Закрытые пейзажи. Глава 7. A hard days night

  - Обрати внимание, - произнес Вадим, кивая в сторону недавнего объекта наблюдения – столика в противоположном углу зала. –  Весь их антураж более чем красноречиво говорит об усталости от мужского внимания к себе. Только вот именно это красноречие выдает их с головой. Нужно обладать феноменальным психологическим чутьём и быть незаурядным стратегом (чего большинству из них не дано от природы), чтобы это понять. Ведь им сейчас до смерти хочется, чтобы какой-нибудь лох (еще лучше два) подошел к ним и начал раздалбливаться в лепешку, чтобы... ну, сами понимаете.
  - Правильно, - согласился Сергей Колпаков, новый знакомый Артура и сослуживец Вадима по ДК. – А они этого лоха тут же отбреют.
  - И как отбреют! – Вадим многозначительно покачал в воздухе указательным пальцем. – С каким высокомерным презрением, с каким выражением брезгливого удивления, а возможно, и некоторого снобизма: откуда, мол, ты здесь появился, смерд ползучий, мы, августейшие особы голубых кровей, тебя видеть и слышать должны?.. Зато какое торжество они при этом будут испытывать в своих тщеславных душках! Еще бы – принизили и дали знать убогому кобельку, где его место. И насладятся похлеще любого оргазма.
  Сергей с Артуром добродушно рассмеялись. Их позабавило, с каким высокопарным апломбом Вадим, считавший себя опытным физиономистом, безапелляционно раскладывает по полочкам внутреннюю суть двух наштукатуренных девиц, в гордом одиночестве тянущих (именно так, не пьющих) кофе за одним из столиков в мини-кафе. Сами они забрели сюда случайно, возвращаясь после довольно-таки нелегкого денька, проведенного в субботней суматохе, а для Артура – в сложных перипетиях раздумий. И, чтобы вознаградить себя за доблести, решили скакнуть в эту забегаловку под одной крышей с универсамом «Волга», где можно было расслабиться за чашкой-кружкой того или иного напитка, разливаемого у буфетной стойки. Несмотря на выходной, посетителей здесь почему-то оказалось мало, хотя столиков было не меньше, чем в банкетном зале ресторанчика среднего пошиба. Впрочем, крепче пива, заказанного троицей, в этом месте не торговали.
  - А может, это обычные проститутки в ожидании клиентуры? – предположил Сергей.
  - Навряд ли, - продолжал развивать теорию Вадим. – Здесь не то место, где снимают девочек, да и белокаменного вида те на себя не напускают. Скорее всего, эти две мочалки раздражены сексуальной озабоченностью и неумело пытаются скрыть это, выставив напоказ обратное – пресыщенность.
  - Им хочется казаться, что они тут в центре внимания, - осторожно вставил Сергей.
  - А разве не так? – заметил Артур. – По крайней мере, нашего внимания, это уж точно. Внешне совсем не уродки, скорее наоборот. Столик четырехместный, стало быть, есть вероятность деликатного намека на возможную подсидку без морального для себя ущерба.
  - Хочешь попробовать? – подколол его Вадим.
  - Не особо. Потому как во многом с тобой согласен: эти две кикиморы, пусть и симпатичные, тянут давно остывший кофей с одной целью – подразнить таких как мы и этим потешить своё бабье тщеславие.
  - Между прочим, и та и другая нет-нет, да и пальнёт глазками в нашу сторону. Чтобы лишний раз убедиться, как мы болезненно переживаем их полнейшее игнорирование, - не унимался Вадим. – Спорнём на что угодно: вот поднимемся мы сейчас и двинем отсюда хором – у них от досады челюсти поотвисают.
  - Если они их предусмотрительно не запротезировали на случай фиаско, - согласился Артур.
  Вадим с Сергеем старательно фыркнули. Им было здесь хорошо: чистый и уютный залик плюс беспечная атмосфера спокойного весеннего вечера способствовали лениво-благодушному зубоскальству не только в отношении глуповатых соседок, но и самих себя. По дороге из ДК у Сергея заклинило в куртке «молнию», отчего Вадим ударился в философию по поводу идентичности ситуации весной немного пониже. Чуть позже Артур, заглядевшись на купола кафедрального собора, нечаянно отдавил курящей неподалеку даме стопу, отчего та взвилась коброй и зашипела, а молодые люди успокоили ее заверениями в собственном невежестве и ротозействе. Когда же на Вадима с визгливым тявканьем подскреблась какая-то собачонка, двое других резонно подметили, уж не обидел ли тот в недалеком прошлом её семипудовую хозяюшку, в унисон со своей питомицей призывно окликавшую: «Лада, не шуми!» Колпаков, белобрысый и розовощекий малый лет двадцати пяти своим характером мог вполне дополнять любую компанию, так что  a hard day's night(1)   оказался таким, каким ему и надлежало быть – беззаботным, легким и покладистым.
