По следам старых детективов

С какой легкостью заслуженные авторы детективов распоряжаются жизнями своих героев! Например, знаменитый и неподражаемый Жорж Сименон в книге «В подвалах отеля Мажестик» руками некоего Рамюэля душит молодую женщину и, как следствие, через несколько страниц вынужден теми же руками задушить еще и ночного швейцара, тогда как никакой необходимости в обоих убийствах у Рамюэля не было.
Рассмотрим коллизию. Рядом со счетоводом Рамюэлем в подвале (подвал не подпол, а место работы многочисленной обслуги Мажестика) выполняет обязанности клерка некий Проспер Донж, который в перерывах, не особо секретничая, пишет письма в Америку своей бывшей французской  любовнице с надеждой, что она отдаст ему их общего сына. Просьба, конечно, дурацкая, так как бывшей танцовщице кафе-шантана Мими пришлось приложить немало усилий, убеждая своего мужа – американского мистера – в том, что ребенок от него. Через некоторое время тон писем, поступающих на имя Мими, резко меняется. В письмах уже требуют, не столько сына, а сколько плату за молчание о грехе и подлоге, и дама платит, высылая на указанный адрес американские чеки.
Проходит несколько лет. По делам бизнеса мистер Кларк и вся его американская семейка, включая бонну и гувернантку, пересекают океан и появляются в Париже и именно в отеле Мажестик. Что ж, совпадения случаются.
Вскоре ранним несчастливым утром Рамюэль видит в подвале бывшую французскую, а в данный момент богатую американскую даму, и догадывается, что она ищет встречи с Проспером. Как справедливо полагает Рамюэль, во время встречи Проспер заявит, что никаких писем с требованием денег он не писал и в свою очередь кое-чего потребует.
Вот тут-то автор (Жорж Сименон) и нагнал жути, тогда как жути никакой не было: боясь разоблачения, Рамюэль, до этого занимавшийся только подлогами, то есть преступлениями, рождающимися на кончике пера, сильно пугается и ничтоже сумнящийся самым варварским способом лишает жизни молодую женщину и прячет тело в одежном шкафу. Спрашивается, ради чего?
Хорошо, допустим, встреча состоялась, и Проспер сказал, что денег он не просил и никаких чеков в глаза не видел. Поверит ему дама? Поверит ему вот так на слово, даже помня, что он честный, покладистый  и по-прежнему влюбленный в нее малый? Поверит ли, если он по ходу разговора опять потребует передать ему ее дитя?
То есть мы сейчас думаем за Рамюэля – великого комбинатора, который, столкнувшись в подвале с дамой нос к носу, лихорадочно оценивает риск разоблачения. Рамюэль должен такой вариант поставить под сомнение: с чего это она должна верить бывшему любовнику? Ведь почерк подделан безукоризненно, да и ведет он себя малость неадекватно. А даме придает смелости купленный накануне пистолет.
Но у Проспера имеется весомый аргумент и при желании он легко сможет фактами убедить, скажем так, общественность: ребенок в деталях похож на него, то есть на своего французского папашу – не надо никакого теста ДНК, тогда как у Мими аргументов ни одного: письма с требование дани находятся за тридевять земель в Америке или уничтожены. Если стороны не договорятся, то возникнет некая неразбериха, с точки зрения Рамюэля никак его не задевающая.
Разговор может перейти на повышенные тона с привлечением свидетелей, администрации, полиции и т.д. Чем же это грозит Рамюэлю? Ничем, даже если дойдет до тщательной проверки всех обстоятельств и дело квалифицируют, как мошенничество, хотя в факте мошенничества Мими еще должна убедить, кого следует. Постепенно начнет набирать обороты бюрократическая полицейская машина; проверку будет вести не блистательный комиссар Мегрэ, а скромный служащий, специализирующийся на неспешном пересмотре пыльных бумаг и пересчете су и сантимов. А если в дело вмешается мистер Кларк со своей бульдожьей хваткой, его солиситор и американское посольство и если на первый план выйдет проблема спорного ребенка, то про несчастные несколько тысяч долларов шантажа могут и вовсе позабыть. Стоит также заметить, что шантаж и мошенничество – это все-таки не убийство, когда по совершению оного к делу привлекается пристальное внимание.
