откровение. 1

зачёркиваешь ноль и ставишь единицу - и вот тебе очарование начал. (но не сегодня)


я помню, как с мерзким оскалом он втаптывал мягкую плоть в землю, выбивал воздух с болезненным хрипом, наступая на рёбра тяжёлыми зимними сапогами. и улыбался.
хотелось закричать "довольно!", ударить его, хотя бы оставить мазанный порез ногтей пощёчиной, но сил подняться не было. на грязном деревянном полу оставалась кровь, на чёрном кожзаменителе его сапог оставалась кровь, на его руках оставалась кровь. весь мир был в крови и грязи - хотелось бы сказать, закричать даже, срываясь на надломленные ругательства, но ситуация обязывала молча вытирать слёзы тыльной стороной ладони, пока на кисти расцветал очередной фиолетово-желтый узор запёкшейся в забитой конечности крови.

он с безразличием рассматривал руки - кровь запеклась под ногтями, въелась, словно надоедливое воспоминание о жестокости. но ему, как и прежде, было всё равно. он лишь картинно отряхнулся, поправил мятую сине-серую рубашку под светлым пальто, бросил незаинтересованно "подымайся" и вышел из комнаты, захлопнув за собой старую деревянную дверь. краска на стенах потрескалась и начала опадать, слабая желтая лампочка у входа покачнулась на тонких проводках и моргнула, когда полоска света из-за двери растворилась, оставляя наедине с одиночеством и сбитым воздухом.

рыдать давно не хотелось, было стыдно признавать, что это всё - такое вот обыденно-болезненное должное, пыльное и серое, что даже почти приелось.

ткань старого цветастого платья растянулась, по краям вылезли оборванные нелепые нити и кое-где проглядывалась свежая кровь на месте причинно-бурых разводов. пятна - как те, что красуются на коже цепью расцветающих болезненных узлов - привычная условность мира, привыкшего оставлять своих обитателей в черте болезненно-колючих стен.
эти стены давят. душат. срывают голос и ногтевые пластины с ошмётками окровавленной плоти. заставляют забыть всё.

подымаясь на дрожащих руках, глотая вязкую кровавую слюну и проклятия, хотелось, чтобы он завершил начатое долгие семнадцать лет назад убийство. начатое в тот момент, когда мы познакомились - он был нахально-жестоким, собственнически-пугающим юношей, парнем, мужчиной. ему было двадцать два, в руках ключи от новой иномарки и дорогой костюм, испачканный - словно в дешёвом сериале - кофе. уже тогда в его глазах плескался антрацит чернящей ненависти, но обманчиво-мягкий голос значил погибель - "познакомимся?".