Питер ван дер блюм

      Уже зазвучали торопливые щелчки закрывающихся дверок отделений ручной клади, - изящно окольцованные ручки стюардессы легко справились даже с  неуклюже торчащими из пасти клади чемоданами, - когда в распахнутые объятия самолёта впорхнул Питер ван дер Блюм. Благополучно добравшись до своего места, Питер долго устраивал свои аккуратные, сшитые из бежевой кожи чемоданы - большой и поменьше; места на полке было совсем мало. Его образцово отстроченный плащ Лондон Фог, сложенный втрое, совсем не желал мяться в верхнем отделении, и Питер застыл с ним в нерешительности до прихода стюардессы, которая непонятно откуда извлекла деревянную вешалку, и определила плащ на потайной крючок на стене прямо перед местом Питера. Место Питера, номер двадцать девять, оказалось рядом с окном и аварийным выходом, и прямо перед стеной, отделяющей эту часть самолёта от предыдущей. Этому месту завидовали все в бизнес-классе - ножной простор обещал удобную поездку. 

      Питеру, с его среднеарифметическим голландским ростом в метр девяносто два, ножной простор был просто необходим. Питер во всём любил качество, каждую вещь он покупал, тщательно изучив её преимущества перед другими подобными ей вещами, - это касалось одежды, обуви, мебели и электроники. Качественные вещи грели его душу, кормили его тщеславие и помогали преодолевать разные невзгоды в физическом комфорте. Вот и ботинки от Гриментина, чёрные, шокирующие новизной, чопорно блестнув золотыми бляшками и полированной крокодильей поверхностью, приятно подбодрили его после пробежки по аэропорту. Устраиваясь поудобнее, Питер откинул свою промокшую от бега спину на сидение и свободно вздохнул. Ему уже было не двадцать, не тридцать, и даже не пятьдесят. Ему было уже, и в его голове это никак не укладывалось, шестьдесят два года.

      Всю свою сознательную жизнь Питер посвятил Делу. Дело всегда было, и работать он любил. Дело он любил даже больше, чем свою Жену: Дело было разнообразным и желанным, а Жена что? Удобство. Привычка. Поддержка. Чистый дом. Вкусная еда. Страсть была, как и у многих, в самом начале, а потом Страсть куда-то ушла, оставив Удобство себе взамен и перекрасив цвет спальни из красного в синий. Холодно, зябко, но Питер давно уже привык. Он выкладывался на работе, а дома, в синих стенах он охлаждал свой пыл, и ровное внимание Жены способствовало снятию стресса.

      Питер заложил ногу на ногу, и вдруг обнаружил, что места-то не так уж и много. Аварийный выход, выпуклый, асимметричный, тупо выпучил своё объёмное пузо. Карман с журналами на стене рядом с головой никак не способствовал удобству пребывания в полудрёме. И окно, хвалёное, обещанное, было совсем не рядом с сидением, а как бы глубже, назад, ближе к сзади сидящим пассажирам. Питер остро почувствовал, что его обманули. Он быстро представил себе восемь часов в одной позе, - правая нога закинута на левую, - и левая нога сразу почувствовала себя ущербно и устало заныла. 

      «А хотите я поменяюсь с вами местами?» - послышалось слева. Питер удивлённо повернулся на голос. Тёмные, тёплые, словно срисованные с древнегреческой иконы глаза, внимательно и дружелюбно смотрели на него из-под копны вьющихся волос. Этот взгляд мягко коснулся неизвестных даже самому Питеру глубин его души и смутил его. «Откуда она догадалась, однако!» - удивился Питер, слегка насторожился, но отказаться от предложенного не смог. Она, миниатюрная, удачно сложенная, в чём-то современном, розово-чёрном, облегающем в положенных местах, тряхнув копной своих кудрей, живо поменялась с ним местами. Питеру стало неловко - о нём позаботились. Из-за чего? Бескорыстно ли? Он застыл в неловкой позе, задумавшись. Ему почему-то подыграли. Был ли этот жест сделан ради него или же ради какой-то выгоды? Ведь просто так люди ничего не делают - об этом он знал всю свою долгую Деловую жизнь. Тут должна быть скрыта личная выгода, стал убеждать себя Питер ван дер Блюм. Ну, как же без личной выгоды? Запонка на правом манжете согласно подмигнула ему голубым топазом. 

