часть 8

В трубке приятный, мягкий женский голос.
- Да?
- Добрый день. Это Лариса? – когда надо, я могу говорить ОЧЕНЬ жестко. Благо, есть у кого нахвататься.
- Да. – в ее голосе появляется радующая меня напряженность. Не давая слова вставить, очень четко проговариваю в трубку:
- Слушай меня, влагалище. Меня зовут Лиза, и я гражданская жена твоего бывшего мужа. Забудь его номер навсегда. Не смей больше никогда звонить. Позвони еще раз, и я тебе матку вырву. Ты услышала меня?
- Да. – после паузы, и это несказанно радует.
- Ты все хорошо поняла?
- Да.
- Тогда всего хорошего.
Впрочем, я не успеваю сбросить, о чем потом жалела. В трубке ее голос, и я подношу телефон к уху.
- Лиза… Подождите… - ее приятный голос напряжен, и я молча слушаю. – Видимо, вы недавно знакомы с Андреем. Давайте встретимся, я должна вам кое-что рассказать.
Начинаю остро жалеть, что не успела сбросить вызов, это как проклятье, как наваждение.
- Где и когда? – тон мой по-прежнему жесток, и я понимаю, не надо, не надо соглашаться на эту встречу, я не хочу разрушать мою волшебную южную сказку, но уже ничего не могу с собой поделать. Я слишком хорошо знаю, что самолет взлетает только против ветра.
Она называет небольшое кафе, диктует адрес. Я плохо ориентируюсь здесь, но в конце концов, есть такси, так что – найду.
- Вечером…
- Сейчас, - грубо обрываю я, - сейчас. Я уже выезжаю.
- Хорошо, Лиза, до встречи. – и телефон замолкает.
Осторожно, как неразорвавшуюся гранату, я кладу его на стол и долго смотрю на него. Потом подхожу к зеркалу. В принципе, ничего. Это совершенно не моя заслуга, такой мой подарок от Пречистой Заступницы, - хорошая, почти идеальная кожа. Никогда у меня не было прыщей, угрей, всяких сыпей и раздражений, и часы тренировок в хлорированной воде бассейнов прошли бесследно, и никогда я не знала, что такое диатез. Вот и сейчас. Следов от выпитого нет, мешков под глазами тоже, немного заспанные глаза, и общая растрепанность присутствуют, но это поправимо. Иду в комнату к Андрею, быстро привожу себя в порядок, капаю в глаза капли, постоянно с собой таскаю, все-таки сидячая работа за компьютером, а я и так в свои двадцать четыре ношу очки с плюсом на оба глаза. Внутри противный комок страха, но я старательно не даю ему пустить метастазы. Просто встретимся и поговорим. Даже бить не буду. Наверное. Без всякого стыда шарю по карманам брюк Андрея, нахожу брелок с ключом от машины. Иду на кухню, Айсул пьет кофе и покуривает. При виде меня грустно улыбается.
- Оставь машину. Я вызову такси. Если нет денег, я заплачу.
- Спасибо. – стараюсь не смотреть на нее. – Но я привыкла сама.
- Тебе расскажут правду. Ему и тебе будет больно. Зачем это? Прошлое останется в прошлом, его не вернуть. В одну реку дважды не входят.
- Я уже привыкла сама. – тихо говорю я. – Вот только очень хочу от этого отвыкнуть. Спасибо вам, Айсул.
Через несколько минут, разобравшись с сиденьем и зеркалами, я выруливаю на трассу и давлю на газ. Мощный мотор послушно ревет под моей ногой, торопливо выкуриваю сигарету в окно. Конечно, сразу это чертово кафе не нахожу, приходится несколько раз спрашивать дорогу. Наконец, подъезжаю. Кафе впечатления не производит, единственное достоинство – недалеко находится. Несколько посетителей, в основном с детьми, тихо, прохладно, с пляжей еще не успели потянуться отдыхающие. Ее я никогда не видела, но узнаю сразу. Сидит за столиком в углу, при виде меня, приглашающе машет рукой, встает. Продемонстрировать фигуру, тварь. От бешенства, я чувствую, у меня зеленеют глаза и раздуваются ноздри.
