Рассказ Людмилы Николаевны. Голодомор

               

Учился я тогда в начальных классах. В школу пошел в 1960м году. В нашей сельской школе было по два параллельных класса А и Б. Я учился в А.
В обоих классах были учительницы ровесники наших родителей. Их рождение начало 20х годов.
Мы счастливые ходили в школу. Как же не быть счастливыми. Живем в самой лучшей стране мира. Везде рабство, а мы после победы над фашизмом строим коммунизм.
Во втором классе наша учительница рассчиталась и уехала. К нам привели молоденькую очень красивую учительницу. По крайней мере, я в нее влюбился. Звали ее Людмила Николаевна. Она была родом из нашего села. Закончив педучилище, вернулась преподавать в родную школу.
Не знаю, по каким причинам, но наша первая учительница рассказывала нам о Ленине, о том, что у нас социализм, мы будущее нашей страны и должны хорошо учиться, ведь мы октябрята и носим звездочки с портретом Ильича. Она никогда не касалась светлого будущего, которое нам обещал Н. С. Хрущев. Но были случаи, когда нашей учительнице Анастасии Александровне надо было отлучиться и нас на пару уроков соединяли с Б классом.  Там преподавала Зинаида Трофимовна, тоже рождения начала двадцатых. Вот здесь мы наслушивались рассказов о светлом будущем.
В то время в сельском магазине почти ничего не продавали кроме водки, вина, папирос, подсолнечного масла из двухсот литровой бочки, повидла из железной десяти литровой банки, какого ни будь простенького материала и кирзовых сапог, ну могли завезти еще что ни будь, тогда это было ого-го и выстраивалась очередь. Магазин был маленький и если заходило человек десять, то им уже было тесно и очередь стояли на улице. Одевались мы простенько, в основном в то, что наши бабушки мастерицы перешивали из поношенного взрослыми. Бабушки выворачивали, вырезали, выкраивали и шили. Носилось это по очереди вначале старшими, которые за год подрастали, потом младшими. Разница была в основном полтора два года. В семье было по четверо детей и больше. Денег в колхозе не платили, а в конце полугодия на заработанные трудодни выдавали натур оплату.
Зинаида Трофимовна с радостью и восторгом рассказывала, как мы будем через двадцать лет жить при коммунизме. А с какой радостью мы это слушали. Как мы могли не верить учительнице.
Как мы могли не верить, что партия созданная В. И. Лениным нас ведет к комунизму.Как мы могли не верить, что мы эту Америку, где чернокожие рабы живут хуже наших собак, во многом уже давно обогнали, а через двадцать лет, там где-то останется рабство, а мы свободно будем приходить в магазин и бесплатно будем брать все, что пожелаем. Мы были детьми и верили учителям беспрекословно. А дома родители молча смотрели на нас и улыбались. Это потом мы узнали, что им нельзя было об этом разговаривать, ведь большинство из них уже проходили школу этапов и лесоповалов. И наверно им было приятно, что мы радуемся, пусть даже чужому вранью.  Любому родителю хочется видеть ребенка счастливым. А мы были счастливы, ведь мы живем в самой лучшей стране мира. Ведь это наша страна первой совершила Великую Октябрьскую. Мы этим гордились и с выражением старались перекричать предыдущих: - Рабочий тащит пулемет…
Зинаида Трофимовна старалась. После уроков мы шли домой и перекрикивая друг друга, жестикулируя, показывали как мы будем заходить в магазин без продавца брать конфеты, печенье и объедаться. Большинство из нас тогда не знали, что существуют шоколадки и мороженое. Про такие лакомства как торт мы понятия не имели. Сейчас в таком возрасте я стал сентиментальным и вспоминая о том что тогда я не знал, что существует мороженое и шоколад, я плачу, хотя я мужик крепкий, не так просто меня разжалобить.
Но детство оно всегда счастливое. О нем я в юности писал.
                «Детство шалое босоногое
                Полунищее, пол убогое…»
Ведь мы не вспоминаем, что жрать, было нечего, и весной набивали желудки зелеными абрикосами и цветами акации. Мы вспоминаем, как ходили в лес, как резвились на речке, как зимой катались с горы, как к новому году наряжали елку и наряжались бармалеями.
Наша новая молодая учительница нас просто учила. Она часто нас водила на экскурсии и никогда нам не втирала про светлое будущее. Она просто учила нас любить родину, наши поля, леса, горы, море. Она учила нас плести венки из полевых цветов и делать красивые букеты. Это были хрущевские времена, времена оттепели. Студенты как не крути, всегда были прогрессивней, к тому же это было поколение Высоцкого.
О голоде мы слышали от мамы и бабушки, они из Курской области. Слышали, что хлеб пекли с мякиной, что лебеду ели. Двое деток у бабушки умерли, то есть мамины сестренка и братик. А двое, то есть мои дядья, которые часто к нам приезжают, живы и здоровы.
Папа из Красноярского края, он голода не знал, но был на фронте, про который никогда не рассказывал, хотя имеет боевые награды.
В общем, у нас информации было мало, да она нам и не нужна, ведь скоро будет коммунизм и все будут счастливы.
И вот однажды в третьем классе Людмила Николаевна повела нас на экскурсию. Осень у нас в Крыму теплая, красота кругом. Мы вокруг учительницы как цыплятки вокруг квочки и также пищим и скачем. Она всегда брала с собой книжку. И когда мы проходили километра два, она выбирала красивое место на склоне горы под деревом, откуда наше село было как на ладане.
Она учила нас любоваться красотой и читала книжку. Это были сказки Пушкина или повести Гоголя. Иногда что ни будь другое, но обязательно классику и интересное.
В этот раз мы шли на водохранилище. До него было километра три через невысокую горку по склону которой росли кусты боярышника, шиповника и терна. Мы просили, чтоб Людмила Николаевна рассказала сказку или интересную историю.  Не знаю, кто как, но я хорошо запомнил рассказанную ею историю.

