлять и кличку. Но, главное команда. Если собака доверяет вам, она обязательно будет с радостью выполнять эту команду. Главное, никогда не ругайте своего питомца (даже сильно провинившегося!) если он выполнил эту команду и пришел на зов. Он молодец и заслуживает похвалы.
     Поверьте, пес знает свою вину и будет наказан, если вы просто молча пристегнете поводок к ошейнику и без обычной ласки уведете его в другое место, больше не позволив бегать свободно. Но никогда не сокращайте прогулку! Особенно, если у вас мальчик, или правильнее, кобель.
    Почему? Вина собаки, конечно, удобный повод для вас вернуться домой. А пес, особенно молодой, так устроен, что ему нужно, во что бы то ни стало, обойти свою, привычную территорию, везде оставить свежие метки, все проверить, тщательно обнюхивая метки других собак.
    Это инстинкт, то есть то, что заложено самой природой и изменению не подлежит. Конечно, если вы хотите иметь крепкую, здоровую и, главное, уравновешенную и послушную собаку.
     Остальные команды дополняют эти, самые важные.
 Команды - Фу! - Брось!- запрещают брать с земли разную ерунду или общаться с кем - нибудь.
   Команды - Сидеть! Лежать! Гуляй!- тоже очень нужны собаке и вам для хорошего взаимопонимания. Они не так важны и многие умные собаки понимают это и отказываются их выполнять просто так, ради прихоти хозяина.
    Не был исключением и наш Тотошка. Несомненно, он помнил все эти команды, можно было каким - нибудь вкусным лакомством добиться, чтобы малыш лежал, сидел или делал что - то еще, не нужное на его собачий взгляд. Но только, если ему самому хотелось их выполнить.
    Однако, команду:
     - Ко мне! Тошка, ко мне! - наш любимый песик выполнял всегда без лишних раздумий. Конечно, он сам понимал, раз громко зовут - надо идти. Но мы много усилий (и вредных сладостей! - честно признаюсь) потратили, когда он был еще щенком, чтобы прочно закрепить эту команду. Гораздо сложнее дело обстояло с другой очень важной командой:
      - Стой! Дорога!
Иногда, подходя к дороге и останавливаясь, я говорила:
      - Стой, машина! Но только, если действительно видела проезжавший автомобиль. Тошке было уже больше года, когда он понял, как надо вести себя, чтобы хозяйка была довольна. И стал бояться, сторониться машин.
     Теперь мы могли иногда выгуливать его и без поводка, как разумную взрослую и добрую собаку.
     Вот только самого главного с нашим Тотошкой мы не учли. Не научили его бояться людей!
     Став взрослым, наш Тошка так и остался всеобщим любимцем, веселым, задорным и добрым песиком, маленьким белоснежным пушистым шариком. Размером он был не больше маленькой кошки, а шерсть отрастала у него длинная, до самого пола, кудрявая и блестящая. Сквозь нее просвечивалось тоненькое розовое тельце. А, когда при купании шерсть намокала, становились видны на тонкой спинке два больших пятна, чуть более темного цвета. Купали мы его часто, и вид  наш любимец имел ухоженный.
       Мы думали, только на радость нам и окружающим. Но, оказалось, и на нашу беду.
       После той истории с исчезновением и возвращением Тошки, мы берегли его, как только могли. Прошло время, потом еще время, и постепенно, как это всегда бывает, плохое стало забываться. Тошка, казалось, сам теперь стремится ни на шаг от нас не убегать. А мы с сестрой Олей больше времени уделяли прогулкам с ним.
      Учились мы в разные смены. Утром гуляла Ольга с песиком, а после школы и вечером я. Я старалась так с ним погулять, чтобы не нужно было выводить перед приездом мусорки. Но это не всегда получалось, ведь уроков задавали все больше. К тому же, наш ансамбль народного танца завоевал первое место на городском конкурсе. И теперь репетиции шли каждый день - надо было готовить программу выступлений для окружного фестиваля. Пропадала я в ДК иногда по четыре часа, а когда возвращалась, надо было еще и уроки доучить.
