Иваныч

      Алина медленно открыла глаза и обвела комнату недоумённым взглядом. Вокруг всё качалось: потолок, стены, ширма.
    «Где это я? – подумала она, – всё белое… я что, на Том свете?»
    Алина прикрыла глаза. Она не чувствовала ни рук, ни ног. Была в её теле какая-то опустошённость и невесомость.
     «Точно, на Том…» – успела мелькнуть мысль, и сознание вновь покинуло её.
     – Алина, Алина!.. – услышала она, как кто-то звал её сквозь гул, раздававшийся в голове, который плыл, постепенно затихая, словно после удара колокола, – вы меня слышите?!
     Алина пыталась открыть глаза, но тяжёлые веки вновь опускались.
    – Голубушка, просыпайтесь!
     И Алина, с усилием открыв глаза, увидела перед собой незнакомое лицо миловидной женщины в белом халате и колпаке.
     – Где я? – с трудом спросила она.
     – В больнице, – услышала Алина в ответ, – уже всё позади. Только не делайте резких движений – шов может разойтись.
     «В больнице? Хорошо. А я уж подумала, что встречусь с Господом. Видно рано мне. Да и не готова я к этой встрече. Слишком много дел у меня здесь, на Земле» – крутилось в голове Алины.
     – А вы, что подумали? Что я – ангел? Так все думают, когда в себя приходят после операции, – продолжила словоохотливая медсестра, одаривая очаровательной улыбкой. – Вы молодая, организм крепкий! Всё будет хорошо! – подбодрила она.
     В реанимационной палате, кроме Алины лежал маленький ребёнок, по левую руку – пожилой мужчина и, чуть дальше, у окна – ещё один пожилой мужчина. В палате было душно и медсестра, приоткрыв форточку, вышла. Было тихо, все молчали, только ребёнок, едва слышно, стонал, и от этих стонов у Алины перехватывало дыхание и замирало сердце. Она попыталась позвать кого-нибудь, но получилось очень тихо – не было сил.
     – Это девочка. Ночью привезли, подключили к аппаратам. Вы не переживайте. И врачи, и медсёстры подходят, наблюдают. Если, что-нибудь нужно, то вы скажите, я громче крикну, – проговорил тихо и медленно пожилой мужчина, лежащий у окна,  добавив, – меня Иванычем зовут.
     – Да, спасибо, – прошептала Алина, поблагодарив Ивановича за предложенную помощь.
     Дни, меняя ночи, бежали один за другим. Днём то обход врачей, то приём лекарств, то сон одолевал уставший, но восстанавливающийся организм. Ближе к вечеру деды затевали неспешную беседу.
     – Иваныч, ну, что там, на улице-то? – спрашивал сосед Алины слева.
     – На улице-то? Да, что на улице?.. – переспрашивал  Иванович соседа, чуть замешкавшись и, через минуту, бодро начинал рассказывать о том, что он видит. –  На улице – благодать! Солнышко садится… А какой закат нынче багряный!..  Люди на скамейках сидят, отдыхают, любуются… Вон мамаша с малышом гуляет… И у меня уже правнуки есть! А воздух, какой?! Чуете? Пахнет первым зелёным листочком, мать-и-мачеха цветёт… Нет, рано уходить! Поживём ещё! Так, Алексеич? – обращался он к соседу.
     – Так, Иваныч! Хочется ещё пожить! – подхватывал разговор Алексеевич.
     Под тихий, мирный, стариковский разговор у Алины сами собой закрывались веки, и она сквозь дрёму слышала их воспоминания о жизни, и о том, как незаметно к ним подкралась старость. Девочке, лежащей рядом, было уже гораздо лучше и она, раскинув ручки, спала.
     – Алина тоже, наверное, спит? – услышала Алина шёпот Ивановича.
     – Ага, спит. Хорошая бабёнка, да счастья, видать, нет, – ответил Алексеевич.
     – С чего ты взял?
     – С чего, с чего? – продолжил Алексеевич, – да слышал, как  медсёстры меж собой разговаривали, будто ребятишки только приходят, трое их у неё, а мужика нет… Не дай, Бог, осиротеть!
     – Типун тебе на язык! А, может её счастье в них, в детях? Откуда нам знать?
     – Может, да я так… Молодая, жалко… Ну, даст Бог – обойдётся…
     – Поддержать её, лебёдушку, надо… Нелегко одной-то троих поднимать.
     – Да, как поддержать-то?
     – Добрым словом отогреть и подбодрить раненую душу умеючи надо, – проговорил Иванович, удобнее укладываясь на кровати, – ты, Алексеич, не обижайся, но попридержи язычок, не болтай чего зря, – шёпотом продолжил Иванович из своего угла.
     Алина почувствовала, как слёзы сами собой катились по обеим  щекам. Обидно ей было, что жизнь и вправду сложилась не так, как мечталось. И мужчина, отец её детей, которого она горячо и преданно любила много лет, даже ни разу не пришёл её навестить. Недавно он ушёл из семьи к другой женщине.
     «Хоть бы детей постеснялся» – подумала она, уткнувшись лицом в подушку.
     Утром в палате происходила какая-то суета. Никто ничего не говорил, только слышно было лёгкое похлопывание дверей и шаги снующих людей.
     – Что-то случилось? – открыв глаза, спросила Алина и взглядом обвела палату, – а где Иванович? Его уже перевели наверх? – и посмотрела на медсестру.
     – Да, наверх, - произнесла та с горечью в голосе, подняв глаза к потолку и, вздохнув, стала снимать постельное бельё с кровати.
     – Сестра, а можно мне перелечь к окну? Хоть буду на улицу смотреть, – спросил Алексеевич.
     – А, что вы увидите из этого окна? Окно-то есть, а толку нет… форточку, разве только, приоткрыть? Как люди строили? О чём думали? Выходит окно на глухую стену соседнего здания, – ответила она, махнув рукой.
     – Как, на стену? А Иваныч нам рассказывал про жизнь, про цветы…
     – Рассказывал… – протянула медсестра и, помолчав, продолжила, – большой души был человек! Вас подбадривал, чтобы духом не упали. А сам, видимо, уже чувствовал, что не долго ему осталось… Не мог он ничего видеть – слепой был…
     Алина долго лежала, устремив взгляд в потолок, думая об уроке жизни, который преподнёс ей этот тихий пожилой человек и о том, что жизнь быстротечна, и что нужно проживать каждый день так, чтобы своим присутствием радовать окружающих тебя людей. Не зацикливаться на своих проблемах, а посмотреть вокруг и помочь тем, кто находится в ещё более плачевном положении. Алина с твёрдой уверенностью решила пересмотреть свои жизненные принципы. А затем, тихо шевеля губами, прочитав «Отче наш» – единственную молитву, которой научила её бабушка, медленно погрузилась в сон, в предвкушении встречи с новым и, непременно, светлым и счастливым днём.