Возвращайся

Дорога была ухабистая, пыльная. Адрес Натка затвердила наизусть и теперь  медленно шла вперёд, сверяясь с номерами домов, заново узнавая места, которые не вспоминала с самого детства. Девять лет прошло, а в посёлке словно ничего не изменилось. И эта дорога, и буйные заросли лопухов по обочине, и домишки по обеим сторонам,  небрежно прилепленные друг к другу вкривь и вкось. И жаркое сонное марево, щедро разлитое в летнем воздухе, вязкое, как мёд.
Добираться до посёлка Натке пришлось около пяти часов. За это время её отсутствия должны были хватиться. Девушка проверила телефон, предусмотрительно поставленный на беззвучный режим. Так и есть, десять пропущенных вызовов – от нянечки Петровны, воспитательницы и даже самой директрисы. Отвечать Натка никому не собиралась и без сожаления сбросила их все. Только лишь на мгновение возникло чувство стыда перед старенькой Петровной, у которой сегодня утром Натка позаимствовала из кошелька деньги. За всё время пребывания в интернате это был первый и единственный её проступок. Воровать нехорошо, она это знала. Но деньги были ей очень нужны. Их как раз хватило на билет и пару пирожков в дорогу.
«Я отдам. Когда-нибудь…возможно», – успокоила себя Натка, понимая, что это самообман. Она ненавидела интернат и не собиралась возвращаться.
Пить хотелось нестерпимо. От жары и напряжения, в котором Натка пребывала последние несколько часов, разболелась голова. «Осталось совсем немного…потерплю», - уговаривала себя девушка.
Наконец показался старый покосившийся колодец, ориентир, который ей подсказали на автовокзале. Возле него дорога сворачивала направо и оканчивалась тупиком.
Вот она и пришла. Натку охватил трепет, лёгкая смесь волнения и страха в предвкушении встречи с домом и с бабой Пашей.
Дом встретил её равнодушно. Он прятал свой морщинистый обветшалый фасад за разросшимися старыми деревьями и никого не ждал. Каменные ступени раскрошились, сквозь трещины проросла трава. На облезлой деревянной двери в нескольких местах темнели струпьями пласты коричневой краски. Окна закрывали ставни, такие же жалкие, как и дверь.
Это был удар, да ещё какой! Натка зажмурилась изо всех сил, чтобы остановить готовые пролиться слёзы.
Всё зря! Её побег из интерната, её надежды обрести новую счастливую жизнь. Всё зря.
Решение приехать сюда Натка приняла месяц назад. В тот день, когда Петровна с виноватой улыбкой отдала ей потрепанную книжку.
- Вот единственная памятная вещь, с которой тебя сюда привезли. Ты сильно и долго болела, книжку убрали да позабыли. Я старые кладовые давеча разбирала и там её нашла. Ты уж извини, Наташа, что так получилось.
 Но девушка не думала сердиться на оплошность Петровны. Книга явилась для неё спасением. В монотонной череде интернатовских лет, когда каждый новый день был наполнен беспросветным одиночеством, Натка давно перестала ощущать себя живой. Как механизм, она выполняла заученные функции-действия просто потому, что так надо, что вокруг все поступают так же. И вот теперь она неожиданно обрела частичку своего  прошлого, реальное свидетельство того, что когда-то в её жизни всё было иначе.
Натка долго гладила книгу по истрепанной обложке, баюкала в руках, а потом осторожно открыла. Перелистывая страницы, она погрузилась в воспоминания о детстве, родном доме, маме, читающей по вечерам вслух волшебные сказки.
Между страниц, всеми забытая, лежала неотправленная открытка, адресованная бабе Паше. «Мама и папа ругаицо. Я теперь их баюс и плачу. Хачу к тибе», - было выведено на ней корявым детским почерком. И совсем другим почерком был написан адрес отправления - ровными круглыми буковками, без ошибок. Именно тогда, разглядывая открытку, девушка вспомнила тихий посёлок на берегу реки, небольшой уютный домик с огромным садом и его хозяйку, гостеприимную  хлопотливую бабу Пашу. Семья Натки снимала у неё комнату на лето, но несмотря на это, девочка считала добрую старуху родной. Тем же вечером Натке приснился странный сон.
