Как охотником быть и долго жить

     Каждый год прибавки к возрасту после пятидесяти плох тем, что ты сиротеешь все больше и больше. Уходят друзья, уходят просто знакомые. Все меньше остается людей, которые с полуслова понимают тебя, которых с полуслова понимаешь ты. Тебя даже не радует уход врагов - настоящих, редких, с твоей точки зрения, негодяев. Потому что они – твои сверстники – тоже были частью понятного тебе мира.

           ПОЧЕМУ К НИМ РАНО ПРИХОДИТ СМЕРТЬ?

     Особенно делается грустно, если ты, журналист, мечтал посидеть за чашкой чая с человеком, сделать о нем материал, - и вдруг звонок по мобильному: нет его больше. Четыре раза за последние пять лет раздавались такие звонки. А мечтал я поговорить с мужиками редкой в нашем мире профессии. С охотниками. Не с любителями с ружьем пошариться по озерам в день открытия охоты, а с настоящими промысловиками, последними романтиками нашей урбанизированной эпохи. Их сравнительно немного осталось, на смену им почти никто не идет. Работа изнурительная, неблагодарная. Ты, спасая от жертв деревню, медведя завалил без лицензии (пока ее дождешься), а в награду получаешь сто тысяч рублей штрафа, а то и вид из тюремного окна.

     После телефонного звонка об уходе в мир иной моего одноклассника, известного в Знаменском районе Омской области охотника Дмитрия Воробьева я вдруг задумался: а почему они, эти люди природы, живут так мало? Среди четверых моих приятелей – профессиональных охотников – ни один не дотянул до шестидесяти.

     В принципе, у меня есть предположение, почему они, люди больше обитающие среди лесов, чем среди людей, обречены так рано покидать наш бренный мир. Я не раз в своих репортажах о ягодниках сибирского севера, где клюква – большое подспорье для семейного бюджета и набирают ее по два-три ведра за день, давал советы, как возвращаться с болота на своих ногах, а не носилках. Советы простые: всегда берите с собой валидол, не мучьте свой организм жаждой, не гоните себя усталым по буреломам.

     Какая-то странная мода установилась среди сибиряков: чем реже человек воду в лесу пьет, чем быстрее одолеет 20-30 километров по мху или без передыха сумеет по топям вынести в заплечном мешке три ведра клюквы, тем вроде бы больше подходит под определение настоящего мужика. Все бы ничего, если бы иногда такие походы не заканчивались летальными исходами. Но мои советы были советами априори, они основывались на собственном не шибко большом таежном опыте и не очень глубоких познаниях в физиологии.

     В конце нынешнего лета мне вдруг повезло. Судьба свела с жителем омского севера, чей только официальный охотничий стаж составляет свыше тридцати лет. Общий возраст у него тоже убедительный: в 2014-м отпраздновал 80-летний юбилей. Это дядя Коля Малышев, так его все зовут в Аксёново, в поселке самого северного и таежного в Омской области района – Усть-Ишимского.

     – Ты к нему иди пораньше, – советовали мне, – после двенадцати дня он частенько крепко подвыпившим бывает. Но если ты с ним не поговоришь, то, считай, о тайге ничего не знаешь и никогда не узнаешь.

     Тут удивительно вот какое дело: почти каждый респондент сообщал мне, что дядя Коля не чурается стопки, а имя его всегда произносилось с уважением. О пьющих редко говорят с уважением. По своей судьбе, судьбе в прошлом активно практикующего алкоголика, знаю.

     Я долго колебался: встречаться с Малышевым или нет? В Аксёново живет множество интересных людей, прямо-таки клондайк для журналиста. Выбор большой. Опять же дом Николая Михайловича стоит на самом краю селения. До него от моего временного жилища, спортзала местной школы, километра два-три идти, и не по асфальту. Ненастье каждый день – дороги развезло. Потом, на седьмые и последние сутки моего пребывания в Аксеново, решил посетить дядю Колю. Совесть извела: «Когда еще такой материал подвернется? Единственный долгожитель из охотников встретился, а ты его упускаешь».

            НЕ СТАРИК, А МУЖИК

     На встречу с охотником шел под мелким дождиком, борясь со склизкой липкой глиной. Заходя за справкой о направлении в редкие дома по пути, через часик добрался до засаженной малиной усадьбы дяди Коли.