Высокая, выше меня. Волосы цвета спелой ржи уложены в косу на плече, голубые глаза. На ней яркое цветастое платье, открытые босоножки. Фигура античной богини. Тяжеловатые, немного неправильные, но очень чувственные черты лица, полные губы, жемчуг зубов, откровенный вырез на платье. Явно постарше меня, что не может не радовать. При виде ее я понимаю, что такое женственность, и начинаю злиться теперь уже на себя. Чувствую себя замарашкой. Подхожу и сажусь напротив. Она тоже садится. Приглядываемся друг к другу. Я не отвожу глаза и закуриваю, с удовлетворением отметив, что она тоже курит, ее пачка дорогих сигарет лежит на столе.
- Лариса. – она чуть улыбается.
- Лиза. Не скажу, что рада знакомству. – бурчу я в ответ.
- Я тоже не в восторге. – кивает она. – Мог бы найти и получше.
- Мне переходить к исполнению моих угроз? – деловито спрашиваю я, туша сигарету в пепельнице. – Так это очень быстро, уж поверь.
- Думаю, не стоит. – Лариса продолжает изучать меня, и я держу ее взгляд.
- Зачем мы встретились?
- Ты всегда такая прямолинейная?
- Только когда ровная линейка попадается. Когда кривая – тогда криволинейная.
Приносят ее заказ, какой-то коктейль, денег у меня с собой нет, в сумочке валяется мелочь, я прошу воду без газа. Под неодобрительный взгляд официантки, закуриваю новую сигарету.
- Так и будем молчать?
- Ты меня пригласила встретиться. Излагай. Я слушаю.
- Ты дура, Лиза. Вот в общем все, что я хотела тебе сказать. – Лариса смотрит на меня своими голубыми глазищами. – Дура. Повелась на мужественный вид, пока еще не пропитые мозги, внешность и крутую машину. Не перебивай меня. Повелась, я вижу. Еще добавлю. У него правительственные награды. Ранения. И весь такой героичный. Херня это все. Он спивается, бухать может по неделе. Жила когда-нибудь с запойным? Попробуешь. Непередаваемые ощущения. Когда началась война, я умоляла его уехать. Я была уже беременная, такой долгожданный ребенок. Кричала, умоляла, бросить все, уехать, родить и жить спокойно. Насрал. На меня, женщину, которая носила его ребенка, на нашу жизнь, бросил, пошел в войнушку играть. Я сделала аборт.
Я абстрагируюсь… Не знаю почему, вроде этот вопрос должен волновать меня как никого, но я не могу сосредоточиться на яде, который вливает в меня эта стерва. Перед глазами проплывают картинки из августа 14 года… Раскаленные, пустынные улицы моего города. Редкие прохожие. Жалкие, мигающие желтым светофоры на перекрестках, одинокие машины. Летящие на бешеной скорости вояки на аварийках. Грохот артиллерии, тяжкие, разрывающие душу прилеты. Судорожное чтение сводок, звонки телефона подбрасывают во время короткого чуткого сна. И спишь одетой, с паспортом под подушкой. Постоянный страх, тупой, обессиливающий, липко-противный, от которого слабеют колени и дрожат руки. Я, лежащая на полу в коридоре во время обстрела, и мины ложатся совсем рядом, я слышу, как осколки барабанят по торцу дома, и вжимаюсь в пол, закрыв голову руками. И как потом я вылила на себя стакан воды, не могла до рта донести, так руки дрожали. Это в эту войнушку он пошел играть? Или может в другую?