       Да что оправдываться! Стал Тошка, мною забытый опять с бабушкой ходить гулять по вечерам, когда Оля еще в школе была. А бабушка наша очень добрый человек, светлый. Ей плохое в чужом человеке и заподозрить невозможно. Как это плохое выглядит, ведь знать надо. А бабуля, не имея в душе никакого зла, и в других людях его никогда не замечала.
       Как так могло случиться? Не понятно. Вот - бабушка, вот - Тотошка. И вдруг... Вот -  бабушка, а где же Тотошка? Нет песика. Исчез опять, как будто унесло его вместе со сказочной девочкой Элей из штата Канзас. Не зря, получается,  мы его Тотошкой назвали…
      Так никогда он больше к нам и не вернулся. Где только не искали мы его, как ни звали - все напрасно. А я еще долго - долго ждала его, всматривалась в стекла легковых машин: не мелькнет ли где на заднем сидении в окошке его приподнятое задорное ушко. И чувство грусти и какой - то вины перед песиком возвращается ко мне, когда я вспоминаю его,  веселого артиста Тошку - Тотошку.


Глава IV.
Пират в нашей квартире.
1.
Как он у нас появился.
      Однажды моя сестра Оля притащила домой котенка. Не сибирского, персидского или какого - то там сиамского. Ничего подобного совершенно  не просматривалось в этой уже довольно крупной худой и облезлой обыкновенной кошечке. Единственное, что ее отличало, это большие темные миндалевидные глаза на узкой мордочке. И тигровый окрас на спинке, впрочем, как у всех таких кошек.
      Правда, Ольга уверяла, что это кот. Но уж меня не проведешь!
        Знаете, как рассуждала известная кошка Томасина:
      -Не пойму, как это люди гадают, кто мы - кот или кошка. Чем гадать, посмотрели бы: у кошек эти штучки рядом, а у котов - подальше друг от друга. Исключений нет. И от возраста это не зависит.
     Написал об этой замечательной кошке писатель Пол Гэллико. Томасина вначале была Томасом, пока люди не разобрались, что к чему.
     Теперь я смотрела на Ольгину кошку и думала, сказать или не сказать, что это кошка, а не кот. Видно было, что она сестре нравится.
     - Оля, это же кошка. Она котят нам приведет, - решила я все же сказать.
    - Нет. Мне его дали и сказали, что кот, значит кот. Ты. Наташка, ничего не понимаешь, а лезешь. 
Ну и пусть, решила я. Меня это не касается, в конце концов! Уже все привыкли, что у нас в доме непременно кто - нибудь живет на четырех лапах. Без живого существа, казалось, не хватает уюта и тепла. Или это уже была привычка заботиться о ком - нибудь?
      Кошка осталась у нас. Назвали ее Пиратом. Имя ведь как выбирают?  Глядя на окрас, или на характер. Тут, как говорится, характер был налицо! Что только она не вытворяла. Лазила под потолок по коврам. Гуляла по тонким карнизам для штор, сваливалась нам на голову и лезла снова. Караулила наши ноги, прыгала и впивалась в тапки когтями, ничуть не думая о бедных пальцах в этих тапках.
   При всем своем подвижном и игривом характере, Пиратик наш был изрядным домоседом, как все кошки. А не коты, попрошу заметить! Бабушка первой обратила на это внимание. И на то, что для кота у Пирата слишком тонкая и вытянутая голова, как у кошки.
    Однажды она с самым заговорщицким видом мне об этом сказала. Но я - то давно знала. Да и вообще, мне всегда казалось, что и мама и папа тоже знали. Просто разрешили ее взять - и все. Потом оказалось, что ничего подобного! Для них наш беременный Пиратик был громом среди зимы или снегом посреди лета. Кому как нравится.
    На судьбе кошки это уже никак не отразилось. Но смеялся папа долго. И Пират благополучно был переименован в Пиратку, только и всего.