Она стояла в центре нескончаемого людского потока, медленно движущегося куда-то по дороге. Безликие фигуры, словно тени, обтекали её со всех сторон, не обращая внимания, не останавливаясь. Девушка понимала, что ей надо следовать за всеми, но отчего-то медлила, сомневалась…
- Возвращайся! – раздавшийся рядом голос прозвучал глухо, скрипуче. Невысокий, скособоченный старик, заросший клочковатой седой бородой до самых глаз, смотрел на Натку пристально, сощурившись, словно с надеждой на что-то.
- Возвращайся, – повторил он и протянул девушке тонкий сухой стебелёк с шишечкой-колючкой вместо цветка. Она взяла этот странный дар осторожно, боясь потревожить его невесомую хрупкость, и приложила к щеке… Желание вернуться назад, оказаться у бабы Паши вдруг нахлынуло волной, заполнило всё её существо - и когда оказалось совсем нестерпимым, Натка проснулась.
С того дня, словно влекомая чьей-то волей, а может быть роком, она стала продумывать свой побег.

- Ничего не осталось…только гарь…видишь, здесь даже трава не растёт…
Натка резко обернулась на голос. Простоволосая тётка с пустым ведром в руке беззастенчиво разглядывала девушку:
-Ты чего тут высматриваешь? Дом уж лет девять как сгорел. Может, землю купить хочешь? Хотя где тебе, мала ещё. Ты не стой тут, плохое место, мы его обходить стараемся. Здесь ведьма жила, сгорела вместе с домом.
И, видя, как вытянулось лицо девушки, тётка вытаращила глаза и хрипловато хохотнула:
-  У-у-у-у, страшная была ведьма, злая! Так что ты не стой здесь, не стой, плохое место.
- Это… у вас шутка такая? – спросила  растерянная, сбитая с толку Натка, но тётка уже шла прочь. Пустое ведро колыхалось в такт её шагам.
Сдвинутая какая-то. Ведь вот он дом, целёхонек. И деревья вокруг растут. Только  баба Паша в нём больше не живёт. Натка вдруг разозлилась на эту постороннюю тётку, на бабу Пашу, но больше всех – на себя. Ей потребовалось собрать всю свою решимость, чтобы приехать сюда. Всю дорогу она успокаивала себя, что как только окажется в посёлке, жизнь у неё наладится. Какими же глупыми и наивными показались ей теперь эти мечты! Безумием было переться сюда, надеясь на то, что в доме бабы Паши всё как раньше, что её здесь примут, что она сможет здесь жить.
Бушевавшая в ней злость прорвалась наружу в яростном крике, провела Натку по дорожке, заставила подняться по ступенькам и пнуть дверь ногой, раз, другой. К изумлению девушки, та открылась  сразу, легко и бесшумно. Перед Наткой предстал пустой сумрачный коридор: низкий потолок, голые стены, толстый нетронутый слой пыли на полу. И три двери, покрытые облупившейся краской. Две, расположенные по обеим сторонам коридора, были закрыты, а третья, приоткрытая, находилась в торце. Не колеблясь ни мгновения, слишком взвинченная, чтобы задумываться, Натка шагнула внутрь. Ноги утонули в пыльном ковре, его трепещущая шевелящаяся масса скользнула по щиколоткам сотней паучьих лапок. Брезгливо поморщившись, девушка осмотрелась.
- Есть здесь кто-нибудь? - произнесла она, скорее для приличия, и замерла прислушиваясь. Ответом ей была тишина. И, хотя дом был пуст и давно заброшен, у Натки возникло иррациональное чувство, что за ней наблюдают.
