утка

Если есть на свете люди без «гена покупательства», то я -  в их числе. Я не просто не люблю походы в магазины и на рынки, я делаю всё возможное, чтобы избежать этого. Ощущая физически, как вникуда утекает время в ожидании ленты кассового  аппарата, я изнываю от бессилия и невозможности его остановить.

 Так было всегда. Самые грустные воспоминания детства – очереди в магазины и лавки: в мои обязанности входили покупка хлеба, молока и воскресная сдача молочных бутылок и майонезных баночек. Это было неизбежностью! Повзрослев, я научилась использовать, так называемую, позитивную коммуникацию: я уже знала, как зовут продавщиц, и проходила мимо очереди с лицом работника магазина, а приёмщице бутылок я оставляла пару копеек за то, что она забирала мою стеклотару с «чёрного» хода. Мне даже не стыдно это вспоминать, потому что для «своих» - тоже были очереди: не одна я, такая умная, заговорщически подмигивала продавцам. Стояли и моргали одновременно человек десять, продавщица пыталась нам всем ответить, и у неё начинался нервный тик. Иногда очередь «своих» была даже длиннее, чем магазинная, но мы упорно стояли в ней: как же!элита! каста «своих»!

В тех очередях я предавалась мечтаниям, как однажды наступит время, и можно будет дать кому-нибудь список, а самой завалиться в шезлонг с книгой. Время наступило конкретно, со всей мощью технического прогресса, и можно заказать через интернет практически всё! Практически… но есть нюансы, а у нюанса есть имя – Гера.

Выявленная в детстве аллергия, раз и навсегда сделала рацион и моцион неизменными. В меню – только гречневая каша, отварное мясо: индюшатина, телятина, крольчатина, макароны твёрдых сортов – не чаще двух раз в неделю, один раз в неделю – нежирная рыба с овощами. Это – вечерняя трапеза. А утром – нежирный «домашний» творог с кефиром и перепелиным яйцом. В течение дня можно: яблоко, вяленый инжир, диетический крекер, орех – только ни в коем случае не арахис!

Признаюсь сразу и честно: я так не питаюсь! Но для моей ушастой принцессы – всё по списку. Кроме прочего, есть ещё некий  жутко гудящий аппарат, который «очищает» мясо, рыбу и овощи  от всяких гадостей, которые в них  впихивают. Гера даже не знает, чем пахнет колбаса, но прекрасно отличит мясо индейки  от курятины, и поднимет на меня возмущённый взор: экономишь на мне? Да, случается. За недельку до зарплаты я пытаюсь втиснуться в бюджет. Я говорю Гере, не глядя ей в глаза:»Не будь падлюкой. Ешь. Не у всех – такое счастье…» Герка падлюкой быть не хочет: она вздыхает, раздумывает, но всё же съедает свою гречку с курятиной…

Творог я покупаю на рынке. Субботним утром я долго и нудно пью кофе, до педантизма тщательно убираю у попугаев, звоню маме и трагически сообщаю, что «иду на базар». Мама оживляется и начинает мне перечислять все цены на сегодня. Для мамы  поход на рынок – это потрясающее развлечение и общение. То, что она сегодня лишена такой возможности, - её главная проблема!

В общем, тащусь на рынок…

Я ещё могу принять рынок весной и летом. Весной я с восторгом разглядываю нежно-оранжевые, трогательно тонюсенькие морковки, которые капризно тянут ко мне свои «пальчики». Я притрагиваюсь к  ярко-зелёным  огурчикам, пупырышки которых напоминают кожу детворы после многочасового купания. Я  кладу обе ладони на  капусту, предчувствуя, что в этом, плотно запечатанном, хрустящем «конверте» меня ждёт настоящее письмо счастья – тонкий  капустный лист с беловатыми прожилками, на которых дрожат росяные капли. Я покупаю  огромный «букет» зелени и иду домой, вдыхая аромат такой жизненной свежести, что хочется жить и жить…

Я принимаю рынок августа и сентября, когда и помидоры, и арбузы серебрятся на изломе. Когда даже не разрезанная дыня наполняет квартиру восточным ароматом, повторить который не удаётся самым великим парфюмерам. Когда белый и розовый виноград  стыдливо показывает сквозь кожицу янтарные косточки. Когда толстые баклажаны толкают своими фиолетовыми боками стройные фигурки кабачков, а лук, любопытно и солнечно, выглядывает из каждого лукошка…

