Вишня

      Анита не могла вспомнить- когда же это началось? Несколько недель назад? Несколько лет? Жизнь с Антуаном стала тяжёлой ношей, невыносимо тяжёлой.  Одно стало ясно им обоим - они не могли больше оставаться под одной крышей. Развод не был уже запретным словом в их отношениях. «Развод!»-вырвавшись однажды из искривлённого криком рта Антуана, это жестокое чудовище так и осталось витать между стен их дома. Оно липло клеймом к вещам и зеркалам, не позволяя Аните думать ни о чём другом. Мысли о разводе, тёмные и уродливые, сплетались в круглые надгробные венки на похороны их любви, их бессмертного, как им обоим когда-то казалось, чувства.

   Анита и Антуан... Давно ли вторили эхом друг друга и не могли расстаться ни на минуту?  Давно ли шли рука в руку, мечтая, смеясь от счастья, наивно и с детским задором глядя в тоскливые глаза будней ? Так было тогда, в безоблачном прошлом. Теперь всё вокруг казалось тронуто порчей уныния этих глаз, опутано липкой, противной паутиной хлопающих по лужам их редких ресниц. Дождь и туман. Дождь и туман.

  Анита сидела за столом, подперев голову рукой. Радостная перекличка воробьёв и солнечные лукавые лучики на дворе не досягали её мыслей; взгляд её был обращён вовнутрь, туда, где почва уже не могда впитывать дождевые воды. Почему- мы? Почему – с нами? Мысли шли по давно уже протоптанному кругу.

   Много кто из знакомых пар распались, много кому оказалось не по пути. И у каждой пары- свои причины; у каждой любви-свой некролог. «Любовь Г... и О...скоропостижно скончалась на третьем году их совместной жизни. Прощание с любовью будет проходить в такой-то день по такому-то адресу».  Или : « С прискорбием сообщаем, что на пятом году совместной жизни Р... и  С... потеряли свою любовь. Их любовь, такая обильная и мощная в своём истоке, со временем превратилась в тонкий ручеёк, а после высохла и совсем за неимением дождей».
Любовь необходимо поливать, удобрять, задаривать подарками, угощать конфетками, причёсывать, выгуливать, и часто проверять: жива ли? Здорова ли? Чуть запустил, закрутился в рабочей суете, запутался в домашних заботах, и всё, любовь погасла, усохла, зачахла.
 
   Рабочей суеты Анита не испытывала давно, с девичьих времён, когда работала начинающим юристом в одной фирме. Выйдя замуж, и переехав в другой город, она стала просто домохозяйкой, но настоящий домашний груз лёг на её плечи, когда их стало четверо.

   «Когда, в каком месяце, в какое время года, меня вдруг всё стало раздражать в Антуане?»- Анита пыталась отыскать точку отсчёта во времени, с которой она стала отдаляться от мужа. Когда она услышала вдруг, что он чавкает во время еды и шаркает тапками, проходя по коридору? Когда увидела, как он небрежно бреется и настойчиво долго чистит свои зубы перед зеркалом, раскачиваясь своим мыслям в такт? Когда заметила его отсутствующий взгляд в то время, когда она ему рассказывала свои новости? Горы посуды, плачущие и поочерёдно болеющие дети, бессонные ночи, и безучастный муж, упёртый в телевизор- вот что вдруг увидели потускневшие глаза Аниты. Муж ей стал неинтересен и она уже не была интересна ему. Когда-то он восхищался её фигурой, волосами, смехом, и всем, что бы она ни делала. Теперь же «я тебя люблю» покрылось толстым слоем пыли, забытое на полке между неработающими прабабушкиными часами с двумя негритятами по бокам и чайным фарфоровым сервизом на двоих.

  Воробьиный шум всё-таки вывел Аниту из глубоких размышлений. Подойдя к зеркалу, она впервые за долгое время вдруг стала придирчиво разглядывать себя. Десять лишних килограммов, которые никак было не сбросить после рождения Милы, засели напрочь в районе живота и ниже, создавая неровную поверхность целлюлита более выступающей. Потухший взгляд, поникшие плечи, сутулая спина. Кожа рук -обветренная, тонкая, прозрачная с выступающими венами- выдавала всю массу домашних работ Анита делала изо дня в день. Волосы бесформенной паклей обрамляли лицо. Как же она не замечала свои собственные перемены? Почему так редко она не просто смотрелась в зеркало, но по-настоящему видела свое отражение в нём, и делала что-то для себя?

  Анита взяла ручку и снова села за стол. Самое неприятное она оставляла на потом: ей надо было написать список принадлежавших ей вещей и мебели. Развод означал раздел- раздел дома, вещей, мебели, машины, посуды. Раздел того, что было нажито вместе эти восемь лет совместной жизни, эти восемь лет создания уюта, красоты, гармонии в их доме. Теперь надо было разделить всё вместе нажитое на две равные кучки, «его» и «её», и провести между ними черту, границу. Но самое большое достояние, самая неделимая ценность-это дети...Как можно поделить детей? Дети ведь неделимы.