  Тот вопрос, что Артур собирался сегодня проникновенно задать Вадиму и что не решался сделать по телефону, оказался даже не просто ненужным, а откровенно глупым и неуместным. Он, собственно говоря, и был, в общем-то, задан в том самом пробном эскизе, за который Артур взялся в попытке запечатлеть набережную за окном мастерской. Несмотря на абсолютный провал в общих чертах, кое в каких штрихах угадывалось еще не полное погребение былого мастерства. Вадим, понятное дело, выразил наигранный восторг, не совсем уверенно заметив, что, дескать, талантливая рука никогда не утеряет былой пластичности и достоверности воплощения. Однако вопреки полной абракадабре на листе, настроение Артура странным образом для окружающих (Ольга и Рита также имели удовольствие лицезреть мазню) отнюдь не упало, а даже наоборот – он заметно приободрился.
  Всё дело было в том, что посторонний глаз, пускай и профессиональный, не мог проникнуть в самую суть, если можно так выразиться, взаимосвязи Артура и полотна. Той виртуальной цепочки, что служила передаточным каналом от мозга до кончиков пальцев, и даже не их, а плоскости, на которую проектировалось задуманное. Эта связь, понял Артур, для него нисколько не оборвалась, разве что ощутимо пообтрепалась и закостенела. Восстановить её до необходимого былого уровня – дело времени. Самое главное – это сохранение чувства цвета, его оттенков и тональных градаций. А это как раз ему и удалось.
  Вопрос, мучительно бродивший в нем до того момента, когда он сел за эскиз, отпал сам по себе. Теперь стало легко и окрыляюще, как в студенческие послесессионные деньки. Ему удалось растопить холодность и расположить к себе Ольгу и Риту, убедить с их помощью зашедшую в мастерскую директоршу Элеонору Самвэловну Кавазарян в своей причастности к общему созидательному процессу в стенах ДК и, наконец, полюбоваться с Сергеем Колпаковым из-за кулис кастингом будущих львиц подиума (правда, дефиле в купальных облатках к тому моменту уже состоялось). В конце трудового дня все провели к троллейбусной остановке Вадимовых соавторш по «Кармен» и, вдохновившись Серегиной мыслью о достойном его завершении, свернули по дороге в это культурно-питейное заведеньице при универсаме...
  - По-моему, мы слишком увлеклись этими мужененавистницами, - заметил Артур, отхлебнув из бокала. – Есть неплохой способ испортить им душевную феерию и не уходя отсюда.
  - Это как? – поинтересовался Серега.
  - Поверни голову в обратную сторону. Видишь, какие две киски только что оккупировали столик у окна? Эти, будьте уверены, не станут разыгрывать из себя замороженных идолиц. Флиртани с ними и увидишь, как те позеленеют от расстройства желчного пузыря.
  - Здесь ты тоже прав, - сказал Вадим. – Серёге тут все карты в руки. Вот только мы с тобой окажемся не при деле – в отцы этим матрешкам годимся.
  - Не раскисай, Андреич, - подмигнул ему Серега. – Найдем и тебе старушенцию с папильотками и вставной челюстью. Для обмена опытом.
  - Давай-давай, запасай уголёк, - усмехнулся Вадим. – Слышу, как «молния» опять не только на куртке трещит.
  - Мы, кстати, уже под перекрестным обстрелом, - проговорил Артур, откидываясь на стуле. – «Замороженные» почуяли, что сдают позиции и беспокойно заметали вокруг себя взоры утраченных иллюзий.
  - Ну, братва, нас послушать, так прямо чистый симпозиум изящной словесности за этим столом собрался. Тема дня – фрейдизм и его влияние на психику молодежи. Надо смотреть на такие вещи проще. – Серега в открытую переглядывался с девушками у окна. – Никто никогда не будет требовать от нас словесных вывертов, мужики. Если хотите знать, теперь излишняя образованность и эрудиция могут запросто отпугнуть любую мамзель.
  - Верно глаголишь, Серенький, макароны вешать на уши – уже не модно. Сейчас гораздо удобнее ошеломлять даму внешним прикидом – серьгой в носу или же обритой до сверкания лысиной, - в тон ему поддакнул Вадим.
  - Самый же надежный и древний способ покорения – туго набитая мошна, - не оставался в стороне от полемики Артур. – Посыпь золочёной мишурой подножие любой красотки – и она подвластна любым твоим прихотям. Лишь бы источник мошны не иссяк.
