Игра в жизнь. Часть 6

Никита стоял в вестибюле психиатрической больницы и из последних сил держал себя в руках – совсем скоро он увидит Надежду, которую все эти долгие месяцы считал погибшей и был уверен, что виноват в её гибели. Один бог знает, сколько бессонных ночей провёл он, подвывая и грызя подушку; сколько выпил водки в одиночестве, размазывая по лицу пьяные слёзы от чувства бессилия и безысходности; сколько раз хотел убить полковника Нестерова…

И вот она идёт к нему по коридору – в тусклом свете лампочек виден только тонкий, словно изломанный силуэт с безвольно повисшими исхудавшими руками. Надежда подходит ближе – уже можно рассмотреть бледное лицо с огромными измученными глазами, короткие, кое-как остриженные волосы.
Надежда была одета в смятое летнее платье, в котором её почти год назад увезли со свадьбы, и еле держалась на высоких каблуках своих нарядных босоножек. Для прохладной апрельской погоды наряд выглядел совсем не подходящим, но девушка, казалось, этого не замечала.   

Следом за Надеждой шёл лечащий врач. Девушка узнала Никиту и в нерешительности остановилась – доктор чуть не налетел на неё с размаху.

Поздоровавшись с Никитой, доктор отвёл его в сторону.

- Забирайте девушку, – сказал он вполголоса. – Не было у неё никакой шизофрении. Сопровождающих документов никаких не даю, потому что их тоже не было… Так, что еще? А, всё остальное тоже в порядке… Нестеров будет доволен…

Надежда, которая в этот момент подошла ближе, услышала последние слова и, глядя Никите прямо в глаза, скептически улыбнулась. Тот выдержал её взгляд.

- Идите в машину, – сказал он тихо.

Надежда медленно пошла к выходу, но на пороге остановилась и оглянулась. Окинула прощальным взглядом аскетичную обстановку закрытого для всех специального учреждения, мордоворотов-охранников на входе, окна с решётками, пациентов в убогой казённой одежде с затравленными взглядами – сколько среди них было таких, как она сама, отправленных в психиатрическую больницу «на перевоспитание» или промывку мозгов органами госбезопасности?.. 

«Я сделаю всё, чтобы больше не попасть сюда, – мысленно поклялась Надежда. – Пусть даже мне придётся умереть...».   
 
В неприметных «Жигулях» Никиты девушка ехала на заднем сидении и с безучастным видом смотрела в окно.  Никита напряженно вёл машину, поглядывая в зеркало заднего вида на свою пассажирку. За это время оба не проронили ни слова. 

Неожиданно Никита затормозил и, прижавшись к обочине, остановил машину. Надежда бросила на капитана Сологуба вопросительный взгляд, постаравшись вложить в него максимум презрения.

- Надя… Давайте поговорим... Я, наверное, должен объяснить…

- Наверное, должен… – сказала Надежда со всем сарказмом, на который была способна в этот момент.

- Поймите, я ни в чём не виноват! – горячо заговорил Никита и осёкся. – Нет, виноват… Я не хотел, чтобы вы уезжали в Новосибирск, – это правда. Но я не думал, что получится вот так! Я хотел, как лучше!

- Привет Виктору Черномырдину… – сердито бросила Надежда. – Впрочем, вам эта фамилия ещё ни о чем не говорит. Ничего не меняется в этом лучшем из миров. Хотим, как лучше, – а получается, как всегда…

- Надя, сейчас не до шуток! Всё очень серьезно! Мы должны решить… Решиться… Или теперь, или никогда. Потом будет поздно!

Никита волновался и сбивался с мысли – не знал, как сказать этой измученной, но по-прежнему очень красивой и желанной девушке главное. Но та сама подтолкнула разговор в нужное русло.

- Никита Валерьевич, не говорите загадками. Я хоть и провела восемь месяцев в «психушке», но вполне адекватно воспринимаю действительность. Давайте по порядку. Итак, меня не выписывают домой, а просто перебрасывают в другое место, причем с туманными перспективами на будущее, так?

- Так... – ответил Никита обречённо. 

- Идём дальше. Это случилось потому, что мои так называемые прогнозы начинают сбываться… Учитывая, что сегодня 26 апреля 1986 года, подозреваю, что это Чернобыль…

Никита молча кивнул головой.

- За всем этим стоит, разумеется, Олег Петрович Нестеров… – продолжила Надежда. – А поскольку за мной приехали вы, значит вы – из того же ведомства, что и Нестеров, только рангом пониже…

Никита потупил взгляд.

- Надя... – попытался он что-то сказать, но девушка его перебила.

- То есть ваша работа в качестве заведующего отделом информации газеты «Время» – чистой воды профанация. Всё это время вы за мной следили и делали всё, чтобы мои материалы не увидели свет. Должна сказать, с задачей вы справились блестяще!

- Я делал свою работу… – мрачно заметил Никита.

- Так делайте её и сейчас! – воскликнула Надежда. – Что же вы сидите? Вам сказали меня доставить к Нестерову – ну и выполняйте! Мне всё равно. Вы своего добились – в Новосибирске мне делать уже точно нечего…

Надежда сложила тонкие, как ветки, руки на груди и отвернулась к окну. Никиту пронзило острое чувство жалости к этой измождённой, но не сломленной девушке. Но ещё сильнее были стыд за содеянное и чувство раскаяния.   

- Надя, послушай меня… – Никита сам не заметил, как перешёл на ты. – Я больше не хочу в этом участвовать… Тебе надо бежать – других вариантов нет… Он тебя не отпустит никогда… Это страшный человек… Он уже понял, что ты что-то знаешь, – и пока не выкачает из тебя всю информацию, не успокоится… Но это ещё не всё... 

Надежда поёжилась – даже в пиджаке Никиты, который он набросил ей на плечи в машине, ей стало вдруг холодно. Она вспомнила, как в их последнюю встречу полковник Нестеров порвал на ней халат и стянул бюстгальтер, как держался потом за расцарапанную щеку и зловеще сипел: «Я терпеливый – подожду... У тебя всего два адреса – «психушка» или кладбище... Выбор небольшой, и ты его только что сделала... Будешь на коленях умолять, чтобы я тебя из «дурки» забрал... А после – извини... Или будешь со мной, или прямиком отправишься по второму адресу... Впрочем, я ещё подумаю – нужна ты мне потом будешь, или нет... Как постараешься...».   

В реальность Надежду вернули слова Никиты: 

- Для всех «в конторе» ты умерла – погибла при попытке бегству. А меня, когда я тебя привезу, он просто устранит, как ненужного свидетеля… Мы с тобой в одинаковом положении… Ты согласна на время исчезнуть? Я тебя надёжно спрячу… Только решай быстро – у нас мало времени!

Надежда была очень зла на Никиту, поэтому сказала холодно:

- Никита Валерьевич, я же не сумасшедшая – добровольно лезть в лапы Нестерова… Конечно, я согласна бежать, лететь, ползти… Куда угодно – только подальше от вашего драгоценного Олега Петровича. Нет ни малейшего желания встречаться с этим упырём. Но… Я очень хочу повидать родителей… Я ничего о них не знаю… И они ничего не знают обо мне… Я больше так не могу… Это жестоко…

- Нельзя, Надь, – отвёл глаза Никита. – Нельзя сейчас, пойми… Почти девять месяцев прошло, как ты исчезла... Родители считают тебя пропавшей без вести, они уже как-то смирились, сжились с этой мыслью…. Будет хуже, если ты появишься, а потом опять исчезнешь. А когда к ним придут – а к ним обязательно придут, в первую очередь! – твои родители не смогут скрыть правду. Ты сделаешь им только хуже… Ты это понимаешь?..

- Я всё понимаю… – заплакала Надежда. – Но у меня сердце разрывается… Это же родители мои! Я у них одна...

Никита ничего не ответил – он завёл машину и тронулся с места. Надежда тихо плакала, вытирая слёзы рукавом пиджака. Через пару километров Никита, не поворачиваясь, сказал:

- У нас нет другого выхода… Слушай план…

***

Посреди кабинета полковника Нестерова на втором этаже закрытого учреждения – «объекта №5», потупившись, стоял Никита Сологуб. Он был в грязной, местами порванной одежде, с почти чёрным от пота и пыли лицом, всклокоченными волосами с застрявшим в них мусором. Напротив Никиты стоял и сверлил его «удавьим» взглядом полковник Нестеров.

- Капитан Сологуб… – сквозь зубы процедил полковник. – Надеюсь, ты меня за идиота не считаешь… Я никогда не поверю, что у такого опытного оперативника могла сбежать подопечная…

- Я не ожидал от неё… – запинаясь, пробормотал Никита. – У неё же ни денег, ни документов… Сама на смерть похожа после психушки, страшная… Плохо, говорит, мне, остановитесь… Попросила из аптечки бинтов, вату – мол, надо срочно. Ну, баба ведь, что с неё возьмешь… У них это бывает... Пошла в лес… Я сижу – не следом же идти… Дело деликатное… Да и куда она денется... Без денег, без документов... Потом думаю: что-то долго я сижу. Пошел за ней… А там никого… Кричал, бегал… Как сквозь землю провалилась. Это был не лес, а узкая лесополоса – с другой стороны второстепенная дорога проходит. И машин довольно много – там неподалеку трассу ремонтируют, объезд. Я всё облазил… Думаю, кто-то из шофёров её подобрал… Наговорила чёрт знает что, поплакалась - вот и взяли в попутчицы…

Нестеров молча и даже с некоторым интересом смотрел на Никиту, который переминался с ноги на ногу с потерянным видом. Затем подошел ближе и выдохнул прямо в лицо тяжелым запахом человека, у которого застарелые проблемы с пищеварением: 

- Ну-ну… Складно врёшь… – и вдруг неожиданно рявкнул. – Ты думаешь, я не знаю, что ты ещё тогда в неё втюрился?! У тебя же на роже всё было написано!

Никита невольно отпрянул, но Нестеров схватил его за рубашку и притянул к себе.

- Ты провалил дело государственной важности! – кричал полковник, брызгая слюной. – Нанёс ущерб безопасности страны! Ты уволен по полному служебному несоответствию! За профнепригодность! Но запомни – мы с тебя глаз спускать не будем! Ты и сам это знаешь! И как только докажем твою причастность к побегу Никольской, пойдёшь под трибунал!

Никита смотрел прямо перед собой, старясь даже не моргать, и полковник Нестеров сбавил обороты, отпустив рубашку капитана:   

- Иди, пиши рапорт!

- Товарищ полковник... – пролепетал Никита. – Никольская эта... Она ведь к родителям поедет... Куда ей ещё податься?.. Она не знает, что матери уже нет, а отец на ладан дышит... Надо там засаду организовать... Никуда она не денется... Готов искупить, так сказать... Сделаю всё, что смогу...

- Рапорт иди пиши, я сказал! – заорал полковник Нестеров. – Всё, что мог, ты уже сделал! Ты отстранён! А Никольской займутся другие! 

