Половинка

Конечно, я хочу быть лучше всех. Нет, ну не всех, конечно – хотя бы попасть в первую сотню. Но я совсем не супер.
  Лежу на ковре в обрезанных джинсах и старой отцовской рубашке. Слушаю плеер, грызу ногти и думаю, кому бы позвонить. А могла бы…а)Лежать в голубом пеньюаре на широченной кровати; б)Лежать на медвежьей шкуре перед камином в уютном домашнем костюмчике – вчера на рынке видела – и делать маникюр. Или читать Кафку. И волосы у меня были бы каштановые или огненно-рыжие, пышными волнами, а не выглядели бы так, словно их обгрызли.
Но это была бы не я.
Проснулся телефон. Я переворачиваюсь на живот и как гусеница до него доползаю.
- Слушаю вас всеми ушами, - заявляю в трубку, еле справившись с наушниками.
- И много их у тебя? – спрашивает Макс. Кажется, он это уже спрашивал. И, может быть, даже не один раз.
- Солить можно, - отвечаю. И тут Макса осеняет:
- Ни фига, одним ухом ты слушаешь, трубка на больше не рассчитана!
- Ты как всегда прав. Однако ж я тебя слушаю всем, на что хватает телефонной трубки.
- Пойдем куда-нибудь?
- Пойдем. Ты где?
- Пока дома, но скоро меня там не будет.
- А где ты будешь?
- А куда мы пойдем?
- Куда хочешь.
- Ладно, по ходу дела придумаем. Где встречаемся?
- Октябрьская, радиальная, в тупике. Добро?
- Добро. Еду.
  В дверях сталкиваюсь с матерью.
- Опять убегаешь? И опять до ночи?
- Как получится! – отвечаю с улыбкой, обернувшись. Улыбаюсь не потому, что рада встрече с ней, а потому что увижу Макса.
  Октябрьская.
  Макс!
Захлебываюсь собственным сердцем.
- Ну что, куда идем? Там дождь был. Везде мокро.
- Я знаю. Можно встать на краю лужи, плевать в нее и смотреть, как расходятся круги.
- Ну пошли плевать в лужи, - отвечает Макс невозмутимо.
Там снова дождь и на лужах рябь. Плевать бесполезно.
Моя чудесная розовая куртка быстро промокает, но какая разница?
  Листья только начинают желтеть, а холод уже собачий. Кажется, природа забыла заложить в проект на этот год бабье лето. И после осени сразу наступит зима.
  Мы покупаем водочно-клубничный коктейль в розовой банке и прячемся на остановку.
- Надо что-нибудь придумать, - говорит Макс.
- Разве так плохо?
- Да нет…
  Конечно, это мне замечательно – Макс рядом, а ему, как всегда, все равно.
  И тут из дождя выпрыгивает Костик с зонтом.
- Здравствуйте, товарищи! Как ваши делищи?
- Лучше всех! – отвечает Макс и пожимает Костику руку. – Ты откуда?
- Из института. А вы чего тут?
- Да вот, собрались в Дмитров ехать, сидим, трамвая ждем.
- Ну, рад за вас. Привет Дмитрову. А я домой почапал. Кушать больно хочется.
- Пока, - отвечаю я.
Костик водружает зонт над собой и снова бросается в поток воды.
  Макс ставит на асфальт пустую банку и бьет по ней ногой. Меня охватывает экстаз, я вскакиваю и угоняю банку еще дальше.
  И вот мы уже несемся по Ленинскому проспекту, пиная банку и громко хохоча. Эх, видел бы меня начальник!
  Сразу бы, наверное, уволил.
  Банка вылетает на проезжую часть, и ее переезжает «джип». А мы, махнув рукой (моей), идем дальше.
- Слушай, а поехали правда в Дмитров? – останавливается Макс.
- Как, отсюда?
- А какая, на фиг, разница? Завтра воскресенье.
- А поехали!
 Когда вижу Макса, совсем с ума схожу.