От приоткрытой двери исходило необъяснимое притяжение. Стараясь ступать на цыпочках, Натка осторожно подошла к ней. В темноте проёма угадывалось запущенное пустое помещение. Что-то белёсое колыхалось там волнами в воздухе, медленно, лениво.  Присмотревшись, девушка поняла, что это паутина. Длинные липкие космы паутины были повсюду, они свисали с потолка комковатыми гирляндами, свалявшимися хлопьями покрывали разбросанные по полу пыльные охапки трав, торчащих в стороны колючими высохшими стеблями, словно проволока. От этого зрелища у Натки по коже побежали мурашки. Ощущение, что она не одна в доме, усилилось.
«Есть здесь кто?» - зачем-то опять позвала она и вздрогнула от своего пронзительно  прозвучавшего голоса. И вновь никто не отозвался в ответ. Лишь сильнее заколыхалась паутина, да что-то липкое, невесомое мазнуло девушку по лицу. Взвизгнув, Натка в два прыжка преодолела расстояние до входной двери и, распахнув её, застыла, как вкопанная. Прохода не было. Проём, через который она несколько минут назад попала в дом, исчез.
Перед Наткой находилась глухая стена с темным прямоугольником кирпичной кладки. Несколько мгновений девушка молча смотрела на неё, не в силах осознать произошедшее, а потом застучала по стене, отчаянно, безнадёжно, понимая, что выхода здесь уже нет. Она колотила со всей силой нуждавшегося в помощи человека до тех пор, пока не вспомнила про телефон. Теперь девушка готова была позвонить кому угодно в поисках помощи, но телефон молчал: не было связи. Напрасно Натка лихорадочно нажимала на полустёртые кнопочки. Дрожь в пальцах подвела её, и телефон улетел куда-то в сторону, шлёпнувшись с громким стуком.
Повернувшись на звук, девушка испытала новое потрясение – пространство дома изменилось. Исчезли все двери. Прямо перед ней коридор резко сворачивал влево и оттуда, из-за угла, струился мягкий свет, живой и тёплый. Словно бабочка, девушка устремилась к нему и замерла перед открывшейся умиротворяющей картиной. Она увидела комнату, наполненную солнечным светом. Там, в комнате, было лето, покой, счастье. Натка ощутила всё так ясно, словно дом транслировал ей эти эмоции.
Девочка со смешным розовым бантом и крошечная старушка в ярком платке сидели на лавочке у окна, перебирая разложенные цветы. Натка даже запах почувствовала - терпкий, пряный, луговой. И названия цветов она вспомнила сразу. Ей были знакомы и жёлтые пуговки пижмы, и розовато-блёклые цветки бессмертника, и скромные ромашки,  и, конечно же, колючие шапочки синеголовника. Его здесь было больше всего.
- Возвращайся, - позвал Натку странный старик из сна. Позвал и протянул цветок. Тогда девушка не смогла вспомнить его название, а теперь оно пришло к ней сразу – синеголовник, хохолок, хохлатик.
…Старушка с девочкой не обращали на Натку никакого внимания, они переговаривались, смеясь:
- Баба Паша, почему мы собрали так много хохлатика?
- Домовой их шибко любит. Да и положено так, от сглаза да от порчи. А ещё хохлатик не даёт забыть…
- Что забыть, баба Паша?
- Прошлое, милая.
- Я хохлатик домой хочу взять. Можно?
- Конечно, Ташенька! Мы тебе целый букет нарвём…
Таша, Ташенька… так называли её только два человека - баба Паша и мама. В интернате для всех она была Натахой, Наткой. Взрослые обращались к ней – Наталья. И никогда – Таша.
Хаотичные наброски прошлого, нахлынули на Натку, оглушили, сдавили сердце.
Вот они с бабой Пашей собирают на лугу цветы. Вот она играет в саду, вот бежит вприпрыжку на речку, а сзади раздаётся веселый мамин голос:
 – Не спеши, торопыжка!