     Было время: Аксёново гремело как один из крупнейших леспромхозов Советского Союза. Ежегодно с местных складов вывозилось по 150-200 тысяч кубометров древесины, в селении проживало две с половиной тысячи человек. Смена экономического строя в России и перемещение лесозаготовок на далекие деляны в Усть-Ишимском районе свели на нет прошлую славу поселка. Сейчас здесь осталось около шестисот человек или даже меньше. Бывшие длинные улицы идут не сплошь, как раньше, а представлены в виде хуторков. Люди, покидая Аксёново, продают дома на вывоз. В образовавшиеся прорехи из брошенных палисадников ползут кусты малины, рябины, черемухи. На опустевшие подворья заходят медведи, волки, лисы. Зверью трудно определить, где заканчивается тайга и начинаются владения человека.

     Открываю калитку, мысль в голове вертится простая: как встретят? Встретили хорошо. Вторая половина дня, а у дяди Коля ни в одном глазу: только что вернулся с рыбалки, суббота к тому же, баню топит. Сразу же первый сюрприз: ожидал увидеть сгорбленного сухонького старичка, а навстречу вышел статный улыбчивый мужик – осанкой и лицом лет на пятнадцать моложе своего паспортного возраста. Зашли в дом, проходим в горницу мимо кухни, в которой вижу двух улыбчивых молодух, им лет по 30-35. Суетятся, рыбу чистят. Знаю, одна из них жена дяди Коли, только какая – не знаю. Мне обе понравились. В душе шевельнулась легкая зависть к хозяину дома: я на двадцать с лишком лет его помоложе, а на моей кухне никогда враз по паре молодых бабенок не суетилось.

     Любому журналисту известно: когда работаешь с человеком в возрасте восемьдесят и старше, надо быть особо терпеливым и внимательным. Собеседник замолкает часто: устает быстро. С дядей Колей таких проблем не было. Ум живой, речь – ясная и быстрая, ни кокетства, ни стеснительности, максимальная раскрытость. Счастливая находка для репортера.

     Я дяде Коле сразу объяснил, зачем пожаловал. Не скрою, опасался обиды, мол, пришел успеть поспрашивать, пока не похоронили. Ничего подобного: «А ты не стесняйся, задавай вопросы. Я ж не знаю, чего тебе надо».

            НЕ БЫЛО БЫ СЧАСТЬЯ, ДА НЕСЧАСТЬЕ ПОМОГЛО

     В промысловики дядя Коля подался лет в тридцать. До этого трудился рабочим в местном леспромхозе. Однажды ему не повезло. Не успел увернуться от падающего с лесовоза бревна. Вылечившись, решил поменять работу. Все сложилось удачно. В Усть-Ишимском районе в тот год открылся Госпромхоз (Государственное промысловое хозяйство), в задачу которого входила заготовка всего, что могла дать тайга, – от пушнины до лекарственных трав. Дядя Коля стал первым профессиональным охотником Усть-Ишимского района. График работы простой: зимой зверье добываешь, летом – ягоды и лекарственные травы заготавливаешь. Но охота все же на первом месте. Через какое-то время понял: вот оно, настоящее счастье – нашел любимое дело.

     – Не могу тебе, парень, сказать, что хорошего в охоте. Тянет меня в лес – и все, – распахивал передо мной душу Николай Михайлович.

     За ним в охотники Госпромхоза потянулись другие мужики. Через десяток лет в организации уже числилось сорок промысловиков. Только дядя Коля всегда оставался первым – сначала в списках отдела кадров, потом – по количеству сданной пушнины. Как-то в сезон он сильно запереживал: один коллега шел буквально по пятам к олимпу соцсоревнования. Малышев напрягся, на охоте много от вложенных в процесс сил зависит, – и по сумме стоимости сданной пушнины сумел выиграть несколько рублей. Всего несколько рублей, мелочь для зарплаты, но они позволяют ему с гордостью говорить, что за тридцать лет работы в качестве профессионального охотника его никто не опережал: «Чтоб меня обогнали? Да никогда!».

            СЕКРЕТЫ ДОЛГОЛЕТИЯ НИКОЛАЯ МАЛЫШЕВА

     Кто не согласится с утверждением, что в большой продолжительности жизни важны не столько годы, сколько способность к повседневной активной деятельности. К чему долгожительство, если ты у своих родных неподъемным грузом не шее висишь? Дядя Коля всё сохранил: и интеллект, и физическое здоровье.