Но возможно паче чаяния полиция все же заинтересуется банковским счетом Проспера Донжа, который, как полагает Донж, давно закрыт, и агентством Ж.Е.М. – адресатом писем с американскими чеками. И полиция выяснит, что некий господин регулярно эти письма получал. Но кто он? Владелец агентства не сможет его опознать в Проспере (конечно, если опознание будет проходить по правилам), поскольку Проспер никогда там не был и о существовании этого заведения даже не подозревает. Тогда кто? Неизвестно.
Можно для опознания предъявить фотографию, но чью? Нескольких миллионов мужчин Парижа и его окрестностей? Кто догадается связать узами общего дела двух людей – Проспера и Рамюэля, совершенно неподходящих друг другу, хотя и работающих рядом? Даже Мегрэ это удалось не сразу. Если бы не опрометчивое желание Рамюэля еще раз воспользоваться своим даром, в результате чего в адрес полицейского управления полетела анонимка, возможно и Мегрэ ни о чем бы не догадался. Но Проспер категорически отрицает написание и отсылку вымогательских писем, а его сожительница категорически отрицает свое авторство анонимки. И это наводит комиссара на определенные выводы и подозрения.
Даже если бывшие возлюбленные на краткой встрече сумеют прийти к хрупкому консенсусу они все спишут на случайные обстоятельства, связанные с давнишним письмом Мими к подругам, в котором она хвалится, как ловко обвела вокруг пальца своего американского суженого. Это уводит сюжет интриги далеко в сторону, и Рамюэлю абсолютно ничем не грозит, так как письмо хранилось вне его досягаемости.
Конечно, проиграть в уме массу вариантов за пару минут Рамюэль не в состоянии, но он должен был сделать это несколькими днями раньше, как только узнал о прибытии в отель нежданной гостьи и, реально оценив обстановку, не пугаться и не распускать руки.
Тем более что в тот час и в ту минуту вряд ли дело дойдет до скандала. Подсознательно у обоих – у Проспера и Мими – возникнет чувство вовлеченности  в действо какой-то третьей силы. Если у обоих есть хоть капля разума, они постараются разговаривать вполголоса, а лучше шепотом, и поскорее завершить встречу, – поскольку Просперу нужно работать, – но встретиться через день-два, еще раз все обдумав и кое-что выяснив.
А если у Рамюэля тоже есть капля разума, он может без суеты за это время опустошить приличный банковский счет, открытый на имя Проспера, взять отпуск по болезни и отправиться в зарубежное турне с намерением основательно подлечиться на водах и никогда в Париж не возвращаться.
Но сначала одно убийство, а затем другое разрушили логику событий, правда, если бы не они, нам не пришлось бы наслаждаться работой мастера слова.

Не менее интересны и другие обстоятельства полицейского расследования, проводимого комиссаром Мегрэ. 
Как известно, все материалы, попавшие в руки полиции и имеющие отношение к уголовному делу, имеют статус или вещдока, то есть улики, или документа строгой отчетности. Но в одном случае комиссар позволяет завладеть документом мистеру Кларку, а в другом – хранит(!), отобранные при обыске уличной шпаны наркотики даже не в личном сейфе, а в ящике стола, к которому имеет доступ любой из его подчиненных и, очевидно, случайные лица. Как наркотики оказались в его столе, и зачем их хранит комиссар особого отдела не совсем понятно и можно отнести на счет недоработки автора.
Мегре изымает вещдоки без понятых и протокола, без санкции ведет прослушку, допрашивает невменяемую женщину и совершает многие другие нестандартные поступки, чреватые осуждением со стороны наших современников. Что с того, что он предъявил удостоверение Угро телефонистке? Может, он его в переходе купил?