  Мы разворачиваемся на 180 градусов и идем обратно в метро.
  Я на радостях даже домой позвонить забыла.
  Электричка, кроссворд, яблоки. За окном темнеет, а в вагоне зажгли свет. Тут-то я и вспоминаю о маме. Настроение моментально портится.
  Макс вышел покурить. Ко мне поворачивается сидящая рядом бабка:
- Вот ты такая молодая, а за собой не следишь.
 Я с непониманием смотрю на нее. Она продолжает:
- Ну посмотри, штаны какие-то, куртка с дыркой, прическу бы сделала…
- Ну да, я не супер, - отвечаю, моргая, - но мне и так хорошо.
Бабка сокрушенно хлопнула по коленям.
- Как же хорошо? Ты же красивая девочка, а так на тебя никто смотреть не станет! Прическу сделай, платьице одень.
- Ну да, в такой холод!
 Входит Макс. Он явно не докурил – не успел бы.
- Что случилось?
- Скажи ты ей, пусть оденется покрасивее, причешется…
- Она у меня и так самая красивая! Пойдем, Лен, выйдем.
  Мы выходим в тамбур.
«у меня», «у меня», «у меня»…
У него!
  Уходим в другой вагон и садимся там.
- А я все-таки покурю, - говорит Макс и снова уходит.
  В Дмитрове шлепаем по лужам напрямик, потому что темно и уже все равно. С почты звоню домой.
- Мам, я в Дмитрове…
- Где?!!
- В Дмитрове… Я завтра приеду. Ты не волнуйся!
- Как ты там оказалась?
- На электричке, как всегда.
Мать, не прощаясь, кладет трубку.
  И мы идем дальше. Ну и пусть обиделась, зато волноваться не будет. А завтрашний скандал меня не пугает.
  А это дача Макса. Он берет ключи у соседей, и мы попадаем в дом.
  - Давай, раздевайся скорей, - командует Макс. – За печкой старые куртки висят, надень что-нибудь.
  А сам, скинув ботинки, идет растапливать печь.
  И вот уже мы в чужих спортивных костюмах сидим на старой телогрейке перед печкой и едим кильку в томате. Вилками из банки. А заедаем галетами. На печке тихо-тихо свистит чайник. Он скоро закипит.
  А могла бы сидеть перед камином на медвежьей шкуре. Усмехаюсь своей утренней мысли. Я? На медвежьей шкуре? Перед камином? Еще бы сказала, с шоколадным ликером и ананасами!
  Долой камин, шкуры, ананасы!
  Да здравствует потрескавшаяся печка, старая телогрейка и кильки в томате!
  - Чего смеешься? – толкает меня плечом Макс, не отрываясь от огня. Вилку он уже отложил.
  - Ты можешь представить меня на медвежьей шкуре с рюмкой ликера?
Макс, прищурив один глаз, посмотрел на меня.
  - А что? Это идея. Пойдем медведя ловить?
Я радостно смеюсь и падаю головой ему на колени. Макс кладет руку мне на плечо.
  - Ты представляешь, забыл тебе рассказать, - говорит он. – Я тут звоню тебе на работу. В трубке мужской голос. Я ему: позовите Лену. Он сначала говорит: ”Щас”, а потом шебуршит с полминуты, и так мрачно мне отвечает:”Она спит”. Я офигел и говорю:”А я думал, что она у вас работает!”. Голос еще мрачнее отвечает:”Вообще-то, я тоже так думал”. Тебе ничего потом не было?
  Я снова смеюсь.
  - Меня домой спать отправили. А это ты в тот понедельник звонил? Мы же с тобой как раз ночью за яблоками лазали! И на метро не успели. Вот я и спала. Но я случайно.
  Мы долго-долго болтаем о всякой ерунде, пока глаза не начинают закрываться, точнее, не перестают открываться.
  - Пошли спать? – говорю я.
  - Пойдем, - Макс кидает окурок в печку и закрывает дверцу. Я поднимаюсь с его колен и встаю на ноги.
