Мария Вердеревская и её окружение

Что читатели должны думать об администрации сайта, которая удаляет вот такие мои стихотворения.



Резолюция о борьбе с героизацией нацизма была одобрена на заседании 69-й сессии Генеральной ассамблеи ООН 21 ноября 2014 года. «За» проголосовали 115 стран из 193. Среди противников документа оказались США, Канада и Украина, а страны Евросоюза вошли в число 55 воздержавшихся от голосования. Отныне для меня США, Канада, Украина и и эти 55 воздержавшихся, среди которых почти все европейские страны — наследники нацизма. И неважно, что это сделали политики. Но они уполномочены совершить это преступление своими народами. В конце концов, и Гитлер был всенародно избранным рейхсканцлером.

Неонацизм: Политики и народы

Я перечислю поимённо
Членистоногих блох и вшей,
Так зародившихся законно
На демократии своей.

Вот впереди ползёт Обама,
Беспозвоночных кукловод.
Как он витийствует упрямо
И миру лжёт всё наперёд.

Ещё один, чьё имя стёрто,
Канадой клёново рулит
(Нет, вспомнил-таки: Харпер Стёпа),
Обаме в рот, скуля, глядит.

Об Украине умолкаю,
На каждом там стоит печать
«Бандера, хайль!» — и точно знаю,
Кому-то с ними воевать.

Для них, что лях, москаль иль Jude,
Что грек, что немец иль француз:
«Украйна выше всех пребудет!» —
У них лишь с Гитлером союз.

А из Британии педрастой
(Прости, Оскар Уайльд, поэт!)
Бежит и бойко и брыкасто
Без скотланд-шерсти — гол и гнед,

Их Кэмерон, болтун превратный:
За гонор, выданный в аванс,
Он исполняет аккуратно
Команды «пиль», «ату» и «фас».

В каком колене от нацизма
Проснулась в Меркель эта муть?
От бошей взятая харизма
Играет злую шутку... Жуть!

С остекленевшими мозгами
Шуршит бульварами Олланд,
Играет, как мячом, словами,
А нос — по ветру... Коммерсант!

А скандинавы... вас так много,
И королев и королей:
Когда забыли вы про Бога,
Воруя педикам детей?

Где времена, как все датчане
Вшивали в сердце жёлтых звёзд,
А ныне же: в каком дурмане
Вы замолчали Холокост?

А вот с забытыми грехами
Антисемиты чередой
Своими тощими задами
К нам повернулися, как в стой-

ле: Польша, чехи и прибалты,
(Орущие в парадах «Хайль!»)
Румыны, венгры и болгары...
И ох как павших наших жаль!

Не немцы — ваши батальоны
Евреев били наповал,
Не немцы, а вполне «законно»
Ваш обыватель их сдавал.

Кто жил под властью оккупантов,
Тот помнит: злее нет румын,
В мундирах чёрных, в белых кантах,
Убийц людей на свой аршин.

Я не забыл, как под сурдину
Бомбили «братья» т о т Белград,
Теперь — Донбасс: наполовину
И х бомбы на детей летят.

Нацизм шагает по Европе,
Под ним распластанный Брюссель,
И превращаясь в мизантропа,
Мозгами движет еле-ель.

За океаном же — народом
Создали рейх на тыщи лет,
Сбылась мечта былых уродов:
О н и — цари, для   н и х — весь свет.
 
11-12.01.2015



Закат Европы

Под улюлюканье чертей
И аплодирующих бесов
Европа мчится всё быстрей
Дорогой дел и интересов,

Мостя последние км
Пред преисподними вратами,
Блюдя свой шик и реномэ
Под человечьими правами.

Закон от Бога позабыт.
Над всеми — лишь закон брюссельский.
Христос? Избит, распят, убит,
Как неудачник иудейский.

Вот нынешние — о-го-го!
Язык усопший возродили,
На нём в своей Синаго-го
Христову жертву отменили.

Европа им кричит «Ура!»
И каяться Европе не в чем:
Пришла прекрасная пора,
Жить стало веселей и легче.