- Есть идти писать рапорт! – отчеканил Никита, развернулся и вышел из кабинета.

Он с трудом сдерживал переполнявшее его ликование – ведь даже не рассчитывал, что так легко отделается. Впрочем, иллюзий тоже не строил – знал, что на поиск Надежды Нестеров бросит лучшие силы «конторы», а сам он, Никита Сологуб, будет в роли «подсадной утки» или, скорее, «живца». И жить он будет ровно до тех пор, пока Нестеров не найдёт Надежду, - живую или мёртвую...

«Посмотрим, кто кого… – думал Никита. – Меня тоже кое-чему здесь научили…».   

Оставшись один, Нестеров подошел к сейфу, достал папку, открыл её и вытащил листок с записями Надежды о грядущих событиях, где первым пунктом стояла авария на Чернобыльской АЭС. Пробежав его глазами, аккуратно сложил и спрятал во внутренний карман пиджака. Пустую папку, повертев в руках, он разорвал и бросил в корзину для бумаг.

- Что ж, Сологуб, гуляй пока... – сквозь зубы проговорил полковник Нестеров, глядя в окно на Никиту, который во дворе садился в "Жигули". – Тебе это с рук не сойдёт… Я предательства не прощаю... Но сначала ты выведешь меня на Никольскую... Мне очень нужна эта девочка... Очень... Теперь это дело не государственное, а лично моё...
 
***

Жарким летним днём в глухом лесу под Калинином (который только в 1990 году станет Тверью) из добротно срубленной сторожки показался настоящий старичок-лесовичок лет 65 на вид – невысокий, коренастый, с аккуратной окладистой бородой. Посмотрел, прищурившись, на небо, снял старую заскорузлую кепку, вытер пот со лба и крикнул в сторону дома:

- Надюшка! Дочка! Сбегай на карьер, окунись! Хватит киснуть!

Из сторожки вышла печальная Надежда – босая, в длинном ситцевом платье не по размеру – явно с чужого плеча. Её волосы уже немного отрасли, и она убрала их стареньким пластмассовым ободком.

Надежда неуверенно посмотрела на старика.

- А я найду дорогу, Трофимыч? Мы там с вами всего один раз и были…

- Найдешь, найдешь… – махнул рукой Трофимыч. – Место хоть и неприметное, но если один раз там побывал, уже не заблудишься. Беги, давай! Привыкай к лесу!    

Надежда шла по еле заметной лесной тропе, больше напоминающей заброшенную дорогу, по которой очень давно никто не ездил, и постепенно душа её наполнялась радостью. Девушка срывала и нанизывала на длинную травинку крупные душистые ягоды земляники, слушала многоголосье птиц и наслаждалась пьянящими ароматами жаркого летнего дня.   

Неожиданно лес расступился – и она вышла на довольно большую поляну, которая заканчивалась обрывом. Внизу был заброшенный карьер – очень глубокий, с чистой, прозрачной водой и ровным песчаным дном.

Надежда подбежала к обрыву, оглянулась – всё никак не могла привыкнуть к тому, что была совершенно одна в радиусе десятков километров, – быстро сбросила платье и сильно застиранное бельишко, оставшись нагишом, и нырнула с обрыва.

Прохладная вода поначалу обожгла, но уже через минуту Надежде стало даже жарко – она плавала разными стилями, ныряла, пытаясь достать до дна, а потом, слегка устав, легла на спину в позе «звезды», раскинув руки и ноги, подставила жгучему полуденному солнцу лицо и закрыла глаза. Уши были в воде, поэтому все звуки и всплески казались странно приглушенными и искаженными, но через какие-то время исчезли даже они – Надежда словно погрузилась в нирвану, где царили безмолвие и покой.

Так она и «дрейфовала», лежа на спине, по водной глади карьеру, слегка помогая себе руками, а когда стала замерзать, выбралась на сушу – там, где берег был более пологий. Пришлось идти туда, где остались её вещи, – совершенно обнажённая, Надежда брела в густой, по пояс, траве, белой от ромашек. По дороге она сплела огромный венок, водрузила себе на голову – и стала похожа на лесную нимфу, невесть каким образом попавшую в эти глухие места...

Впервые за последние три месяца – с тех пор, как Никита привёз её к Трофимычу, отцу своего погибшего школьного друга, – Надежда почувствовала себя в полной безопасности. Расстелив платье на манер покрывала, она упала на него и зажмурилась – почему-то именно в эту минуту вдруг остро почувствовала себя очень молодой и бесконечно счастливой.

Горячее солнце быстро согревало совершенное молодое тело, и Надежда даже тихонько засмеялась от переполнявшего её чувства единения с природой, полнейшей гармонии с миром. Она осторожно провела рукой по груди – соски моментально отозвались: затвердели и напряглись; вторая рука помимо воли заскользила по тёплой бархатистой коже ниже – мимо аккуратного пупка на втянутом животе к заветному месту, туда, где переливались в лучах полуденного солнца золотистые кудрявые волоски...

Через минуту Надежа забыла, в каком мире находится, – это Максим целовал сейчас её нежные, податливые губы, ласкал её всю, проникая чуткими пальцами в самые потаённые уголки; это Максима она чувствовала всеми своими рецепторами; он был везде – с ней, под ней, над ней и в ней...

Надежда застонала, а потом и закричала от всепоглощающей нежности – где-то внутри неё в этот миг взорвалась Вселенная и родилась сверхновая звезда... Так было только с Максимом.

Птицы на мгновение стихли, встревоженные новым для них звуком, а затем загомонили с новой силой. Надежда приоткрыла глаза, посмотрела сквозь ресницы и склонившиеся над лицом травинки на белоснежные пушистые облака в высоком небе и слабо улыбнулась. Внутри звенела пустота – она чувствовала себя такой лёгкой, что, казалось, достаточно небольшого усилия – и она взлетит туда, в это синее бездонное небо, которое куполом раскинулось над лесом, и будет парить в потоках горячего воздуха, поднимающегося от разогретой за день земли...

Надежда не знала, сколько времени пролежала вот так, на берегу карьера, утопая в душистой пряной траве, но в сторожку она вернулась совершенно другим человеком – теперь она твёрдо знала, что, несмотря ни на что, будет бороться за свою любовь, и отныне ей есть ради чего жить.   

С того дня время для Надежды побежало быстрее. В конце лета у них с Трофимычем было много забот – требовал внимания небольшой огородик, разбитый лесником за домом; нужно было делать заготовки на зиму. Попутно Надежда занималась хозяйством – всё, что нашла в доме, перестирала; навела в сторожке уют и старательно его поддерживала.

Осень принесла с собой новые радости – Надежда всегда обожала собирать грибы, а в этих местах их водилось с избытком: белые, подосиновики, подберёзовики, грузди, а потом и опята... Грибы они с Трофимычем сушили, а ещё солили в деревянной кадушке – благо, в огороде росли хрен и смородина, листья которых они для этого исползовали.

Надежда каждый день готовила вкуснейшие обеды и ужины, – Трофимыч не мог на неё нарадоваться и всё больше привязывался к доброй, приветливой, работящей девушке, которая невесть откуда свалилась ему на голову...

...Когда Никита привёз Надежду в глухую чащобу к давно ведущему отшельнический образ жизни Трофимычу, тот поначалу напрягся: после гибели ещё в школьные годы единственного сына и ранней смерти жены он ушёл в лес и за это время совсем отвык от людей. Трофимыч раз в полгода наведывался в Калинин, получал пенсию за всё время сразу, закупал провизию, мыло и спички и спешил обратно в лес, в свою сторожку, дорогу к которой знали только он и Никита – друг детства сына, так глупо, по малолетству, ушедшего из жизни – на летних каникулах после 9 класса нырнул в речку и ударился головой об валун, лежащий незамеченным на дне...

Горе Трофмыча, потерявшего смысл жизни, было безмерным. Только лес, который он знал и любил, все эти годы примирял его с действительностью – но не более того. И вот в сторожке поселилась надежда... Девушка с многообещащим и жизнеутверждающим именем...         


Надежда, одетая в старую тёплую юбку жены Трофимыча, мужскую куртку и резиновые сапоги на босу ногу, выскочила на крыльцо со старой корзиной в руках. Её волосы отрасли ещё больше и уже убирались в хвост.

- Я за грибами, Николай Трофимыч! – весело крикнула девушка. – После такого-то дождика!..

- Беги, дочка, беги! – отозвался с огорода лесник. – Я там пару таких белых заприметил… А уж груздей нынче будет… Засолим три бочки, не меньше…

- Ага! – засмеялась Надежда. – Потом будем торговать! Самим нам точно столько не осилить!

Трофимыч вдруг сделался серьёзным, отбросил лопату, которой выкапывал свеклу, и подошёл к Надежде.

- Далеко, к трассе, не ходи! – строго наказал он. – Городские взяли моду сюда шастать – как бы не увидел кто, неровен час! Места у нас глухие, но если хоть один дурак дорогу прознает, потом не отвадишь...

- Не прознают, Николай Трофимыч! – беспечно махнула рукой Надежда. – Я удивляюсь, как вы сами-то это место нашли!

- Э... – почесал затылок Трофимыч. – Это старая история... Как-нибудь расскажу...

- Да вы только обещаете! – Надежда погрозила Трофимычу пальцем. – Вот однажды будет у меня времени побольше, так я с вас не слезу, пока всё мне не расскажете!

- Расскажу – куда я денусь, – миролюбиво согласился Трофимыч. – Но в другой раз...

Надежда захохотала, помахала Трофимычу рукой и скрылась за деревьями. Лесник взял старое ведро и пошёл в огород собирать  свеклу дальше – ох, и вкусный борщ Надюшка сварит...

На самом деле никакой особой истории не существовало. Лесником был его отец, который вверенную территорию знал, как свои пять пальцев, и постоянно таскал мальца с собой. Всё своё детство провёл Трофимыч в лесу – тогда же и место это неподалёку от заброшенного карьера заприметил, куда бегал купаться тайком от отца. А когда тот про заветный уголок прознал, то сына похвалил: на пару, никого в дело не посвящая, смастерили они эту сторожку, где батя, бывало, прятался от гнева супружницы за выпитую лишнюю рюмку самогона… В 1941 году оба ушли на фронт – 46-летнего отца призвали, а 16-летний Колька сам сбежал. Батя до Победы не дожил, а сам он, будто заговорённый, дошёл до самого Берлина. После жил, как все: работал по полученной на войне специальности – водителем. Женился ни рано, ни поздно – в срок. Про заброшенную заимку и думать забыл, но когда долгожданный сын родился, то вспомнил своё счастливое детство, проведённое с батей в лесной глухомани, и подросшего малого тоже к тайне приобщил. Позже они частенько брали с собой и Никитку Сологуба – пацанов было хлебов не корми, дай поиграть в партизанов в лесной чаще. Тогда же он и сторожку эту в божеский вид привёл – основательно отремонтировал, печь поставил… Как чувствовал… Если бы любимый сын так скоропалительно не ушёл из жизни, точно стал бы, как его дед, лесником – не просто любил он лес, а с пониманием к нему относился… Эх!..       