  Ему вдруг вспомнилась молодая женщина, которой он помог неделю назад на улице Репина. Как бишь её звать? Ирина, кажется. Фамилию позабыл. Визитную карточку, которую она сунула тогда ему, Артур запустил бреющим полетом в огород её захворавшей родственницы, дом 15, когда пару дней спустя проходил тем же маршрутом в надежде встретить незнакомку снова. Вместо неё пришлось разминуться с шайкой-лейкой очумелых с похмелья забулдыг – в ближайшем гастрономе продавали грошовую «бормотуху»... Интересно, подходила ли она под категорию тех марионеток, что прыгают под любую дудку, едва завидев перед собой подобие рога изобилия? По виду и манерам вроде не скажешь, есть в ней что-то самоутверждающее, не зависящее от чьего бы то ни было проявления доминации. Да и работа в качестве менеджера, особенно в заплесневелом постсоветском пространстве, требует изрядного проявления цепкости и самостоятельности натуры.
  Как бы там ни было, а появись она случайно здесь, в этой жалкой пародии на сен-жерменское бистро, Вадим с Серегой наверняка разинули бы рты. А уж ни девицам у стылого кофе, ни старшеклассницам с неумелым визажом на детских мордочках, что так млеют от Серегиных взоров, рядом с ней, конечно же, рассчитывать на повышенное внимание не пришлось бы. Как говорит Митька Рябов, «рождённая кухарить – соблазнять не сподобится...»
  Артур никогда не пользовался особым успехом у прекрасной половины. И не потому, что не блистал разбивающей дамские сердца внешностью. Еще с детских лет он старался убедить себя, что скромность, как это ни тривиально звучит, всё же по-своему может украсить любого человека, если он, конечно, не полный идиот. Воспитанный в несколько старосветском духе, навязанном ему впечатлительной и одухотворенной натурой матери, которая всегда лелеяла вырастить если не гения, то, во всяком случае, как минимум талантливого служителя какой-нибудь Музы, Артур сызмальства усваивал этакий условный катехизис учтивости и вежливого обхождения не только в отношении к женщинам, но и вообще к любому человеку, если тот всего этого достоин. Впрочем, ему и без того всегда претили манерность и показушная бравада с целью произвести на кого-то впечатление. Индивидуализм в его натуре усугублял отчужденность стремлению выделиться, быть на переднем краю где бы то ни было. Вот почему начальное представление о нём не всегда складывалось в его пользу. Но всё это вовсе не значило, что женским вниманием Артур был обделён. В разные периоды жизни у него складывались романтические отношения с той или иной пассией различных возрастов и рангов. Однако длились они самое большее с полгода. Разрывам или же деликатным предложениям о дружбе способствовали различные причины. Обычно инициаторами их выступали женщины: не ощущая за Артуром особого рвения их подле себя удержать и тем самым уязвляясь, многие приходили к выводу, что подобный кавалер никогда не станет для них надежной опорой и столпом задуманной идеализации взаимоотношений. Артур и сам понимал, что за ним не ощущалось устойчивого фундамента, на котором следует возводить нечто более серьезное, чем просто увлечение. Уж это женщины чуют нутром!
  В некоторых случаях ситуацию усложнял (или же наоборот, упрощал) свалившийся на авансцену Некто Третий, символическая харизма, и уводил, как принято считать, из-под носа казалось бы уже приготовившуюся нацепить подвенечное платье фемину; не будь Артур столь лояльным и к сопернику, как к ней самой, шансы у настырного разлучника, конечно, снизились бы. Однако никакого с его стороны противодействия не совершалось, и он даже искренне благословлял про себя обоих. Чаще всего и новообразованный союз вскоре лопался по той же причине.
  Значило ли всё это, что Артур относился к женщинам несерьезно? Нисколько. Он с самого начала старался раскрыть свои карты перед ними, если видел, что отношения завязываются не на ночь или сутки. Тем самым давал понять: вот, мол, что я собой представляю, и таким ты должна меня принять, ежели, конечно, захочешь этого... А подстраиваться под чей-то марш, дать лепить из себя угодный кому-то трафарет – уж этого я как раз позволить кому бы то ни было не собираюсь…
  Охотницы помыкать другими видели полную несостоятельность таких помыслов и быстро сматывали свои арканы, переключая внимание на другие объекты, не столь разборчивые в самоанализе и требованиях к себе. Разумеется, никакой остаточной дружбы после этого воспоследовать не могло.