  Макс расстилает на диване в кухне кучу лоскутных и шерстяных одеял, и мы, не раздеваясь, в них закапываемся. И спим, как младенцы. До двух часов дня. Спокойно и безмятежно. Мы, две половинки, которые наконец оказались рядом.

  - Макс, привет! Поехали на трамвае кататься?
    - Не могу.
  - Почему?
  - Я вчера в метро с девушкой познакомился, мы с ней в театр идем.
  - Ну и фиг с тобой, – тихо отвечаю.
“В театр! С девушкой!” Ну и иди!
  - Эй, Ленка, ты чего?
  - Не, ничего. Просто театр не очень люблю.
  - Так я тебя же и не зову!
  - И большое спасибо. Ладно, тогда пока. Еще кого-нибудь позову.
  - Ну пока, не расстраивайся!
Спасибо за заботу!
Натягиваю любимую розовую куртку. Беру деньги и иду на улицу. Звоню в домофон Наташке.
  - Пойдем пить пиво?
  - О, Ленка! Ты лучше заходи, у меня тут народ в гостях. И выпить есть. Давай!
  - Ну давай, открывай.
Поднимаюсь на пятый. Вопли, хохот, водка…
Потом портвейн. Вроде действительно веселее стало. Потом идем за пивом.
  А дальше я не помню.
  Нахожу себя на скамейке около какой-то станции метро.
  - Не подскажете, что за станция? – спрашиваю у какой-то женщины, изо всех сил стараясь казаться трезвой.
  - Аэропорт, - отвечает та.
  - Спасибо.
Иду к телефону-автомату. Звоню Наташке.
  - Ты где? Ленка, ты куда делась?
  - А куда я делась?
  - Тебя же послали орешков купить, а ты… Ты вообще откуда звонишь?
  - Я на этой, как ее? – забыла название станции.  – “Автозаводской”. Нет, на ‘Авиамоторной”… Нет, не то, сейчас…Нат, подожди, скажу. А, “Аэрофлот”, во!
  - “Аэропорт”, дура!!! Какой аэрофлот? – кричит Натка. – Ты чего, озверела? Как тебя туда унесло? Зачем ты вообще в метро полезла?!!
  - Да не знаю я! Сама дура!
  - Извини. Но почему туда, Лен? Я не понимаю! Чем тебя “Коньково” не устроило?
  - Слушай, да отстань ты! Откуда я знаю?
  - Ладно. Дуй обратно. И купи все-таки орешков! Вот блин, все люди как люди, а эта…
Обратно уезжаю с трудом. Вагон метро больше напоминает аттракцион “Иллюзион”. Но плакать уже не хочется.
  А домой я попадаю уже трезвая и поздно. Только залезла в ванну – звонок.
  - Лена, тебя! – кричит мама.
  Я тут же понимаю, кто это. Заворачиваюсь в полотенце и вылетаю.
  - Але?
  - Але, привет! Ты куда делась?
  - Я? Макс, я тебе потом расскажу.
  - Я тебе звонил, звонил…
  - А чего театр? – (подразумеваю: девушка)
  - Да ну, дурочка такая…Тоже потом расскажу. Но ты живая-здоровая?
  - Да, вполне.
  - Ну, слава Богу! А то пропала. 12 ночи, а тебя все нет. Я уж думал, случилось что.
  - Да нет, все в порядке.
  - Ну хорошо, спокойной ночи, тогда.
  - Спокойной ночи.

  Снова позвонил Славка. Вот ведь никак не успокоится! Объяснила же человеку… Ох уж мне это постылые ухажеры!
  - Не пойду я никуда, Слав! Потому что не хочу!.. Ну не хочу, и все!
  Ничего, пройдет… Знаю, что тяжело ему, но пройдет. Если бы я сказала про Макса, Славка бы от меня сразу отстал, но обиделся бы на Макса. А этого нельзя допускать – друзья все-таки.

