Очи черные, или пророчество цыганки

    История эта произошла в начале шальных 90-х, а точнее в 93-м, когда уже обманутый родным государством советский народ был окончательно отпущен на свободу вместе с ценами и, ошалев от нее и бесконечных нулей на купюрах, немного растерялся, толком не зная как жить дальше.
    Многие тогда сгорели в эйфории вольного пламени, за пару лет превратившись из уважаемых инженеров и представителей других не последних профессий в нищих и вечно пьяных попрошаек. Это было время многомиллионных кредитов под 100% по знакомству, фирм однодневок с громкими названиями, легализации интимных услуг, беспредела доморощенного рэкета и наплыва всякого заграничного фуфла в одуряюще - красочной упаковке.
    Когда на зарплату оборонного НИИ жрать стало совсем нечего, подался я зимой на стройку, где за несколько месяцев овладел профессией штукатура, которая позволяла вполне сносно существовать. А уже летом, бывшие коллеги по оборонной науке стали сманивать меня в организованную ими коммерческую фирму, которая занималась, как впрочем, и все тогда, перепродажей различных товаров. Дела в фирме шли не плохо, и вырисовывалась некоторая туманная перспектива.  «Бугор» на стройке тоже советовал соглашаться.  «Ты молодой, тебе расти надо, а на эту грязь всегда вернешься…» - говорил он и как в воду глядел. И вот уже четвертый месяц я занимался не совсем понятно чем, официально являясь заместителем директора фирмы по вопросам безопасности. Я выполнял какие-то личные поручения, охранял офис, разгружал машины, ездил в Москву экспедитором за товаром, сопровождал директора, когда брали кредит в 100 миллионов, тут же откатывая организатору сделки десятку. Директор наш, Вова, нес в портфеле почти 100 лимонов, а я следовал сзади и, непрерывно шаря глазами по сторонам, грел в кармане рукоятку газового револьвера, панацеи тех времен. На мне кожаная куртка – символ перестроечного благополучия, джинсы «Мальвина» и чешские спортивные ботинки на меху, я упакован. Все было так, пока Вова не загорелся идеей создания собственного банка, которые вылезали вокруг как сморчки по ранней весне.
    В Москве жил мой старинный друг, еще по институту, тесть которого был тогда высокопоставленным чиновником. У друга подкатывал день рождения и я, страстно желая присутствовать на празднике жизни, предложил директору отправить меня в столицу, где в непринужденной застольной обстановке попытаться получить какую-нибудь информацию консультативного плана о том, как нам богатеть дальше. Вова с готовностью спонсировал поездку и 2 декабря, в предвкушении долгожданной встречи я вытряхнулся на заснеженный перрон Курского вокзала.
    Сам он приехал в Москву следом, по делам фирмы, вместе с аудитором и бухгалтером. На следующий день было назначено рандеву в вестибюле гостиницы Россия, где они остановились, в 11 часов.
    День рождения прошел обильно вкусно, правда повода для разговора на заданную тему так и не представилось. Но на следующий день, как и было запланировано, я с тяжелой головой выбрался из подземки на площади Революции, стремясь не опоздать к назначенному времени.
    Как назло площадь оказалась перекрыта металлической изгородью, вдоль которой ходил милиционер.
    - Товарищ лейтенант, разрешите проскочить, опаздываю… - канючил я, пытаясь  разжалобить стража порядка, но в ответ получил традиционное «нельзя».
    Эх, мне бы только площадь перебежать. Вижу, как с другой стороны исторического музея, от Александровского сада движется нестройная колонна людей. Лейтенант, повернувшись спиной, удаляется вдоль ограды. Решение созревает мгновенно и я, рывком перебросив тогда еще тренированное тело через барьер, резво бегу в сторону музея.