  Аллочка же Кандаурова, «чудо с Ботанической», к которой Артур время от времени наведывался в часы откровенной скуки, вовсе никаких эмоций, кроме снисходительной жалости, в нем не могла вызывать. Свою убогую беспомощность перед надвигающимся физическим и душевным климаксом она пыталась затенить хлебосольством и неподдельной любовью к детишкам; работа в детском саду неподалеку отчасти компенсировала её личную неустроенность. Можно было не сомневаться, что в её лице сочетались бы идеальная домохозяйка и примерная супруга, хранительница очага и заботливая мать. Одним словом, мечта оседлого бюргера. И имей она в своем арсенале стальную ухватку семейной акулы, давно бы добилась желаемого. А так – распускай сопли с зажравшимся котом Тихоном под боком. Благополучные женихи нынче в большой цене, и цена эта всё растет. Впрочем, она и за чёрта рогатого бы пошла, лишь бы детишки от него появлялись...
  Нет, такой вариант Артуру претил еще больше, чем каждодневные семейные скандалы по любому поводу. Всё ж какое-никакое, а разнообразие...
  - А матрёшечки, похоже, выказывают нам взаимность, - не унимался Колпаков. – Нет, ей-богу, вы, господа, не умеете ценить всю прелесть первой молодости.
  - Достаточно, что сами её пережили и теперь вступаем в пору стареющей зрелости, - отпарировал Вадим. – А её прелесть тебе, «свистку», еще пока не дано ощутить. Верно, Арт?
  - Мы трое сейчас похожи на амнистированных политзеков – ведем меж собой базар на тему «Что такое женский диапазон приемлемости и как к нему подобрать ключи», - проворчал Артур.
  - Ну вот, - развел руками Вадим. – Явился поручик Ржевский и всё опохабил.
  - Вы как хотите, а я предоставленного шанса упускать не собираюсь. – Сергей допил из своей кружки и, выдвинувшись из-за столика, с развязным видом направился к девушкам у окна.
  - Не обращай на него внимания, - произнес Вадим. – Ему теперь встряска нужна – с супругой чего-то не поделил, мается без любимой.
  - Да пускай хоть горы сворачивает, мне глубоко до фонаря... Слушай, Вадик, ты мне до сих пор о своих перспективах на этот счет ничего пока не говоришь.
  - А что говорить... В законном браке ни с кем не состою, хотя есть кое-кто на примете. Не первой молодости, как сказал Сергуня, - ну и что с того? Я тоже давно уже не юноша. Почти ровесники. Зато ума палата, ничего из себя даже без косметики, а главное – прочно на ногах стоит. Зам директора одной фирмы.
  Артур уважительно поджал губы.
  - А как с ней схлестнулся? Она что – из разряда тех бизнес-леди, что меценатствуют на благо живописи?
  - Да перестань ты!.. Познакомились, между прочим, в достаточно банальной ситуации. В прошлом году в летний отпуск собирался. «Маман», то бишь Элеонорочка, с которой ты сегодня препирался... пардон, - Вадим с улыбкой поправился, - имел содержательную беседу, порекомендовала мне обратиться к своей знакомой. Та в турфирме не последнее лицо и сможет недорого устроить мне путевку в Болгарию или Крым, если, конечно, не возжелаю чего-нибудь поэкзотичнее... Совету я внял, «маман» созвонилась, и мы встретились. Выяснилось, что есть недорогие места в Евпатории и Алуште, а также, что Жанна (так ее зовут) и сама была бы не прочь съездить туда отдохнуть на халяву. Остальное досказывать в подробностях не вижу смысла. Надеюсь, что всё это не обернется простой курортной раскруткой. Тем более что оба мы никакими брачными узами не обмотаны... – Он достал из кармана платок и убрал невидимую пену с бороды.
  - А что за фирма такая? – лениво поинтересовался Артур, наблюдая за Серегиными донжуанскими самопрезентациями. Мимо походками сытых пантер в джунглях продефилировали к выходу обпившиеся кофе девицы из дальнего угла.
  - А их офис, кстати, недалеко отсюда расположен. На Тухачевского, три остановки трамваем. «Ассоль», может слышал?
  - Как ты сказал?! – Артур даже подался вперед.
  - «Ассоль». Ты чего так взбрыкнул?
  - Надо же... Бывают же совпадения...
  - А что? Знаком там с кем-нибудь?
  - Не то чтобы знаком... Понимаешь, Вадик, недавно чисто случайно встретил одну весьма привлекательную особу. Возвращаюсь с работы домой, вижу – дамочка изнемогает под бременем громаднейших хозяйственных тюков. Решил помочь. По дороге разговорились, как полагается, поприкалывались друг над другом... Я доволок её груз, куда просила – там у нее, как она сказала, родственница живет. Денег не взял, зато визитную карточку выклянчил... – Артуру было неудобно теперь сообщать, что он этой визитке учинил, да и не хотелось выглядеть в чужих глазах круглым идиотом. – И ты представляешь, в тот же вечер её где-то посеял – не то в магазине, не то у себя во дворе, когда с соседом «фауст» раздавил. Короче, пропала та визитка без следа. Запомнил только, что зовут Ирина и что работает в турагентстве «Ассоль». Такая вот история...