    К этой кошечке у меня не было никакой особенной привязанности и горячей любви. Всем этим ее баловала моя младшая сестричка. А я, конечно, хорошо к ней относилась, но не более того. И Пиратка это прекрасно чувствовала. Не помню, чтобы она мне докучала. И уж никогда не спала со мной и не лежала на моем письменном столе.  Вот всматриваясь в то время, не могу увидеть хотя бы один яркий эпизод наших с ней отношений. И от меня, честно скажу, это не зависело: кошки свой выбор делают раз и на всегда.
               
2.
Пиратюра, дедушка Вова
и рождение четырех внучат.

     Так вот, Пиратик наш ходил беременным, а мы собирались, как всегда в августе, в Гурзуф. К морю, к морю! Ура! Ура…   
      Катастрофа. Кошку нам оставить было решительно не на кого. Бабуля собралась в село, навестить родню. Папу всерьез брать не приходилось. Ну, как на него надеяться, если он целыми днями на работе, а то и в командировку уедет. Но не на соседей же беременную кошку бросать. Это же не аквариум с рыбками, не цветочки.
       И Ольга решила серьезно поговорить с папой. Уж не знаю, что он ей там не то или не так сказал, но уезжала она в слезах. За кошку переживала. Папа нас в этот раз не сопровождал, не мог. Ехали мы поездом до Симферополя, а оттуда автобусом в Гурзуф.
      Кто ездил по Гурзуфской дороге, тот ее никогда не забудет. Вдали море - бескрайняя, до горизонта, безмятежная красота, рядом скалы и обрывы, ущелья с зарослями буйной южной зелени, запахом магнолий и горными быстрыми речками. Бесконечная, причудливо петляющая узкая лента дороги. Все это так меняло сознание, перенастраивало состояние души на какой - то новый курортно-экзотический лад. Все домашнее отступало, пряталось до поры в тайники души, а сердце пело и ликовало согретое теплотой юга.
       И мы не сразу поняли, когда приехали в Гурзуф, о чем, о какой телеграмме говорят нам наши квартирные хозяева тетя Наташа и дядя Коля. Оказывается, раньше нас, на мамино имя пришла телеграмма. Да, такая странная, что наделала переполоху на почте, а потом и здесь, у них дома. Еще бы! 
      Прочтите  сами:
          - Поздравляем бабушку рождением четырех внучат! -
                Пиратюра. Дедушка Вова.
       Единственное, что было понятным, это дедушка Вова. А кто такая Пиратюра, от кого внучата. Да еще сразу четверо. Это же сенсация союзного масштаба!
       К нашим хозяевам телеграмму принесли целой делегацией. Почтальон, заведующая отделением и журналист местной газеты. Всем хотелось подробностей. А мы еще были в пути.
     Мама теперь растерянно вертела листочек с текстом в руках.
    - Мамочка, да скажи ты им, что Пиратюра - это наша кошка Пиратка! А внучата - котята! - не выдержала я.
    - Ура! Наша Пиратка уже родила котяток! - запрыгала Оля.
     Ох, и смеялись все! Некоторые, правда, долго и разочарованно. Сенсация лопнула. Зато осталась наша Пира и ее дети, благополучно появившиеся на свет и без нашего присутствия.
     Потом, когда мы вернулись, оказалось, что папе пришлось таки помогать кошке. Она так орала и заглядывала папе в глаза, что, отменив очередную планерку, он остался дома, пока кошка благополучно не окотилась. А потом еще оказалось, что после родов Пиратка потеряла клыки и не могла сама есть. Папа кормил ее с ложечки и с рук. Вообщем, вел себя геройски. И зря только Ольга плакала и переживала.
     Пиратка так сблизилась за это время с папой, что Ольга даже ревновала кошку. А котята получились у нее такие же полосатые, как она сама. Обычные. И мама переживала, удастся ли их  пристроить.
     Надо сказать, что Пиратка полностью оправдывала свою кличку. Была храброй и сильной кошкой - крысоловкой. С тех пор, как она у нас жила, посторонних котов и кошек по близости  не наблюдалось. Стоило Пиратке выйти на крыльцо,  рыкнуть погромче:- Мэу!- и всех чужаков, как ветром сдувало. Не стало кошачьих воплей по ночам, а из подвала ушли крысы.