  - Приезжай в гости? – зовет Макс.
В гости! К Максу! На остальное – плевать хотела.
В виде лапши на уши маме преподносится неожиданный день рождения абстрактной Маши.
  - Куда? – мама аж зеленеет. – Завтра на работу!
  - И что? Ты думаешь, я не смогу работать?
  - Сколько можно гулять, Лена?! Почему ты постоянно где-то ошиваешься? Дома надо бывать!
  - Мам, ну Машка обидится! Она же пригласила!
  - Иди ты куда хочешь!
Опять обиделась.
  А, ладно! Не буду же я из-за этого сидеть дома. Неужели останусь рядом с маменькой и не увижу Макса?
  Не дождетесь!
  Родители Макса бьются за урожай на даче. Что еще можно убирать в конце сентября? Мои свою морковку уже давно повыдергивали.
  - Я решил квас сделать, - Макс открывает крышку большой кастрюли, где пенится темная жидкость.
  - Квас – это здорово, только летом он ценнее.
  - Летом было не до кваса. Лучше поздно, чем никогда.
  - Квасить будем осенью.
Потом он берет гитару. Я подпеваю. Несколько раз звонит телефон. Макса любят, он всем нужен.
  - Ух ты! – кричит Макс, подпрыгивая около окна.
  - Что там? – я тоже подпрыгиваю, сидя на диване, но больше от неожиданности.
  - Побежали! – он на ходу натягивает кроссовки, я с готовностью делаю то же самое.
С Максом даже удивляться не успеваешь. Опять что-то придумал! Нет, ни за что не соскучишься!
  Вылетаем пулей из подъезда, Макс машет руками и останавливает дядьку на велосипеде. По два слова друг другу – Макс кивает мне. Я подхожу. Дядька уходит в подъезд, Макс кричит:
  - Садись! – и сам перекидывает ногу через раму. Я плюхаюсь на багажник.
Несемся по асфальту – листья перепуганными жар-птичками кидаются в стороны.
Я кричу: «Йа-х-ху!» - и болтаю ногами. Макс изображает сирену.
  Опять вспоминаю своего начальника и радуюсь этой мысли.
  Спускается темнота. Мы едем в магазин. Покупаем бутылку портвейна и четыре банана. Возвращаемся домой.
  Макс отвозит велосипед этажом выше и возвращается.
  На кухне тихо.
  Мы сидим вдвоем за столом, накрытым стандартной клеенкой в цветочек. Два граненых стакана с портвейном.
…- Свобода – это способность не обращать внимание ни на что и делать свой выбор.
  - В общем, да. Быть свободным и следовать советам других – вещи несовместимые, – делаю глоток портвейна. – А с другой стороны, Макс, зацикливаться на том, что мне плевать на мнение других, это тоже ограничение, тоже несвобода.
  - Угу, человек может принять совет другого – это тоже его свобода.
  - И насчет пьянства то же самое. Несвобода – алкоголизм. И те, кто вообще не пьют, тоже не могут считаться свободными.
 - Это искусственное ограничение, никому не нужное. Но человек все равно не может быть абсолютно свободным.
  - Конечно, не может. Всем надо есть, пить… Это же тоже держит на привязи.
  - Я даже не это имею в виду…
Зазвонил телефон.
  - У-у! – скрипит Макс и идет в коридор. Я режу яблоко на четыре части.
А потом мы говорим о чем-то еще, и я так и не знаю, что он имеет в виду. Может быть потом сама догадаюсь.
  - Макс, мне завтра на работу.
  - Иди, ложись, я сейчас приду.
  - Да я подожду.
  - Иди. Не майся.
И я ухожу в комнату, стелю постель и залезаю под одеяло.
Макс действительно вскоре приходит – он уже не в джинсах и рубашке, а в махровом халате. Щелкает выключателем. И уже через пять секунд я ощущаю рядом его теплые руки и грудь. Кладу свою шумящую от портвейна голову ему на плечо. Голова Макса, видимо, тоже не совсем в порядке – он целует меня в темечко. По трезвости он себе такого не позволяет. А я умираю от счастья. Кажется, мое сердце сейчас разбудит весь дом. Или, по крайней мере, оглушит Макса.