Тем не менее, комиссар Мегрэ нам нравится, а произведения Сименона вообще на уровне. Подкупает возможность почти из каждой, написанной Сименоном строки, узнать что-то новое о социальном устройстве французского общества и о повседневном бытие разных его слоев. Без сомнения автор сочувствует «маленьким» людям, что также отразилось в обсуждаемой книге. Мегрэ делает все, чтобы в отношении оставшихся в живых участников драмы восторжествовала справедливость. Он даже Рамюэля отечески лупит кулаком по носу, будто знает, что из-за разбитого носа суд не отправит его под нож гильотины. Но самой человечной его акцией в ночь триумфа, является не освобождение Проспера от наручников и не арест преступника, не устройство судьбы маленького француза и не слезы радости и облегчения на глазах «маленьких» людей. Тот момент, когда комиссар украдкой вкладывал пакетик с наркотой в руку бывшей подружки Мими, плотно подсевшей на кокаин опустившейся проститутки в данный момент почти теряющей сознание от полноты чувств, и был, по моему мнению и, наверное, по мнению автора, апофеозом справедливости. Каждому воздалось по деяниям его.

Возвращаясь к заглавной теме, мы можем отметить схожую ситуацию в книге другого великого мастера детективного жанра. Мадлен Фрайзер из книги «И быть подлецом» автора Рекса Стаута, поступает примерно таким же, как Рамюэль образом: пугается и с изяществом фокусника подсовывает человеку, который ну никак не мог быть источником ее бед, отраву в стакане с напитком. Во-первых, виноватой она сделала себя сама, когда сколько-то лет назад отравила мужа. Во-вторых, она испугалась, а страх, видимо, затуманил ей мозги.
Автор уверяет нас, что она умная и опасная женщина, но Мадлен почему-то не задумывается над тем, что требование дани исходило не от присутствующего у нее за столом кандидата в покойники, а в телефонном разговоре от незнакомой ей женщины, которую она, скорее всего, никогда не увидит. То есть ее тайна известна уже, как минимум, трем людям, включая ее саму и, разумеется, никакой тайной считаться не может.
Трудно сказать, что при таком раскладе могла предпринять женщина, но навешиванием на себя еще одного убийства она ничего не решала. То, что в конце повествования она опять же посредством яда убивает свою помощницу, говорит уже не о ее неадекватности, а о желании автора путем запутывания сюжета исправить собственный промах в построении интриги. Хотя он и назвал устами своего сыщика Ниро Вульфа действия Мадлен Фрайзер шедевром, но на шедевр этот эпизод совсем не тянет.
Раз мы уже начали перемывать косточки новому персонажу, стоящему по уровню раскрываемости на одной ступеньке с комиссаром Мегрэ, то в первую очередь отметим одну его особенность, которую он и не скрывает – это желание как можно меньше появляться на людях, а тем более в зале суда, свидетельствуя против недавних своих «подопечных». Неоднократно Вульф убивает (конечно, чужими руками) или доводит до самоубийства разоблаченных им преступников, дабы исключить необходимость поездки в суд. Не имея никакого официального статуса, как заправский прокурор, высокий суд и исполнитель наказания в одном лице он обвиняет, выносит приговор и прекращает земной путь тех, кто неосторожно оказался в его поле зрения и пока находится в статусе подозреваемых. Как не крути, но эти поползновения Вульфа (а точнее самого Стаута) на статус верховного существа, вызывают отталкивающее впечатление.
В книгах Сименона и в книгах Стаута определенное внимание уделяется язвам и врожденным порокам общественного строя, хотя их  – ни боже мой! – авторы не называют пороками, а тем более врожденными. Что до патологической ненависти Ниро Вульфа и Рекса Стаута к коммунистической России, она бы нисколько не иссякла, доживи Стаут до того момента, когда Россия стала иной.

Но если все так прекрасно и изумительно и ничего не прогнило в их датских королевствах, что заставляет помощника Ниро Вульфа после раскрытия очередного мерзкого дела, по-видимому, опустошившего душу, бесцельно бродить по улицам, размышляя «о людях и вещах»?

P.S.
Короткий рассказ Агаты Кристи «Испанский сундук» чрез меры насыщен действующими лицами, но обозначить главного героя действа довольно затруднительно.
