Срок следующего испытания Часть 2

 День, как расходный материал, был израсходован почти полностью, не принеся с собой ни признаков благополучия, никаких других случайных радостей, так что  мог, с чистой совестью, быть вычеркнутым, как из календаря, так и из памяти, повесившись на фонаре собственной тенью. Впрочем, как и многие другие дни, промелькнувшие  своей чередой, межу утрами и вечерами этой пустырной жизни.

 Делать было больше нечего, деваться было больше некуда – я поехал домой.
  Дождавшись первого попутного трамвая, я передал кондуктору оплату за проезд, на что тот сунул мне, вместе со сдачей, уже оторванный билет и быстрым  ветром просвистел в начало салона.
 «Каждый ворует, как может», - подумал я с некоторой завистью. «Министры – нефтяными компаниями, королевы бензоколонок – топливными канистрами, кондукторы – оторванными  талонами, а у тебя негде украсть денег на пистолет, чтобы застрелиться от всего этого, окружающего тебя, счастья».
 А потом предлагаю ещё доплатить.

 Судьба несправедлива к некоторым людям.
  Я опустил свой зад в освободившееся кресло и попытался услышать в перестуке колёс, складывающийся в голове, глухой мотив, подхватив который, как простуду, горький сироп воспоминаний, дал вволю воле своим  заоконным наблюденьям.
 Трамвай хлопал ушами дверей, словно прислушивался к моему внутреннему голосу, на каждой остановке, даже если на ней не было потенциальных пассажиров.
-- Билетик не оставите? – бросил мне кондуктор, когда я уже приготовился выходить...
 Я пожевал билет рукой в правом кармане куртки...

 Дома меня ждал собственный министр экономии.

  В этом доме я жил последние  четверть века, но, сколько помню, с того самого дня, как появился там, он был мне чужд до того, что почти противен. Может быть, он был построен не по фен шуй, но общие ощущения были скорее свалить из него в какую-нибудь Австралию. Всё, что хотелось делать в нём, и чего он заслуживал, в применении крыши над головой – только спать. Или жрать. Совершенно от скуки и только.
 
Пробравшись домой, я собрался на кухне, потому как в остальных местах мне постоянно приходилось быть разобранным по частям. Источник радио тихо бил ключом, несмотря на то, что порядочные и люди должны были в это время крепко спать, если уж не досматривать какой-нибудь вещий сон. Только на радио можно было послушать музыку и узнавать добрые новости, каждые пятнадцать минут.

  «Ночью, при столкновении двух джипов погибло три человека», - сообщило радио пунктом в списке срочных новостей, наверное, для того, чтобы  поднять людям  настроение с самого утра.




 
  Настроение менялось от крайности в край  - от, сдохнуть здесь и немедленно, потому что всё осточертело до ёжиков, до пожить подольше – посмотреть, чем закончится эта вакханалия, хотя, понятно, что ничем она не закончится, а будет продолжаться, даже чуть дольше, чем всегда.
 
На кухне было чисто, как если бы только что была генеральная произведена уборка. Если хочешь, что бы было чисто на кухне – лучше там ничего не готовить.
 На стене висели довольно специфические часы. Они показывали правильное время, когда я был дома и беспощадно отставали от настоящего времени, когда дома долгое время никого из меня не было. Вот и теперь на них страшно было смотреть.

-- Почему так поздно? – спросила меня выползшая спросонок  на кухню жена, опустив обращение ко мне на ты, тем более, по имени.
-- Метро не ходило, - пояснил я нехотя.
-- Как это, не ходило?
-- Это как ходили, только наоборот...
 На лице её образовалось сомнение, так как за это время, по её мнению,  я совершенно мог бы дойти до дома пешком.
-- Ты что, опять влюбился? – спросила она тоном, впрочем, совершенно безразличным, выставив на стол ведро,  холодных уже, макарон. Сразу стало видно, что ждала. 
 -- Может быть, это первый и последний раз? – не согласился я с её формулировкой «опять», хотя и выглядело это довольно двусмысленно.
 -- Скажи, ты меня совсем не любишь?
 --  Любовь, наверное, это тогда, когда все вокруг говорят, что она с тобой только из-за квартиры, а тебе всё равно, - придумал я на ходу спорный тезис, вымучив на лице тусклую улыбку.


«А что, у меня есть выбор?» – хотел я спросить в ответ, но она могла бы обидеться. Не стал.
Странно,  живёшь, вроде, не на необитаемом острове, и в неделе не одна Пятница и даже не семь, а выбор всё-таки не велик.