Я не люблю идти на рынок, когда на всём пути стоят безлистные скелетики деревьев, лужи покрываются грязноватым льдом, и злющий ветер толкает то в спину, то бьёт по глазам, вышибая слезу. От желания развернуться и бежать домой под тёплый плед останавливает только одно:»Гере нужен творог…»

Творожный ряд ноября – это толпа перекупщиков  с подозрительно холёнными руками и парочка селян, которые бережно прикрывают «молочку» от  пыли и ветра. Конечно, иду к ним.  Под заиндевевшей марлей  угадываются пласты творога и овалы сливочного масла. Рядом стоят жбанчики со сметаной и банки с молоком. Я традиционно удивляюсь цене, щедролицая молочница традиционно разводит руками… Это такая игра: цена – удивление – що поробиш? – покупка.

Тётка откидывает марлю, и передо мной не творог, а произведение искусства! Белый, с бежевыми подпалами томления в печи, пахнущий настоящим молоком и чистым коровником. Можно и не пробовать! Творожный сугроб подрагивает на весах:»Бачите, з походом…». Благодарю за «поход»,хотя понимаю, что и это -  традиционная штучка, но главное – творог есть, он прекрасен, и можно идти домой…

И, когда я уже развернулась на 180 градусов к дому, висок поскребла мысль:»Прошёл час, минут двадцать – дорога. Купи ещё что-нибудь, чтобы не так зря тратить время». Разворачиваюсь на те  самые градусы и направляюсь к «рядам».

Прохаживаюсь, словно в музее, останавливаясь, разглядывая, присматриваясь. Ни-че-го! Не  музей.

Меня кто-то трогает за локоть. Оборачиваюсь. Бабулечка с такими ясными глазами, что аж слепит! Візьміть,жіночка.Домашня… На высокой табуретке, покрытой стареньким, но чистейшим рушничком лежат две утки. Один взгляд, и память включает перемотку… на сколько? На очень много лет назад.

Сонэле приносила с Привоза утку, и дом наполнялся неимоверным ароматом. В открытое окно кухни долетал вопрос тёти Кати – соседки с первого этажа:»Мадам Перель, и по чём брали то щастя, шо дома нельзя быть?! То ж муки, как пахнет!В первом или втором ряду?» И бабушка прокрикивала в ответ, как найти продавца, добавляя в конце тирады:»Катя, то не утка – щастя, !то дай Бог!евреев не разучили готовить.» Только спустя годы я поняла, почему она говорила "не разучили готовить", а тогда я просто радовалась этим домашним перекрикиваниям.

Она делала утку с айвой и ещё каким-то особым соусом-подливкой. И  подавалась утка с пшеничной кашей, а на столе стояла плошка с гусиными шкварками. Вот это,скажу я вам, музей! Через шкварки можно было смотреть на мир -  прозрачные, хрустящие, необыкновенно солнечного цвета.

Никогда больше я не видела таких гусиных шкварок. После ухода Сонэле осталась одна баночка, и её почему-то долго не открывали, а когда открыли, шкварки были мутными и пахли старой горечью. И вместе с ними закончилось солнечное волшебство на нашей кухне!

… Я покупаю утку  и айву. Я возращаюсь домой, предвкушая аромат и вкус.
Я приступаю к готовке, отчаянно подгоняя память: смотрю в детство, в котором я сидела на высоченном табурете и наблюдала, как Сонэле порхает по узкой кухне и ждала, когда передо мной окажется главная вкусность – пулька и солёный огурчик. Сонэле гладит меня по голове, напевает что-то на идиш, и мы – счастливы.

Память помогает мне, и скоро квартирка пахнет детством по-одесски. Аромат – густой, я просто кладу его в ладони и прижимаю к лицу, чтобы ещё острее вспомнить своё прекрасное время. Стук в дверь, заходит соседка Галя и говорит:»Тётя Лена, так пахне, шо сил немає!» Я отрезаю ей смачный шмат и произношу, как мне кажется, голосом Сонэле:»Ой,Галка, то евреев не разучили готовить!» Галка кивает, и мы молчим, поглощённые этой маленькой, вкусной тайной…