И смех отца:
 – Не распугай мне рыбу, дочка.
Вот баба Паша жарит пирожки в день их отъезда и, поглядывая на крутящуюся рядом Натку, приговаривает:
 – Я тебе открытку приготовила со своим адресом, чтобы ты мне письмецо написала.  Ты же уже большая, все буквы знаешь!
В соседней комнате напевает мама, во дворе у машины возится отец. Всё хорошо и спокойно.
Отчего же потом в одночасье изменилась жизнь в их дружной и крепкой семье? Ушёл отец, за пару месяцев мама превратилась в опустившуюся спившуюся тётку. Как-то вечером  не вернулась домой и она. И маленькая Наташа осталась одна, растерянная и совершенно беспомощная перед выпавшим на её долю испытанием.
Картинка заколыхалась, пошла волной, распалась на множество ярких паззлов, вскоре растаяли и они. Натка очнулась от воспоминаний в пустой комнате, среди тлена и запустения. Сжав словно в мольбе руки, охваченная не страхом, а оглушающей щемящей тоской, некоторое время она простояла неподвижно. До тех пор, пока отчётливое ощущение чьего-то присутствия рядом не вернуло её к действительности.
Лёгкое дуновение воздуха, словно чьё-то холодное дыхание, неуловимо коснулось волос, колкой дрожью пощекотало шею.
Кто-то находился позади неё. Совсем рядом. Совсем близко. Натке потребовалось всё её мужество, чтобы не закричать и обернуться.
Маленькая девочка в светлом платьице, с большим бантом на волосах, пристально смотрела на неё из глубины огромного потускневшего зеркала. Теперь она выглядела по-другому – под глазами залегли глубокие тени, уголки рта были скорбно опущены.  Картинка была не цветная, чуть желтоватая, как на старинных фотографиях. Своего реального отражения девушка не видела.
Струйки пота предательски заскользили по спине. «Это иллюзия, иллюзия, мне просто чудится всё это – забормотала Натка, пытаясь успокоить себя, - это как миражи…мне просто чудится».  Ей вдруг так некстати вспомнилось, что раньше в доме бабы Паши не было зеркал. Она не понимала – почему, а баба Паша объясняла, что зеркала  опасны. Они словно двери в иной, тёмный и чуждый мир. Заплутаешь в нём – не выберешься, всё позабудешь.
Девочка неотрывно смотрела на Натку, как будто ожидая от неё чего-то. «Это же я, я, только в детстве» – превозмогая страх, Натка поднесла руку к поверхности стекла и поёжилась, почувствовав исходящий от неё холод. Этот простой жест испугал девочку. Она отпрянула, в страхе выставив перед собой руки. Повинуясь внезапному порыву, Натка легонько коснулась мутного стекла.
В тот же миг раздался громкий звон, поверхность зеркала покрылась глубокими трещинами, раздробившими маленькую фигурку на множество неровных осколков. Осколки дрогнули, поплыли и безумной каруселью закружили вокруг Натки, всё быстрее и быстрее. Ещё немного и их острые грани исполосуют её тело, вопьются в него, пронзят нестерпимой болью, точно так же разорвут на части…
Шелестящий, надтреснутый голос прозвучал у Натки в голове:
 – Кровь…Дай свою кровь. Дай…
А потом раздался крик. Оказывается, это кричала она – громко, отчаянно. От её крика осколки обрушились, брызнув в стороны стеклянными искрами. И исчезли.
Натка вновь стояла в пустом пыльном коридоре, перед тремя закрытыми дверями.
Тело стало таким лёгким, что ноги не смогли удержать его. Натка даже не заметила, как оказалась на полу, взметнув по сторонам небольшие вихри. Стараясь унять дрожь, она обхватила себя руками, мечтая стать невидимой, отчётливо ощущая враждебность старого дома. В голове не было никаких мыслей, единственное, что она понимала - надо бежать, надо искать выход из этого страшного места. «Выход должен быть обязательно. Раз я вошла, значит, смогу и выйти. Смогу-смогу-смогу», - словно мантру, твердила она себе.
