Четвёртая печать

     *** проснулся от запаха свежего утреннего воздуха; в комнате было неестественно прохладно. Одеяло валялось на полу, в стороне от кровати. У  *** гудела голова, казалось, его вот-вот стошнит; ему невыносимо захотелось пить.
     - Мама, ты дома? - прокричал он заспанно-хриплым голосом.
     Ответа не последовало. Пришлось подняться и самому направиться на кухню. *** пытался вспомнить, что же ему сегодня снилось. Кажется, землетрясение и странный гул, как он стоял над пропастью, и откуда-то со стороны появилась рука, будто тянущаяся к нему прямо из мира реальности, и она пыталась растормошить его, рассказать что-то жуткое.
     Входная дверь была почему-то открыта. Когда *** подошёл к ней, он услышал, как где-то на улице начался ненавистный детский плач; он показался знакомым ему. *** вздрогнул плечами и с радостью захлопнул двери, направившись на кухню.
     Воды в кране не было, а графин, всегда наполненный разбавленным вишнёвым соком, куда-то подевался.
     Неожиданно *** понял, что детский плач слышен всё так же, если не сильнее. Он захотел закрыть окно, но понял, что стёкла напрочь вышиблены. Он оглянулся: многие вещи валялись не там, где должны были. Не соображая, что произошло, ***, слегка пошатываясь, вернулся в комнату - там было то же самое.
     Кто побил стёкла? Может быть, он сам, когда вернулся домой?
     Нет, вряд ли. Хоть он и был вчера пьян и вёл себя глупо, - правда, тогда не осознавая этого, и сейчас это казалось тем более забавным, - но он отчётливо помнил, как добрался домой.
     Вчера в подъезде было темно - темнее, чем на улице. Тогда он долго не мог попасть ключом в замочную скважину, так долго, что даже начал корить себя за то, что не послушался утром старушку-соседку, ворчавшую, что нужно поменять лампу в подъезде. Но он – в очередной раз – отмахнулся от неё и пошёл к своим друзьям. Он помнил, как тряслись его руки, но тогда ему не казалось, что в этом была причина того, что он не мог попасть домой.
     *** был спасён тем, что неожиданно двери открылись – как ему сначала показалось –  сами по себе. Он даже отшатнулся и разинул на минуту рот, приняв произошедшее то ли за чудо, то ли за пьяный бред. Но это его мать, услышав жалкие попытки сына войти в квартиру, поднялась с кровати и поспешила ему на помощь. Она не сказала ему ни слова, хотя он ожидал начала скандала, и был готов ответить на любой её укор и на любое слово ответить двумя. Но она ничего не сказала, просто молчала и провела его взглядом в свою комнату, и тогда он пошёл спать.
     Её молчание было хуже любых криков или жалоб на тяжёлую работу. Немой укор был ярко и беспощадно обличителен.
     Отбросив воспоминания и терзания души в сторону, *** вернулся к действительности. Ясность мыслей ещё не пришла к нему, но он отчётливо понимал, что сегодня ещё ничего не слышал кроме плача ребёнка, который, кстати говоря, незаметно стих. Теперь на улице стояла мёртвая тишина, не было слышно ни людей, ни гула моторов, ни даже пения птиц.
     Внезапно *** услышал странный звук, как будто кто-то уставший, не в силах тащить на себе мешок с рисом, волочил его за собой по земле. Он поспешил в коридор, наспех обулся в первую попавшуюся обувь, и выбежал на улицу. Звук исходил откуда-то справа, из-за угла дома. *** побежал прямо под окнами, не подумав о разбитых стёклах, о чём сразу же пожалел.
     Неприятное резкое ощущение в левой ноге заставило его остановиться. *** понял, что поступил глупо, обувшись в обыкновенные тапочки. Осколок стекла, прорезав подошву, выглядывал на несколько миллиметров; он был слегка окрашен в красный цвет. *** посмотрел на свою ступню, опираясь плечом на кирпичную стену дома.
     "Ничего страшного" - подумал он и облегчённо вздохнул. Порез оказался совсем небольшим и боль уже не чувствовалась.
     Звука, за которым он погнался, уже не было слышно. Вдруг *** стало страшно; ему показалось, что вместе со звуком он потерял единственную надежду узнать, что произошло. Вытащив осколок, он побежал что есть мочи за угол дома, а когда добежал до перекрёстка двух дорог, то застыл от изумления. Если бы он с кем-то разговаривал, в эту же секунду он бы потерял дар речи.
     Наполненная безжизненной пустотой улица беззвучно кричала от отчаяния. Разбросанные тряпки, доски, части каких-то вещей и многое другое валялось где попало в полном беспорядке. Слева по дороге, в метрах пятидесяти, упёршись в столб, стоял автобус. Он был без стёкол, как и почти все здания, которые оглядел ***, а его крыша, казалось, испытала на себе ярость огня.
     Все деревья были обуглены, также и столбы. А некогда покрашенный в чёрный цвет кирпич трёхэтажного здания, с обратной стороны которого находилась квартира ***, казался полинявшим. На почерневшем асфальте застыли странные белые образы деревьев и столбов.