      Питер стал искоса наблюдать за соседкой. Копна волос устроилась вполоборота к окну, и её действия были скрыты от Питера, пока тот не услышал чёткие щелчки её смартфона на взлёте. «Ага! Вот оно!» - ван дер Блюм даже причмокнул от восторга, - «она поменялась, чтоб быть рядом с окном. Вон, смотри, сколько отфотографировала». Питер немного расслабился - конечно, так не бывает, чтоб без личной выгоды. «А по сему, я не желаю быть обязанным этим тёплым глазам ничем», и, в знак согласия своим мыслям, Питер закинул левую ногу на правую и улыбнулся сам себе. Брюхо аварийного выхода торчало на безопасном расстоянии. Места для ног было предостаточно, и ноги Питера знали об этом и не беспокоили своего хозяина капризным нытьём.

      За размышлениями про невозможность бескорыстных поступков Питер и не заметил, как подошло время ужина. Участливый стюард уже угодил всем выбором куриного, рыбного или вегитарианского ужинов и изобилием предлагаемых напитков. Питер, снимая фольгу с куриного горячего, нечаянно задел упакованный набор необходимых для цивилизованного ужина вилки, ложки, ножа, салфетки, братьев-близнецов соли и перца и индивидуально упакованной палочки-зубочистки. Стоящий поднос с едой на вынутом из ручки сидения раздвижном столике отрезал все пути к каким-либо движениям, и Питер на секунду замер в раздумьи - что делать дальше. Он уже было поднял руку, чтобы вызвать стюарда, и попросить его выдать ему новый набор, как копна волос ловко поднырнула под стол и его набор снова очутился на подносе у Питера. «Благодарю», - изрёк Питер коротко блестнув глазами на свою благодеятельницу. За этот мимолётный взгляд Питер успел разглядеть спокойную уверенность на лице у соседки. Возможно, она качнула головой в ответ, но сделала это беззвучно, ибо она не рассчитывала на благодарность и не считала свой поступок благородным или выдающимся. Она сделала доброе дело без какого-либо рассчёта.      
 
      Фруктовые оттенки шардоне восхитительно переливались во рту у Питера. Он любил завершить еду глотком хорошего вина. Отказавшись от чашечки кофе у любезного стюарда, Питер закрыл глаза. Тёплая волна шардоне накрыла Питера с головой, и он отдался её власти. Течение его мыслей медленно понесло его вдоль недавних деловых знакомств и личных побед на этом поприще. Важные встречи, крепкие рукопожатия, удачно заключённые сделки, подписанные вовремя договоры прошли мимо него в хронологическом порядке. Он радостно заметил, что его Компания начала набирать оборот с тех пор, как он стал её Директором.
   
     Потом его мысли понесло в другой, более хаотичный поток - секретарша Катрин с некоторого времени занимала его воображение. Было в ней что-то необъяснимо притягательное для Питера, но он об этом никому, даже себе, не признавался, ведь у него была Жена, и только шардоне изредка выносило из глубин его души скользкий ил запретных желаний. Катрин уже распустила собранные на затылке в тугую бабетту волосы, и Питер успел разглядеть лавандовую брительку, открывшуюся ему большим секретом из-под строгой блузки, как самолёт качнуло, и голова его очутилась на плече у соседки. Питер открыл глаза и недоумённо огляделся. Подноса с ненужной уже пластмассой и недоеденным десертом как ни бывало. Раскладной, выдвижной столик был убран в поручень. Сам же Питер был бережно укутан одеялом. Под головой - подушка. Питер не мог понять, как он мог не заметить все произведённые с ним перемены.

     В салоне самолёта к тому времени уже погасили свет - полёт долгий и пассажирам необходимо отдохнуть в темноте. Соседи через проход уже спали, тоже укутанные в чёрные казённые одеяла. Кукольного размера детские ножки торчали из-под поручня сидения сзади, мама малышки нежно укрывала её своим свитером. Соседка Питера тоже, казалось, спала. Её пышные, вьющиеся волосы красиво обрамляли её лицо, во сне щёки её разрумянились, или так показалось Питеру в тусклом свете салона, и это придавало ей особое очарование. Питер искренне залюбовался ею, но не как предметом вожделения, а как творением художника, шедевром искусства и идеалом доброты. Кто мог всё за него сделать - сдать поднос стюарду, сложить столик, накрыть его самого одеялом? Он был уверен, что это сделала именно она. Питер вцепился глазами в свою благодеятельницу, пытаясь отыскать причину её поступков в её лице, позе, глазах, как в проходе появился стюард. Он наклонился к Питеру, и заговорчески, вполголоса, как-бы невзначай, проронил: «Вам чертовски повезло!»