Тем же вечером Надежда и Трофимыч готовились в сторожке к ужину. На стене горела керосиновая лампа, освещая небольшую чисто убранную комнату, где нашлось место для настоящей русской печи с лежанкой, на которой спал Трофимыч, железной кровати «с шашечками» и горкой подушек под ажурной кисеёй, отданную Надежде, большого сундука с «добром» в углу и четырёх стульев вокруг покрытого старенькой клеёнкой стола. Там уже стояли солёные огурцы в глиняной миске, прозрачное тонко порезанное сало на блюдце, белые грибы, тоже солёные, с коричневыми лоснящимися шляпками. Трофимыч резал толстыми ломтями ароматный домашний хлеб, печь который он был большой мастер.

У плиты, что топилась дровами, хлопотала раскрасневшаяся Надежда – жарила картошку в большой сковородке. В сковороде поменьше томились уже пожаренные подберезовики – в блюде был один секрет: картошка, лук и грибы готовились по отдельности и смешивались только перед подачей на стол. И хотя возни было много, Надежда в обеих своих жизнях это правило всегда свято соблюдала, так что жареная картошка с грибами у неё всегда получалась отменная...   

- Хлеб последний у нас, Надюшка… –  подал голос Трфимыч. – Надо бы ещё испечь, так мука вся вышла. И крупа кончается. Горазды же мы с тобой есть... На днях в Калинин выберусь… Деньги, слава Богу, есть. Пенсию тратить некуда… Э-хэ-хэх… Когда же наш Никитка объявится…

Этой фразой он обычно заканчивал каждый разговор, а Надежда, услышав про Никиту, вскидывалась и всем своим видом выражала недовольство. Вот и сейчас она сердито загремела посудой. Трофимыч отложил нож в сторону и строго сказал:

- Надюшка, ты это… Кончай уже дуться на него… Никитка сделал всё, что мог… Да, сглупил поначалу – кто ж знал, что всё так обернётся… Но потом же исправился… Карьерой своей рисковал, жизнью… Я тебе не рассказывал, но, видать, надо… Он недавно своего сослуживца спас. Сам еле живой остался, серьёзное ранение получил… Государственную награду имеет... Если бы Никитка рядом с моим Мишенькой был тогда, жив был бы сыночек, но не оказалось закадычного дружка рядом… Они ведь с детства вместе росли, с пелёнок... В яслях горшки рядом стояли… А Никитка мне как сын с тех пор… Да и он старика не забывает – своих родителей схоронил давно, они в аварию попали, когда он в армии служил…

Надежда, не поворачиваясь, внимательно слушала Трофимыча. На её лице (благо, лесник этого не видел!)  отражалась целая гамма чувств – досада, изумление, смятение и даже стыд. Хотя... Да, Никита вырвал её из лап Нестерова, но ведь именно из-за него она попала в эту передрягу...

Девушка разложила картошку с грибами по тарелкам, достала с полочки над столом, по-деревенски закрытой занавеской, две стопочки и початую бутылку водки.

- Под грибочки, Николай Трофимыч? – спросила она.
 
- А давай! – крякнул Трофимыч, забрал у Надежды бутылку и разлил водку по стопкам. – Вот что, Надюшка. Давай-ка выпьем за нашего Никитку! Если бы не он, не было бы у меня сейчас такой вот дочки! Всю жизнь мечтал про ляльку в бантиках и рюшечках, но Бог нам с Лизой только Мишеньку дал… А потом отнял… И Мишеньку, и Лизу… Ну… Упокой Бог их душу… А выпьем давай за Никиту!

В этот момент дверь тихо открылась, и на пороге появился Никита. Надежда от неожиданности вскрикнула и расплескала водку, которую как раз собиралась пригубить. Трофимыч, напротив, невозмутимо опрокинув свою стопку, закусил хрустящим огурцом из миски, потом неторопливо встал и подошёл к Никите. Несколько мгновений смотрел на него, затем порывисто обнял и прижил к себе. Никита тоже обнял старика, а сам во все глаза смотрел на Надежду, замершую у стола.

- Сколько раз собирался собаку завести… – вытирая слёзы, проворчал Трофимыч. – Теперь точно заведу… Будет о гостях предупреждать… Проходи уже, давай… Конспиратор хренов…

За столом, куда торжественно усадили Никиту, царило оживление: мужчины, поднимали стопки и закусывали, с аппетитом уминая картошку с грибами. Надежда же молча теребила вилку и старалась не смотреть на Никиту, который, не переставая жевать, возбужденно рассказывал:

- «Пасут» меня до сих пор. Нестеров как с цепи сорвался. Особенно после того, как с «Адмиралом Нахимовым» эта беда два месяца назад случилась…. – Никита вопросительно посмотрел на Надежду. – Ты про это ведь тоже Нестерову говорила?

Надежда кивнула головой.

- Я так и подумал, – сказал Никита. – Он мне тогда прокрутил на магнитофоне только тот кусок вашего разговора, где было про Чернобыль, а больше не стал... Они даже домой ко мне приходили, искали что-то.

- Меня, наверное... – печально улыбнулась Надежда.

- А что ж там с тем «Нахимовым» случилось? – спросил Трофимыч. – Я газет уже месяца три не видел…

- Это пассажирский теплоход, – пояснил Никита. – Затонул в последний день августа недалеко от Сочи. Столкнулся с сухогрузом. Много людей погибло…

Трофимыч перекрестился.

- Как же можно было... Море такое большое... Это же не дорога...

- Человеческий фактор... – тихо сказала Надежда.

Изрядно захмелевший Трофимыч крякнул, махнул рукой, потом обнял Никиту за плечи.

- Никитка… Сынок… Сам-то ты где сейчас? Чем всё это время занимался? Полгода носа сюда не казал...

- Нельзя было, Трофимыч... – вздохнул Никита. – «Ушёл на дно». Устроился охранником в магазин, женщину завёл… Чтобы не думали, что я по некоторым страдаю…

Никита бросил взгляд на Надежду – та встала и принялась убирать посуду со стола. Трофимыч сделал «большие глаза» и погрозил Никите кулаком. Никита виновато развёл руками – Надежда, которая в этот момент обернулась, заметила жест, и Никита сделал вид, что тянется за бутылкой. Девушка подошла к столу и наглядно продемонстрировала Никите, что бутылка пустая. Никита совсем сконфузился, а Трофимыч хмыкнул в бороду.

- Ох, дети, дети… – проговорил он с мягкой улыбкой, но вдруг стал серьёзным и с горечью добавил. – Наделали же вы дел…

Трофимыч, кряхтя и вздыхая, забрался на свою лежанку, и вскоре оттуда донёсся его богатырский храп. Надежда сидела на кровати, закутавшись в одеяло и прислонившись к стене. На её лице играли отсветы огня из открытой печки – Никита подбрасывал туда дрова.

- Надя… – тихо сказал Никита, не решаясь обернуться. – Ты не знаешь самого главного…

Надежда сбросила с плеч одеяло, встала и медленно пошла к Никите.

- Родители?.. – прошептала она, остановившись у него за спиной.

- Да…  – Никита, наконец, нашёл в себе силы посмотреть Надежде в глаза. – Их больше нет… Сначала мама… Отец хотел наложить на себя руки – его спасли… Но после «Нахимова» к нему опять пришли… Он понял, что ты жива, но тебя почему-то ищут… Сердце не выдержало… Его же из петли до этого вытянули... Он так и не оправился...

Несколько мгновений Надежда стояла молча, затем, пошатываясь, пошла в сторону двери и распахнула её настежь. За порогом не на шутку разгулялась непогода: тёмный лес шумел и стонал под порывами ветра, косыми струями хлестал холодный ноябрьский дождь вперемешку с первым снегом, по воздуху летела мокрая пожухлая листва.

Выйдя на крыльцо, Надежда запрокинула голову и подставила лицо под потоки ледяной воды, льющейся с неба. Она не замечала того, что моментально вымокла до нитки, не чувствовала пронизывающего до костей холода. В висках стучало: «Родителей больше нет... Ни мамы, ни папы нет...», а внутри всё кричало: «Это неправда! Этого не может быть!».

- Это неправда! – страшно закричала Надежда. – Этого не может быть! Так не должно быть!

Она бросилась в лес, не разбирая дороги, – тело рвали колючие прутья дикого шиповника, на непролазных кустах оставались клочья её волос, по лицу, словно розги, хлестали голые ветки деревьев, царапали в кровь лапы вековых елей...

Надежда с нечеловеческим, животным воем всё дальше удалялась от сторожки. Никита, сжав зубы, смотрел ей вслед – он понимал, что вмиг осиротевшей Надежде необходимо сейчас выплакать, выкричать своё горе, иначе оно раздавит её. 

На крыльцо выскочил ошалелый лесник в одних подштанниках с ружьём наперевес. Он бешеными глазами смотрел то на Никиту, то на силуэт Надежды, мелькающий среди деревьев. Хотел броситься следом, но Никита крепкой рукой остановил его и молча покачал головой.

Мокрые до нитки, Никита и Трофимыч стояли у сторожки и всматривались в темноту. Сквозь завывания ветра и шум дождя доносились рыдания. Сама Надежда сидела на мокрой земле под деревом, обхватив себя руками, и в голос оплакивала своих мать и отца, безвременно ушедших – она была в этом абсолютно уверена – только по её вине…

Страшнее всего было осознание того, что в прошлой жизни родители жили долго и счастливо: дождались и помогли вырастить внуков, спокойно встретили старость, радуясь новому дому и долгожданному саду, гордились успехами детей и внуков, и, несмотря на почтенный возраст, строили планы на годы вперёд. В новой же реальности они ушли несправедливо рано, и виновата в этом только она – Надежда. Получив невероятный, немыслимый шанс изменить свою жизнь, она изменила заодно и жизнь своих родителей. Просто убила их...

Если потерю детей – Марины и Антона – ещё можно было как-то понять: они просто не родились в её новой действительности, то гибель Веры Ивановны и Николая Васильевича целиком была на совести Надежды. И с этим ей предстояло как-то жить.

…На следующий день Никита и Надежда медленно шли по неожиданно обнажившемуся после ночной бури лесу. Мокрые листья толстым ковром устлали землю, и идти по ним было даже удобно – ноги не проваливались в размытую почву. Впрочем, молодые люди этого не замечали – слишком серьезным был разговор... 

- В это невозможно поверить... – ошарашено пробормотал Никита, выслушав Надежду. – То, что ты рассказала… Если бы я не знал тебя, не знал, что случилось за это время, то с чистой совестью отвёз бы тебя сейчас обратно к Нехлюдову – долечиваться…

Надежда отстранённо вертела в руках жёлтый лист.