       Соседи ее за это зауважали. Все, кроме одного, с нашей лестничной площадки, дяди Гриши. Он животных терпеть не мог. И всячески ругался и грозил, когда видел Пиратку. К нему мне еще придется вернуться. А пока скажу, что котят от нашей кошки мы всех благополучно и быстро пристроили. Двоих забрали Ольгины подружки, а еще двоих, котика и кошечку, бабуля отвезла в село своей племяннице, тете Наде.
      Там они, когда подросли,  показали себя такими героями - крысоловами, что за котятами от Пиратки  всегда была очередь из односельчан тети Нади. Вот так - то!
3.
Таинственное исчезновение Пиратки
и неожиданное возвращение.

    Как я уже говорила, был у нас один сосед - недруг животных - дядя Гриша. Жили мы с ним на одной лестничной площадке. Он с женой - тетей Аней в первой, а мы в четвертой квартире. Тетя Аня работала дворником и квартиру они получили ведомственную, как тогда обыкновенно давали всем дворникам в СССР. Это, чтобы сделать их профессию более популярной, городские власти так старались.
    Маленьких детей у них не было, а взрослый сын Толик - электрик погиб вскоре после возвращения из армии, оставив беременную жену. Так получилось. Может, это повлияло на дядю Гришу, но характер у него был желчный, противный, даже тетя Аня часто от него плакала, спрятавшись с бабушкой Дусей в нашей комнате.
     Поговаривали, что во время войны дядя Гриша был полицаем, работал на фашистов. А потом десять лет отсидел в тюрьме за это. Тетя Аня его ждала, а после они поселились здесь, хотя родом были из Эстонии. Там в Таллине, жила родня, а им, наверное, не разрешали, а, может, сами не хотели.
      Мы, дети, называли его между собой полицаем, но только за глаза. Не то, что мы его боялись, а как - то жалко было тетю Аню. Мне всегда казалось, что она его стыдится, хоть и любит.
      Дед Гриша был занудный щепетильный аккуратист: мог часами чистить на лавочке у подъезда сначала туфли, потом серую широкополую шляпу. Часами! Чистить! Говорят, так часто ведут себя люди с нечистой совестью. Драют себя и свой дом снаружи, когда надо душу от греха освободить. От любви к рюмке, большой нос его больше походил на рыхлую старую картофелину: темно- бордовый, с крупными продырявленными какими - то порами, бородавчатый и массивный. Кошмар! Но, когда оденется рослый, подтянутый, в светлый плащ с поясом, шляпой нос прикроет - прямо франт!
      Работал дядя Гриша шофером в психбольнице. И приходилось ему дежурить по ночам, ездить часто далеко. По всему району, а может и области « дуриков возить», как он обыкновенно говорил, нужно было.
       Наездится, отоспится, напьется, а потом сядет на лавочке и чистит, чистит. Душа у него покоя требует, а тут мы: соседи, дети, туда - сюда мотаемся, мешаем. Кошки, собаки с нами - сами понимаете, не до благодати ему.
       Как он нас ругал, каких  только слов не находил! Пока однажды бабушка не выдержала, и не пожаловалась моему папе. Уж не знаю, что папа ему сказал, разговор у них короткий получился, я видела, только дядя Гриша с тех пор молчал. Затаился.
       А потом кошка наша пропала. Мы, дети, долго не раздумывали, сразу поняли, чья работа. Не раз он нам вслед шипел, что удавит «этих тварей». А бабушка успокаивала, мол, не посмеет. Только кошка пропала - и все.
      Ее не было долго - долго. Точно не могу сказать, сколько прошло времени, около года, меньше или чуть больше. Потеряв всякую надежду на ее возвращение, Ольга выпросила у родителей щенка.
      Только Пиратка все же вернулась. Случилось это поздней осенью. Уже Тепка, наш пудель, благополучно подрастал. Оля с папой, пережив потерю любимой кошки, казалось, стали ее забывать. Я училась в выпускном, десятом классе в первую смену, а сестра в восьмом во вторую. Однажды, вернувшись со школы и открывая ключом дверь, я оглянулась, наверное, почувствовав на себе пристальный взгляд. Из-за створки подъездной двери на меня смотрели пронзительные кошачьи глаза. Что-то дрогнуло в моем сердце. Я бросила портфель и сбежала вниз. Худая облезлая кошка сидела у подъезда и пронзительно смотрела на меня.