  Макс засыпает мгновенно, несмотря на этот ужасающий стук. Мне не остается ничего другого, как последовать за ним.
  Утром я встаю первая. Максу никуда не надо, а мне на работу.
  Ощущая на голове колокол, шлепаю на кухню, быстро употребляю внутрь какую-то гадость типа бутерброда с колбасой и соленым огурцом.
  Потом минуты две расталкиваю Макса, чтобы закрыл за мной дверь. Макс не подает признаков жизни. Ему трех часов в сутки маловато. Он, так и не проснувшись, дверь закрывает.
  Я иду работать. Главное, входя в офис, сделать морду лица пободрее. И постараться не заснуть за столом.

  Я сижу у Наташки. Макса опять нет дома. Мы печем пирог с яблоками и рассказываем байки. Из черных динамиков магнитофона поет Земфира.
  «Хочешь солнце вместо лампы?»
  Макс умеет превратить лампу в солнце и показать мне.
  - Муку давай! – командует Наташка, замерев. Руки по локоть в тесте.
  - Не отпускай меня, не отпускай! – поем втроем хором – Земфира, я и Наташка.
  Вдруг на секунду куда-то пропала кухня, и меня словно ударило током. Будто меня перетащили в какую-то черную дыру и оттуда сбросили обратно.
  - Ты чего? – Наташка снова замерла. – Переверни кассету.
  - Не знаю. Бр-р! – я стряхнула наваждение и подошла к магнитофону.
  Снова ударила музыка. Кажется, мы эту кассету уже в третий раз слушаем. А все равно до слез задевает.
  Пирог засунут в духовку, а мы идем гадать на картах. Мне выпали хлопоты, разлука, деньги, родимый дом, черная дама и еще какая-то лабуда. Только дамы мне и не хватало. Конечно. Все равно я Максу больше всего подхожу. Все равно я его половинка, хоть и не супер.  И он это когда-нибудь поймет. Просто хочется, чтоб поскорее… И какие еще деньги? Зарплата вчера была. Хлопоты – это понятно, это генеральная уборка, запланированная неугомонной матушкой на субботу.
  Фигню, в общем, Наташка нагадала.
  Пирог подрумянился. Мы его достали и объели, запивая чаем. И я пошла домой. Вдруг Макс меня опять потерял?
  Звонок раздался через полчаса. Я с готовностью хватаю трубку.
  - Але? Лен, это Костик.
  - А, привет, как дела?
  - Ленка, Макс умер.
  - Как умер? Стой, он же… Не, не может быть, - я отвечаю спокойно, ведь так же не бывает. Он или шутит, или ошибается.
  - Его машина сбила.
  - И что? – (правда?…)
  - Как «что»? Хоронить надо. Я поеду за родителями на дачу… Вот так Ленка.
И только тогда, от этого безысходного «вот так, Ленка» что-то оборвалось внутри и застыло, чтобы не было больно.
  - Ладно, Кость, когда и что?
  - Заходи завтра после работы, договоримся обо всем.
  - Угу.
  - Ленка! Ты это… Ты только сама-то… Живи, ладно?
  - Угу.
  Сажусь на кровать. Да нет! Наверное, это не Костик…
Нет, это Костик. И Макс действительно умер.
  Но почему тогда я не бьюсь в истерике? Почему я не бросаюсь из окна? Почему внутри  пустота и спокойствие? Почему, в конце концов, я не умерла тогда же?
  Вот что это было тогда на кухне! Наверное, мне хватило сил, чтобы остаться.
  Где слезы? Я ведь должна плакать. Я легла на кровать и закрыла глаза. «Пожалуйста, только живи; ты же знаешь, я живу тобою…»
  Колыбельная мне на ухо… Девочки-дурочки…Авоська с селедкой и картошкой… Велосипед… Котенок на «Птичке»… Банка из-под коктейля, ударяющаяся о тротуар с оглушительным – это сейчас он оглушительный – звоном.