    Меня никто не преследует и, обогнув здание, я вливаюсь в разреженную колонну. Иду быстро, и ничто не предвещает неожиданностей, но стоящий у мавзолея милиционер, жестом приглашает пройти внутрь. Оказывается люди идут к «Нему». Раньше это выглядело иначе. Много лет я мечтал об этом событии. В детстве мы с отцом предпринимали такие попытки, вставали в 5 утра, ехали на площадь, стояли в душной и плотной толпе, но каждый раз что-то не склеивалось. То колонну останавливали, пропуская важные делегации, то говорили, что доступ на сегодня прекращен. В общем, прием окончен, вождь устал. А тут идет реденькая колонна, даже не сообразишь куда. Ну что же, день начался необычно. Караул тогда уже сняли, и гранитный коттедж охраняла милиция. Порой я задумывался, что многие годы двигало массами советских граждан, непременно желающих увидеть нетленный труп. То ли желание убедиться, что Ленин действительно живее всех живых, то ли элементарное любопытство обозреть человеческую мумию. Мною в детстве точно двигало второе. Я решительно шагаю в распахнутый проем. В предбаннике сержант ощупывает мои карманы. Вроде бы недавно какой-то чудик пытался покуситься на священное тело, тоже мне Фани Каплан, но Володю спас саркофаг. Наткнувшись на продолговатый предмет, сержант просит показать его. Я достаю простенький выкидной ножик и мысленно с ним прощаюсь, но он жестом показывает, что я могу идти.
    Наконец-то святая святых. Среди складок бордового муара ярко освещенный прозрачный купол, Ильич спокоен и умиротворен, он вывернул историю на изнанку и теперь имеет право отдыхать. Он по грудь накрыт покрывалом и находится не так близко, как я рассчитывал. Адекватному восприятию события немного мешает абстинентный синдром. Наверное, в детстве все это произвело бы на меня большее впечатление, но все равно здорово.
    Проходим быстро, я выбираюсь на улицу и пытаюсь тут же повернуть налево, но очередной страж порядка ненавязчиво заворачивает меня к Кремлевской стене, где я имею возможность ознакомиться с выдающимися захоронениями. Вожди, космонавты, академики… Одна фамилия известней другой.
    Наконец я свободен, и почти спортивной ходьбой обогнув Василия Блаженного, выхожу в заданный район. После посещения Тела настроение торжественно-приподнятое, как будто к вечности прикоснулся. Через много лет я испытаю подобно чувство в Каире, в долине Гиза, положив руку на громадный обтесанный известняк, торчащий из основания последнего прибежища сына знаменитого Хеопса - Хефрена. Почему-то выйдя из автобуса, я подойду сначала именно к этой пирамиде. Хефрен хотел перещеголять отца, но, не имея на это права, схитрил и построил свою пирамиду на возвышенности. Теперь, являясь по факту меньшего размера, она выглядит приоритетней, не говоря уже о том, что верхушка домика Хеопса во время землетрясения немного обвалилась. И также как и тогда, в Москве, впечатление от большого события, смажется знакомством с местными цыганами, после общения с которыми, я окончательно пойму, что наши отечественные цыгане интеллигентнейшие люди. Интересные все-таки прослеживаются параллели. 93-й год, Москва, мавзолей, мумия, цыганки, смазанное впечатление. 2007-й, немного другой порядок – мавзолей, цыгане, мумии в Каирском музее, где наибольшее впечатление на меня, пожалуй, произвел мичуринского размера нетленный презерватив Тутанхамона. И опять смазанное цыганами впечатление. Мумии завораживают, может быть все-таки это, так влекло миллионы моих сограждан, не имеющих возможности свободно перемещаться по планете, в уютный гранитный особняк на центральной площади страны.
    Но вернемся к нашим баранам. Одухотворенный произошедшим событием, я уже почти достиг здания гостиницы, когда идущая на встречу женщина, в обычном драповом пальто и пуховом платке, обратилась ко мне:
    - Сынок, у тебя не будет рубля, позвонить?
Вместо привычных двушек, звонили тогда рублями, которые не отличались от них по размеру. Я с готовностью выгреб из кармана несколько штук и только после этого заглянул под головной убор. Смуглая кожа, черные глаза и белозубая улыбка не оставили сомнений. Взгляд цыганки был приветливым и многообещающим.