     - Бедняга, как же тебе досталось! Подожди, я вынесу тебе поесть,- успела сказать я, и тут что-то в кошачьем взгляде заставило меня замолчать.
     - Неужели, Пиратка?- мелькнуло в мыслях и я с сомнением, но очень внимательно теперь уже разглядывала кошку. Пиратка была крупной, больше среднего, матерой кошкой. А эта… Трудно описать, как плохо она выглядела. Такой изможденной кошки в округе точно не было! Шерсть висела свалявшимися грязными клочками на ввалившихся боках, не просто туго обтягивая ребра, а провалившись между ними. Так бывает, если животное уже не молодое сильно и быстро худеет. Глаза ее лихорадочно блестели и, не мигая, смотрели на меня. Казалось, кошка чего-то от меня ждала. Все еще не веря, что передо мной Пиратка, я все же тихонько и ласково позвала кошку:
      - Пиратик, девочка, пойдем со мной, пойдем домой. И кошка пошатываясь, пошла. Она сама зашла в квартиру, прошла на кухню, где стояли ее плошки с едой и села. Я налила ей кислого молока, достала кусочек мяса из борща, измельчила и стала плача кормить кошку. Только теперь мне стало понятно, сколько ей пришлось пережить, добираясь домой. Ведь у нее не было клыков, а, значит, кошка с трудом могла себя прокормить! Мало поймать мышку или птичку, если ее нечем есть.
       И, все-таки, кошка дошла. Где она была, куда ее завезли? Это так и осталось для нас тайной. Пиратка вскоре поправилась, стала снова большой и сильной кошкой. Ей даже удавалось приносить нам еще здоровых котят. С пуделем Тёпкой Пиратка долго враждовала, не доверяла ему, а когда подружилась, стала даже бросать на него детей, и пудель радостно с ними возился.
      Прожила кошка у нас до старости. Правда, совсем здоровой уже никогда не была. И людям больше не доверяла так, как раньше. Однажды она не смогла доносить своих детенышей. Сестра Оля помогала ей окотиться, и, на беду, котята родились мертвыми. Пиратка долго горевала, не верила нам, наверное, считала, что это Ольга виновата в смерти ее детей.
       И следующий помет кошка решила дома не приносить. Это оказалось для нее роковым. Перед родами Пиратка ушла куда - то и долго, несколько дней не возвращалась. Пришла она, шатаясь, изможденная и без котят. Долго спала на своем любимом кресле и осталась дома. Мы поняли, что и этих детей она потеряла.
      С тех пор кошка как-то сдала, постарела и больше не хотела никуда надолго отлучаться.
      Пока не пришла ее пора переселяться туда, откуда приходят их загадочные кошачьи души в этот мир. Тогда она тихо и незаметно покинула нас, просто ушла и не вернулась. Мы искали её, но тщетно. Кошка исчезла из дома навсегда.



Глава V. 

Наш любимый пудель Тёпка.

1.
« Он будет маленькой комнатной собачкой! »

   Именно эту фразу произнесла наша мама, когда мы впервые увидели Тёпку.
   - Это он - то будет маленькой комнатной собачкой?! Да ты посмотри на его лапы, мама! - пыталась я разобраться со щенком.
      Он мне сразу очень понравился. Но надо же быть объективными! Щенок с такими мощными лапами, и пропорциональным - квадратным - сложением никогда не станет «маленькой комнатной собачкой».
     - Зачем мне на его лапы смотреть, когда я знаю его маму и папу!- сказала нам мама и закрыла, к общей радости, эту тему раз и навсегда. Правда, папа тоже попытался вечером как - то пошутить о будущих размерах нашего нового питомца. Но, ведь шутка на то и шутка - посмеялись и забыли. А маленькая комнатная собачка осталась жить в нашем гостеприимном доме. Легко и быстро, привольно резвясь, Тепка перерос все мыслимые размеры маленьких комнатных собачек и превратился через пару месяцев в довольно упитанного подростка королевского пуделя. 