  Когда-то наступает тот самый момент в возрасте, когда при каждом упоминании возможных будущих событий, нужно добавлять, если доживу ли, если  будем живы.

  Радио подыхало на кухне о том, как сделать так, под предлогом того, чтобы народ не воровал, побольше украсть у него.

Правительство просило подождать ещё три-четыре года, но понимающие в правительстве и во времени  толк люди, делали вывод, что и хорошо в этой стране уже никогда не будет, а лучше - тем более.


 -- Я старый больной человек, - предложил я ей в оправдание своё вечное алиби. – Я ещё помню, как рулон туалетной бумаги был длинной 25 метров. 
 -- Сколько я тебя знаю, -  напомнила она мне мои же слова многолетней давности, -- Ты всегда так говорил..
 -- Ты можешь предположить, что я, с каждым днём, становился всё моложе и здоровее?  - предположил я, что речь шла не о туалетной бумаге.
 -- Нет, - согласилась она на мой аргумент, хотя, могла бы и соврать.
 – А какой длинны теперь рулон? – поинтересовалась она вдогонку, собираясь пойти досыпать...
  Я не стал отвечать и даже предлагать ей померить, просто стал натыкать на вилку макароны.

 По телевизору реклама едва прерывалась какой-то скукотищей, так что, случись война, телезрители об этом, скорее всего, не успели бы узнать, так как, рекламные контракты, знаете ли...

 « Время липло к истории, как банный лист на лунный кафель. Совсем скоро, нищие и бедные должны прервать свои диеты и начать питаться подножным кормом, а пока только спина у них была белая.
Было первое апреля. Дело весеннее. Я сидел на стуле или за столом, тискал часы – дразнил мгновения  и начинал новую жизнь.  Или думал, с чего её начать...
На столе сох рогалик, выгнутый, почему-то, не в ту сторону, в ковшике варились макароны, по-модному – спагетти.  Короче, станет  над чем подумать, когда они окажутся на тарелке.  Всегда важно, чтобы было над чем подумать. Мне не часто приходилось думать над столом, над чашкой чая или кофе, над тарелкой макарон с кетчупом. Это тренирует этот, как его... Мозг.

« Женщина продала своего ребёнка, чтобы заплатить налог на квартиру, купленную на материнский капитал», -  поведало радио.

   Патриотизм зашкаливал и достигал таких глубин,  которых даже не могла представить себе клизма.
  Я пытался читать, но постоянно отвлекался на внутричерепные  тупиковые мысли, типа, что слепые думают о любви с первого взгляда?.. Да и книга не располагала даже названием к её чтению. Содержание тем более. Память не могла удержать в извилинах извилистую нить сюжета, запомнить, кто откуда взялся и кому приходится и как потом они оказались рядом... А, главное, зачем? Толи дело сейчас. Все книги можно закончить всего в два предложения. Я пошёл бы в кинотеатр, но денег не было. Я купил бы поесть, но денег не было. Конец. Вот уже две книги. Всё, что теперь нужно знать о жизни из чужого опыта, что если нет денег, то и жизни не наблюдается и смело перетаскивать на свою сторону».

-- Хватит сидеть и смотреть, иди, сделай чего-нибудь, - вывелась она из равновесия, заметив, что я оттолкнул листок в сторону.
-- Знаешь, - попытался я вернуть  баланс в её настроение, -- учёные доказали, что если смотреть долго на какое-нибудь дело, оно само, рано или поздно, сделается.
-- Что-то я такого не замечала, -- вытащила она наружу замечание из своего опыта.
-- Это чисто мужская прерогатива, - обучил я её, заодно, неизвестному слову. – Веришь?
-- В наше время можно верить только калькулятору.
Вот, спроси у него, сколько будет дважды два?
 -- Зачем? – спросил я, зная, что  результаты наших подсчётов могут и не совпасть.
-- Просто.
  Обоюдное равнодушие, приводящее к пустоте и утопающее в ней, вот результат всех математических действий.

 -- Смотри, ты даже нормально отжаться и подтянуться не можешь.
 -- Почему? – Намекнул я, что могу.
 -- Попробуй, - попросила она продемонстрировать.
 -- На себе не показывают.
 Это хорошая претензия, сначала откормить человека, как свинью на убой, а потом предъявлять, что он не хочет лишний раз шевелиться.
 -- Знаешь, как отличить кота от кошки? – спросил я её в упор.
  -- Коты мурчат, а кошки мурлычут, - ответила она. – Ты меня сто первый раз спрашиваешь.

В душе боролись два моральных урода.