    - Ой, спасибо тебе, какой ты хороший, дай я тебе за это погадаю, все расскажу…
    Всю жизнь я сторонился цыган и подсмеивался над теми, кто заворожено глядя им в лицо, отсчитывал монеты. Да надо, в конце концов, попробовать. Прошедший накануне праздник притупил чувство самосохранения.
    В боковом кармане у меня 3000 мелочью (тогда были миллионы), основные деньги надежно запрятаны в портмоне и лежат в грудном кармане. Рядом тут же возникают еще два персонажа, одна беременная. Старшая цыганка объясняет, что для организации процесса нужна денежка. Это все нам давно известно и я с готовностью достаю синенькую сторублевку. Она принимает купюру и неожиданно ловко выдергивает волос у меня из виска, заворачивает его в банкноту и начинает что-то быстро говорить. Через некоторое время гадалка сообщает, что для продолжения нужна еще денежка, и я вновь протягиваю ей сотку, но она уточняет, что купюра должна быть другого достоинства. Я достаю розовую двухсотрублевку. Терпеливо вздыхая, мне объясняют, что нужны крупные купюры.
    - А у меня нет… - улыбаюсь я как можно искренне.
    - Есть у тебя… - улыбается гадалка в ответ и хлопает ладошкой по тому самому месту, где так надежно покоится основная сумма. Две подельницы что-то тарахтят наперебой, а беременная, округлив глаза, шепчет с придыханием:
    - Ты ее слушай, она нас всех лечит… - и буквально сверлит меня насквозь выпуклыми черносливами. Мне даже на секунду становится стыдно.
    - Нету!!! – повторяю я так выразительно, что начинаю сам в это верить.
    Но они, оказывается, понимают, что человек я возможно казенный и деньги, наверное, чужие, но все это нужно для завершения ритуала.
    - Ты думаешь, мне нужны твои деньги? – произносит цыганка обиженным тоном и огорченно качает головой.
    И вот тут-то со мной что-то произошло, чему я потом никак не мог найти объяснение. Рука против воли проникла за пазуху, я достал бумажник и на глазах у трех цыганок отделил от общей пачки пятитысячную купюру.
    Центровая завернула в нее то, что уже имела и, зажав все это в кулак поднесла к моему лицу. Дальше я помнил смутно. Как на перекрестном допросе, вопросы сыпались со всех сторон, рассеивая внимание потенциальной жертвы. Меня спрашивали, смогу ли я этой ночью прочитать молитву на мусульманском кладбище, и еще какую то чушь. Ответы были не менее нелепы, чем вопросы. Я оправдывался, что как раз сегодня очень занят и мне в голову не приходило, какого черта я должен тащиться ночью на кладбище, тем более мусульманское, да и молитв я сроду не знал. В усталом мозгу еще пульсировала слабая мысль: «Надо срочно линять, хрен с ней  с этой пятитысячной…», и я делаю неуверенный шаг в сторону. Цыганки бешено пучат глаза. Оказывается процесс гадания нельзя прерывать ни в коем случае, а для завершения нужны еще деньги. Ноги мои как будто обули в водолазные сапоги. Чавеллы не удерживают меня силой, но, как-то незаметно хватая по очереди за куртку, поворачивают  нужным ракурсом. Я вяло сопротивляюсь и тогда одна из них, прихватив мой рукав, подтягивает к себе и со свистом шипит в лицо:
    - Кровью ссать будешь!
    Ссать кровью не хочется и воля моя дает первую трещину. А основная гадалка, вдруг что-то вспомнив, жестко резюмирует:
    - Стоять у тебя больше не будет!
Ну, к этому я не готов совсем. Чтобы расстаться с такой радостью в возрасте Христа, из-за денег? Воля трещит по всем швам, и я проваливаюсь в черную бездну ее глазниц. Последний аргумент решает исход поединка в пользу противоборствующей стороны.