      Знаете, кто держал в доме пуделя, неважно какого размера, вряд ли захочет иметь потом собаку другой породы. Столько у него достоинств и так мало недостатков.
      Изумительно понятливый наш маленький щенок, кажется, родился -  уже понимая человеческую речь. Порой даже перед ним становилось неудобно, когда он пытался по - собачьи  объясняться с нами, а мы не понимали! Зато он нас понимал с полуслова, полувзгляда и полужеста! Иногда даже предугадывая наперед. И сам весь такой красивый: кудрявый, с блестящими черными и веселыми бусинами овальных глаз и серебристо - черной шерстью, похожей больше на овечье руно, чем на собачью шерсть, Тепка вскоре покорил и наших друзей и соседей.
      Ну, всем хорош был наш Тёпка! От него, как, кстати, от всех пуделей, никогда не пахло псиной, и шерсть не линяла. 
      Правда, нельзя сказать, что мы за ним правильно ухаживали. Ведь пуделя надо красиво стричь и каждый день причесывать. Сразу скажу, что ничего такого Тёпа наш с собой проделывать не позволял уже с раннего щенячьего возраста. Не давал к себе, как к игрушке относиться - и все. 
     Как сказал великий поэт: « он уважать себя заставил - и лучше выдумать не мог!» Честно говоря, в то время я не очень и представляла, что именно мы должны делать с нашей собакой, чтобы было видно, что это пудель. Мы Тепку просто стригли, когда удавалось с ним договориться, и все. Но это было после, когда он подрос. 
     А пока щенок благополучно освоил жизненное пространство нашей квартиры и сам выбрал себе место. Жизнь ведь ему предстояла у нас, судя по тому, как он устраивался, долгая и прожить он ее хотел счастливо и красиво.
     Забегая вперед, скажу, что основательность Тёпки проявлялась всю жизнь, а она у него оказалась ну о-очень длинная - двадцать один год наш пес прожил в кругу семьи. 
И никогда  не дал нам повода пожалеть, что когда-то мы так опрометчиво, с легкой маминой руки, завели себе  «маленькую славную комнатную собачку»! 





2.
Отправляясь в дорогу, проверяй тормоза!

      Не знаю, что думал  Тёпка о своих хозяевах, ведь и сравнивать ему нас было не с кем. Да мы вообщем - то, и не были такими, знаете, хозяевами. Очень скоро пес наш стал полноправным членом семьи. Он вникал во все наши дела и увлечения и принимал в нашей жизни самое деятельное участие. 
     Активность его была просто фантастической. Везде успевал! эта любовь к движению  и взбалмошность, свойственная всем пуделям, особенно молодым, чуть не стоили нашему Тёпе жизни. Он исхитрялся как-то незаметно выскальзывать из дома, чтобы поноситься по двору за голубями и воробьями, а то и за кошками. Миролюбие не позволяло ему обижать их, но погонять - милое дело.
     Так было и в то злополучное воскресное утро. Улучив момент, пес выскочил на улицу и помчался в поисках приключений. Кошку он заметил на другой стороне улицы как раз тогда, когда мы с Ольгой поймали его и собирались взять на поводок. Оля наклонилась, Тепка метнулся к кошке и угодил прямо под колесо легковушки.
     К счастью, водитель мгновенно среагировал и так дал по тормозам, что визг трущейся об асфальт резины долго еще звучал в ушах.
     Колесо не раздавило щенка, но очень сильно ушибло. Так, что у него были теперь сломаны обе лапы слева, а глаз буквально вылез из орбит. Этот же водитель и отвез нас к ветеринару, хотя и не был ни в чем виноват. Тепку всего забинтовали, лапы взяли в гипс и велели дежурить около него 3-4 дня, не давать ему вставать, иначе врач ни за что не ручался.