  - Ленка. Ты знаешь? – Славка.
  - Да, знаю, Слав.
  - Блин, я не могу поверить! Разве бывает так?
  - Тяжело тебе, Слав, да? Вы такие друзья все-таки.
  - Еще как… - Конечно, ему тяжело, хороший друг. Да и меня рядом нет. Некому утешать. – Ты будешь завтра?
  - Конечно.
  - Лен, надо денег собрать на похороны.
  - Не волнуйся, я дам, сколько смогу.
  Похороны. Через три дня, наверное.
  - Лен, ты чего такая грустная? – мама.
  - Я? Не, я не грустная, - и только через минуту прихожу на кухню. – Мам, у меня Макс умер.
  Кажется, для нее это больший удар, чем для меня.
Я понимаю, почему – она его не любила, ее душа не умерла вместе с ним, как моя.
  Мама капает себе валокордина. И мне предлагает. Я отстраненно выпиваю.
Надо купить что-то черное. Не могу же я хоронить Макса в розовой куртке!

  Я засыпаю быстро и крепко, завернувшись в одеяло. Очень боялась мысли, что теперь всегда буду спать одна, без Макса, но она не успевает прийти.
  Утром иду на работу медленно. Мне все равно, что там будет.
  Как там Макс? Говорят, душа добирается до нового места жительства только через сорок дней. Или через девять? Не помню. Но все равно он пока еще здесь, с нами. Макс, ты меня слышишь? Пойдем после работы пиво пить? Конечно, пойдем. А лучше – клубничного коктейля.
  Когда долетишь - приснись, ладно?
  В обеденный перерыв захожу в магазин. Он в том же здании, что и наш офис. Меряю первое попавшееся черное пальто. В самый раз.
  - Вам очень идет, девушка,  - говорит продавщица. – Сидит так хорошо!..
  - Я покупаю, - отвечаю ей отстраненно и достаю зарплату вместе с конвертом.
  - Давайте заверну.
  - Не надо, я в нем пойду, - и обрываю этикетку.
Продавщица выбивает чек и говорит с улыбкой:
  - Носите на здоровье, все парни ваши будут!
  - А у вас нет черного платка?
Тогда она все поняла. Медленно помотала головой.
  - Спасибо, - я с курткой подмышкой выхожу из магазина..
После работы пью коктейль на бортике фонтана и болтаю с Максом. Приходит невыразительная мысль о сумасшествии, но мне все равно.
  Как там, на том свете? Не верится, что человек был – и его совсем не стало. Просто он переселился.
  Наверное, там у каждого свой дом. А в доме то, о чем он мечтал при жизни. Я, когда умру, поселюсь с Максом вместе. У нас будет целый холодильник коктейлей и крабовых палочек.
  Все!!! Хватит!!!
  Встаю и иду домой, оставив куртку там, где сидела. Зачем она мне теперь? На полпути заворачиваю к Наташке. Сообщила. Наташка не знает, как и о чем говорить. Скажет пол-фразы – и замолкает. И все время с ужасом смотрит на меня.
  Если бы я ревела белугой, Наташка бы расплакалась. Мы бы по-бабски порыдали друг у друга на плече, она бы наговорила кучу успокаивающих слов. Но я не плачу, и она боится за меня. Не знаю, чего именно она боится – то ли того, что я сошла с ума, то ли того, что сейчас приду домой и поспешу за Максом. Ближе к ночи выясняется, что второго – пытается проводить меня до дома.
  - Наташка, не бойся, я буду жить дальше…
И она мне поверила.
  Конечно, я буду жить дальше. Может быть выйду замуж, даже скорее всего. Конечно, рожу ребенка. Но ни одного чувства в моей душе не будет. Все внутри умерло вместе с Максом. От меня осталась половина.