  Вадим слушал внимательно.
  - Я, вообще-то, пару раз у них в офисе бывал, - сказал он после небольшой паузы. – Бабский коллектив, один мужик всего, главбух, да и тот – муж директорши, из разряда подкаблучников... А как она выглядит?
  - Ну... Чем-то похожа на одну кинозвезду... Ты видел страшилку «Чужой» и её сиквелы?
  - А-а, понятно... Есть там такая. А я-то сам вначале не мог въехать, кого же она мне напоминает... У тебя губа не дура. Pretty woman,  ничего не скажешь.
  - Замужем, не в курсе?
  - Вот этого не знаю. Скорее всего, разведена. Это у них в фирме тенденция. Хотя могу и ошибаться насчет кого-то в отдельности. Если хочешь, я наведу справки, Жаннет соблюдёт полную анонимность.
  - Пожалуй, не ст;ит. – Артур допил из кружки и поискал зажигалку. – Встреча была случайной, носила сумбурный характер и вряд ли оставила у таинственной турбизнесменши неизгладимые впечатления. Тем более, что с дамами подобного типа мне почти не доводилось иметь дел. Вот ежели бы какая-нибудь медсестра или швея-мотористка...
  - Или же оператор машинного доения с правом убоя скота, - насмешливо добавил Вадим. – Призрак Паши Ангелиной по-прежнему маячит в нашем подсознании как идеал соцреализма. Половая дискриминация, несмотря на кажущееся внешнее отсутствие, продолжает витать в ...
  - Не надо, Вадик, - поморщился Артур. – Кто такой я, и кто она? Лицо турбизнеса и отщепенец-боз, красавица и чудовище.
  - Ну, если исходить из таких позиций... – Вадим медленно поднялся из-за столика. – Тогда конечно... Отщепенцам на что-то претендовать и тем более иметь с кем-то дела – вредно для их пищеварения. Пошли, чудовище, вон Серега уже заждался...
  Они вышли из универсама и неторопливо продолжили шествие по тротуару.
  - Как успехи? – спросил Вадим у Сереги. – Милашки оказались благосклонны к твоим ухаживаниям?
  - Без проблем, - ухмыльнулся тот. – Если бы они не поджидали за столиком хахалей, можно было бы достойно завершить уик-энд. А так, на первый раз пока только телефончики соскрёб. Зря вы нахохлились, как сычи, крошки забавные оказались.
  - Тебе простительно чего-то не понимать, - ответил Вадим, сминая сигарету по-особенному – делая фильтр квадратным в поперечнике. – Поживи с наше – тогда убедишься, насколько нелепо выглядели бы мы в роли малолетних прилипал.
  - Этим мочалкам не меньше двадцати, - возразил Серега. – Ну, или около того... По крайней мере, школу они уже не посещают. – Он заразительно гоготнул.
  Артур не принимал участия в их философско-познавательной беседе. У него отчего-то испортилось настроение. Выискивать причину он не хотел – догадывался, что дело совсем не в полушутливом самоуничижении перед Вадимом и его отношениях с комфортабельными и независимыми дамами, как бизнесменшами, так и коллегами по работе. Артур никогда не комплексовал ни перед кем из Евиных дочерей, какой бы внешностью и общественным положением те ни обладали, сохраняя хладнокровие и почтительную обходительность. Дело было в другом: теперешние манеры, поведение, умение Вадима в разговорах обезоруживать и в какой-то степени подчинять себе собеседника (что не раз в этот день подмечалось) не могли не произвести впечатления. Всё это казалось благоприобретённым вследствие многолетней практики в общении с различными людьми; самостоятельность и возможность более или менее разносторонне созидать шлифовали в нем натуру по-своему властную (и прежде всего над самим собой) и умевшую четко приспосабливаться к любому внешнему раздражителю или ограничителю. Окажись сейчас, к примеру, он в какой-либо экстремальной ситуации – вожделенной ауре некоторых бесившихся с жиру недоспелых болванов, - то уж наверняка не спасовал бы ни перед трудностями, ни перед выбором решения, а в первую очередь – перед собственным душевным смятением. Это, конечно, вовсе не значило, что в его лице можно было узреть супермена – стойкого, надежного и всемогущего. Просто уверенность в себе и отсутствие угодливости в отношении к другим позволяли ему как на словах, так и в действиях реализовывать себя объёмно, ярко и исчерпывающе. Всё в нем говорило о социальной, духовной и физической зрелости, у совершенствования которой еще далеко до предела. Это была Личность – гордая, самобытная и независимая, - из тех, что направляют и изменяют потоки жизненных помыслов и их реализаций.