- Ты можешь мне, Никита, верить, можешь не верить – это не имеет никакого значения, – сказала она. – Но лучше, конечно, поверить. Ты же слышал фрагмент записи допросов, где я говорила про Чернобыль. Было там и про «Нахимова»... С каждым годом событий, о которых я предупреждала, будет больше, и ты рано или поздно поймёшь, что я говорю правду. Лично я хочу только одного – чтобы не страдали люди. Ты не представляешь, как дико и странно проходить таможенный досмотр на границе с Украиной. Как тебе вообще фраза: граница с Украиной?.. Бред… Я – наполовину украинка, по отцу… Там тоже мои родные могилы… А сколько всего ещё было, Никита… Пассажирский поезд, который взорвался от скопившегося в низине газа – страшная трагедия… Как назло, год точно не помню… Там были дети… А эта бессмысленная война в Чечне… И терроризм – самое страшное зло... Были заложники в театре – в театре, представляешь?! – в Москве! И погибшие прямо 1 сентября школьники и учителя в Беслане… Дети!  Столько жертв… А я… Я – единственный человек в мире, который может этот кошмар как-то предотвратить, но кто меня послушает! И… Самое ужасное – я не помню точных дат! Я пыталась сделать хоть что-нибудь, – ты знаешь, и что из этого получилось… Что мне делать, Никита?! Как жить?! Как всё это остановить?!

Никита некоторое время молчал, потом остановил Надежду и, взяв её за плечи, развернул к себе.

- Извини, конечно, но ты точно ненормальная, Надь… За что только Нехлюдов деньги от Нестерова получал?.. Скажи, как можно остановить поезд, который несётся на всех парах? Ну, давай, попробуй… Только от тебя ведь и мокрого места не останется. Поезд промчится прямо по тебе, размазав по рельсам, и даже не заметит, что кто-то стоял у него на пути…   

Надежда заплакала, уткнувшись Никите в плечо. Тот погладил её по волосам.

- Вот ты сама и ответила на свой вопрос... Не надо брать на себя функцию господа Бога, Надя... Ты ничего не сможешь изменить в судьбе людей...

- Как выяснилось, могу... – прошептала Надежда. – Сначала я убила своих детей, а теперь и родителей…

Она снова зарыдала, и Никита крепко прижал её к себе, словно пытаясь от чего-то защитить.

Вечером, после ужина, Никита задумчиво пил из алюминиевой кружки душистый чай, настоянный на травах. Надежда, склонившись у печки над табуреткой, на которой стоял таз с тёплой водой, мыла посуду. Трофимыч отставил свою чашку, зевнул и потянулся до хруста в суставах. 

- Ну что, молодята, – сказал он. – Полез я, наверное, на боковую... Завтра с утра Никитку до опушки провожу, а потом в Калинин махну, дела там у меня. Смотрите, долго не засиживайтесь!

- С чего бы это? – усмехнулся Никита. - Нам на работу не идти...

- Ну, как хотите, – тут же согласился Трофимыч. – Дело-то молодое...

Старик полез на лежанку, некоторое время там ворочался и вздыхал, потом затих. Надежда вытерла и сложила посуду, вернулась к столу.

- Надя… – шёпотом сказал Никита, поглядывая на лежанку, где уже захрапел Трофимыч. – Я после нашего разговора долго думал… Ты не можешь сидеть в лесу вечно. Нам надо как-то легализоваться, жить нормальной жизнью… Время идёт…

Надежда равнодушно пожала плечами.

- У меня остались связи, – горячо шептал Никита. – Не все в нашей системе такие, как Нестеров… Я что-нибудь придумаю… Подожди ещё`немного…

- Мне больше спешить некуда, Никита, – тихо проговорила Надежда, опустив голову. – Да и к Николаю Трофимовичу я привыкла… В зиму его одного не оставлю... Так что ни о чём не беспокойся.  И… знаешь что… Покупай доллары…

Никита изумленно посмотрел на Надежду. Она молча,  глядя ему в глаза, кивнула головой.

***

Тёплым апрельским днём 1987 года по непривычно пустынному Ленинградскому шоссе в сторону Москвы ехал неприметный автомобиль «Жигули». За рулём сидел Никита, рядом, на пассажирском сидении, – Надежда в новом сером пальто и вязаной шапочке в тон. По её плечам рассыпались основательно отросшие светлые вьющиеся волосы. Никита то и дело поглядывал на девушку, которая была необычайно хороша в новом наряде.

- Ничего смотрится… – краснея, сказал он. – Вроде подошло….

- Да подошло, подошло, – улыбнулась Надежда, погладив воротник. – Как мне тебя теперь называть, всё время забываю….

Надежда достала из сумочки два паспорта, раскрыла их:

- Юрий Анатольевич Светлов и… Полина Дмитриевна Григорьева. Красиво…

- Да уже что было… – смутился Никита. – Выбирать не приходилось… Зато всё законно, ни одна сволочь не подкопается…

Надежда убрала паспорта обратно в сумку и отвернулась к окну, чтобы скрыть набежавшие слезы.

- Трофимыча жалко… – сказала она, шмыгая носом. – У меня ведь теперь никого нет, кроме него...

- Да… – вздохнул Никита. – У него тоже. Прикипели вы друг к другу… За год-то… Зиму, вон, вообще, как отшельники, прожили… Ничего, Надь. Устроимся – и к себе его заберем…

- Не поедет он… – всхлипнула Надежда. – Сказал, ждать будет… С внуками…

Никита, поглядывая на дорогу, достал из кармана носовой платок и вытер ей слезы. Надежда благодарно улыбнулась.

С этого дня для них началась новая жизнь.

В стране набирала обороты перестройка, была объявлена гласность, обострилась внутрипартийная борьба – и хватка Олега Петровича Нестерова слегка ослабла. Он ещё не терял надежды найти Надежду Никольскую, но в госбезопасности тоже происходили разнообразные процессы, и полковник Нестеров переключился на другие проблемы: решалась судьба закрытой психиатрической клиники, откуда уже выписали почти всех пациентов, а профессора Нехлюдова нашли повешенным у себя в кабинете…       
***

Поезд «Москва-Владивосток» стоял в Красноярске 27 минут, поэтому Никита и Надежда не спешили. На двоих у них было всего три сумки – выгрузившись на перрон, молодые люди отмахнулись от назойливых носильщиков и вместе с потоком людей направились к выходу.

Надежда с интересом оглядывалась по сторонам – в Красноярске ей никогда не доводилось быть раньше. Город они выбрали «методом тыка» – по карте: лишь бы подальше от Москвы, чтобы было проще затеряться. Хотя документы у них были в полном порядке, Никита хорошо знал возможности своего бывшего ведомства, поэтому расслабляться не собирался.   

Надежда в своём пальтишке «на рыбьем меху» ёжилась от холода – в Красноярске в апреле было ещё довольно холодно. Они стояли на привокзальной площади, обдуваемой всеми ветрами, и пытались поймать такси. Но в те времена сделать это было совсем не просто...   

- Куда теперь? – стуча зубами, спросила Надежда.

- Для начала в гостиницу, – ответил Никита. – А дальше будет видно…

- Не припомню, чтобы при социализме было так просто устроиться в гостиницу… – пробормотала Надежда. – Примерно так же, как и поймать такси...

- Твоя фраза звучит странно… – назидательно поднял палец Никита. – Следите за речью, Полина Дмитриевна.

- Благодарю вас, Юрий Анатольевич, – в тон ответила Надежда.

Никита, бросив сумки, неловко обнял Надежду и склонился с явным намерением её поцеловать, но девушка аккуратно освободилась из его объятий. Никита вздохнул, с расстроенным видом молча взял сумки и направился к автобусной остановке. Надежда виновато посеменила за ним. Она понимала, что чувствует к ней Никита, но не могла ответить ему взаимностью, – её сердце целиком и полностью принадлежало Максиму, который становился всё более недосягаемым... 

Надежда точно знала, что Максим уже женат, у него растёт сын, скоро родится второй, и считала, что просто не имеет права вторгаться в молодую семью. Да и где его искать, Максима? Он служит где-то на Дальнем Востоке…

Конечно же, Надежда не оставляла надежды когда-нибудь встретить любимого. Искушение увидеть его хотя бы одним глазком было велико – Новосибирск ведь совсем рядом с Красноярском, 14 часов на поезде, а жена Максима родом оттуда, значит, теоретически Орлов тоже должен там хоть иногда появляться...

Надежда огромным усилием воли отогнала наваждение. Одно дело, когда Максим никогда бы не узнал, что у него была другая семья и дети, – они просто не появились бы на свет, встреть он Надежду раньше, чем жену. А другое дело, что один сын уже родился, на подходе был второй. Родитель из Максима, женившегося «по залёту», получился так себе, но лишать мальчишек отца было бы слишком жестоко...      

В стандартном двухместном гостиничном номере имелись две кровати, небольшой шкаф, два кресла по сторонам журнального столика и чёрно-белый телевизор на тумбочке в углу.

Надежда сидела в кресле. Никита открыл бутылку шампанского и разлил тёплый, сильно пенящийся напиток по двум гранёным стаканам

- Предлагаю выпить за продажных администраторов гостиниц! – торжественно провозгласи он, протягивая один стакан Надежде. – Во-первых, для нас нашелся номер, а во-вторых, нас поселили вместе...

- Даже несмотря на разные фамилии...

Надежда улыбнулась, вспомнив администратора Зинаиду – вульгарного вида бабенцию лет сорока: с вытравленными пергидролем «химическими» кудряшками, совершенно папуасским макияжем, за которым с трудом можно было разглядеть родные черты лица, в алом трикотажном коротком платьице, обтягивающем нечто расплывшееся, что когда-то именовалось фигурой. Про таких Лена Савельева – сама девушка не худенькая, крепко сбитая, обычно говорила: «Третья складка снизу – это грудь...».

Увидеть лучшую подругу пока не представлялось никакой возможности – слишком опасно, и Надежда печально вздохнула. Но она была хотя бы за Лену спокойна, ведь та замужем за своим любимым Женькой, и у неё, в отличие от самой Надежды, всё хорошо... Они обязательно увидятся –  только чуть позже, когда полковник Нестеров оставит попытки её разыскать и изменится ситуация в стране. А она обязательно изменится - уж это Надежда знала точно. Надо просто подождать... 

Надежда отсалютовала Никите стаканом и пригубила напиток – сладкое «Советское» шампанское не шло ни в какое сравнение с её любимым «брютом», к которому она привыкла в прошлой жизни, но выбора не было. 

- А теперь предлагаю выпить за начало новой жизни в новом качестве! – Никита снова взялся за бутылку. – И с новыми паспортами!

- Не спеши ты так! – улыбнулась Надежда. – А то шампанское быстро закончится!

- За те деньги, что я заплатил Зине, его нам будут до утра сюда таскать… Так что пьём!

- Пьём! – Надежда подняла свой стакан.

Её охватило лихорадочное состояние – что-то происходило, и хотя всё пошло совсем не так, как она себе представляла, надвигалось нечто значимое и грандиозное – Надежда это чувствовала буквально кожей. Это касалось не только стремительно меняющейся жизни в стране, но и их с Никитой судьбы тоже...      

