Выродок 3

Предыдущая страница http://proza.ru/2016/11/22/263

Кстати, мне, наверное, следует представиться: меня зовут Олег, - редкое сегодня имя среди нормальных. Зато в детском доме у меня было как минимум три дружка с таким же именем. Такое впечатление, что мамаш отказников связывает с этим именем что-то особенное. И с Игорями тоже. Помню, мы были там сплошные Олеги и Игори. О, прекрасные древнерусские имена, какой славой вы нас осенили?

Итак, я сидел на своём наблюдательном пункте, потея под слоем демисезонного черного пальто, которое я не догадался снять, и белого халата, который оказался на три размера больше моего собственного. На фоне белой стены я выделялся каким-то тревожным пятном, которое привлекало внимание детей. Сначала я смотрел не на них, а как будто поверх их, тщательно изучая ситуацию вокруг меня, - это тоже одна из моих привычек с детства, - я почти нигде не могу расслабиться, всегда напряжен, даже дома, в обществе жены и ребёнка. Мне надо знать, что я в безопасности, но в том-то и беда, что я никогда не знаю этого наверняка, будучи ни в чем не уверенным.

Однако, эта комната, как и белый халат, отчего-то показалась мне знакомой и не такой страшной. С одной стороны, мне жутко не хотелось оставаться здесь, а с другой, я чувствовал себя здесь достаточно органично, как рыба чувствует себя в воде. Со мной такое редко бывает, что я чувствую себя где-то органично, - почти никогда. Я разглядывал железные прутья маленьких клеток, выкрашенных белой краской на несколько рядов, и отмечал внутри себя некое дежа-вю. Конечно, это безумство, думать, что я помню себя в возрасте этих младенцев и помню все то, что со мной тогда происходило... Это безумство, но я это помню, вспомнил благодаря тому, что пришёл сюда, ну или, по крайней мере, очень хорошо себе это представил.

Все дети здесь больны. Не факт, что они родились с какими-то недугами или физическими уродствами, но они заболевают и становятся ещё более уродливыми, как только попадают сюда. У них нет диагнозов, но всякий нормальный человек, оказавшись здесь, уверенно скажет, что эти дети больны, что что-то в них не так, - и поспешит поскорее отсюда сбежать. Находиться здесь тяжело и душно.

Дети пытаются перевернуться и посмотреть на меня с человеческого ракурса. Ребёнок должен уметь это делать к первому полугодию жизни. У этих же детей я замечал много трудностей в реализации их желаний. Были такие, которые не могли совершенно управлять своими аморфными мышцами, они были похожи на розовых опарышей, копошащихся в пеленках. Другие, напротив, были чрезмерно резвы и плохо контролировали порывистость своих реакций. Они катались внутри своей железной клетки, подобно заведённым волчкам; из стороны в сторону, справа налево и обратно, подчиняясь ритму какой-то дьявольской пляски. Они ударялись головой о железные прутья решетки, но, не чувствуя боли или игнорируя её, продолжали свои колебания, похожие на ход маятника. Ход, который, казалось, никто и ничто не могло остановить.

Дети постарше, которые уже могли удерживаться сидя, исполняли такой же танец, только в вертикальном положении, раскачиваясь взад-вперёд. Я спросил себя, зачем эти дети укачивают себя, ведь они только что проснулись, а потом до меня дошло, что эти покачивания не имеют ничего общего со сном. Дети вернулись из сновидений в реальность, где им абсолютно нечего было делать, никто не ждал их пробуждения и тяжкая реальность снова навалилась на них всем своим весом.

Я понял, что все мои поведенческие отклонения были родом отсюда. Я нутром чувствовал, почему эти дети делают так-то и так-то, только не мог обьяснить это словами. Я сам, оказавшись вечером в кресле с газетой в руках, освящённый небольшим облаком света, который изливал на меня торшер, нет-нет да и начинаю раскачиваться взад-вперёд с целью себя успокоить. Ничто не дарит мне ощущение уюта и безопасности: ни мои собственные стены, ни удачно оконченные дневные труды, ни близость жены и ребёнка, ни интимность обстановки. Я уже молчу о том, что начинает происходить со мной, когда я по тем или иным причинам волнуюсь. Ничто не может удержать меня на месте, я нарезаю круги по помещению, не зная, куда себя деть, что-то беспрестанного кручу в руках, грызу. Если я сижу, мои ноги заходятся в судорогах, и тогда я в бешеном ритме трясу ступнями или постукиваю ими об пол, поэтому лучше ходить.

Все дети, как и я, с остервенением сосали свои пальцы, отчего их розовые ротики наливались пунцовым цветом. Сончас кончился, и они лежали в своих клетках бесхозные, не понимая, зачем их вернули к реальности. Лучше уж так, скажите вы, чем с некоторыми нерадивыми мамашами, которым наплевать, голоден их ребёнок или сыт, чист ли он и здоров или нужно о нем позаботиться. Я не могу не согласиться с вами. Я здесь не для того, чтобы оспаривать общественное мнение; общественное мнение выступает за то, чтобы у нерадивых мамаш изымали детей. Общественное мнение - за аборты. Да, я, наверное, предпочёл бы, чтобы меня убили в утробе матери, чтобы в последствие не мешать жить нормальным людям. Я вас всех искренне понимаю.

Следующая страница http://proza.ru/2016/11/25/325