                * * *
  Они расстались у станции метро, где каждый разъехался в своем направлении: Серега скакнул в трамвай, Вадим запихался в автобус, а Артур сошел в подземку. Уже стемнело и предстояло изрядно потрудиться, чтобы преодолеть субботнюю толчею в местах пересадок.
  Вдавившись в метрополитенный вагон и уставившись на рекламный плакат с призывом посетить выставку экзотических кошек, Артур продолжал раскопки собственных умозаключений, некогда погребенных в толщах памяти. Он вспомнил, скольких усилий стоило Вадиму когда-то завоевать благосклонность некоторых преподавателей вуза, считавших его творческую активность проявлением столь модного в те годы нонконформизма, навеянного гласностью и потугами демократических преобразований не только в стенах института. Сколько иронии, а подчас и насмешек встречал он со стороны хронических скептиков и элитных прихлебателей (Вадим называл этих людишек «жиронакипью»)! Не обладая природным даром придавать своим работам естественную выразительность, он добивался того, чтобы это умение сделалось постепенно отличительной чертой его стиля, его руки. Зная, насколько тяжело в последние годы заполучить работу по хотя бы декоративному профилю, Вадим сумел не только это осуществить, но и подчинить своему влиянию, дабы извлекать из этой работы всё то полезное, что может хоть в какой-то степени способствовать его творческим амбициям. Именно такие люди, как правило, пользуются авторитетом как среди знакомых и коллег, так и у руководства. Директорша Дома Культуры выказывала нескрываемую готовность претворить в жизнь любое замечание Вадима, и даже весьма благосклонно отнеслась к «потусторонним в мастерской» (так пошутил Артур), что говорило об уважении и к знакомым подчиненного.
  Артур успел заметить, с какой проницательностью глядел на него Вадим при расставании. Видимо, пытался разобраться, какие такие перипетии в очередной раз за этот день охватили Артуровы мысли, и с чем или с кем они связаны. Не хотелось как раскрываться перед Вадимом, так и вводить его в заблуждение относительно этого. Хотя бы потому, что Артур и сам пока не мог толком разъяснить, почему им под конец завладела непонятная депрессия.
  Это, конечно же, не зависть, рассуждал он, проталкиваясь к выходу из вагона метро и монотонно переступая в толпе, тянувшейся к эскалатору. «Вадим, безусловно, заслужил того, чтобы ему теперь кое-кто завидовал, - я, например. Но я свой выбор уже сделал, и он в этом мне здорово помог, особенно сегодня. И посему огорчаться при виде его успехов (а они, надо признать, в творческом плане большого впечатления не внушают) с моей стороны значило бы просто-напросто убедиться в собственной абсолютной убогости. Успехи же его в плане социально-бытовом, в том числе и на ниве Купидона, могут впечатлить разве что начинающего карьериста – выпускника захудалого колледжа. К тому же зависть ожесточает, вызывает раздражение, а этого во мне как раз теперь нету – уж кому-кому, а мне ли унижать себя подобной хворью, когда всё кругом складывается как нельзя благоприятно!.. Нет, здесь что-то другое, нелогично вклинившееся, вероятнее всего, когда обсуждали за пивом свои донжуанские сентенции. Не здесь ли ключ к разъяснению нахлынувшей хандры?..»
  Он вышел из метро и повернул к перекрестку метрах в семистах от привокзальной площади; там останавливался автобус, марширующий в сторону Жуковки, но сворачивающий неподалеку от переезда на кольцевую дорогу. Хотелось в выходной как-то разнообразить маршрут, чтобы этот день хотя бы даже в подобной мелочи не напоминал простые будни при возвращении домой после заводского гудка.
  «Итак, что же в таком случае могло смутить и охладить настрой при касании в разговоре щекотливой темы о взаимоотношениях с дамами? У Вадика так называемый роман с бизнес-леди, которая... стоп! Кажется, уже теплее... Она является начальницей полумифической Ирины, которая так огорошила меня при мимолетной феерической встрече. Следует ли с того, что опять-таки мимолетное совпадение этих фактов есть косвенная причина моей внезапной депрессии?..»
  «Связи тут как будто никакой, - продолжал он размышлять, устроившись поудобнее на сиденье только что подъехавшего «ЛАЗа». – Однако нутро подсказывает, что именно здесь нужно покопаться как следует... Вадим, турфирма, ее начальница, вернее, зам... И незнакомка, работающая в этой фирме... Что их может объединять? Или же поставить вопрос иначе: почему именно Вадим и его дама сердца кажутся неким связующим звеном в непонятной цепи возможного исцеления меня от чуть ли не стрессового недуга? Хотя нет – дама его тут как будто ни при чём. Кажись, что-то кроется в связи, вернее – обобщении Вадима с... ну, конечно же!..»