    А в Египте, я наблюдал, как это делают арабы. Способы у разных цыган разные, но цель одна – отъем денежных средств у населения планеты. На пирамиды мы тогда приехали с моим соседом по отелю, Серегой. Он кстати был высокопоставленным тверским ментом. Мы уже осмотрели основные пирамиды и только что с трудом отвязались от очередного попрошайки, которому Серега отвалил доллар за национальный головной убор. Решив обследовать женские пирамидки, где захоронены матери, жены, сестры и т.д. срезаем путь по раскопанным древним фундаментным блокам, вокруг которых зияют глубокие канавы. Но неожиданно ломаная линия блоков обрывается и надо возвращаться или перепрыгнуть полутораметровую яму. Я оборачиваюсь и вижу, как от ближайшей пирамиды отделяется всадник на верблюде. Шестым чувством чуя неладное, быстро прыгаю, Серега не решается, а зря. Наездник подъезжает по канаве, отсекая возможность прыгнуть, и пресекая отход, по блокам к нему спешит бедуин в клетчатой чалме и длинной рубахе до пят. Мне остается наблюдать со стороны. Подойдя вплотную, цыган предлагает жертве свои услуги по фотографированию на фоне исторической панорамы. Серега активно отказывается, но у нищего все отработано. Он протягивает деревянный посох, срабатывает рефлекс и Серега берет его в руку, что и требовалось, одна рука уже занята. После чего, сдернув с себя арафатку, он начинает быстро наматывать ее клиенту на голову. Второй рукой Серега стягивает с себя ткань, и бедуин спокойно снимает с его пояса цифровой фотоаппарат. Ну, вот собственно и все, деваться не куда, иначе цифровик полетит на камни или будет просто украден. Цыган делает несколько снимков и начинает активно вымогать деньги в обмен на фотик. Серега предлагает три фунта, но тот ломит три доллара. В итоге потерпевший отдает доллар и чуть не силой возвращает свою собственность. Цыган плюется и уходит, посылая в нашу сторону проклятия. Я подхожу, Серега стоит красный от такой наглости, жары и возбуждения.
    - Ну как же ты, старый опер и повелся? – стыжу его я.
    - Может надо было завести его за пирамиду, да морду набить? – посещает Серегу запоздалая крамольна мысль.
    - Забыл где мы? Международного скандала нам только не хватает… - остужаю я его пыл.
    А тогда, в Москве, я покорно достал портмоне и оставшиеся 45 тысяч перекочевали к гадалке, посулившей мне такую страшную перспективу. Она аккуратно упаковывает в них предыдущий сверток, а я не отрываю взгляда от ее проворных пальцев, по наивности еще надеясь, что ситуация под контролем. До этого кто-то рассказывал мне, чтобы отвадить цыганку, надо сделать ей предложение интимного характера. Но какие могут быть предложения, если под сомнение поставлена моя мужская функциональность?
    Зажав деньги в кулак, она водит им вверх-вниз и из стороны в сторону, повторяя непонятные заклинания. Я внимательно слежу за ее рукой. Потом она дышит на кулак и подносит его к моему лицу.
    - Дунь в кулачек, - проникновенно предлагает гадалка.
Я послушно дую. Со стороны, наверное, смотрится забавно. Стоит взрослый дебил в «мальвинах» и кожаной куртке и дует тете в кулачек. Цыганка разворачивает пустую ладошку.
    - А где деньги? – голос мой звучит жалобно. Эх, мне бы свое фото на память в этот момент.
    - Они ушли… - гадалка многозначительно направляет палец в небо. Как олигофрен отслеживаю направление. Ничего кроме мрачных облаков и серого тумана. Ситуация меняется и снова легонько прихватывая за рукава, они разворачивают меня от себя.
    - Иди парень, иди давай…
    - Отдайте деньги!!! – отчаянно кричу я и краем глаза вижу, как от изгороди отделяется плотная фигура с черными усами на смуглом лице. Подстраховка.
    - Какие деньги? – обалдело смотрят они на меня и начинают плавный отход.
    - Я командировочный, мне жить не на что, дайте хоть пять тысяч… - взываю я к милосердию последним аргументом.
    Одна из них неожиданно возвращается и вплотную приблизив не лишенное привлекательности лицо к моему, произносит с налетом торжественности:
    - Они вернутся к тебе…
Я покорно проваливаюсь в антрацитовую яму. Вот они, очи черные.