Спустя пару часов Надежда вышла из душа в новом байковом халате с тюрбаном из полотенца на голове и увидела, что не совсем трезвый Никита пытается сдвинуть кровати.

- Никита, что ты делаешь? – воскликнула она изумлённо.

- Так будет удобнее… – пробормотал Никита, с пьяной настойчивостью двигая кровать. 

- Кому удобнее?! – возмутилась Надежда. – Что ты выдумал!

- Надя… – Никита оставил свои попытки и с полными мольбы глазами повернулся к девушке. – Надюша… Я не понимаю… Есть двое нас… Много переживших и совсем не чужих друг другу людей… Для тебя ведь давно не секрет, как я к тебе отношусь… А я и не собираюсь скрывать… Я тебя люблю. Люблю с той самой минуты, как увидел в кабинете главного редактора газеты «Время»… Хочешь, скажу, в чем ты была одета? Ты была…

- Не надо, Никита… – устало сказала Надежда, снимая с волос мокрое полотенце. – Я очень благодарна тебе за всё… Но…

- Нет! – Никита сложил ладони, словно в молитве. – Пожалуйста! Я тебя люблю, понимаешь? Не могу с тобой рядом даже в пяти метрах находиться – меня будто током сшибает! Меня скоро закоротит, понимаешь? Я перегорю, как старая лампочка… Нет, я взорвусь! Я взорвусь, как…

Надежда посмотрела на Никиту с жалостью и сочувствием, и тот правильно понял её взгляд.

- Я не понимаю – что во мне не так?! – закричал он. – Почему ты такая холодная со мной?! Ты ведь так и не встретилась тогда с тем человеком! Ты – одна, как и я! Так почему мы не можем быть вместе? Почему?!


- Тебе не нужно было этого сейчас говорить... – сказала Надежда отстранённо. – Да, я не встретилась тогда с тем человеком… Но ты прекрасно знаешь, почему… И кого мне «благодарить» за это… 

Надежда принялась двигать свою кровать обратно – Никита ей помог. Оба напряженно молчали. Выключив свет, Надежда прямо в халате легла в постель. Никита разделся в темноте, аккуратно повесив свою одежду на кресло. Лёг и долго потом ворочался, тяжело вздыхая. Уснули оба под утро.

Через несколько дней Никите удалось снять вполне приличную двухкомнатную квартиру на окраине города, куда они и перебрались из гостиницы. Весна в тот год буквально обрушилась на Красноярск, и Никита с Надеждой целыми днями бродили по городу, пытаясь лучше его узнать. Оба понимали, что жить им здесь придется долго, но пока не представляли, чем будут заниматься. Они просто наслаждались погожими деньками, любовались самобытной архитектурой старых купеческих домов, ходили смотреть ледоход на Енисей, изучали в библиотеке историю города и края.

Так прошёл месяц. Никита, казалось, смирился с тем, что Надежда не позволяет ему переступить грань в их отношениях, но с каждым днём напряжение нарастало – казалось, в их присутствии искрил даже воздух. Иногда Надежда ловила на себе взгляды Никиты – любящие, обжигающие, наполненные страстью, и ей становилось не по себе. Она видела себя его глазами – юная, красивая, притягательная и... недосягаемая. Взрывная смесь для мужчины в самом что ни на есть репродуктивном возрасте...

Впрочем, Надежда тоже была живым человеком: откладывающаяся на неопределённый срок встреча с Максимом томила её; тело всё сильнее жаждало любви – каждой своей клеткой. Кругом бурлила весна, а рядом постоянно находился молодой, сильный, влюблённый мужчина, источающий мощные флюиды желания, и Надежда понимала, что дальше так продолжаться не может: им нужно или разъезжаться и расставаться навсегда, или переходить на новый уровень отношений...         

Никита готовился 15 мая отметить свой тридцать первый день рождения, и Надежде захотелось как-то порадовать человека, с которым её отныне столько связывало. Она купила на рынке хорошего мяса, овощей, а вот со спиртным в 1987 году – последнем в антиалкогольной кампании –   было совсем худо. Вино-водочные отделы работали с двух до семи, и найти там что-то стоящее не представлялось возможным. Но они продолжали дружить с администратором гостиницы Зинаидой, поэтому с шампанским проблем не было. В тот раз удалось даже разжиться «полусухим» – по мнению Зинаиды, «совершейнейшая гадость», но Надежда была рада и этому.

В своей прошлой жизни сама, как и многие девушки, тоже предпочитала сладкое шампанское – до тех пор, пока они с Максимом не попали на экскурсию в Абрау-Дюрсо. Там, в подвалах, где годами и даже десятилетиями хранились бутылки с вызревающим игристым вином, им устроили дегустацию – разлили по бокалам напитки урожая разных лет  и объяснили: лето было засушливое, поэтому этот «брют» имеет сладковатый привкус; а в тот год шли дожди – отсюда и кислинка... Именно тогда Надежда оценила его тонкий вкус, и с тех пор другие виды шампанского для них с Максимом просто не существовали...

К праздничному ужину в честь дня рождения Никиты Надежда запекла в духовке мясо «по-польски» (оно же «по-капитански»), наделала разных салатов – готовить она любила и умела. Шампанское заблаговременно затолкала в морозилку, хотя сделать это было непросто – для этого крошечную камеру пришлось полностью освободить от припасов.

Никита был в приподнятом настроении – он с удовольствием помог накрыть стол, мыл фрукты и расставлял свечи. Иногда они с Надеждой соприкасались то руками, то плечами – и тогда Никита вздрагивал, как от удара электрическим током. Надежду тоже слегка потряхивало – ей передалось состояние Никиты, и они оба весь вечер пребывали в сильном волнении, предчувствуя и понимая, что именно сегодня всё произойдёт.

За ужином Надежда пила за двоих: ей хотелось скорее забыться и не думать о том, что неизбежно – она это знала точно – сегодня должно случиться. И когда Никита, решительно забрав у неё из руки примерно пятый по счету бокал с шампанским, вдруг властно поцеловал её губы, она уже не сопротивлялась. Последней её здравой мыслью было: «Максим, прости...».

Что было дальше, Надежда почти не помнила. Никита на руках отнёс её в комнату на диван, дрожащими руками расстегнул блузку и, сорвав бюстгальтер, жадно приник губами к сразу отвердевшим соскам. Надежда застонала, потом закричала – всё женское, сокровенное, стыдное, что в течение последних четырёх она прятала в глубине сознания, выплеснулось с этим криком, прорвалось наружу, как лава из жерла вулкана.

Сколько это продолжалось – она не знала. Изглодавший, измученный её недоступностью Никита, который физически стал первым мужчиной в её новой жизни, никак не мог остановиться, и каждый раз она взмывала с ним к небесам, чтобы потом одновременно сорваться вниз… И уже у обоих не было сил кричать – с искусанных в кровь губ срывались только хриплые стоны, а закончилось всё почти под утро тихим счастливым вздохом совершенно обессилевшего Никиты, который заснул, сжав Надежду в своих объятиях, словно боялся, что она снова вдруг исчезнет... 

Надежда, приподнявшись на локте, без особой нежности – скорее, удивленно,  рассматривала крепко спящего рядом Никиту - как когда-то Максима. Мужественное лицо, брови вразлёт, тени от длинных ресниц на колючих от пробившейся щетины щеках – он, безусловно, был красив, но даже после того, что между ними случилось этой ночью, душа её молчала. Надежда не испытывала сейчас ничего, кроме раскаяния и досады из-за того, что не справилась со своей «евиной» сущностью, поддалась Никите, не смогла устоять перед его мужским обаянием, не дождалась встречи с Максимом...

- Прости меня, любимый мой... – прошептала Надежда, и слова эти адресовались отнюдь не тому, кто стал её первым мужчиной и спал сейчас, озарённый блаженной улыбкой...

Горячая слезинка покатилась по щеке и упала на лоб Никите – тот открыл глаза и улыбнулся, увидев склонившуюся над ним девушку.               

- Надюшка моя… – прошептал он, притягивая её к себе. – Я самый счастливый человек на свете… Просто не верится, что такое может быть… Какое сегодня число? Я хочу запомнить эту дату!

Надежда попыталась отстраниться, но Никита лишь крепче прижал её к себе. 

- 16 мая 1987 года… – без всяких эмоций сказала Надежда, не оставляя попыток освободиться. – Суббота... Отпусти...

- 16 мая… – мечтательно проговорил Никита, не замечая её реакции. – Это будет отныне наш день!

Никита с нежностью смотрел на Надежду, гладил по мягким светлым волосам, перебирал пряди. Она понимала его чувства, но не могла их разделить. Больше всего на свете ей сейчас хотелось оказаться где-нибудь в другом месте – там, где нет Никиты с его совершенно не нужной, такой неуместной любовью... 

- Я пойду, поставлю чайник? – она попыталась  найти убедительный предлог, чтобы не оставаться в постели, но Никита покачал головой.

- Только теперь я по-настоящему поверил, что ты говоришь правду… – сказал он серьёзно. – Тебе точно не 22 года… При том что я у тебя первый… Голова кругом… Со мной такое впервые в жизни…  Я до сих пор не могу поверить своим ощущениям… Прости за дурацкое сравнение, но в этом девственном, юном, нежном, прекрасном, просто совершенном теле живёт зрелая, опытная, фантастическая женщина… Я не понимаю, как такое может быть… Но я понимаю, как мне повезло… 

- Ты прав, так и есть… – Надежда увернулась от поцелуя Никиты, встала, накинула халат и ушла в ванную, включив на ходу небольшой черно-белый телевизор.

Никита устроился в постели поудобнее и с интересом стал слушать новости. Диктор рассказывал о вступившем в силу 1 мая 1987 года Законе об индивидуальной трудовой деятельности. Он встал, сделал звук громче и снова улёгся. В следующем сюжете вспомнили январский Пленум ЦК КПСС, где было принято решение о необходимости альтернативных выборов в Советы, а также говорилось о поддержке развития кооперативов в сфере общественного питания и бытового обслуживания и готовящемся соответствующем законе.

Никита внимательно и сосредоточено слушал. Надежда вышла из душа с мокрыми волосами.

- Знаешь, о чём я подумал? – Никита оглянулся на девушку. – У нас времени много, деньги пока есть, спешить некуда. Давай-ка ты мне подробненько расскажешь, как оно всё будет у нас в стране в ближайшие годы. К чему готовиться. А потом вместе подумаем, что нам с этим делать…

Надежда подошла к зеркалу и стала причесываться. 

- Не знаю… – пожала она плечами. – Хочешь – давай попробуем…

***

Через год жарким летним днём к Центральному рынку подъехала новенькая чёрная «девятка» – такие только недавно стали выпускаться в СССР. За рулем сидел Никита, рядом – Надежда. Вышли из машины – по внешнему виду молодых людей было понятно, что дела у них идут хорошо: оба одеты модно, но явно не в «самопальные» вещи. 