И можно всё: грабёж, обман,
Убийства именем Брюсселя,
И содомит от счастья пьян,
И сатанисты осмелели.

Как двух гарантов след простыл:
Ну, вероломство, но — законно!
И чернозём в «немецкий тыл»
Везут лихие эшелоны...

Бомбить Белград, Донбасс — распять,
Вживую Косово оттяпать...
И убивать, и убивать
В себе же совесть, честь и память.

25-26.02.2018



Англосаксы

«Умом» бодрея и гордясь,
От радости в зобу немея,
Живут заботой, не стыдясь,
Как сделать мир вокруг подлее.

Канадец, англичанин — в раж,
Американосы — туда же:
Забыта совесть, как багаж,
И с каждым днём все люди гаже.

Все. Кроме них. Они — причём?
Их подлость списана в архивы.
Узнают? — Это всё потом.
Пока же — англосаксы живы,

Чтоб каждый день наполнить злом
По наглому или втихую:
Клянутся «богом» как козлом,
Столбя дорогу в ад лихую.

А в арьергарде — Евро-сад,
И клоуны, и кукловоды, —
Христа распяли на парад,
Грехом содомским хороводя.

25.02.2018


Народная история (Кому на Руси жить хорошо)


I

Разбудите меня послезавтра,
Разбудите, вперёд забежав,
Когда будете знать, кто же автор,
Что готовил нам новый устав.

Разбудите меня, разбудите,
Чтобы снова не спать по ночам,
Когда вспять неизвестный кондитер
Сладкой пудрою бьёт по мозгам.

Сколько было их! Лысый, с прищуром,
Всё отняв, поделил на своих,
Кто страну покорёжили сдуру,
Чтоб народ наконец-то притих.

Чтоб шагали, вождям в глаза глядя,
Прикрываясь от них кумачом,
А усатый грузин на параде
На трибуне стоял с палачом.

Поделили на чистых-нечистых
Слишком умный советский народ:
Коммунисты казнят коммунистов,
Ну, и прочих, как щепок — в расход.

А другие — те, что уцелели,
Положили себя за страну,
Чтобы дальше идти мимо цели,
Но с Победой, одной на кону.

Но не понял Победы усатый,
И народ ему — пыль и песок,
Сам не жил, и других виноватил,
Власть тащил, как их лагерный срок.

Чтоб её подхватил оттепельный
С бородавкою лысый дурак,
Всех наук корифей беспредельный,
Кукурузно-ракетный мастак.

Обещал языком, как метлою
(Что у всех болтунов — без костей):
Мы за партией — как за спиною,
Будем жить веселей и бодрей.

Не успел. Только всё перепортил
И заставил народ голодать —
Бровеносец уже телепортил:
Сам живу, и другим дам пожрать.

Нефтяные доходы затычкой
Прикрывают партийных хапуг,
И летит под откос электричка
В коммунизм, как железный утюг.

Перестройкой отмеченный бредит,
Где бы вожжи ещё отпустить,
Вот беда: с ним никто же не едет,
И времён обрывается нить.

Впереди уже Ельцин маячит,
Горизонты собой заслоня...
Братцы, братцы, да что ж это значит:
Всех провёл, и тебя и меня.

Продал всё. И народ без работы
На обочинах жизни лежит,
Чтобы кучка воров без заботы
Упражнялась с трибуны во лжи.

А ведь клялся Аника, как воин:
Потерпите, мол, годик иль два,
И о завтрашнем дне, будь спокоен,
Да не будет болеть голова.

Обещают, кругом обещают,
А чиновник, как был, так он — есть,
Власти делают вид, что не знают:
Он — один, а народу — не счесть.

Ну, не выпасть никак из обоймы,
А колонна его — номер пять,
И ему, наконец-то, на кой мы:
Не мешайте работать, как спать.

Вот опять: обновили кабмины
Наверху, в голове, на местах,
А чиновник расставит в них мины:
Только сунься, народ — тарарах!