     Участок для промысла ему отвели большой. Он на нем пять избушек поставил и 12 путиков пробил. Путик – это дневная лыжная дорога охотника вдоль капканов по окружности. Начало и конец пути замыкаются на избушке. У дяди Коли длина путиков составляла от 15 до 25 километров. В одной избушке жил по два-три дня. На промысле находился пять-шесть суток подряд. К выходным домой возвращался. Путь не близкий, если пешком его преодолевать. Не гонял себя. Сначала ездил на попутных тепловозах, которые вывозили древесину из тайги по узкоколейке, потом, первый в поселке, купил снегоход. Машина дорогая, зато силы сберегала. Тот снегоход и сейчас стоит в гараже дяди Коли. Последний раз на нем в тайгу пожилой охотник выезжал три года назад. Мужики просят: «Продай» – он ни в какую: «Я на нем в лес еще надеюсь поездить».

     В медицинской аптечке, что ему снаряжала первая жена Тоня, ныне покойная (ее имя всегда, когда оно упоминалось в разговоре, дядя Коля произносил с заметной грустью), обязательно находились сердечные средства. С утра перед выходом из избушки на путик он обычно не завтракал. Обедал обильно, запас с собой нес, ужинал тоже досыта. На путик брал большой термос с чаем, то есть жаждой себя не томил. Если чай заканчивался, пробивал лунку в первом попавшемся озерке и заполнял термос водой. Всегда в заплечном мешке носил запасные варежки. Те, что на руках промокнут, – тут же меняет на другие, сухие. Берег руки.

     Спиртного в избушках не держал, хотя в трезвенниках смолоду не числился. Иногда договаривался с тем или иным приятелем посидеть в лесу под водочку, не без того – живые ж люди, тогда и укладывал бутылочку среди продуктов на таежную неделю.

     Среди поклажи, которую наш охотник нес с собой в лес, обязательно лежала книжка объемом 300-500 страниц. Вкусы обычные, мужские: детективы, записки путешественников, книги про природу. За неделю томик прочитывал. Сперва у него в избушках стояли подслеповатые керосиновые лампы, затем появились мощные электрические батареи, дававшие хороший свет. У охотника свободного времени не много. День на путике, вечером, а то и всю ночь, приходится со зверья шкурки снимать. Для книг все равно час-другой выкраивал.

     Из всей периодики, что выписывал, внимательнее всего читал номера «Охотничьего хозяйства» и «Пчеловодства» – пчел лет с сорока держит. «Каждый из журналов, – с явным самолюбованием замечает дядя Коля, – знал чуть ли не наизусть».

     При этих его словах мне припомнился один случай. Как-то я брал интервью у группы из трех пожилых изобретательниц. Они создавали уравнения, которые описывали работу еще только проектируемой военной техники. Их математические модели служили основой для разработки новых приборов. Я тогда поинтересовался, каким образом можно в 65-70 лет сохранить столь живой ум, что он позволяет конкурировать с творчеством молодых инженеров. Дамы, весело рассмеявшись, принялись стройно излагать ответ, который походил на отрепетированную речь. Видимо, они часто и до меня обсуждали этот вопрос. Основная мысль сводилась к тому, что постоянно тренируемый мозг не только способен решать самые сложные задачи, он еще и продляет жизнь.

     Дядя Коля, пожалуй, один из немногих сельских жителей, кто по наитию выбрал путь интеллектуала. Лично меня коробит, когда слышу чье-нибудь презрительное: «На книжонки время тратить не собираюсь». Не надо так о книгах. Они не делают человека лучше, они делают человека умнее. Особенно хорошо указанное правило заметно в деревне. У читающих селян, даже если земляки заслуженно их на дух не переносят, и жилье поухоженнее, и посуда почище, и еда повкуснее.

     Мои приятели, профессиональные охотники, ныне, к сожалению, покойные, любили рассказывать, как могут до полного изнеможения преследовать медведя или лося. Дядя Коля в охоте на крупную дичь вел себя по-другому. Жилы не рвал. Найдя след лося, размеренно шел по нему; увидев животное – подкрадывался на расстояние выстрела. Если лось срывался с места, дядя Коля за ним не гнался: «Какой толк? Не догонишь».

     Не жадный он.

     Не скрывает, что не все шкурки сдавал в Госпромхоз. Иногда менял на бензин. Его жена долго не имела модной тогда соболиной шапки. Это заметил директор Госпромхоза: «Что за дела? Жена охотника – и без хорошей шапки». А многие охотники имели приличный приварок к личному бюджету на продаже меха налево.

     –Я не хотел рисковать, нервы себе портить, – откровенничает дядя Коля. – Начальство узнает – с работы выгонит. А я лес люблю. Как мне без тайги? Ее деньгами не заменишь.

     Сам он, если рассуждать о долгожительстве, считает, что его на плаву держат пчелы. До трехсот раз жалят за лето. Суставчики у него побаливают, возраст свое берет. Боль накапливается зимой – летом уходит. Вынося весной из зимовья на улицу ульи, получает пять-шесть первых пчелиных укусов – сразу легче делается.