  Невидимый обух шмякнул Артура по обоим полушариям мозга, едва не заставив повторить это действо собственной ладонью. Ларчик открылся хоть и не просто, но и не требуя дополнительных усилий с помощью условных фомок и кувалд. Именно в обобщении и сопоставлении поведения Вадима и незнакомки крылась разгадка. Подсознательно стушевавшись еще под крышей универсама, Артур тем самым непроизвольно выказал перед ними и больше перед самим собой некоторую достоевщину – этакое признание и смирение в принадлежности к определенной нише общественной иерархии. Всё чаще за последние годы он замечал за собой подобную уступчивость, если не сказать – робость, - перед людьми, стоявшими хотя бы в каком-то аспекте или на каком-то отрезке времени выше его рангом. Это было следствием постепенного закручивания себя в кокон обывательских норм поведения и негласных условностей, где среднестатистическая человеко-единица ютится в своей ячейке и не помышляет о том, чтобы её переступить или обменять. Дескать, знай, сверчок, свой шесток и не рыпайся...
  Если же проанализировать действия и манеры в поведении незнакомки и Вадима, то невооруженным глазом подмечалась одна общая черта – полное отсутствие (пусть даже только видимое) комплекса неполноценности при общении с кем угодно, стремления к угодливости, подстраиваемости, столь характерных для обывателя. Иными словами, оба они представляли собой здоровый тип людей, не закованных в рамки социально-бытовых условностей, - тех самых свободомыслящих личностей, для которых понятие «свобода» - не эфемерный философский термин, а нечто само собой разумеющееся, пусть даже и в условном контексте. Такими Артуру всегда представлялись вымирающие на Руси потомки дворянских сословий, не склонившие голов перед чудовищным маховиком большевизма. Чувство собственного достоинства, самостоятельность в принятии решений, уважительное отношение к чужому мнению и умение его выслушать, категоричность, но не упрямство, в отстаивании правоты, отсутствие стремления к показному, - эти и многие другие характерные особенности выделяют мыслящего и неординарного человека (и не обязательно голубых кровей) в толпе ходячих штампов и верноподданных прихлебателей существующих порядков.
  Сейчас, разглядывая в окошко проползающие мимо тротуары, дома, витрины магазинов и шагающих в разных направлениях прохожих, Артур испытывал непонятное ощущение двоякости: с одной стороны было приятно, что сумел выявить логическим путем причину странного угнетенного состояния; с другой же теперь подтачивала досада, что перестал он быть тем, кем если не стремился уже стать, то, по крайней мере пытался сохранить в себе хотя бы частично – личностью независимой и подвластной разве что собственному разуму. Ограниченность в помыслах и действиях, монотонность существования без каких-либо новшеств и потрясений, бесцельное копошение в узком пространстве не могли не наложить своего сирого и убогого отпечатка на его характер. Ему теперь стало очевидно, что еще год-два такой жизни – и он окончательно закостенеет и станет такой же безликой марионеткой, что в подавляющей своей массе окружали его – в посёлке, на заводе, в магазинах и общественном транспорте, - словом, в тех местах, где безрадостно и однобоко проходит жизнь простого человека в теперешней России. Тупо, безнадежно и тоскливо. И чтобы прошибить стенку этой сферы безысходного прозябания, ему необходимо за то, что он когда-то с досадой отверг как атавизм наивной веры, надежды и любви к человеческому гению воображения, создающего Искусство. Другого пути, чтобы выбраться из мещанской топи, он для себя не видел.
  И это очень здорово, что есть на свете такие люди как Вадим, Рита, Ольга, Серега Колпаков, Галка Никитина... турфирма «Ассоль»? почему бы нет, ведь люди в ней тоже творят, дерзают, пытаются изменить что-то в этом мире в лучшую сторону. Вот на этих людей и надо теперь ему равняться, пускай это и тривиально звучит. И что с того? Главное, что он прочно сумел убедить себя в правильности дальнейшего выбора, и сегодня, несмотря на минорное под конец настроение, поставил жирную точку под многодневными раздумьями и блужданиями в потемках, чтобы разыскать хотя бы малюсенький обломок того философского камня, что дает ответы на многие вопросы. Отныне Артуру больше не надо подвергать себя проверками на вшивость (то бишь верность) собственным принципам. Он понял, что философский камень заложен в нём самом, он есть изначально в каждом человеке. Важно не дать ему раствориться в окисляющих растворах эгоизма, равнодушия и лени, спокон веков сопутствовавших естественному вдохновению, заложенному человечеству его Всемогущей Праматерью.