Разбудите меня послезавтра,
Разбудите, вперёд забежав,
Когда будете знать, кто же автор,
Что готовил нам новый устав.

Разбудите меня, разбудите,
Чтобы снова не спать по ночам,
Когда вспять неизвестный кондитер
Сладкой пудрой забьёт по мозгам.



II

И настал наконец день позора
И чиновничьего торжества,
Президенту задуматься впору,
Кто в команде его голова.

Президент наш хорош... Ну так что же,
Когда рядом маячит другой,
Сытый, наглый, с лоснящейся рожей,
По всем пунктам — и вор и герой.

Он любую идею подпортит
Нужной ссылкой на тот же закон,
Схлопотать без боязни по морде:
Сам себе — генерал без погон.

Н у,   н е   в ы п а с т ь   н и к а к   и з   о б о й м ы,
А   к о л о н н а   е г о — н о м е р   п я т ь,
И   е м у,   н а к о н е ц - т о,   н а к о й   м ы:
Н е   м е ш а й т е   р а б о т а т ь,   к а к   с п а т ь.

Он живёт без боязни быть сбитым,
Как наш новый ракетный Сармат:
Что хочу, то творю, у корыта
Своей власти — и чёрт ему брат.

И вопросы, что за год копились —
Наш народ терпелив до поры —
В ожиданьи ответа прокисли,
Как в рожках молоко от жары.

Наша Дума никак не созреет
До признанья: в стране — саботаж,
И что нужен закон, чтоб умерить
Через меру чиновничий раж.

По другому назвать, что творится,
Не могу: ведь который уж год,
Невзирая на ранги и лица,
Все они презирают народ.

Не освоят никак миллиарды:
Это сколько же лишних забот! —
И живут старики как бастарды
В аварийных халупах в расход.

Половине страны не добраться
До обещанных свыше доплат,
Ну, а кто вдруг захочет ругаться...
Нахамят и уволят под зад.

Мне плевать, что везде ещё хуже,
Пусть грызутся, и Бог им судья,
Но валяться в чиновничьей луже:
Это — жизнь и твоя и моя.

И прошёл он, раз в год день позора
И чиновничьего торжества,
Президенту задуматься впору,
Кто в команде его голова.

Прозвучали вопросы, похоже,
Но не те, что волнуют народ:
Он и здесь постарался, тот, с рожей,
Отобрал. И так каждый «раз в год».

23.01.2020, 17.12.2020



Плач по Украине

Я молился ночами, и Бог мне судья
И всем людям последний заступник на свете,
И светлела на небо мольбами стезя,
И что я ещё здесь — в ожиданьи Ответа.

Я молитвой страдал, не хватало мне слов,
О любимой земле, где родился и вырос,
О солдатах живых и за будущих вдов,
И в душе возводил свой амвон и свой клирос.

Как случилось, что рядом взошёл сатана
В ореоле, как факел, языческих свастик:
Разделилась когда-то единая наша страна
Под хапок либерало-нацистов во власти.

И росли поколенья вроссЫпь и поврозь,
Только тех, кто пожиже, приманивал Запад,
Да и нам донесло его приторный запах
(Для украинцев русский стал в горле как кость).

Как забыли Христа? Да и был ли он там,
В провонявшей вовсю католической луже?
И кресты на их флагах — НЕ от Христа.
Протестанты? По мне, так они ещё хуже.

Да — увы! — там давно сатана правит бал,
Его шёпот народам так сладостно манок,
Вслед за ними украинец тоже пропал
Под нацистские гимны с утра спозаранок.

И пошла Украина детей убивать
По указке по западной, подлой и низкой,
Бабий Яр позабыв, и где Родина-мать,
Душу высмердив за поцелуй сатанинский.

И балдеют хохлы от бесовской игры,
Направляя орудия в нашу Россию,
И без Бога живут у заветной дыры
Прямо в ад, где их ждут — ох, как ждут! — черти злые.

Боже, Боже! — молился я вновь, —
Окропи Украину святою водою,
Ведь в их жилах и наших течёт одна кровь,
И сильны мы лишь вместе, и всюду — с Тобою.