     Еще дядя Коля замечает, как плодотворно на нем сказывается прополис. Пожевал, горько, конечно, – через несколько минут усталость как рукой сняло. Лучше всего взбадривает маточное молочко. Его мало, капля на улей, слизнул с пальца – тонус поднимает мгновенно.

     Пергу Малышев любит, мед. Любит посидеть рядом с пасекой – умиротворенность охватывает такая, год бы с места не трогался. Все мерзкое и черное из души улетучивается как дым.

            В ОХОТЕ НЕ РУЖЬЕ, А УМ – ГЛАВНОЕ

     В несуетном общении мы с дядей Колей от секретов долгой продолжительности жизни постепенно перешли к секретам промысла.

     По мнению охотника, главный залог успеха – наблюдательность. Если каждый раз пытаешься понять, объяснить самому себе, почему неделю назад на этом месте соболиные следы частой сетью лежали, а теперь – снежная целина, то пройдет не так уж много времени, и ты начнешь предугадывать в какие места на твоем участке мигрируют зверьки. По урожаю шишек сможешь подготовиться либо к охоте с капканами, либо с собаками и ружьем. Чем выше урожай орехов, тем реже соболь ведется на приманку над капканами. В среднем каждый промысел – как с ружьем, так и с капканом – приносит по пятьдесят процентов добычи, но год на год не приходится. По тому, как дядя Коля много и оживленно говорит о соболе, можно понять, что это его любимый зверек, как бы странно такая привязанность охотника, главного противника соболя, не выглядела. Личный годовой рекорд нашего героя – 96 соболиных шкурок.    

     Рекорд по добыче рыси – 14 голов. Мне до разговора с дядей Колей казалось, что рысь вообще невозможно добыть. Из фильмов о природе, из статей о тайге у меня сложилось мнение, что рысь – зверь верховой, по верхушкам деревьев передвигается, с деревьев же на жертву нападает. Дядя Коля мои рассуждения об образе жизни рыси назвал ерундой. Зверь обычно передвигается по земле. Смел. Ленив. Терпелив. Вышел на лыжню охотника – бежит по ней, оставляя следы без опаски. Ляжет зимой в засаде у заячьей тропы – сутки не поднимется, снег под ним на пять-десять сантиметров подтаивает. Лучшая приманка для капканов на рысь – заяц. Любимая пища. Этой слабостью зверя добытчики и пользуются. О рыси дядя Коля, в отличие от журналистов, говорил без пиетета.

     Росомаху, как и большинство охотников, не любит. Зверь пакостливый и осторожный. Вышел на твой путик – все приманки над капканами сожрет. Рано или поздно в ловушку, конечно, угадает. Но сколько трудов охотника прежде зря пропадет. Приманка-то готовится из мяса рябчиков, тетеревов и зайцев – их тоже добыть не просто.

     Собак всегда было две. Не учил. Сами опыта набирались. Только запрещал зверя попавшего в капкан трогать и со стола еду хватать. Ночевали под топчаном в избушке. В остальном – полная свобода. Дядя Коля с любовью вспоминает своих псов. Всегда были готовы за хозяина жизнь отдать. Дважды с медведями так близко сходился, что если бы не смелость собак, то трудно сказать, как бы те встречи повернулись.

     Дядя Коля все годы охоты свято соблюдал таежный закон о помощи случайно попавшим в его избушку путникам. Консервы оставлял, спички. Бересту и дрова у печки. Зайдет промокший человек: согреться – минутное дело.

     Уже заканчивая материал, я вдруг понял, что дядю Колю показываю исключительно умелым добытчиком, а хозяином – нет. А его тридцатилетнее лидерство в соревнованиях между усть-ишимскими охотниками объясняется как раз тем, что он на своем участке не истреблял зверье до нуля. Умел себя остановить, сберечь животных на развод. В разговоре между нами у него однажды вырвалось: «Зверя запросто до последней головы перестрелять. Но зачем?». Слова были произнесены таким тоном, что, похоже, выражали наболевшее.

     – Пожил я не мало, – говорил мне на прощание дядя Коля, – восемьдесят лет – не шутка. А как миг пронеслись. Вот думаю, сколько мне еще осталось? Три года? Пять лет? Хочу пожить. Знаешь, мне, бляха-муха, интересно жить. Мы с Тоней двух дочек и сына вырастили. А внуков и правнуков считать – со счета собьешься. Хочется хотя бы одним глазком взглянуть, какими они и Аксёново там, в будущем, лет через пять-шесть будут.   

     Аксёново; август 2015 года.