     Когда *** ещё раз - более внимательно - взглянул на стены своего дома, он почувствовал, как холодок пробежал по его спине. На стенах жуткими тенями были нарисованы тёмные силуэты людей. Одна тень стояла неподвижно, а две других, - у одной из которых в руках было что-то похожее на чемодан, - словно куда-то спешили, но так и остались запечатлёнными беспощадной рукой смертельного искусства на побледневшем холсте здания.
     Ужас охватил всё существо ***. Как раз в это мгновение где-то опять послышался тот самый звук, и на этот раз очень близко. Пробежав вдоль дома с призрачными тенями до первого поворота, *** посмотрел налево и увидел низенького мужика с густыми короткими усами - это был дворник; он тащил что-то тяжёлое и, вероятно, дурно пахнущее, поскольку одной рукой прикрывал свой нос.
     Этот дворник всегда казался простым человеком, в его поведении всегда было что-то наивное и глупое.
     Дворник заметил *** и сразу переменился в лице:
     - Я слышал хруст минуту назад, но подумал, что показалось.
     - Что произошло? Где все? - сдавленно спросил *** у дворника.
     - Вспышка. Все обугленные. Вон, тащу последнего, - проговорил он отрывисто и указал пальцем на мешок.
     Дворник, который много лет убирал за всеми, теперь убирал всех.
     - Устал я за эти два дня, - вздохнул дворник.
     «Два дня? Это произошло два дня назад? Неужели я всё это время спал?», - недоумевал ***. Внезапно он почувствовал мучительное чувство голода, а за ним ещё более мучительное чувство жажды. Во рту вмиг пересохло.
     - А-а-а, - протянул дворник, удивительно точно прочитав выражение лица ***, - пить хочешь? У меня много воды. Пойдём со мной.
     Дворник отпустил мешок и указал на него взглядом, мол, хочешь пить – сначала помоги мне.
     Пока они шли, *** всё думал, почему этот человек продолжает своё дело, хотя знает, что больше не получит никакой зарплаты. Вероятно, это просто нужно делать. Он несколько раз хотел спросить кое-что, но каждый раз от неприятного ощущения в горле отказывался от попытки заговорить. В горле так щипало и кололо, что у *** по щекам покатились слёзы.
     Заметив это, дворник отнёс это к бушевавшим внутри своего спутника эмоций, и решил промолчать. Он вспомнил, как сам отреагировал на произошедшую катастрофу, - правда, это было всего один раз. Чуть погодя он вдруг заговорил, будто сам с собой.
     - Даже не знаю, что будет дальше. Всё произошло так внезапно.
     *** жадно слушал каждое его слово.
     - От многих ничего не осталось, - продолжал дворник, - ничего, кроме теней; в прямом и переносном смысле. А правительство молчит, да что правительство - все молчат. На всех частотах тишина: весь мир умолк. Я так думаю: это случилось везде, и теперь нет спасения. Никто не придёт за нами, да и мы ни за кем не придём. Хорошо, что погода предотвратила большие пожары. 
     Через несколько минут *** увидел пламя и что-то тлеющееся в вырытой рядом с дорогой яме.
     - Выбрось мешок туда, и жди меня здесь, - сказал дворник, и пошёл к небольшому двухэтажному корпусу. Там была его маленькая квартира. Через минуту он вернулся с двухлитровой бутылкой воды.
Вдоволь напившись, *** наконец почувствовал силу и спросил:
     - Как это произошло?
     - А ты что, не знаешь? - прищурил глаза дворник.
     - Я проспал апокалипсис, - ответил ***. – Я часто думал, как встречу конец света, но никогда бы не подумал, что я его просто просплю.
На эти слова дворник только слегка помотал головой; он не поверил словам молодого человека. Действительно, разве такое можно проспать?
     Где-то опять разразился детский плач; *** не успел сориентироваться и определить, с какой стороны он доносился, но дворник, ничего не сказав, уверенным шагом направился в сторону покосившихся синих ворот, из-за которых скромно выглядывал небольшой частный дом. *** знал людей, которые там жили раньше; у них была маленькая дочь. Вероятно, дворник шёл как раз к ней, и шёл не впервые.
     *** вспомнил последний вечер своей обычной жизни. Он вспомнил, сколько денег у него ещё оставалось, и теперь жалел, что они теперь никому не нужны, а ведь он мог потратить их на своё удовольствие, потому что, оказывается, незачем было их копить. А теперь больше не будет ни друзей, ни веселья. Ещё он знал, где заначка матери...
     Внезапно *** почувствовал отвращение к своим мыслям и к себе.
     Случайно бросив взгляд в сторону, он увидел ещё один силуэт – тень сидящего на лавочке человека, который наклонился к земле; вероятно, он чистил свою обувь. В этом образе *** увидел самого себя. Он уже давно был подобной тенью, ещё до случившегося. Чувство того, что конец наступил для него не сегодня – а намного раньше, пронзило всё его существо. Внешний мир лишь восстановил равновесие.
     *** стало невыносимо больно оттого, как он бесцельно прожигал свою лишённую всякого смысла жизнь. Он подумал о своей матери; ему до смерти захотелось попросить у неё прощения.
     Он опомнился, когда оказался рядом с синими воротами. Детский плач уже не казался ему противным. Теперь он притягивал к себе, в нём было что-то утешительное, в нём была какая-то смутная надежда на жизнь.