12.11-25.12.2022


Вероятность того, что нацистская и пятоколонная администрация сайта удалит мои материалы, велика, поэтому заранее приглашаю читателей на мою страницу на фабула точка ру, где размещены все мои произведения и материалы проекта «Москва и москвичи Александра Тимофеичева (Александрова)».



Мария Вердеревская и её окружение

Бывают в истории культуры личности, хотя и не являющиеся великими творцами, но в силу своих человеческих качеств образующих вокруг себя некую ауру, вовлекающую большое число людей, как известных широко, так и малоизвестных, представляющих в совокупности самоё культуру. Таким человеком, собравшим около себя в течение недолгой жизни русскую музыкальную среду начиная с Г.И. Ломакина и кончая П.И. Чайковским и А.К. Лядовым – полный век русской музыки, и была Мария Васильевна Вердеревская.

Её имя не найдёшь в музыкальных энциклопедиях. Кем же она была? "Салонная певица-любительница" (А.М. Пружанский), "даровитая певица с натурой не слишком глубокой" (Г. Хубов), "певица-дилетантка" (А. Альшванг) – в общем, любительница.

С другой стороны, историк русской вокальной школы М.Л. Львов замечает, что значение таких любительниц пения в истории русской музыки выходит за грани домашнего музицирования, а говоря среди прочих любительниц о М.В. Вердеревской, считает, что её деятельность гораздо значительнее деятельности многих профессиональных певцов. Больше того, именно такие, как М.В. Вердеревская, гораздо в большей степени сохранили принципы русской вокальной школы – по сравнению с подневольными солистами императорских театров, среди которых лишь единицы осмеливались идти наперекор итальянским вкусам великосветского общества.

Мария Васильевна родилась в 1827 году в семье гражданского губернатора Сибири Василия Евграфовича Вердеревского, представителя древнего рода, известного с XIV века. Уже в привилегированном закрытом учебном Екатерининском институте она обратила на себя внимание необычайной живостью характера, великолепным голосом (сопрано) и удивительной музыкальностью. В институте её взял под своё крыло педагог с непростой судьбой Гавриил Иоакимович Ломакин (1812-1885), дав ей первые уроки вокала и игры на фортепиано.

Родился он крепостным Шереметевых, пел в капелле Д.Н. Шереметева с 10 лет, с 19 лет уже преподавал в ней, а с 1850 года был её руководителем. В 1874 году стал руководить знаменитым хором С.Д. Шереметева, с которым любили выступать великие В.М. Самойлов, Е.А. Лавровская, Дж. Рубини. Его учеником в хоре Училища правоведения был П.И. Чайковский. Вместе с М.А. Балакиревым в 1862 году Г. Ломакин основал Бесплатную музыкальную школу и был её первым директором. Его талант педагога, композитора и вокального теоретика ценили Ц.А. Кюи, А.Н. Серов, В.В. Стасов, а М.И. Глинка посвятил ему романсы "Пью за здравие Мэри" и "Не требуй песен от певца".

После окончания института в 1844 году Г.И. Ломакин передал свою ученицу известному итальянскому педагогу и певцу Д. Давиду-сыну. Ещё в институте она начала блистать на музыкальных вечерах, устраиваемых любимой (что бывает очень редко) инспектриссой Гогель. Пение Вердеревской на этих вечерах вспоминают все, кто оставил воспоминания (например, Наталия Грот – сестра известного географа и путешественника П.П. Семёнова-Тян-Шанского).

С 1845 года Вердеревская стала выступать в закрытых салонах, а затем в благотворительных концертах, и сразу же у неё сложилась репутация выдающейся исполнительницы.

П.А. Плетнёв, один из ближайших друзей А.С. Пушкина, вспоминал: "...Marie Вердеревская так восхитительно пела, что старик Энгельгардт, убираясь домой, прибавил: "Спешу, иначе боюсь не спать целую ночь, так хорошо петь не позволительно". Энгельгардт – это первый директор Царскосельского лицея Егор Антонович.