- … Бросил… - ее слова, которые стали злыми и отрывистыми, доносятся, как сквозь вату, - я приезжала… В доме, нашем, моем доме… Постоянно бухой, белый, издерганный… Воняет этой казармой долбанной, автомат валяется этот… А до войны… Ты спроси, спроси… Откуда он брал деньги? На свой Гелик? На нашу квартиру? Зарабатывал с другой стороной. Крутил дела. Патриотизм в жопе заиграл? Хер там. Просто нормальные люди уехали, потому что хотели жить нормально, работать, как раньше, детей рожать. А его не взяли, бортанули, сказали, там мы без тебя разберемся. Все, не у дел остался. Герой, мать твою. Ни карьеры, ни бабок, ни семьи, ни ребенка. Все просрал. Смотрел-смотрел в стакан и высмотрел, надо начать геройствовать… Начал. Сколько раз там его ранили? Пусть в жопу себе свои медали и ранения засунет. Козел, мудак. Только себя видит. Через меня и нашего ребенка перешагнул, и через тебя перешагнет.
- Ты так его ненавидишь? – устало спрашиваю я.
- Да. То есть нет. Или да. Не знаю. – Лариса судорожно закуривает. – Только я никогда не прощу, что он со мной сделал.
- А что тебе мешало остаться? Я вот осталась, и не умерла, и ниче, пережила все.
- Я хотела и хочу нормальной жизни. Нормальной. А в вашем квази-государстве...
Вдруг мне становится ее нестерпимо жалко. Эту красивую, умную, чувственную, взрослую дуру. До слез.
- Ты знаешь, я очень сильно хотела выдавить тебе глаз, - говорю я, - а сейчас не хочу. От слова совсем. Удачи тебе, Лариса. Ты только не звони больше, а то ведь я могу и раздумать.
- Дебилка больная, - это уже мне, когда я лезу в сумку, - живи с запойным неудачником, хоть усрись.
- Удачи тебе, - я кладу на скатерть всю мелочь, которая у меня была, должно за мою воду хватить.
Молчание в ответ. Я встаю и иду к выходу. У меня необычайно легко на душе, лечу, как на крыльях.
Сажусь в машину, завожусь. Возвращаюсь к дому Айсул, въезжаю во двор, запираю ворота. Меня никто не встречает, но я и никого не хочу видеть. Бормоча себе под нос, почти бегу на пляж. На ходу срываю с себя одежду, пока не остаюсь голой. Вечернее море золотится и переливается в лучах заходящего солнца. Дневное волнение моря утихает, и теплый резкий ветер обдувает мое тело. Конечно, я одна на этом заброшенном пляже для аборигенов. Загребая ногами песок, решительно иду к кромке прибоя. Вода обняла щиколотки, потом колени, бедра, живот. Отталкиваюсь и плыву. Плыву так, как не плавала очень давно, когда мышцы стонут от напряжения, каждый глоток воздуха разрывает легкие, когда все тело работает слаженно, как часы, и нет места мыслям, а есть только желание приплыть первой, или умереть, и тело, как нож масло, пронзает воду. Я ни с кем не соревнуюсь. Я плыву сама для себя. Выбиваюсь из сил, поворачиваюсь. Ого. Назад возвращаюсь уже неторопливо, часто ложусь на воду и отдыхаю. Я спокойна. Если такие, как она, истерят, значит, я все сделала в своей жизни правильно. На берегу отжимаю волосы, прыгаю, выливая воду из ушей, кашляю и плююсь. Благо, никто не видит. Кое-как одеваюсь, обуваюсь, иду к дому.
Айсул по-прежнему на кухне, смотрит маленький телевизор. Молча сажусь рядом.
- Бухают?
- Спят. – так же лаконично говорит она. – Пропустила самое интересное.
- Переживу.
- Как Лорка?
- Жива, - улыбаюсь я.
Айсул молча лезет в холодильник, достает бутылку вина и два бокала из шкафа, наливает.
- Айсул, вам тяжело?
- Нам всем сейчас тяжело.
- Но мы все сделали правильно?
- Конечно.
- Тогда давайте выпьем. – бокалы с легким звоном сдвигаются, и я пью это необыкновенно вкусное вино.
- Вы знаете, мне хорошо.
- Мне тоже. Давай, за тебя, Лизка.
- За вас, Айсул, за ваш дом.
Мы допиваем вино, и я иду спать. И несмотря на то, что ночую я одна, засыпаю я быстро и крепко.