Рассказ Людмилы Николаевны.
- Совсем недавно был суд над мужчиной и женщиной. Они брат и сестра. Я вам расскажу, как это случилось.
- Еще перед войной, после гражданской войны.
Мы и так слушали ее с удовольствием. Она умела рассказывать. А тут еще упоминание о гражданской войне. Ведь мы все чапаевцы и Павки Корчагины.
- Времена были  тогда очень тяжелые, везде разруха, голод. Детей много осталось без родителей.
По городам беспризорные, преступность большая. Шайки малолетних беспризорных обворовывали магазины, склады. За кусок хлеба могли убить. То время породило такую жестокость, что для них убить человека было почти обыденным. Они могли налететь толпой на прохожего избить, отобрать у него все и даже раздеть. Если кто-то оказывал сопротивление, они могли пырнуть ножом. Они так привыкли к насилию, что многим страдание других приносило удовольствие. Такое положение было в городах. В селах было еще хуже. Не велось ни каких работ. Никто ни пахал, ни сеял. Люди заколачивали дома и уходили искать работу, чтоб прокормиться.
В одном небольшом селе жила семья, мать с отцом и дети. Старшие дети ушли из дома искать, где лучше, а младшие мальчик с девочкой остались с родителями. Село пустело, люди уже поели собак и кошек. Вороны и галки, которых еще не поймали, старались в село не залетать. Было очень тяжело и люди умирали от голоду.
Родители, жалея детей, все съестное отдавали им, и получилось так, что сами умерли от голода.
Село было как вымершее. Братик с сестричкой были похожи на скелеты, ходили как призраки из дома в дом в поисках пищи. В некоторых домах умершие лежали прямо на постелях. Зайдя в один дом они, ничего не нашли. На койке лежал умирающий грудной ребенок. Они сели рядом на койку. Им ничего не оставалось, как только лечь рядом и умереть. Так они и сделали.
Через какое-то время девочка открыла глаза. Ее тихонько толкал братик. Он что-то ей протянул в руке. Она была очень голодная и что бы это ни было, она потянула это в рот. Потом она ничего не помнила.
Когда она пришла в себя, братик сидел рядом и ложил ей в рот кусочек мяса. Она долго была в бреду и все это время братик, который был на два года старше, ему было восемь лет, ухаживал за ней и кормил ее. Он уже хорошо себя чувствовал, и девочка тоже поправилась, начала вставать и выходить на улицу. 
- А, что они ели? - спросил, не понимая Вовка.
- Ты, что балда не понял, - ткнул его в затылок Васька, - и на ухо шепнул, - Людей. Но так как все внимательно слушали, и была тишина, все это услышали.
Людмила Николаевна продолжала.
- Потом они ушли из этого села, искать село получше, где остались живые люди. Они нашли такое село. Там было много брошенных домов. Они поселились в крайнем. Никто на них не обращал внимания. Мало ли детей шляется по стране. Мальчик с девочкой были крепенькие и ходили помогать. В то время, если за день ребенок заработает одну картофелину и вдобавок его покормят похлебкой, это уже хорошо.
Их никто ни трогал, никто не проведывал, у каждого хватает своих забот. Милиции в селе не было, им в городе хватало работы.
Потом жизнь начала налаживаться, но они уже привыкли к тому, чем они питались. Пока было голодно и никто не обращал внимания на умерших, им было проще. Потом началась война, и они оказались в оккупации. От голода они не страдали, потому, что повзрослели и зарабатывали на еду и одежду. Но они привыкли и уже не могли обходиться без мяса, и если подворачивался случай, они кого-нибудь убивали. Потом закончилась война и пошла нормальная жизнь. Везде навели порядок. В селах тоже появились участковые. И если где-то пропадал человек, велось следствие.
Был убит человек. Велось следствие, и их разоблачили. Они рассказали, как  и почему они убивали людей.
Был суд, их приговорили к смертной казни и расстреляли.
Мне тогда было десять лет.
Почему я так хорошо запомнил этот рассказ, не знаю, но быстрей всего потому, что мы все были, шокированы этим рассказом и это никак не сходилось с тем, что нам рассказывала Зинаида Трофимовна. Хоть мы были и детьми, но было над чем задуматься.