После этого концерта в салоне П.А. Плетнёва он, как ректор университета, стал регулярно приглашать певицу выступать на университетских музыкальных утренниках.

Там юная Мария Вердеревская познакомилась с А.С. Даргомыжским и стала его ученицей. Особенное пристрастие к женщинам-певицам было его отличительной чертой как вокального педагога. Это было связано, скорее всего, с тем, что женские голоса легче поддавались воспитанию интонационной выразительности.

Уже тогда Мария Васильевна пела исключительно русский репертуар – Глинку и Даргомыжского. Занятия с Александром Сергеевичем продолжались до отъезда певицы в Москву в 1858 году. Их дружба была основана на её женской привлекательности, выдающемся голосе, открытости и решительности характера, но, главное, она одна из первых его учениц прониклась интересом к его творчеству и проявила чуткость к его художественным замыслам. Она часто выступала в его авторских концертах в ансамбле с композитором. М.В. Вердеревская – первая исполнительница романсов Даргомыжского "Я сказала зачем" (посвящён ей), "Мне грустно", "Ты скоро меня позабудешь", "Моя милая, моя душечка". Часто в этих концертах выступала другая ученица композитора, Анна Ивановна Бунина (в замужестве Гирс, 1826-1867), дочь морского офицера Ивана Петровича Бунина, племянница известной писательницы А.П. Буниной, воспитанница Смольного института. А.И. Бунина обладала замечательным контральто (или, скорее всего, лирическим меццо-сопрано). Она также до Даргомыжского была ученицей Д. Давида-сына, прекрасно играла на фортепиано. Выйдя в 1848 году замуж за Александра Карловича Гирса (1815-1880), при поддержке мужа, крупного чиновника, участвовавшего позднее в проведении крестьянской реформы 1861 года, она превратила свой дом в средоточие серьёзного музицирования. До середины 1850-х годов у неё дома и в некоторых авторских концертах Даргомыжского они выступали дуэтом, исполнив в 1851 году впервые дуэт композитора "Бушуй и волнуйся, глубокое море", посвящённый А.И. Гирс. Их пением на этих концертах восхищались И.С. Тургенев, А.А. Фет, В.В. Стасов, запечатлевшие впечатления в своих письмах. В доме Гирсов с М.В. Вердеревской и познакомился М.И. Глинка. Мария Васильевна была уже Шиловской (в 1848 году она вышла замуж за офицера и богатого помещика Степана Степановича Шиловского (1823-1865), добродушного человека, до конца жизни влюблённого в Марию Васильевну и полностью подчинившего свой быт её увлечениям. Сохранилось свидетельство певца Константина Николаевича де Лазари (1838-1903), баритона, чьё исполнение романсов Глинки восхищало А.С. Даргомыжского и Н.Г. Рубинштейна (он сам аккомпанировал певцу в Москве): "М.И. Глинка и А.С. Даргомыжский не могли её равнодушно слушать, когда она пела их романсы. Такой фразировки, выражения... никто не слышал. Когда певица выходила на эстраду, все приходили в какое-то нервное состояние, ожидая особенного наслаждения". Позднее де Лазари дружил с А.П. Чеховым. Одним из свидетелей этих концертов был писатель Павел Михайлович Ковалевский (1823-1907), в своей незавершённой автобиографической книге "Итоги жизни" оставивший забавные, с юмором написанные страницы о характере отношений Марии Васильевны Шиловской и Александра Сергеевича Даргомыжского: "Часто пела она иначе – не так, как он задумывал, выходило ещё лучше, и он тут же переделывал. Невзрачный, маленький маэстро был похож немного на котёнка, да вдобавок заспанного; но когда бывало вдохновительная Марья Михайловна [под этим именем П.М. Ковалевский вывел в воспоминаниях М.В.Шиловскую] его усадит перед фортепианом, а сама подмостится за ним на табурете и, ероша реденькие его волосы, начнёт петь, – тогда его глаза засветятся; вся маленькая тощая фигурка вырастет – заспанный котёнок просыпается орлом..."