  И Вадим, и незнакомка, похоже, давно эту истину для себя открыли и усвоили. Это заметно по их совсем не показной уверенности в себе, умении держаться, по той трудноуловимой значимости, которая всегда отличает человека, привыкшего следовать принципам, установленным для себя без постороннего вмешательства. В большей степени это, а не только привлекательная внешность, впечатлило Артура при встрече и попутной беседе с обладательницей тяжелых сумок и удивительных лазурных глаз. Да, безусловно, она из категории тех, кому во все эпохи преклонялись служители всех без исключения направлений искусства: им посвящали оды и мадригалы, их лепили из глины и рисовали на холстах, воспевали в куплетах и безмерно глупели от случайно брошенного взгляда в свою сторону. Сейчас Артур со снисходительным умилением поймал себя на желании кинуться очертя голову в этот поток вдохновительного процесса воздаяния должного Красоте.
  Он тут же представил, как нелепо и топорно выглядел сам рядом с ней: суетливый, подобострастный, с фальшивинкой в голосе... Ни дать ни взять холопий сын в надежде зашибить копеечку на шкалик водки, авось барыня не поскупится. Тьфу, лакуза!..
  ...Выйдя из автобуса у подъездной дороги к поселку, Артур не стал дожидаться нужного ему пригородного «бочковоза», а сразу направился по проселочной через лесок, за которым километрах в пяти раздавались гудки сортировочной станции и жуковского переезда. Несмотря на некоторый риск подвергнуться разбойному налёту, особенно в темноте, он никогда не упускал лишний раз прогуляться в этом месте. Темнота и глушь не смущали его; в глубине души Артур не верил в возможность плохого для себя исхода, хотя бы потому что сам никогда не желал плохого другим. Он мог тяготиться сейчас только среди толпы, хаотичной и разноголосой. Именно поэтому крайне редко посещал рынки и барахолки, тем паче, что не так давно (а иногда казалось, что уже целая вечность прошла!) сам являлся одной из молекул этого броуновского движения – пестрого, шумного и бестолкового. Едва на год хватило тогда его, чтобы продержаться в атмосфере «челночного» хаоса и целенаправленного мотания по густо заполненным ярмарочным клоакам Москвы, Белостока, Стамбула, Харбина и Благовещенска. Нажив со временем душевную аллергию на всё, что связано с куплей-продажей, Артур ясно убедился, что коммерция – не его стихия, хотя еще с самого начала подозревал это. С тех пор одно упоминание о базарах и рынках вызывало лишь гримасу брезгливого пренебрежения. Почти всё необходимое для быта он приобретал без оглядки на неизбежное подорожание, как это делали сейчас многие, с целью выгадать какие-то гроши и потому запасаясь чем бы то ни было впрок, на долгие лета. И хотя в обычных магазинах цены были немного повыше, чем под открытым небом, шараханье по базарным закуткам в надежде приобрести хоть чёрта в ступе, только бы подешевше, Артур считал одним из признаков того самого обывательского конформизма, делающего человека рабом условностей.
   Сейчас, неторопливо шагая по тропинке и изредка отклоняясь от разлапистых еловых веток, которые, словно пытаясь его устрашить, свисали по бокам просеки и мерно подрагивали в слегка затуманенном лесном воздухе, Артур умиротворенно наслаждался покоем и одиночеством, к которым уже успел привыкнуть за последние годы. Сумбурный денёк, хоть и не без пользы проведенный, всё же достаточно утомил его, и Артур испытывал в эти минуты не только блаженство временного расслабления, но и какой-то особый прилив сил, который нередко ощущается при общем душевном подъеме. Ему казалось, что клетки его организма непонятным образом перезаряжаются и обретают упругую жизнестойкость и готовность к созидательной борьбе с кем и с чем угодно. Вероятно, такой же эмоциональный подъем испытывает голливудский топ-режиссер, получивший от инвесторов астрономическую сумму на разработку масштабного проекта для постановки суперкассового блокбастера. Кому-нибудь другому такое сравнение показалось бы смешным, но понять, что творилось в этот вечер в душе Артура, мог только он сам. И отдавать отчет в происходившем брожении замыслов он по праву считал обязанным только себе.
  ... – С работы? – промычал рассевшийся болотной квакушей под дверью Мишка Проконин, когда Артур уже почти ночью добрался до порога своей квартирки.
  - Догадливый... – усмехнулся Артур, доставая из кармана брюк ключи.


(1)- (Англ.) "Вечер трудного дня" (название песни "Битлз").