Это не майор Рич, обвиненный в убийстве, и не предполагаемая его возлюбленная Маргарита Клейтон. Не убийца Джок Макларен и не разоблачивший его сыщик Эркюль Пуро. И не прочие лица, проходящие по делу свидетелями. Даже тот самый испанский сундук, вынесенный в заголовок, и в котором обнаружился труп мертвого тела, никак не подходит на роль главного героя. Был соблазн возвести на пьедестал именно Маргариту за ее облик, «пугающий чистотой и невинностью», но сдерживало отсутствие в облике признаков движения ее ума. Самый неприметный персонаж, произнесший по ходу повествования не более нескольких фраз, и то ставших читателю известными от вторых лиц, есть тот самый главный учредитель действа, прежде всего, из-за своего опрометчивого поступка, который и привел его к фатальному исходу. Вероятно, у писательницы ранее сложилось мнение, что какую бы жесть она не изобразила на бумаге, читатель все проглотит  и не поморщится, но нельзя же нагнетать полный абсурд!

Итак, Арнольд Клейтон страдает от ревности к своей супруге и подозревает ее в измене. Он делится своими подозрениями с другом семьи Джоком Маклареном, и тот не пытается его переубедить, а наоборот способствует тому, чтобы ревность не угасала. В какой-то момент у мистера Клейтона окончательно едет крыша, и он намеревается выяснить все до конца весьма оригинальным способом. Имитирует предстоящую поездку в Шотландию, затем прячется в доме майора Рича, забравшись внутрь испанского сундука (не забыв просверлить в стенке сундука дырочки для доступа свежего воздуха), и ждет начала – а точнее конца – вечеринки, на которую должна явиться его супруга вместе с другими гостями.
Первая загвоздка – сундук. Он не может быть похожим на гроб. Сундук есть сундук, он более объемного телосложения, но значительно короче гроба, то есть имеет более приятные глазу пропорции и очертания. И мысль провести в нем несколько часов, не имея возможности выпрямить ноги, должна показаться мистеру Клейтону неразумной. Разве он мог пойти на риск того, что его ноги может внезапно свести судорога, и ему придется что-то срочно и весьма деятельно предпринимать? И если он все-таки на риск пошел, значит, или у Клейтона, или у Кристи, или у них обоих случилось временное помрачение рассудка.
К тому же в момент посещения Арнольдом Клейтоном квартиры майора Рича, сундук мог быть заполнен предметами обихода по той простой причине, что держать в гостиной такой объем чисто, как образец экзотической мебели не очень рационально, и слуга в любой отрезок времени вполне мог сунуть туда, что-то из утвари или из одежды хозяина. И если бы Клейтон перед тем как спрятаться, впопыхах освобождал бы сундук от этого барахла, он мог бы произвести некий неподобающий шум, на который, слуга, стряпающий на кухни бутерброды, обратил бы внимание и, войдя в гостиную, поинтересовался: а что это вы тут делаете, мистер Клейтон? Определенно, шум какой-то непонятной деятельности мог бы донестись из гостиной в кухню и при сверлении отверстий в стенке сундука, если делать его неподходящим инструментом.
Инспектор, расследующий убийство, в беседе с Эркюлем Пуаро ничего не сказал о каком-либо постороннем предмете, который могли обнаружить в сундуке рядом с телом или в карманах жертвы. Чем проделаны отверстия, очевидно не одно или два, а много больше, иначе затея теряла бы смысл? Подручными средствами типа ножа или ножниц, в беспорядке валяющихся на полках в гостиной? Но у хорошего слуги вещи в беспорядке не валяются, и мистер Клейтон не мог надеяться на такую поддержку своим планам. Поскольку сверлить ему предстояло не картон, а фанеру неизвестной толщины, то он должен был запастись подходящим сверлом или буравчиком. Но тогда как он их потом утилизировал?
Финансовый гений – так величали Арнольда Клейтона в министерстве, где он работал, – проявил абсолютное незнание простых вещей, к которым можно отнести разоблачение неверной супруги. Вот одна из возможностей. Помахав перед носом жены листком бумаги, изображающей телеграмму, ревнивый муж удаляется «на поезд», пережидает время в одном из пабов для простой публики и ближе к полуночи в нанятом таксомоторе наблюдает за отъездом гостей от майора Рича. Далее действует по обстановке. Или заявляется домой с рассказом о том, что забыл какие-то бумаги, поэтому пришлось сойти с поезда на некоей станции и добираться до дома на попутках. Если его выслушивает миссис Клейтон, значит, все в порядке. Если же миссис дома отсутствует, то совершенно не имеет никакого значения, где она находится: у майора Рича или у кого-то еще.