Это было описание музыкального вечера в петербургском доме Шиловских, которые стали регулярно устраиваться с 1849 года. М.И. Глинка упомянул певицу в своих "Записках", о его восхищении певицей рассказал в своих воспоминаниях И.А. Пузыревский (отец исследователя древнерусского церковно-певческого искусства Алексея Ильича Пузыревского).

Да и другие русские композиторы были очарованы её пением. М.А. Балакирев, друг её первого педагога Г.И. Ломакина, посвятил ей романс "Исступление", М.П. Мусоргский – "Что вам слова любви" (об их отношениях немного позже). И всё-таки Мария Васильевна была в первую очередь певицей А.С. Даргомыжского, который развил в ней новый стиль вокального исполнения, те черты выразительной декламационности, о которых певица позднее напишет в одном из писем композитору: "Никто вас так скоро не поймёт и не передаст, как я. Никто так живо не чувствует всей прелести задушевных, страстных творений ваших. Я чувствую совсем особенную любовь к вашей музыке, я часто говорю себе, что мы созданы один для другого (в музыкальном смысле) – вы для того, чтобы творить, я – для того чтобы вас понять, и своим голосом постараться воспроизвести ваши мысли, ваши идеи".

Петербургский музыкальный критик, теоретик, композитор, вокальный педагог, Юрий Карлович Арнольд (1811-1898), изобретатель амплификатора, усиливающего певучесть фортепиано, писал: "Главное же достоинство г-жи Шиловской заключается в удивительной внятности произношения и в тёплой задушевной декламации: она как бы чеканит каждое слово, и каждая из её нот сама собою есть драма!" А в 1857 году отмечал: "Верность интонации у ней безукоризненна".

Вернёмся к М.П. Мусоргскому. Во многих книгах о композиторе певица упоминается с некоторой негативной оценкой: и натура не слишком глубокая, и дарование экспрессивное, и артистизм честолюбив, и душа неустойчива и непостоянна. Верить всей этой ахинее, запущенной Георгием Хубовым, нельзя хотя бы потому, что причиной таких оценок была отвергнутая певицей любовь композитора. Но – такова жизнь! Для нас же важно, что в свои приезды в Москву в 1859 и 1861 годах М.П. Мусоргский останавливался у Шиловских в Дегтярном переулке (их дом № 2/22 был снесён в 1990-х годах).

Вот и начинается московский период жизни М.В. Шиловской. С.С. Шиловский, как уже говорилось, был богатым человеком. Отец его, С.И. Шиловский, оставил своим наследникам усадьбу Неклюдово, ведущую свою историю с начала 17 века (находится в пос. Нагорное под Мытищами в 1 км от МКАД). От усадьбы сохранились большой пейзажный парк и пруды с островами. Первый год после замужества и рождения двух сыновей М.В. Шиловская бывала здесь. Для жены и детей С.С. Шиловский купил у князя Н.Я. Голицына в начале 1850-х годов усадьбу Глебово-Избище под Истрой (в 3 км к северу от ст. "Новоиерусалимская"), где в полную силу развернулась деятельная натура Марии Васильевны.

В Москву Шиловские ездили регулярно и подолгу жили там: либо в Дегтярном переулке, либо в усадьбе Глебово-Избище. Дело шло к выходу офицера С.С. Шиловского в отставку (что и произошло в 1862 году), слабое здоровье детей требовало смены климата, и в 1858 году, перестроив свой дом в Дегтярном переулке в доходный, они перебрались в белокаменную окончательно. Заметим кстати, что пока перестраивался дом, Шиловские в 1858-59 годах жили на Арбате в доме, известном теперь как Дом-музей А.С.Пушкина (№ 53). И во все свои приезды в Москву А.С. Даргомыжский с 1859 до 1867 года неизменно останавливался под кровом любимой ученицы. Музыкальные вечера петербургского дома стали в московском доме и литературно-драматическими. Их посещали А.Н. Серов, Н.Г. Рубинштейн, И.С. Тургенев, А.Н. Островский, А.П. Чехов, П.М. Садовский. На этих вечерах читались новые рассказы и драматические произведения, выступали с воспоминаниями актёры, пела и хозяйка салона, и, как вспоминал писатель и юрист (консультант Л.Н. Толстого в уголовных делах), друг философа С.Н. Трубецкого, часто бывавший в 1865-1870-х годах у Шиловских Николай Васильевич Давыдов (1848-1920) "...исполнение её было в полной мере превосходно... и она совершенно зачаровала и его [А.С. Даргомыжского], и всё присутствовавшее общество".