- Загляни на вещевой к реализаторам, а я – на продуктовый, – бросил Никита Надежде на ходу. – Посмотри, как там и чего, и скажи, чтобы выручку готовили. Встретимся в нашем кафе…

Надежда и Никита прошли мимо торгующих зеленью и вязаными носками женщин – те проводили молодых людей заинтересованными взглядами.

- Кооператоры пошли… – недовольно проворчала одна из торговок. – Весь город своим товаром наводнили… А еще кафе, говорят, открыли рядом с рынком…

- Такие молодые – и такие ушлые, – подхватила вторая. – Куда только милиция смотрит!

- Куда-куда… – подхватилась третья. – Сматываемся! Вон она, наша милиция…

Женщины резво рассовали свой нехитрый товар по сумкам и ретировались. Там, где они только что стояли, с чувством выполненного долга теперь вальяжно прохаживался толстый милиционер в пропотевшей форменной рубашке: гонять старушек с петрушкой было его любимым занятием.

В вещевых рядах Надежда подошла к прилавку с джинсами. Реализатор Оксана, полноватая девушка лет 30, увлечённо читала журнал «Здоровье», но, заметив хозяйку, вскочила с табуретки, смахнула с джинсов невидимые пылинки и лучезарно улыбнулась.

- Здравствуйте, Полина Дмитриевна! – радостно приветствовала она Надежду. – Вот, торгуем…

- Здравствуйте, Оксана, – усмехнулась та. – Много продали? Юрий Анатольевич просил отчёт подготовить. Скоро новую партию подвезут… 

- Вот эти хорошо брали, «Ли вайсы», – Оксана продемонстрировала джинсы. – «Монтановские» тоже влёт идут. Да, в общем, нормальная торговля – как всегда… Отчёт к вечеру подготовлю.

- А сейчас почему покупателей нет? – поинтересовалась Надежда.

- Да кто ж их знает? – развела руками Оксана. – Они по каким-то своим законам живут…

- На будущее, Оксана… – Надежда почти интимно наклонилась к девушке. – Давайте вы будете читать журналы всё-таки в другое время и в другом месте… Тогда, может быть, и покупатели заживут по вашим законам…

- Извините… – потупилась Оксана.

- Да мне-то всё равно, – пожала плечами Надежда. – Просто вы получаете процент с реализации – и в ваших же интересах продать товара больше… Сообщите всем нашим, пожалуйста, чтобы к вечеру подготовили отчёты и выручку. Удачной торговли.

- Спасибо… – буркнула Оксана.

Когда Надежда удалилась на достаточное расстояние, Оксана показала ей вслед язык. В это время через перегородку с соседнего торгового места заглянула разбитная торговка средних лет с сигаретой в зубах.

- Чего хозяйка хотела? – спросила она.

- Чего-чего… – недовольно бросила Оксана. – Как всегда – выручку, отчёт… Раскомандовалась тут…

- А ты свой кооператив открой, штанов таких же нашей – и будешь тогда сама командовать! – засмеялась торговка. – А Полинка с Юркой будут у тебя на побегушках!

Оксана с досадой отмахнулась от женщины и тут же широко улыбнулась мужчине, который подошёл к прилавку.

- Посмотрите, какие джинсы! – пропела она сладким голосом. – Выбирайте – настоящая фирма! Не стесняйтесь, меряйте – я вас занавесочкой прикрою! У меня и зеркало большое есть!

- На фига мне твоя занавесочка! – рявкнул мужчина, стягивая брюки.  – Вон те давай, варёные. Сколько?

- Двести! Но за сто восемьдесят отдам!

- Чего? – замер мужчина в семейных трусах в горошек со штанами в руках. – За сколько?   

- За сто пятьдесят! – быстро отреагировала Оксана, и мужчина расслабился.

- То-то же... А то выдумала – двести! Совсем кооператоры стыд потеряли...

- Да ты на себя посмотри! – не выдержала торговка с соседнего ряда. – Сам стоит без штанов – и еще про какой-то стыд рассуждает!

- А мне стесняться нечего! – самодовольно хмыкнул мужик. – Хочешь, покажу?..

- Тьфу на тебя! – плюнула торговка и отвернулась. – Жене покажи!

- А чего она там не видела? – хохотнул мужчина, застёгивая джинсы-варёнки, и повернулся к Оксане. – Ну как? Сели?

- Ох, и сели! – всплеснула руками Оксана! – Как на вас сшиты!

- Тогда беру... Хотя и дорого, конечно... Ну, да ладно уж...

Неподалеку от главного входа на рынок расположилось заведение с вывеской «Кооперативное кафе «Солнышко». Рядом стояла Надежда, в нетерпении поглядывая на часы. Из-за угла появился Никита и быстрым шагом направился к ней. Подошёл, крепко обнял, слегка приподняв, и смачно расцеловал.

- Мы как будто не час назад расстались, а как минимум год назад – улыбнулась Надежда.

- А я уже соскучился!

Никита открыл перед Надеждой дверь кафе, пропуская её внутрь, сам вошёл следом. На входе, расплывшись в улыбке, Никиту и Надежду встретила бывший администратор гостиницы, когда-то снабжавшая их шампанским, а ныне директор кафе «Солнышко» Зинаида – всё так же ярко накрашенная и вульгарно одетая. На этот раз на ней была прозрачная и сильно декольтированная по причине жары кофточка, неприлично короткая юбка, открывающая рыхлые ляжки, а на ногах – старые разношенные шлёпки. Заметив удивлённый взгляд Надежды, Зинаида поспешила оправдаться:

- Целый день на ногах, Полина Дмитриевна! Они на каблуках знаете, как отекают?! Но это я только днём так! К вечеру обязательно переобуваюсь...    

- Да ладно, Зин, – отмахнулась Надежда. – Дело твоё. По мне так хоть босиком ходи – лишь бы это работе не мешало...

Почти все столики в кафе оказались заняты, чему директор была очень рада.

- Юрий Анатольевич, Полина Дмитриевна… – Зинаида сделала приглашающий жест. – Для вас накрыли в кабинете… У нас, как видите, сегодня почти аншлаг! Впрочем, как и всегда в последнее время. С пятницы – банкеты, все три дня. Рынок гуляет…

Никита обнял Надежду за плечи и повёл её в отдельный кабинет. Зинаида, теряя шлёпки, постаралась хозяев опередить, чтобы распахнуть перед ними дверь, и ей это удалось.

- Хорошо-хорошо, Зин… – поднял руки Никита, будто сдаваясь. – Ты молодец – чего не скажешь про наших реализаторов… А можно к нам никого не пускать в течение часа? Даже если сам Горбачёв зайдет… Есть очень хочется...

Зинаида понимающе улыбнулась, проводила Никиту и Надежду к их столику, поправила и так идеально лежащие сильно накрахмаленные салфетки.

- Как обычно? – спросила она.

- И даже более того, Зин! – подмигнул Никита. – Тащи сама знаешь, что!

- Шампанское? – обрадовалась Зинаида. – Айн момент! Сейчас всё будет!

Никита и Надежда сидели в кабинете одни. Перед ними в жестяной ёмкости со льдом стояла бутылка «сухого» шампанского, оно же было разлито по бокалам; в тарелках – нетронутые закуски: маленькие бутерброды с красной икрой, мясная нарезка, фаршированные печенью трески яйца.

Надежда задумчиво поглаживала пальцем ножку бокала.

- Знаешь... – тихо сказала она. – Однажды в прошлой жизни… Году эдак в 92-ом… В общем, поскольку сейчас у нас 88-ой год, то ещё не скоро… Каким-то чудом я попала в Японию. Оттуда как раз стали возить машины с правым рулем – но только по одной на человека. И директор одной «левой» фирмочки, где я как раз работала референтом, быстро организовал сотрудникам командировку – чтобы мы ему каждый по машине привезли на перепродажу…

- Это ж что за фирмочка такая была? – с интересом спросил Никита.

- О, это отдельная песня! – засмеялась Надежда. – Называлось это чудо ОМХЦ – «Объединение хозрасчетных молодежных центров». Кстати, надо взять на заметку – очень перспективная для своего времени юридическая форма с большими возможностями...

Надежда сделала глоток шампанского, зажмурившись от удовольствия.

- Не «брют», конечно, но хоть не «сладкое»... Приучили Зину, слава богу... Только надо бы где-то настоящих ведёрок для льда достать, а то позоруха - банки от консервов используем... Так вот, Япония. Там тогда тротуары с шампунем каждое утро мыли… Над всей Осакой запах – как в парикмахерской… Мы на корабле жили – каждый раз хотелось разуться, перед тем как сойти на берег… А потом мы с большими приключениями вернулись домой, в свой родной город, и на следующий день поехали в театр. На обычном городском автобусе… Никогда не забуду запах грязной одежды, пота… Мыло, порошки – всё по талонам тогда было… В магазинах пусто… А в театре, в буфете, нам подали шампанское в не очень чистых гранёных стаканах… Ладно, в гостинице, как в прошлом году мы с тобой пили, но это же театр! И вот, помню, сижу я над этим страшным стаканом, и слёзы капают прямо в шампанское… Сижу и думаю: «Никогда… Никогда мы не будем жить так, как в Японии…».

Никита залпом опрокинул свой бокал и налил снова – он слушал Надежду с огромным интересом. Ему это напоминало путешествие в машине времени – но, в отличие от фантастических романов, всё было реально, и перед ним сейчас сидело живое подтверждение этому – красивая молодая девушка со «взрослым» взглядом.
 
Заглянувшую в кабинет с озабоченным видом Зинаиду он жестом попросил не мешать.

- …Но прошло совсем немного времени – и всё у нас появилось, – продолжала Надежда. – Не у меня лично, конечно, а у других, более удачливых ребят. Сейчас мне кажется, что они – тоже «гости из будущего»… Иначе как могли так точно просчитать» ситуацию, сориентироваться, так быстро подняться?

- Теперь эти удачливые ребята – мы, Надюша… – заметил Никита. – И, поверь, солнышко, – между прочим, наше первое кафе названо в честь тебя! – мы добьемся куда большего!

В дверь снова заглянула взволнованная Зинаида.

- Я же просил не беспокоить, Зин! – раздраженно бросил ей Никита.

Зинаида исчезла, но тут дверь пинком распахнулась, и на пороге появились трое типичных молодых гопников, косящих под «люберецких», – в широких клетчатых штанах, растянутых майках и кепках на бритых головах.

- Погуляй пока, тётя! – сказал первый, выталкивая Зинаиду за дверь.   

Все трое подошли к столу, расселись вокруг и мрачно уставились на Никиту с Надеждой. Та спокойно откинулась на стуле, сложив руки на груди. Никита напряженно молчал, разглядывая непрошеных гостей.

- Ну шо, товарищи кооператоры… – развязно начал самый наглый из троицы, рыжий и веснушчатый, как герой известного мультфильма, который «убил дедушку лопатой». – Как бизнес идет?

- А можно обойтись без светской беседы? – резко оборвал его Никита. – Кто такие? От кого?