Но мистер Клейтон избирает наиболее тернистый путь из всех существующих, не отдавая отчета в том, чего он все-таки хочет добиться. То есть мы не знаем, что хотел предпринять «обманутый» супруг после того, как обман откроется. Писательница не захотела просветить читателей, а сам мистер Клейтон, как нами прочитано, был скрытен и немногословен.
Неужели сжигающая душу ревность затмила холодный и расчетливый ум? Неужели он не позволил своему разуму просчитать свои действия хотя бы буквально на шаг вперед?
Например, в начале пирушки, прежде чем оставить гостей, слуга лезет по какой-то надобности в упомянутый сундук и обнаруживает в нем глупо лупающего глазами почтенного мистера Клейтона. Или уже в разгар веселья мистер Клейтон, обрывая смех и разговоры, неосторожно хлопает крышкой при попытке вдохнуть свежего воздуха, и майор Рич, подойдя к сундуку и подняв крышку, слышит от глупо лупающего глазами мистера Клейтона слова извинения. Или от стресса и переутомления мистер Клейтон мог заснуть в чертовом ящике и непроизвольным движением ног о стенки ящика или громким высвобождением кишечных газов оповестить хозяина и гостей о своем присутствии.
То есть, после любого из этих случайных, но вполне могущих стать реальными, событий мистер Клейтон поневоле должен встать, выпрямиться в полный рост, а затем на фоне женских визгов и мужских возгласов мямлить какую-то чушь в свое оправдание.
При обсуждении происшествия в редакциях газет, пабах, светских гостиных и министерстве финансов, амплитуда и неожиданность произведенного эффекта явится дополнительным отягчающим свидетельством внезапной утраты разумности и деловых качеств мистером Клейтоном. Разумеется, с появлением сомнений относительно его соответствия должности и необходимости его присутствия в каких-либо публичных местах. Залезая в сундук, мистер Клейтон не подумал, что уничтожает карьеру, уважение и свое доброе имя при любом исходе дела?
Но, допустим, эти неприятности ревнивца миновали; он слышит, что гости, включая Маргариту Клейтон, отправляются по домам, а хозяин дома засыпает в спальне на кровати, от которой до сундука расстояние едва ли более пяти метров. Что должен делать мистер Клейтон, прячущийся в сундуке, которому в этом доме делать уже нечего? Попытаться тихо и незаметно выбраться из ставшего капканом чужого жилища, ждать утра или…? Он об этом не думал, потому что об этом не подумала наша уважаемая Агата Кристи. Вообще существует очень большое сходство в характерах уважаемой Агаты и миссис Лэмон – секретарши сыщика Пуаро, описанной ею в том же рассказе. Самая общая оценка натуры миссис Лэмон – это отсутствие воображения.
И все же «удача» может улыбнуться нашему главному герою. Маргарита – не такая уж волоокая овца с бессмысленным взором, как могло показаться читателям рассказа – «не хочет» стеснять отъезжающих по окончанию вечеринки своих друзей и заявляет, что уже вызвала себе такси, которое вот-вот должно подъехать. После отбытия гостей мистер Клейтон слышит, как майор Рич и его жена, переговариваясь о посторонних вещах, направляются в спальню. Далее мистер Клейтон выжидает некоторое время, а затем, выбравшись из сундука, проскальзывает туда же, и видит то, ради чего он рискнул репутацией и прочим – акт адюльтера. Он сорвется на крик? устроит скандал? вступит в драку с майором? выволочет овцу за волосы из обители греха? Однако, это все не его.
«Не может же майор Рич быть полным идиотом?» – изумляется Эркюль Пуаро при первом знакомстве с делом.
«Был ли мистер Клейтон полным идиотом?» – впору изумиться читателям. И если он им все-таки не был, то кем же он был?
Видимо то, что ему действительно было необходимо вследствие какого-то расстройства психики – это лично лицезреть процесс соития чужого мужчины с собственной женой, в чем он не может признаться самому себе, а писательница не рискнула поведать читателю.