За границами очерка мы оставляем подробный рассказ о другом салоне, тоже Шиловских, на Большой Лубянке, 18. Этим домом Макарьевского подворья с 1837 года владел отец С.С. Шиловского надворный советник Степан Иванович, а после его смерти в 1853 году перешёл к младшему сыну Петру, женатому на приме-балерине Большого театра Прасковье Прохоровне Лебедевой. И все эти годы, вплоть до продажи дома в 1867 году, у Шиловских тоже собирался музыкально-артистический салон (правда, здесь основными гостями были артисты оперы и балета Большого театра). Стены этого дома (вернее, гостиницы "Лобади", которая занимала один из этажей дома) видели в 1863 году Рихарда Вагнера, которому московские музыканты по инициативе Н.Г. Рубинштейна устроили в марте прощальный вечер. Не сомневаемся, что Степан Степанович с Марией Васильевной и сыновьями Константином и Владимиром могли бывать в семье брата.

Снижение активности в исполнительстве подвигло Марию Васильевну к сочинительству. Первые фортепианные опыты 1849 года сменились в 1860-х годах романсами, что было гораздо ближе ей как музыканту. В 1873 году её романсы на стихи М.Ю. Лермонтова, Е.А. Баратынского, Ф.И. Тютчева (среди них и романс "Зачем", посвящённый А.С. Даргомыжскому) были собраны в один сборник. Хотя её сочинения и не поднимались над уровнем любительского творчества, но привлекали своей мелодичностью и искренностью, что способствовало их популярности в конце XIX века.

Основное же время М.В. Шиловская посвящала любительскому театру в своей усадьбе. Для постановки опер на его сцене она привлекла Константина Николаевича Лядова (1820-1871) (отца будущего композитора А.К. Лядова) как дирижёра русских опер в репертуаре Мариинского театра, где он служил (его мнение уважал М.И. Глинка и считался с его авторитетом в тонкостях оркестрового письма в операх). Привлечению такого мастера к любительским спектаклям способствовал и характер Константина Николаевича, любившего пожить на широкую ногу как артист и барин, и предпочитавшего семье общество друзей и артистов (что позднее послужило его отставке в 1869 году и смерти).

На этих любительских спектаклях (к сожалению, не удалось установить, какие оперы и драматические произведения ставились в Глебове-Избище) часто собирались в летние месяцы обычные завсегдатаи её салона, среди которых выделялись П.И. Чайковский и позднее А.П. Чехов.

После смерти С.С. Шиловского в 1865 году бурная жизнь в усадьбе не прекратилась, тем более что по завещанию она перешла к старшему сыну Константину, ставшему впоследствии актёром, музыкантом и драматургом (младшему Владимиру отошла усадьба Усово в Тамбовской губернии, в которой, к слову сказать, часто проводил летние месяцы П.И. Чайковский).

В 1866 году Мария Васильевна вышла замуж за Владимира Петровича Бегичева (1828-1891), с 1864 года инспектора репертуара московских театров, а в 1881-1882 годах управляющего Московской конторой императорских театров. Мария Васильевна, уже Бегичева, вместе с мужем переводила зарубежные пьесы и балетные либретто на русский язык.

У Владимира Петровича была своя усадьба Бабкино под Звенигородом, знаменитая своими чеховскими и левитановскими местами. Она находилась всего в нескольких километрах от Глебова-Избища на другом берегу Истры. Нетрудно предположить, что активная театрально-дачная жизнь Глебова коснулась и Бабкина. Эта усадьба была отдана В.П. Бегичевым сразу после смерти жены в 1879 году в приданое дочери от первого брака Марии, вышедшей замуж за знакомого А.П. Чехова А.С. Киселёва, и уже у того жил писатель со всей своей семьёй в 1885-1887 годах, когда у него месяцами гостил И.И. Левитан.