- А ни от кого… – хмыкнул второй, долговязый и худосочный. – Сами по себе. Смотрим – кафе новое открылось… «Солнышком» зовётся… Народу нравится. Обидно будет, если сгорит…

Надежда с ироничной улыбкой рассматривала этот «детский сад»: Рыжий изо всех сил старался казаться главарём, Длинный не знал, куда девать руки, а третий, похожий на кудрявого Херувима (не хватало только лука со стрелами), которого Надежда обозначила как Почник, отчаянно трусил.   

- Ты чего лыбишься, коза… – занервничал Пончик. – Думаешь, если кооператора захомутала, то тебе ничего не будет? А вот пусть попробует не заплатить – тогда увидишь…

- Ну-ну… – покачала головой Надежда. 

- Чё ты сказала?! – с угрозой привстал Длинный. – А ну повтори!

Никита посмотрел Длинному куда-то за плечо – туда, где на пороге кабинета материализовались трое мощных взрослых охранников. Из-за них, неуклюже подпрыгивая, периодически выглядывала Зинаида – ей было страшно любопытно, что же происходит внутри кабинета.

Начальник службы безопасности Иван, сурового вида мужчина лет 35, вежливо оттеснил Зинаиду и закрыл дверь перед её носом.

- Мадам… – сказал он учтиво. 

Гопники растеряно смотрели на серьезных мужиков.

- Сами уйдете, или вас вынести? – лениво поинтересовался второй охранник.

- Я не понял… – дрожащим голосом проблеял Рыжий. – Это шо за гориллы?

- Сейчас поймешь… – ласково ответил ему третий охранник. – Макака мелкая, и пакостная притом…

Иван обратился к Никите:

- Можно, Юрий Анатольевич, мы ребятам на улице всё объясним?

- Даже нужно, Ваня… – кивнул головой Никита. – Только как следует объясните… Чтобы в следующий раз неповадно было.
 
Каждый из охранников сгрёб в охапку по упирающемуся парню и почти вынесли их из кабинета, аккуратно прикрыв за собой дверь. Та тут же распахнулась и появилась голова директора кафе.

- Горячее нести, Юрий Анатольевич? – спросила Зинаида, как ни в чём ни бывало.

- Несите-несите, – засмеялся Никита. – Всё несите. И охрану там накормите… После воспитательной беседы…

Зинаида скрылась за дверью.

- Это какая же по счёту делегация? – спросила Надежда, пробуя канапе с икрой.

- Да уже третья с начала месяца, – отмахнулся Никита, последовав её примеру. – Придурки, под «люберецких» косят. Где Люберцы, и где Красноярск…

- Скоро это будет называться «рэкет», поэтому нам нужна «крыша», – задумчиво сказала Надежда. – В покое нас всё равно не оставят… Слишком много желающих присосаться…

- Крыша… – Никита потянулся за вторым канапэ. – Придумают же! Мы же платим охране, Нормальные ребята… Внушительные…

- На всех внушительных найдутся еще более внушительные… – назидательно подняла палец Надежда.

- Да что они нам сделают! – беспечно отозвался Никита. – Пацанва!

- Они сбиваются в стаи и становятся реальной угрозой… – серьёзно сказала Надежда. – Это уже сила. Не надо повторять чужих ошибок, Никита. Знаешь, сколько таких самоуверенных, не желающих делиться и играть по чужим правилам, полегло в моей прошлой жизни в 90-е? Это уже очень скоро, Никита... Мы не сможем работать без «крыши». Название дурацкое – согласна, но по сути правильное…

Никита помолчал, сделал большой глоток шампанского, зажевал его веточкой петрушки.

- Мы сами станем «крышей», Надя… – сказал он тихо. – И для себя, и для других…

Через пару месяцев на рынке в конце рабочего дня Оксана и её соседка по торговому месту раскладывали по коробкам товар. Вдруг рядом будто из-под земли появились трое уже знакмых гопников. Одеты они были в те же широкие клетчатые штаны и кепки, но на это раз на майки по причине холодов нацепили "кожаные" куртки из плохого дермантина. Рыжий перепрыгнул через прилавок к Оксане, Длинный и Пончик закрыли собой происходящее от любопытных глаз.

- Короче, гёрла, базар такой, – процедил Рыжий, поигрывая ножичком. – Сейчас подберешь нам штаны нормальные, только быстро – чтобы мы от тебя красивые ушли… А с завтрашнего дня будешь отстёгивать по 50 рублей с каждой пары, понятно? Ты их почём толкаешь?

- По 150… – пролепетала Оксана, косясь на нож и пятясь.

- Вот и хорошо, всё по-честному… – встрял Длинный. – 50 – нам, 100 – тебе. И скажи спасибо, что не наоборот. А теперь покажи-ка мне вон ту «Мальбору»… 
   
В это время соседка-торговка за перегородкой быстро растолкала остатки товара, схватила мешки и побежала по направлению к выходу. Длинный и Пончик проводили женщину глумливыми взглядами и заулюлюкали, опьянённые чувством безнаказанности и вседозволенности. 

Оксана лихорадочно перебирала джинсы, Рыжий с интересом наблюдал за её манипуляциями.

- Не, мне эти не нравятся… – сказал он. – Цвет не мой. Давай другие ищи… Варёные…

Пончик перевалился через прилавок и с азартом принялся рыться в куче джинсов. Юные грабители были так увлечены процессом, что не заметили, как сзади к ним подошли те же трое охранников, что не так давно отметелили их в кафе «Солнышко».

Охранники некоторое время с интересом наблюдали возню за прилавком.   

- Добрый вечер, господа, – наконец, вежливо обратился к парням Иван. –   Помощь не нужна?

Длинный и Рыжий резко обернулись, узнали охранников и попытались бежать, но крепкие мужики схватили их за шкирки. Рыжий спрятался под прилавком и оттуда знаками показывал Оксане, чтобы она молчала. Оксана переводила взгляд с Рыжего на Ивана и нервно хихикала.

Иван заглянул за прилавок.

- Какая неожиданная встреча! – воскликнул он с иронией. – Видимо, урок пошёл не впрок! Придётся повторить… 

- Дяденьки, не надо… – жалобно заныл Пончик. – Мы больше не будем…

Рыжий вылез из-под прилавка, расправил плечи и попытался «держать марку»:

- Не, я не понял – вы шо, весь город контролируете, в натуре?! 

- Что ж ты такой непонятливый, паря? – ласково спросил Иван, вытаскивая Рыжего из-за прилавка. – Придется, наверное, получше объяснить. Иди-ка сюда…

Иван крепко прижал к себе вырывающегося и лягающего Рыжего и принялся задумчиво рассуждать:

- Что нам с ними делать, а? Папа с мамой не воспитали, школа и комсомол тоже… А теперь, наверное, уже и поздно. Убить их, что ли?

- А что – хорошая идея, – подхватил охранник, который держал Длинного. – Пользы от них – никакой, только воздух портят, нормальным людям работать мешают…

- Дяденьки, вы чего?! – заныл Пончик. – Мы же ничего не сделали! Мы пошутили! 

- Ну, и мы немного пошутим, – сказал охранник, который его держал. – Пошли, ребята. Мы, конечно, не Макаренки, но попробовать можно… Может, и будет с вас ещё толк…

Охранники повели упирающихся хулиганов к выходу, и Оксана отмерла: с испугом озираясь по сторонам, кинулась упаковывать товар. На этот раз пронесло, но кто знает, сколько их ещё бродит по рынку – желающих обобрать бедных реализаторов и нажиться за чужой счёт...

Спустя пару недель в подвале дома, оборудованном под «качалку» с самодельными тренажерами, трое охранников сосредоточенно тренировали хилых гопников. Рыжий под присмотром Ивана с трудом выжимал дрожащей рукой гирю, Длинный, весь красный и потный от натуги, лежа на узкой скамейке, поднимал штангу – за ним наблюдал второй охранник. Пончик, контролируемый третьим охранником, с перекошенным от непосильной для него нагрузки лицом, работал с гантелями.

В зал вошёл Никита, и все сразу прекратили тренировку – собрались вокруг, почтительно поздоровавшись за руку. 

- Значит так, ребята, – сказал Никита – На нас опять наехали. На этот раз не шушера, а люди посерьёзнее. Надо бы объяснить товарищам, что к чему…

- Объясним… – нестройным хором ответили «качки». – Не вопрос…

- Где и когда встречаемся, Юрий Анатольевич? – деловито спросил Иван, вытирая полотенцем мокрый лоб. 

- Завтра днём на объездной, – сказал Никита. – Место уточню. Только так: без оружия, но и не с пустыми руками, понятно?

- Что ж тут непонятного-то? – сказал второй охранник, поигрывая деревянными нунчаками. – Не первый день замужем…

- Вот и хорошо… – Никита собрался было уходить, но потом вернулся. – Да, и еще. Саша-Рында жаловался, что к нему «бульдоговские» приходили. Надо бы встретиться с этим псом, а то вообще страх потеряли…

«Качки», охранники и бывшие гопники согласно закивали головами. Никита с улыбкой посмотрел на мокрого от пота Рыжего и спросил у Ивана:

- Ну что, как продвигается воспитательный процесс?

Иван обнял Рыжего за шею и в шутку слегка его придавил.

- Нормально, – сказал он серьёзно. – Толк будет. Они у нас хоть и туповатые, но старательные…

Все засмеялись, а Длинный и Пончик, счастливые, что получили небольшой передых, громче всех. Рыжий от смущения покраснел ещё больше. Его буквально распирало от гордости, что на него обратил внимание сам Юрий Светлов...

***

За городом по заснеженной дороге вдоль новых высоких заборов ехала серебристая иномарка. За ней и впереди неё – чёрные тонированные «девятки» с охраной. Кортеж остановился у красивых резных ворот с привязанными к ним разноцветными воздушными шарами.

Из иномарки с переднего сидения вышел Иван, открыл заднюю дверь. Оттуда показался Никита в распахнутой дублёнке и подал руку очень красивой молодой женщине в длинной норковой шубе.

Это была Надежда. Она стала старше, поменяла причёску и цвет волос, превратившись из симпатичной девушки в утончённую даму будто с обложки заграничного журнала. За эти годы она приобрела тот шик и лоск, которых у неё никогда не было в прошлой жизни, и которые обычно приходят только с очень большими деньгами. Дорогая одежда, качественное питание, самая лучшая по тем временам косметика, ежедневные занятия с профессиональными тренерами в собственных фитнес-центрах сделали своё дело – 26-летняя Надежда очень мало напоминала себя прежнюю. Но это её совсем не радовало...      

Из «девяток» вышли охранники и возмужавшие бывшие гопники Рыжий, Длинный и Пончик, одетые по «бандитской» моде начала 90-х: пижонские дорогие туфли, голубые «фирменные» джинсы (теперь настоящие!), короткие кожаные куртки - разумеется, из натуральной кожи. Впрочем, Рыжий  теперь оказался не таким уж и рыжим, Длинный сильно раздался в плечах и стал напоминать старинный комод, а Пончик похудел, вытянулся, остриг свои кудри и был теперь похож на какого-то голливудского красавчика-актёра. Они рассредоточились и внимательно наблюдали за происходящим.   