  Вспышка возмущения прошла волной через лицо и тело Питера, отозвавшись мелким дрожанием в кончиках пальцев. «Что он имел в виду? » - гневно думал Питер, потирая кончики пальцев и стараясь успокоить их этим. «Между нами пропасть, по крайней мере, в лет тридцать. Неужели мы похожи на любовников? Или на новобрачных? Как он смел предположить какую-то связь между нами? В моих поступках не было ничего порочного или выдающего скрытую страсть». Хотя, с другой стороны, утешал себя он, повезти могло и с дочерью, и просто с попутницей или соседкой. Ведь позаботилась же она о нём и накрыла его одеялом. Значит, ему и вправду чертовски повезло.   

   Повозмущавшись по поводу отпущенной стюардом фразы, он, наконец, успокоился, - ровный гул самолёта убаюкивающе подействовал на Питера. Укутанный в одеяло, он снова задремал. Во сне он, на своё удивление, увидел Маму, такую молодую, энергичную, розовощёкую, какой он её помнил с детства. Мама ему очень редко снилась, и когда это случалось, Питер был благодарен неизвестно кому и всем одновременно.

   Во сне Питер был ребёнком, который заигрался во дворе с друзьями; уже стемнело, когда он вбежал одним махом на четвёртый этаж многоквартирного дома с уже горящими здесь и там окнами-глазами. Мама не заругалась на него, просто послала мыть руки, и Питер, счастливый, что всё обошлось, живо надраил свои тёмные от грязи ладошки мылом и с особым удовольствием смыл уже серую пену струёй горячей воды. Во всей квартире пахло картофельным пюре и горячими котлетами, и Питеру не терпелось сесть за стол.
   
    Почему-то сразу после этого он очутился в кровати. Мама, как обычно, погасила свет в его комнате, подоткнула его одеяло и положила свою руку на спину Питеру. Одной минуты всегда было достаточно, чтобы усыпить его этим. Питер, пропитавшись этой бескорыстной материнской любовью и опёкой, стал медленно уходить в безмятежный мир мальчишеских снов...   

... Кто-то тронул Питера за плечо, и он мгновенно пробудился. Перед Питером стояла та девочка, чьи игрушечные ботиночки торчали с соседнего сидения в начале полёта. Она оценивающе оглядела Питера, состредоточенно сося соску, одобрение мелькнуло в её заспанных глазах. Она вынула соску изо рта своими пухленькими пальчиками и щедро предложила её Питеру. Он смущённо отказался жестом и очаровательно улыбнулся ей, стараясь улыбкой смягчить свой отказ. Девочка застеснялась и убежала к своей маме.

   В салоне самолёта всё зашевелилось, ожило; полёт уже подходил к концу. Питер не удержался и посмотрел на свою соседку. С сумочкой на коленях, в готовности покинуть салон после долгого перелёта, она сидела вполоборота к окну, наблюдая за посадочными манёврами пилота и открывающимися видами на словно разлинованные по линейке жёлтые и зелёные поля. За восемь часов совместного полёта над Атлантикой Питер почувствовал, что они словно сблизились, породнились, обменялись геннами. Что-то очень важное произошло с Питером.

   Шасси самолёта плавно коснулось посадочной полосы; это мягкое прикосновение крупного аэробуса с землёй произошло, казалось бы, незаметно для пассажиров. Но новая волна оживления прокатилась по салону:  пассажиры расправляли затёкшие ноги, поднимали упавшие на пол вещи, прихорашивались. Ремни безопасности веселым щелчком отпустили Питера из своих объятий. Питер опередил свою соседку, нацелившуюся забрать свой чемодан с полки, - быстро проследив её взгляд, приостановил её жестом, и ловко опустил её чемодан на пол. И прежде чем она успела как-то отреагировать на это, крепко пожал ей руку и поблагодарил её от всего сердца с влажным блеском в глазах. После этого он живо огляделся - кому ещё нужна была его помощь? Питер ван дер Блюм был готов на добрые бескорыстные дела.