Дом выжидал. Он затаился, наблюдая за ней, предоставляя право сделать следующий ход.
Собрав остатки сил, Натка решилась. Медленно продвигаясь вдоль стены, она приблизилась к ближайшей из дверей. Неумело перекрестилась, раз, другой и резко распахнула её.
Открылось узкое пространство, густо заплетённое паутиной. Её плотная клейкая масса образовала непроницаемые заросли, отставив лишь вверху небольшой просвет. Сквозь него просматривалось желтым пятном лицо – сморщенное, покрытое то ли плесенью, то ли пылью. Страшное, неживое, с закрытыми глазами. Из судорожно сжатого ужасом горла Натки вырвалось невнятное тихое сипение:
- Баба Паш-ш-ш-ша?!
Но его оказалось достаточно, чтобы старуха открыла глаза. Незрячие, словно подёрнутые плёнкой, с белёсой радужкой и мутью вместо зрачков.
Старуха смотрела сквозь Натку, приоткрыв безгубую щель рта, как рыба, лишённая воды.
- Из-за те-бя, из-за те-бя! Всё слу-чи-лось из-за те-бя! – произнесла она с усилием. - Всё из-за те-бя!
Скрюченные, высохшие, будто корни растения, пальцы прорвали липкую пелену плетения и схватили воздух перед лицом девушки.
И тогда Натка побежала. Повинуясь инстинкту, а не разуму, она неслась вперёд, стремясь оказаться подальше от этой страшной неживой старухи.
Коридор изменился. Теперь он уходил вдаль длинным тоннелем со множеством дверей. Дом, словно наслаждаясь ужасом девушки, распахивал перед ней каждую дверь, трансформируя темноту их проёмов в огромные треснутые зеркала. И во всех зеркалах она видела своё детское отражение. Застывшее. Искажённое. Расколотое на множество безобразных фрагментов.
А сзади раздавалось мерное шарканье, в такт которому звучало: «Из-за те-бя, из-за те-бя, из-за те-бя». Была в этом сочетании слов зловещая завораживающая ритмика, сбивающая девушку с бега, побуждающая остановиться, прислушаться к ней, дождаться бабу Пашу. Натка сопротивлялась ей отчаянно, из последних сил. Голова раскалывалась от боли, уставшее тело отказывалось подчиняться ей, но она заставляла себя бежать, с трудом переставляя потяжелевшие ноги.
Внезапно коридор резко оборвался. Ещё секунду назад он казался бесконечным и вдруг исчез, окончился глухой стеной. Оказавшаяся в тупике девушка заметалась вдоль стены.
- Из-за те-бя, из-за те-бя, - механический неживой голос звучал всё ближе и ближе.
Охваченная паникой, не понимая в чём её обвиняют, Натка закричала, обращаясь то ли к преследующему её существу, то ли к самому дому:
- Я не виновата! Я ничего вам не сделала плохого! Я любила вас, баба Паша!
Девушка не увидела, откуда возник серый пушистый клубок, подпрыгнул, ударился об стену и исчез. А в том месте появилась дверь – точная копия прежних. Рыдая от ужаса, Натка с размаху влетела в эту дверь - и оказалась в саду.
Это был странный сад. Высохшие почерневшие скелеты деревьев призрачными  декорациями проступали в тусклом туманном свете. Девушке почудилось, что их искривлённые ветви шевелятся, тянутся к ней, словно собираются схватить, задержать. Но это не остановило её. Уворачиваясь от их хлёстких прикосновений, преодолевая сопротивление пружинистой травы, Натка стала пробираться вперёд. Дыхание обжигало горло, в ушах гудел набат. А позади всё так же раздавалось неумолимое:
 -Из-за те-бя, из-за те-бя, из-за те-бя…
Оборачиваясь, девушка всё время видела сквозь туман темный расплывчатый силуэт. Он медленно двигался за ней, сохраняя дистанцию. Словно загонщик, знающий, что его жертве от него никуда не скрыться.
