О небе 1

Солнце встает на востоке и заходит на западе. Никому не придет в голову оспаривать это утверждение. Однако каждый знает, что земля движется вокруг солнца, а не наоборот. Как получилось, что опыт нашего тела и наше знание здесь расходятся? Ясное дело, что это долгая история, в которой был и костер с Бруно и хитрый Галилей, и много чего. Так что вопрос этот уже как бы решенный. Однако... Ведь, между прочим, Аристотель тоже дело говорил. Возьмите хотя бы его трактат "О небе". Мало того, что греческая веселость так и брызжет на каждой странице. Если бы природа захотела сделать звезды подвижными, то она дала бы им руки, ноги или иные какие выступающие части, чтобы они могли хвататься или отталкиваться, но ничего этого мы в них не видим, следовательно, звезды не движутся, а движутся сферы, к которым звезды пришпилены. А если бы звезды катались по небу, то и Луна бы тоже каталась, но она же не катается. Греки были не только веселые, но и умные. В самом деле, если Земля, как утверждают некоторые пифагорейцы, не покоится в центре мира, но движется вокруг некоего центрального огня, тогда почему огонь стремится вверх, то есть от центра, а не к центру, где якобы находится его естественное место? Что более ценно, спрашивает греческий философ, умеющий торговаться на рынке: верх или низ? Туша или копыта? Ну, разумеется, туша. Значит, разумный человек выберет тушу, а не копыта. Так же и огонь выбирает верх, а не низ. Ум к уму, деньги к деньгам, ценное к ценному. И тут-то и начинается самое интересное. Ведь тогда выходит, что пространственный центр занимает наименее ценное, то есть земля, а более ценное и, так сказать, благородное -- огонь -- стремится прочь от центра -- к краю. Тут явно какая-то авантюра. Так оно и есть! Диалектическая страсть приводит уважаемого философа, маэстро ди колор чи сано, к самым невероятным утверждениям. А именно, математический (или пространственный) центр и сущностный центр -- не только не совпадают, но занимают противоположные места. Истинный центр находится на границе, он и есть граница, край, за которым нет ничего. Однако, при всей невероятности, это утверждение четко согласуется с современным представлением о расширяющейся Вселенной. В момент Большого Взрыва то, что было точкой сингулярности -- как изначальным безразмерным состоянием Вселенной, -- с началом расширения должно совпадать с внешней границей вселенского растущего пузыря. И кстати, красное смещение Хаббла, доносящее до внутренних областей сияние внешней изначальной границы, известное как фоновое излучение, это подтверждает. Чем ближе в пространстве к центру Вселенной, тем дальше во времени от начального момента Большого Взрыва. А чем дальше от центра, тем ближе к начальному состоянию, информация о котором доходит до центра, как наиболее удаленного, за наибольшее время. Можно привести и другие подтверждения правильности утверждения Аристотеля о совпадении сущностного центра и внешней границы. Форма любой вещи определяется ее очертанием, внешней границей. Но именно форма составляет сущность вещи, ее эйдос. Следовательно, граница и есть сущность. Вот так. С другой стороны, представление о том, что существует критическое, пороговое значение массы и плотности вещества, после которого начинается замыкание и "схлопывание" объема, который как бы проваливается в себя как в дурную бесконечность (и тут грек Ксенофан опередил Хокинга), и возникает "черная дыра", наводит на догадку, что центр абсолютной тяжести, то есть центр Земли, в то же время является как бы изнанкой небес. Разве не такая непостижимая топологическая развертка объемного шара с одной выколотой точкой лежит в основе представления о возможных "червоточинах", образующих дыры и проходы в пространственно-временной структуре Вселенной? Но здесь уже, кажется, начинается переход от античного космоса Аристотеля к христианско-поэтическому космосу Данте.