   Стасик- первенец, папина гордость, мамина слабость...Мила-кудрявый двухлетний пупс с голубыми глазами. Не было детей прекрасней и дороже, чем эти два, по-крайней мере, для Аниты. Она ни на миг не могла себе представить ни дня без одного из них. Неужели они с Антуаном вот так возьмут, и расстанутся- он со своей половиной нажитого добра, она -со своей, он- с одним ребёнком, а она- с другим? Неужели у них всё было так плохо, что неизбежен развод? Анита вдруг вспомнила, что ещё до детей, когда она сердилась на Антуана, он, в попытке рассмешить Аниту, доставал какую-то безделушку из кармана, прятал её в зажатом кулаке и умолял её угадать- что в кулаке. Анита никогда не угадывала, потому что Антуан умудрялся подкладывать себе в карман много непредсказуемых мелочей. Там были и скрепки, и невидимки, и пуговицы, и огрызки стирательных резинок, и конфетти, и колпачки от ручек. Это было глупо, но смешно, и Анита забывала о причине плохого настроения, прощая все обиды.

    Анита подошла ближе к окну. Фруктовые деревья, которые они с Антуаном сажали в третью годовщину их свадьбы, уже оделись в мягкие, светло-зелёные комбинезоны. Как они были счастливы тогда, пять лет назад, планируя и засаживая свой сад. Стасик уже был назван Стасиком,- медсестра сообщила уже пол их долгожданного ребёнка. Они сажали и надеялись на богатый и скорый фруктовый урожай, на долгую и счастливую совместную жизнь, на светлое и беззаботное детство их детей. Яблони и груши прошлым летом ещё набирали силу, вытягивая свои веточки к солнцу, а вот вишня, какая радость, немедля подарила им несколько вишенок. Стасик не отходил от вишни ни на шаг, заметив бутоны наклёвывавшихся цветов: «Мамутька, десь буит висьня?» Он выбегал каждый день, оглядывал каждый цветок, отгонял насекомых, и маршировал перед ней с палкой на плече. Он видел, как цветок, отцветая, превращается в зелёную вишенку, которая потом увеличивается в размере и краснеет, проходя через зелёно-жёлтую-розовую гамму оттенков. Ему так и не терпелось съесть хоть одну хотя бы жёлтую вишенку, но Анита уговаривала его подождать пока они покраснеют. Наконец, красные вишенки были сорваны его рукой, помыты, и съедены. Будучи старшим братом, Стасик гордо показывал Миле, как нужно правильно отделять мясо вишни от косточки и сплёвывать косточку так, чтобы мясо «висьни» осталось во рту; Мила внимательно следила за действиями брата, состредоточенно сося соску, и казалось, всё понимала. Стасик целый год, в пору листопада, а потом и снегопада, любовался вишней и не мог дождаться следующего лета и нового урожая.

   «Что будет с нашим домом? Кто будет жить в нём после нас? Что станет с нашим садом?» Воображение Аниты представляло ей возможные варианты после их развода. Новые владельцы могут въехать, вырубить деревья, засеять лужайку травой, или же залить задний двор асфальтом. Им будет всё равно до цветущей вишни и жаждущих плодоносить яблонь и груш. Они никогда не узнают, насколько эти деревья были дороги прежним владельцам. Они не узнают, что мальчик Стасик научился столькому многому по одной этой вишне- про времена года, про то, как созревают фрукты, про ожидание урожая, про ожидание весны...

   ...Наружная дверь громко хлопнула, Стасик ворвался первым. Он бежал в лёгкой курточке нараспашку, с неровным букетом одуванчиков, зажатым в почерневших от одуванчикового молочка пальчиках: «Мамутька!»-плюхнулся он в объятия Аните. Мила торопилась вслед за братом. Оба они пахли новой зеленью, горечью одуванчика, свежестью весеннего ветра и солнечного тепла. Стасик сразу выбежал в сад, к вишне, стал нагибать ветви и искать цветы: «Мамутька, а висьня скоа буит цвести?»
 
   Анита, с Милой на руках, решительно повернулась к входной двери, где в молчаливой растерянности ждал Антуан. Он заметно осунулся за последние два месяца, помрачнел и замкнулся в себе. Он никак не мог понять, за что же Анита его так возненавидела, почему хотела разводиться, и зачем надо было делить детей. Свободной рукой Анита нашарила в кармане кусочек конфетной обёртки, скомкала его в шарик, и протянула его в зажатом кулаке Антуану, вопросительно глядя ему в глаза.