- Солнышко! – радостно воскликнул Никита. – А это мой сюрприз! Я хочу, чтобы Новый 1992 год мы встретили в нашем новом доме!

Надежда не без интереса разглядывала красивые деревянные ворота с разноцветными шарами, за которым высился особняк.

- Если ты хотел меня удивить, то тебе это удалось… – сказала она почти без эмоций, но Никита всё равно был рад произведенному эффекту.

- Нет, это ещё не удивил! Прошу…

Он распахнул калитку и пропустил Надежду вперёд. Та сделала шаг и останавливалась. Посередине двора стояла живая украшенная ёлка. За ней – большой дом с широкой лестницей в дворцовом стиле, покрытой красной ковровой дорожкой, которую уже слегка припорошил снег.

Через весь дом висела растяжка: «Добро пожаловать, любимая!». Вход на лестницу перегораживала привязанная к перилам красная ленточка. Весь фасад дома был также украшен яркими воздушными шарами.

Надежда не могла сдержать улыбки. Она повернулась к Никите, поцеловала его в щёку, потрепала по волосам.

- Господи, что ты ещё придумал...

Никита кивнул Ивану – тот быстро достал из «бардачка» машины красную подушечку с золочеными ножницами, торжественно протянул Надежде. Она засмеялась, взяла ножницы, подошла к ленте и аккуратно отрезала от неё кусочек. Из иномарки грянул торжественный марш – это подсуетилась охрана.

Никита подхватил Надежду на руки и понес её вверх по лестнице. Девушка хохотала и пыталась вырываться, но Никита держал её крепко – так и внёс на руках в дом, осторожно поставил на пол, взял её лицо в свои большие ладони и нежно поцеловал.

- Крепко-крепко зажмурься... – прошептал Никита, и Надежда послушно это сделала.

Никита повернул хозяйку нового дома так, чтобы она, когда откроет глаза, увидела над лестницей на второй этаж свой портрет в натуральную величину – совершенно реалистичный, как будто там сейчас стояла ещё одна Надежда, только не в шубе, а в длинном белом одеянии, похожем на греческую тогу. Картина словно изучала сияние – казалось, из глубин полотна шёл мощный поток света. 

Надежда замерла в восхищении – работа, без сомнений, была достойна музея: чувствовалась рука Мастера.

- Вот... – смущенно пробормотал Никита. – Теперь можно удивляться… Я заказал специально к этому дню… Знаешь, кто автор?

- Наверняка знаю... Спасибо...

Надежда обняла Никиту за шею и поцеловала его в губы. Никита буквально остолбенел от счастья – в последнее время он буквально кожей чувствовал, как бесконечно любимая им женщина постепенно отдаляется, и очень надеялся, что новый дом и этот портрет освежат её чувства...

Вечером Никита и Надежда сидели в креслах у пылающего камина. На журнальном столике перед ними стояло шампанское «брют» в антикварном серебряном ведёрке со льдом, хрустальные бокалы, фрукты. Надежда уютно завернулась в плед и задумчиво смотрела на огонь.

- Дом почти пустой, Надюша, самое интересное я оставил для тебя, – сказал Никита. – Мебель привезут из Италии, сейчас это уже не проблема. Думаю, для нашего банка я тоже там всё закажу…

- Никита… – перебила его Надежда. – Сегодня 25 декабря, католическое Рождество…

- Я хоть и не католик, но специально подгадывал… – Никита с нежностью смотрел на девушку. – Торопил строителей, художника…

- Ты большой молодец… – вздохнула Надежда. – Но я о другом хочу сказать… Сегодня – последний день Советского Союза… Завтра будет объявлено о роспуске СССР… Немыслимо и непоправимо… Я всё это время помнила об этом, но не сделала ничего для того, чтобы этого не случилось…

- Да что бы ты сделала? – воскликнул Никита. – Ну, например?

- Не знаю… – растерялась Надежда. – Вышла бы на площадь с плакатом… Прорвалась бы к Горбачёву, Ельцину… Рассказала бы им, чем всё обернется… Что это катастрофа… Я могла бы…

Никита смотрел на Надежду с жалостью. Та и сама поняла абсурдность своих высказываний и стушевалась. В отблесках огня, который отбрасывал размытые тени на её лицо, добавляя скорби, она выглядела особенно беспомощной и беззащитной, и у Никиты сжалось сердце. 

- Солнышко… – сказал он проникновенно и взял Надежду за руку. – Я понимаю, что тебе тяжело. Но у истории – свой ход, свои законы. С тобой ли, без тебя – всё, что должно свершиться, – свершится. Советский Союз был обречён, Надюша… Ты посмотри, что в этом году творилось! – Прибалтика отделилась, Грузия, Молдавия… ГКЧП случилось… Коммунистов разогнали, комсомол самоликвидировался… Уже страшно телевизор включать…

- Ага, Ельцин стал президентом, Ленинград в Санкт-Петербург переименовали, Свердловск – в Екатеринбург... – печально улыбнулась Надежда. – Чего только в этом году не было... Но самое главное, что КГБ упразднили... Может, теперь Нестеров оставит нас в покое?..

- Не думаю. Он не из тех людей.

Никита встал с кресла, включил телевизор. Шёл большой выпуск новостей – транслировались фрагменты прощальной речи Михаила Горбачёва, которую он произнёс в прямом эфире в 19.00, заявив о прекращении своей деятельности на посту Президента СССР; о смене в 19.38 алого флага Советского Союза над куполом Кремлёвского дворца на трехцветный российский; о переименовании РСФСР в Российскую Федерацию...

- Так творится история... – тихо сказала Надежда. – Я всё знаю – но ничего не могу изменить...

Никита выключил телевизор, бросил взгляд на поникшую Надежду.

- Ты лучше думай о другом, – сказал он ей. – Например, ты помнишь, как встречала 1992 год в своей прошлой жизни? Ну, давай, вспомни!

- 92-ой? – протянула Надежда. – Мне 26 лет, двое маленьких детей, в магазинах пусто. Впрочем, как и сейчас… Жили мы в крошечной квартирке, но двухкомнатной, и это было такое счастье…

Никита развернул своё кресло так, чтобы Надежду было лучше видно, разлил по бокалам остатки шампанского и, удобно устроившись, приготовился слушать. Надежда, погрузившись в воспоминания, оживилась. 

- Когда нам ту квартиру только дали от предприятия, где работал муж, – каким-то чудом, кстати, дали! – и мы туда первый раз вошли со смотровым ордером, я испытала настоящий шок. Не знаю, кто там жил до нас, но в квартире просто кишели тараканы! Тараканы, представляешь?! Они сыпались нам на голову! Мы чуть с ума не сошли, пока их вывели! Были уверены, что справились с этой напастью… И вот как раз на Новый 1992-ой год я испекла пирог с яблоками – моё фирменное блюдо, типа шарлотки, а когда его разрезала на праздничном столе, то внутри, среди начинки, я увидела таракана… Запечённого… Хорошо, никто из гостей не заметил… Я схватила пирог и выбросила его целиком в мусорное ведро. Гости были очень удивлены моими манипуляциями… Потом мы пили чай с конфетами из детских подарков – с дешёвыми и очень вкусными карамельками… Было весело! Но в целом – ужасно… Я потом много лет вспоминала тот случай – и вздрагивала. С тех пор как-то не люблю яблочные пироги…

- Да уж… – хмыкнул Никита. – Весело… А теперь смотри, что сейчас: у тебя не квартирка с тараканами, а красивый дом. Почти дворец... Ты ездишь на новой, с конвейера, «Тоёте» – такой пока нет ни у кого в городе…

Надежда, неожиданно погрузившись в прошлое, где она была когда-то по-своему счастлива, смотрела на огонь и не слышала Никиту, но он этого не замечал и с воодушевлением продолжал:

- …Ты – совладелица девяти магазинов, шести ресторанов, трех спортивных центров и одного коммерческого банка! Да, и ещё кучи помещений, которые сдаются в аренду, а также десятков предприятий по производству всякой всячины. И это только начало! Такие времена начинаются, Надюшка!

Никита в азарте вскочил с кресла и принялся быстро ходить перед камином.  Надежда даже вздрогнула, возвратившись из своих грёз в реальность.

- Там остались мои дети… – прошептала она с болью.

Никита сник и тяжело вздохнул. Он куда-то ушёл, но вскоре вернулся с алой коробочкой в руках. Встал на одно колено, открыл коробочку, в которой лежало красивое кольцо с большим бриллиантом, протянул Надежде.

- Любимая моя! – сказал Никита торжественно. – Ты выйдешь за меня?

Надежда опустила глаза и ничего не ответила. Никита сменил тон на просительный:

- Этот вопрос я задаю тебе уже пять лет – и ответ, в принципе, знаю… Но сейчас – особенный случай. У нас теперь есть дом… И я очень хочу, чтобы по этому дому топали маленькие ножки… Дом без детей – пустой, Надюша… Пожалуйста, выходи за меня замуж… Я хочу от тебя детей… Я так тебя люблю, родная моя… Я не могу без тебя...

Никита взял руку Надежды и прижал к губам. Он хотел надеть ей на палец кольцо, но девушка осторожно освободила руку, аккуратно закрыла коробочку и положила её на журнальный столик. Никита всё еще стоял перед ней на одном колене, просяще глядя в глаза, затем, всё поняв, неловко поднялся.

- Прости… – сказал он. – Кольцо все равно твоё…

Никита ушёл из зала с каменным выражением лица – только желваки ходили ходуном, и Надежда понимала, какой ценой даётся ему это кажущееся спокойствие.

Она осталась одна. Огонь в камине угасал, и Надежда сильнее закуталась в плед. Как бы ни было ей жалко Никиту, она не могла ответить ему взаимностью и поэтому не имела права принять предложение. Да, они жили вместе, их считали парой и страшно завидовали: мужчины – Никите, женщины – Надежде, но сердце её все эти годы принадлежало другому... 

А в спальне на краю огромной кровати сидел Никита с пустым стаканом в руке. На тумбочке рядом с изголовьем стояла ополовиненная бутылка виски. Никита нетвердой рукой плеснул ароматный напиток в стакан, залпом выпил.

- Я не знаю, что тебе ещё предложить… – пьяно бормотал Никита. – Моя любовь тебе не нужна… Я тебе не нужен… Дом тебе не нужен… Ничего тебе не нужно… А я ведь живой человек, живой… И мне… Мне тоже бывает больно… Очень больно…

Никита размахнулся и бросил стакан в стену. Стакан долетел до цели, но не разбился, а упал на паркет и закатился куда-то под комод. Никита потянулся за бутылкой, хотел было тоже бросить её в стену, но передумал и начал жадно пить виски прямо из горла. Опустошив бутылку, рухнул на подушку вниз лицом и зарыдал, кусая наволочку.
- Надя... Что ты со мной делаешь, Надя... За что ты так со мной?!. За что?..

(Продолжение следует)...