Петляя между стволов, стараясь спастись от этого бесконечного преследования, Натка потеряла счёт времени. Когда сил ни на что не осталось, перед ней снова возник серый клубок, вильнул куда-то в сторону и вывел девушку к вросшему в землю покосившемуся ветхому строению. У входа он замер, приглашая Натку войти, а потом   растворился в небольшом мерцающим темнотой проходе. Натка, не раздумывая последовала за ним.
Ей пришлось пригнуться, чтобы попасть внутрь. Она оказалась в крошечной комнатушке, среди мрачного запустения и разрухи. Маленькое окошко не пропускало свет из-за толстого слоя пыли и паутины. Вдоль стены был навален хлам – куча тряпья, какие-то ящики, кипа пожелтевших газет, перевязанных бечёвкой, разбитые горшки, старый растрёпанный веник. Под окном стоял деревянный почерневший от времени сундук с откинутой крышкой и ржавыми скобами по углам. Рядом с ним на полу слабо взблёскивало зеркало. Мутный свет исторгался из него пульсирующими сгустками, растекался по комнате густым киселём, казался плотным, осязаемым.
«Это ловушка, - мелькнула у Натки мысль,  - мне не выбраться отсюда».
От напряжённой тишины заложило уши. Возможно поэтому, приближающиеся сбивчивые шаги старухи громкими болезненными ударами отдавались у Натки в голове.
Баба Паша была совсем рядом. Скоро она настигнет её, схватит…Пытаясь хоть на немного отстрочить неизбежное, Натка стала пробираться вперёд, преодолевая упругое сопротивление воздуха, барахтаясь в нём, задыхаясь от страха и собственной беспомощности. На краешке сундука вновь возник серый клубок. Натке сразу стало легче дышать, из последних сил она прорвалась к нему сквозь студенистую мглу и упала на колени перед источником света. Зеркало выглядело очень старым. Вся его поверхность словно шрамами была прорезана глубокими трещинами, закапана засохшими бурыми пятнами. Натка склонилась над ним, но не увидела своего отражения. Ей вдруг стало нестерпимо холодно…
А потом она вспомнила!
В глубине большого сада бабы Паши, среди густых зарослей малины, пряталась старая постройка. Баба Паша настрого запретила девочке даже приближаться к ней.  «Поклянись, - велела она Наташе, - что не полезешь, куда не следует». Девочка послушно произнесла – «Клянусь». Но запретный плод сладок, и её желание узнать, что скрывается за стенами крошечного домишки, только усилилось.
В день отъезда Наташа бродила по саду, заглядывала во все свои тайные любимые местечки, прощалась с ними до следующего лета. Она не заметила, как оказалась у  покосившегося вросшего в землю строения. Дверь была заперта, но над входом, на гвоздике Наташа увидела ключ. «Я только гляну и всё» - решила она и вошла.
Маленькая грязная комнатушка была почти пустой. Пахло старостью и мышами. Под низким потолком были развешены засушенные вязанки трав. Среди хлама, особняком, стоял старый деревянный сундук, заросший паутиной словно коконом. Наташа подумала, что баба Паша прячет в нём сокровища и поэтому никого сюда не пускает…
Прорвавшись сквозь паутинный плен с помощью веника, кашляя, вся в липкой пыли, девочка упорно пыталась открыть сундук. Тяжёлая крышка долго не поддавалась. Наконец, Наташе удалось её приподнять.
К  большому разочарованию девочки, сундук оказался пустым. Лишь на самом дне лежало зеркало в красивой резной оправе. Наташа низко склонилась над сундуком, рассматривая непонятные знаки-символы, переплетённые  на ней причудливым узором. Поверхность зеркала была тусклая и слегка мутноватая.