  Вечером зашел совершенно пьяный Славик.
  - Ты чего? – я растерялась, выйдя на лестницу.
  - Ты знаешь про Макса?
  - Слав, мы с тобой об этом уже говорили. Ты совсем не помнишь?
  Помолчали.
  - Слав…
  - Чего?
  - Зачем ты так напился?
  - Ты что, не понимаешь? У меня погиб лучший друг! – он качнулся, но дверь не дала упасть.
  - Друг… Да, понимаю, у тебя погиб лучший друг.
 - А я. Знаешь… Я… Я очень… Вот так. Один за одним… И никого у меня не осталось… Даже ты… Тебя нет…Ты ушла, поговорить не с кем…
   - Слав, успокойся, пожалуйста. Зачем ты пришел, а?
  - Я думал, ты мне… Меня… Да тебе никогда не понять, чего он для меня значил!
  - Да где уж мне! – усмехнулась я. Ничего Славка о нас не знает. Ничего даже не заметил. Ну и хорошо, так даже лучше. Ему совсем необязательно.
  - Иди домой, ложись спать. Утром будет легче.
 Славка посмотрел на меня свысока и усмехнулся так, что стало понятно – напоказ его горе. Смотрите все, как мне плохо, у меня умер друг! Вот как я переживаю! Вы так не умеете! Мне хуже всех.
  Но я точно знаю, кому действительно в пору головой в омут. Нет, не мне! У Макса были родители. Точнее, у родителей был Макс. А теперь нет.
 
  На похоронах все мрачнее тучи. Я стою в стороне за деревьями. Теплая осень в этом кошмарном двухтысячном все-таки наступила.
  Девчонок много, и все плачут.
  Подошли Костик и Славка. Костик с тревогой посмотрел на меня, потом тревога сменилась растерянностью, и он отвел глаза.
  Костик тоже никогда не станет прежним, он видел, как смерть забрала Макса.
  Славка кладет руку мне на плечо, я деликатно из-под нее выныриваю. Славка вздыхает и отходит.
  Но я не смогла подойти и поцеловать Макса в лоб. Моего Макса в холодный лоб.
  А в губы не успела.
  Поцелую, когда умру. Тогда я ничего не буду бояться.

 На следующий день на работе поругалась с начальником. Он прочел мне лекцию об имидже, отношениях с людьми и порядке оформления документов. Меня начинает трясти. Не я оформляла эти документы, не я, но никак не могу справиться с оцепенением и ответить на поклеп с достоинством.  Начальник, наоравшись, разворачивается и уходит. Я выхожу следом, глубоко вдыхаю. Выдыхаю. Закрываю глаза. Не помогает. Так, что делают другие в таких случаях? Курят!
  Иду к палатке и покупаю пачку сигарет и зажигалку, пряча от продавщицы глаза. Мне стыдно, что я решила начать курить.
  Выкуриваю сигарету. Больше не хочется, кружится голова. Возвращаюсь на работу. Машинально перекладываю бумажки на столе.
  - Лена, идите домой, все равно вы сейчас ничего делать не сможете, - говорит Анна Антоновна.
  - Да, спасибо.
Еще полдня впереди. Пустых, как черная дыра. Долго иду, шурша листьями, по бульвару.  Подумав, останавливаюсь и сажусь на скамейку. Достаю сигарету, прикуриваю. Но мне совсем не хочется вдыхать дым. Поэтому просто держу ее между пальцев и смотрю на тлеющие края, на тоненький дымок, на пепел…
  Я обыкновенная баба двадцати двух лет от роду, сижу в сквере на скамейке, в своем новом черном пальто. А мимо меня проходят люди – каждый со своей жизнью, своей бедой. Они разные, одеты побогаче и победнее; кто в заботах, кто в радости. Последних намного меньше.
  Идут, идут бесконечно, а я сижу, как на берегу, и смотрю.
  Может быть кого-нибудь из них тоже ждет на том свете любимый человек?

2000г.