По прошествии многих лет, я впервые прочитал такое у Чапыгина. Потом это стало все доступно,
Но этого никто не читает. Зачем? Ведь мы такой прекрасный народ.
Многие считающие себя высокообразованными, говорят: - Ты, что несешь, как ты смеешь такое наговаривать. Да тебя за такое. И опять либо расстрел, либо Сибирь.
С простыми работягами та же история: -  Вечно ты хочешь нас обосрать.
Потом где-то услышат, что это правда и говорят: - Ну и что, ты думаешь, в Америке людей не ели.
Не пойму причем тут Америка. Я русский, а они мне Америку в нос тычут, даже не понимая, что Америка и штаты это ни одно и то же.
Но в ихней литературе этого не скрывают, описывая золотую лихорадку на Аляске. А фильм помню еще черно-белый «Лисы Аляски». Там два летчика уцелели только потому, что съели третьего члена экипажа. Потом уцелевший боялся, чтоб в такой же ситуации не съели его.
Я от очевидцев слышал, что в те голодные тридцатые у нас человечье мясо на рынке продавали. Врут, значит, я тоже вру. Только пусть мне правду о блокаде Ленинграда расскажут. А то только и слышно о героизме. Я никогда не поверю, что там таких случаев не было.
Лет пять назад  по телевизору показывали людоеда из Херсонской области. Или это в Америке?
Я в Штатах не был. Только месяц назад по телевизору показывали, как там полицейский мальчика застрелил. Я телевизор не смотрю, но на работе в бытовке в обеденный перерыв телевизор работает. Так меня все носом тыкали: - Что видал Америку, там еще хуже, чем у нас. Не знаю, но этот случай я по телеку в каждый обед видел в течение двух недель, аж задолбали, и меня все носом тычут.   
Неделю назад нашего мента показали. За время службы он изнасиловал и убил двадцать женщин.
Я уверен, что это еще не все его жертвы. Ведь не побежит женщина кричать, что ее тоже этот человек изнасиловал. Да и он может не все рассказал. Но никто из бригады даже не возмутился. Посмотрели там, будто это обыденно.
Я ничего не сказал, думаю, будут еще показывать, может, кто, что скажет. Дудки, больше не показали. Зачем людей травмировать. Вот в штатах полицай случайно пацана застрелил вот это сенсация, весь город с протестом вышел. А у нас двадцать женщин изнасиловал и убил. Ну и что, подумаешь.
Хорошо хоть показали. Сей час нельзя не показать, все равно кто-то в интернет выложит. А так может и не показали бы.
Мы живем в этом обществе. Мы настолько к нему привыкли, что не замечаем своего бескультурья, своей неграмотности и отсталости. Мы не замечаем нашего хамства. На работе наш лексикон из сплошных матов. Парень, в двадцать лет употребляя в разговоре больше матов, чем слов, даже не задумывается, что рядом женщины, годящиеся ему в мамы и бабушки. Делать замечания бесполезно.

                Март 2015год. Санёк.   ____________________________________________________