    Через много лет, мое гипертрофированное ассоциативное мышление, высветило этот эпизод из глубины памяти. Тогда в далеких джунглях  реки Квай, во время сеанса тайского массажа, когда я уже практически вырубился от удовольствия, надо мной склонилась бирманская девушка племени Монов.  Та же смуглая кожа, та же темная бездна зрачков, та же жемчужная клавиатура во рту, только глаза пораскосей, да разлет ноздрей пошире. Очи черные – искранул разряд по закоулкам извилин, сознание померкло, и мозг обмяк под ее умелыми руками.
    Размытый силуэт цыганки расплывается в серой декабрьской дымке и я, очнувшись от завораживающего тембра, успеваю крикнуть вдогонку:
    - Когда???
Силуэт окончательно проваливается в туман и как из преисподней доносится ответ:
    - Сегодня, в двена-а-а-дцать…
    Через пару минут прихожу в себя и окончательно понимаю, что меня как лоха развели в самом сердце отчизны, на самой Красной площади в мире.
    Понуро бреду к центральному входу в гостиницу и успокаиваю себя тем, что цыгане тоже люди и им надо как-то жить. Что такая у них работа и что в этой ситуации они молодцы, а я придурок, сам виноват и что лучше пусть деньги достанутся им, чем я случайно утоплю их в привокзальном сортире.
    В вестибюле меня встречает Вова:
    - Опаздываешь… - беззлобно журит он меня.
    - Вова! Меня только что обули на все бабло!!!
Мы поднимаемся в номер, и я в красках рассказываю о случившемся. Девчонки валятся со смеху, Вова тоже доволен историей, в чувстве юмора ему не откажешь.
    Мы идем в ресторан, жрать я не хочу и, он берет мне пиво в непривычном, красивом стакане. Я рассказываю на бис, все снова ржут.
    - А сколько у тебя было? – успокаивается Вова.
    - Пятьдесят косарей, - безутешно вздыхаю я.
Он лезет в карман и с готовностью откидывает створку тугого лопатника. Я машинально поднимаю левую руку и заворожено смотрю на запястье. В вершине циферблата три стрелки сливаются в единую линию…
P.S. 
     Прошло пару месяцев. Я сидел в машине с приспущенным стеклом, слушал музыку и ждал товарища. Сбоку проскрипел чей-то голос:
    - Сынок, сколько времени?
Я обернулся, у машины стояла старуха-цыганка. На голове платок банданой, из-под него черные и седые пряди, в ушах массивные серьги. Я поднес к ее лицу часы.
    - Я так не вижу, ты скажи…
Я назвал время. Дальше по сценарию.
    - Ой, какой ты добрый, да хороший, дай я тебе…
Не дожидаясь окончания фразы, я локтем вдавил кнопку блокировки двери и интенсивно начал вращать ручку стеклоподъемника. Старуха пару раз дернула дверь и, сплюнув от досады, пошла дальше, бормоча ругательства.
    Московскую историю я рассказывал всем знакомым и не по одному разу. Однако три года спустя, жена моего товарища открыла на звонок входную дверь. Перед ней стояла молодая цыганка с ребенком.
    - Дай воды, ребенку напиться…
Да что ж нам русским, воды что ли жалко? Дальше история повторилась.
    - Ой, какая же ты добрая, спасибо тебе, дай я тебе погадаю…
Цыганки отличные психологи. Гадалка поймала ее на том, что иногда немеют и болят руки. Потом жена друга понесла золото, а когда еще что-то соображая, попыталась прекратить это дело, цыганка умело сманипулировала детской темой, якобы прерывание процесса может не благоприятно на них отразиться. Она передала ей все золото, которое было в доме, а потом понесла деньги. Но гадалка вдруг остановилась и быстро ушла. То ли совесть заговорила, то ли сама напугалась, уж больно поперло. Повезло, а то ушел бы и мужнин тайник, куда он откладывал валюту на покупку машины. Вот такие они, очи черные…