     Мы дежурили. Днем и ночью были с ним рядом по очереди. Ольга колола еще ему и уколы. Бабушка и мама помогали нам, папа морально поддерживал, друзья сочувствовали.
    А Тёпка? Ну, первый день ему было очень плохо, а потом нам все большего труда стоило удерживать его в лежачем положении. Как только врач разрешил ему двигаться, песик тут же сгрыз гипс! Пришлось везти его в клинику и накладывать новую повязку. так повторялось несколько раз: врач накладывал повязку - Тёпа ее сгрызал…
     Мы сдались первыми. И ничего не случилось! Тепка благополучно выздоровел. Передняя лапа у него отлично срослась, а задняя не совсем правильно. Это было заметно, только, когда он садился, отставляя лапу в сторону, как заправский франт на смотринах.
       Зато это происшествие послужило ему незабываемым уроком на всю оставшуюся жизнь. Никогда и нигде наш Тёпка не бегал по проезжей части, а только по тротуару. Мало того, он и нам не разрешал: так начинал лаять - ругаться, что поневоле приходилось идти по тротуару. А, между прочим, в выходные у нас в городе центральные улицы закрывали для транспорта, и можно было гулять по дороге. Всем, но не нам - страж не пускал.
      - Смех и грех, - говорила наша мама. Кончилось тем, что папа и мама не хотели брать его в город на прогулку. Но он их и не спрашивал. Завидев приготовления, Тёпка тихонько скрывался из дома и ждал в укрытии. А потом, как ни в чем не бывало, гордо бежал впереди, делая вид, что это он их выгуливает.
    Теперь, когда нам можно было за него не бояться, Тепа стал  жить, как кот: ходить, где вздумается и гулять сам по себе, благо квартира была на первом этаже. Двери входные ни мы, ни наши соседи днем теперь не запирали, не было такой необходимости. Тепка  превратился в крупного и довольно грозного видом пса и сам нашел себе работу: охранять наш подъезд. Впрочем, пропускал он всех, кроме пьяных.
     Однажды соседка сверху ждала с самого утра сантехника: у нее кран сломался. До обеда она еще не волновалась, а потом не выдержала и позвонила в ЖЕК.
     - Сантехник приходил,- услышала она раздраженный голос диспетчера,- только собака ваших  соседей его в подъезд не пустила! Теперь сами свой кран ремонтируйте.
     - А вы пьяного сантехника не присылайте, я бы его и сама не пустила!- не растерялась соседка. Но все же пришла к бабушке и попросила Тепу закрыть, чтобы сантехник мог пройти. Правда, теперь уж прислали трезвого, к радости хозяйки.
    - Спасибо Тепке! - смеялась она вечером на лавочке,- не дал мне перегаром противным дышать.
 
    
3.
Любовь нечаянно нагрянет.

     Однажды Тепа не вернулся вечером домой. Не было его ни у подъезда, на привычном месте под лавочкой, ни во дворе… Испуганные мы стали его искать. Правда, сильно не волновались, он вполне мог себя защитить, а  дороги умел переходить лучше любого школьника. Не знаю, какие ученые определили, что собаки не различают цвета, а только пес наш, после того, побывал под колесами  и чудом остался жив, отлично разбирался, на какой цвет светофора нужно перебегать дорогу.
     Было уже довольно поздно. Ночи летом на Украине особенно темные, бархатистые. Фонари горят в кронах деревьев и лишь кое - где сквозь густую листву лип и каштанов освещают небольшие клочки асфальта.  И все же мы обратили внимание, что у одного дерева  какой-то слишком раздутый ствол внизу. Подошли поближе проверить- и, что бы вы думали?! Сидит наш Тепка и, не обращая ни малейшего внимания на наши призывы, неотрывно смотрит на окно соседского дома.  В полумраке комнаты, на подоконнике за стеклом виднелся силуэт какой-то собачки.
    Ну, Тепа! Ну, удивил! Вот это да! С большим трудом утащили мы упиравшегося всеми четырьмя лапами Тепку домой. С той поры  наш пес пропадал в соседнем дворе до позднего вечера. А потом еще занимал сторожевой пост под окном любимой.