Как-то незаметно жизнь М.В. Бегичевой подошла к концу. С начала 1870-х годов начались болезни. Она жила то в Глебове, то в Бабкине, то в Москве у сыновей. Константин Степанович Шиловский (1848-1893) стал актёром Малого театра и драматургом, сочинял иногда музыку для спектаклей театра, был активным участником "шмаровинских сред" в Пожарном переулке. Был автором популярных в нач. ХХ в. романсов: «Для меня ты все» (на муз. А. Титова), и «Тигренок» (автор слов и музыки). С ним дружил П.И. Чайковский и привлёк его к сочинению сценариума оперы "Евгений Онегин". Для этой оперы он написал также французские и русские тексты куплетов Трике. Разносторонне одарённый, типичный представитель артистической богемы, он, как и многие её приверженцы, умер довольно-таки рано. Но успел познакомить П.И. Чайковского с К.Н. де Лазари, о котором шла речь в начале очерка. Благодаря К.Н. де Лазари мы знаем о некоторых характерных чёрточках облика композитора, которые обычно ускользали от других мемуаристов (к сожалению, с 1900 года они не переиздавались).

Другой сын Марии Васильевны — Владимир Степанович Шиловский (1852-1893). Его интересы были ближе к музыке, чем к театру, как у брата. Он окончил Московскую консерваторию, где по теории музыки учился у П.И. Чайковского, дружеские отношения с которым поддерживал и позднее. П.И. Чайковский привлёк его к сочинению музыки антракта ко второму действию оперы "Опричник", посвятил ему две пьесы для фортепиано (соч. 10). Интересно, что он был похоронен как граф Васильев, так как, женившись на уже упомянутой графине Анне Алексеевне Васильевой, по высочайшему соизволению получил фамилию, герб и титул древнего графского рода, оставшегося без продолжателей рода-мужчин.

А Мария Васильевна умерла в Петербурге, будучи в разводе с В.П. Бегичевым, и была похоронена там же, на тамошнем Новодевичьем кладбище. Могила её не сохранилась. Ничего, кроме остатков парков, не осталось и от усадеб Бабкино и Глебово-Избище. Когда-то в главном усадебном доме Глебова-Избища висел парадный портрет хозяйки в широком декольте, где она предстаёт в том возрасте, когда она пленяла и очаровывала людей искусства. От него осталась только фотография сбоку, но даже она останавливает наше внимание. Сохранились также её фотографии в более зрелом возрасте, и они есть в книгах по истории русского вокального искусства.

Да, русская вокальная школа имела свои традиции, но в силу разных обстоятельств обычно под нею понималась оперная вокальная школа, тем более что своё начало, как русская классическая музыка, ведёт от М.И. Глинки. Её носители были профессиональными певцами, и при этом как-то отошла на задний план русская вокальная школа камерного музицирования, не менее важная часть певческого искусства. В силу интимности, искренности и доверительности русских песен и романсов их исполняли певцы с небольшими голосами, но в интонационном смысле и в смысле наследственной культуры (все они были из дворян и имели прекрасное гуманитарное образование) они стояли на голову выше оперных певцов. Одним из основателей этой школы был А.С. Даргомыжский. А носителями традиций школы были якобы "непрофессиональные" певцы, среди которых одной из самых ярких фигур была Мария Васильевна Вердеревская-Шиловская-Бегичева (1825-1879).

P. S. В статье, кроме собственных архивных разысканий автора, использованы материалы книги М. Пекелиса «Александр Сергеевич Даргомыжский и его окружение».

Выражаю также благодарность одной из потомков Марии Васильевны Вердеревской Ксении Дмитриевне Давыдовой за предоставленные сведения из семейного архива, которые помогли уточнению некоторых фактов из её жизни.