«Старинное – решила девочка. - Почему оно ничего не отражает?».
Зеркало оказалось неожиданно тяжёлым. Наташа с усилием достала его из сундука. В этот момент что-то завозилось в углу, под старым тряпьём, заскрипел-заухало пугающе. Девочка вздрогнула, зеркало выскользнуло из слабых рук, и, ударившись об угол сундука, раскололось. Пытаясь удержать его, Наташа сильно оцарапалась о ржавую скобу и закапала кровью стекло. Последовавший за этим душераздирающий тоскливый вой оглушил девочку, заставил в страхе выскочить прочь. Она не видела, как из трещин в зеркале потянулись щупальца то ли дыма, то ли мутного света, сминая и искажая реальность…
 «Неужели всё, ВСЁ изменилось из-за того, что я разбила это зеркало? Моя жизнь, жизнь моих родителей? Дом бабы Паши стал ловушкой, а сама она, не мёртвая-не живая, навечно привязана к нему? И это она заманила меня сюда, чтобы отомстить?!»
Возникшая в груди холодная давящая тяжесть сжалась в тугой ком. Натка оказалась беспомощна перед нахлынувшим на неё чувством вины. В ней словно надломилось что-то, как будто кончился завод и, она обмякла, сдалась, перестала бороться. Шаркающие шаги затихли совсем близко.
-Ты ос-та-не-шь-ся здесь на-всег-да. На-всег-да - в безликом голосе бабы Паши промелькнуло торжество.
И тут же прозвучал другой голос, скрипучий, надтреснутый, чуднОй:
 - Кровь! Дай свою кровь! ДАЙ! СВОЮ! КРОВЬ!
Серый клубок оказался у Натки на коленях, полоснул по руке острыми когтями, прочертил длинную кровавую борозду. Кровь закапала на зеркало, и оно застонало, словно живой человек. Там, куда попадала кровь, трещины затягивались, будто их никогда и не было. Вот исчезла последняя, и в целом зеркале замелькали в обратном порядке картинки-мгновения Наткиной жизни – словно время обратилось вспять. Комната  задрожала, перевернулась, и, потянув девушку за собой, рухнула куда-то в чёрную пустоту. Последнее, что услышала Натка, был разочарованный вопль страшной старухи.

…Наташа низко склонилась над сундуком, рассматривая зеркало в резной красивой оправе. Множество непонятных знаков-символов переплелись на ней причудливым узором. Поверхность стекла была тусклая и слегка мутноватая.
 «Старинное» – решила девочка и потянулась к зеркалу, чтобы его достать. В то же мгновение её решительная перепачканная пылью мордашка проявилась в стекле. А потом на какой-то миг девочке показалось, что сквозь её отражение проступают чьи-то другие черты. Словно напоминание о чём-то…
Лёгкий сквозняк прошёлся по комнате и на зеркальное стекло спланировал сухой стебелёк синеголовника.
«Он не даёт забыть», - вспомнила девочка слова бабы Паши.
Наташа машинально подняла цветок, приложила к щеке, закрыла глаза… В голове замелькали беспорядочные  образы, послышался неясный шёпот…
Зачарованная, девочка замерла, прислушиваясь к нему, силясь вспомнить что-то важное, произошедшее когда-то или готовое произойти сейчас…
- Таша, Ташенька, - прозвучало издалека. – Возвращайся! Нам пора ехать.
Мамин голос вывел девочку из оцепенения. Наташа осторожно положила цветок рядом с зеркалом и выбежала прочь.
Как только затихли её шаги, из тёмного угла появился старик. Невысокий, скособоченный, заросший до глаз клочковатой седой бородой. Он бережно опустил крышку сундука, потянул из воздуха длинное кружевное полотно паутины, набросил его сверху на сундук. И серым пушистым клубком укатился под веник.