О неприменимости понятия социализм для современных

О  НЕПРИМЕНИМОСТИ  ПОНЯТИЯ «СОЦИАЛИЗМ»                ДЛЯ  СОВРЕМЕННЫХ  МАРКСИСТОВ

Когда современные коммунисты и некоммунисты  спорят о том, был ли у нас социализм, какой у нас  был социализм и к какому социализму мы должны стремиться в будущем, они упускают одну важную вещь: в марксизме НЕТ понятия «социализма»,  как отдельного общественного строя, который, якобы, должен следовать за  капитализмом и предшествовать коммунизму.
Классики марксизма до Октябрьской революции считали, что уже современный им капитализм создал достаточную материальную базу для перехода к коммунистическому строю и воспитал пролетариат, способный не только взять власть в свои руки, но и осуществить непосредственный переход к коммунизму. Правда, предполагалось, что после захвата власти пролетариатом «полному коммунизму» должен предшествовать более или менее продолжительный период «диктатуры пролетариата», в течение которого
должно быть окончательно подавлено сопротивление господствующих классов и завершено обобществление средств производства. Однако, ни о каком выделении этого переходного периода в отдельный общественный строй речи никогда не шло.
Понятие «социализм» существовало уже тогда, но, по сути, в то время было синонимом слова «коммунизм».
Прежде всего: характер общественного строя определяется тем, какой класс является РЕАЛЬНЫМ собственником средств производства. Реальная собственность может не совпадать с юридической, поэтому под собственностью на средства производства я понимаю реальную возможность определять судьбу объектов собственности (стоить – не строить завод, что на нем производить, продать – не продать, и т.д.), а не только и не столько участие в доле прибыли (поэтому, например, рабочие-акционеры на Западе не являются собственниками, если не являются при этом еще и членами совета директоров или не имеют значительного пакета голосующих акций).
О том, что после победы пролетарской революции сначала следует построить социализм как первую фазу коммунизма, и только после этого перейти к строительству коммунизма, заговорили только в начале ХХ века, когда стало ясно, что как уровень материально-технической базы, так и уровень культуры пролетариата недостаточны для перехода к «полному коммунизму».
Сразу после революции стало ясно, что неподготовленная кухарка управлять государством не сможет, что ей для этого надо учиться, может быть несколько лет, а может быть – несколько поколений. Однако, сказать об этом открыто, даже признаться в этом самому себе в обстановке всеобщего революционного энтузиазма было невозможно не только по этическим (нельзя было бить по сердцам людей, окрыленных святой верой в близость Мира без зла и насилия), но и по объективно-историческим соображениям: революция всегда должна желать невозможного – только тогда она выполнит свою историческую роль. Страна после НЭПа пошла по пути национализации всех средств производства в руках государства, во главе которого стояла коммунистическая партия. При этом рыночные отношения сохранялись, но государство выступало как монопольный продавец товаров населению и покупатель рабочей силы. Такая система была названа «социализмом», причем вопрос о классовой природе власти в таком обществе был изъят из рассмотрения (объявили, что у нас два класса: рабочий класс и колхозное крестьянство, и любые сомнения по этому поводу объявлялись покушением на основы).
При недостаточном и постоянно ослабевающем контроле со стороны трудящихся в Стране уже в 20-е годы из части партийной элиты, специалистов и хозяйственных руководителей сформировалась НОМЕНКЛАТУРА – особая форма государственно-монополистической  буржуазии, являющаяся совокупным собственником средств производства. Однако, учитывая крайнюю популярность в то время идей марксизма и коммунизма в нашей стране и за рубежом, номенклатура вынуждена была сохранять в течение долгого времени марксизм как основу государственной идеологии, а также такие элементы коммунизма в повседневной жизни, как социальное равенство и соответствующие этому принципу законы, школьное дело, бесплатные образование и здравоохранение, социальное обеспечение и т.д. Общество было классовым, но не похожим на обычные буржуазные системы. Впервые в Истории сложилась социальная система, в которой надстройка опережала базис: по природе собственности это был государственно-монополистический капитализм, а господствующая идеология и принципы социальной организации общества несли черты коммунизма. Такая система, которую я называю ГОСУДАРСТВЕННО-МОНОПОЛИСТИЧЕСКИЙ КАПИТАЛИЗМ С ЭЛЕМЕНТАМИ КОММУНИЗМА В НАДСТРОЙКЕ, по природе власти и собственности капиталистическая, стояла, тем не менее, на порядок выше любой западной цивилизации. Возникновение советского общества и та роль, которую оно играло в Мире, стало важнейшим шагом на общем пути продвижения Человечества к коммунизму. Помимо той поддержки, которую мы оказывали революционным и освободительным движениям за рубежом, одно только существование великой Державы, официально провозгласившей своей целью построение общества без корысти и наживы, делало Мир добрее и лучше. 70 лет с нашей Страной были связаны надежды бедных и обездоленных всего Мира – ради этого стоило жить и мучиться. Низко поклонимся России за это!
Когда троцкисты говорят, что перерождение нашей революции произошло потому, что Россия была отсталой страной, и если бы в начале ХХ века пролетарская революция победила, например, в Германии или в США, то весь Мир уже жил бы при коммунизме, они не правы. Не только в России, но и во всем Мире, в том числе и в развитых странах Запада, уровень развития производительных сил, а, следовательно, и пролетариата, был недостаточен для того, чтобы обеспечить переход к коммунизму или хотя бы обеспечить чистоту партийных рядов и тем самым спасти партию от перерождения на переходный период. Объясню, почему я так считаю.
В начале ХХ века наивысшим достижением технологии являлся конвейер. В условиях конвейерного производства труд рабочего был достаточно примитивен, от него не требовалось знаний всего процесса производства, достаточно было навыков работы на своем узком рабочем месте, сводящихся порой к подкручиванию гайки или перекладыванию предмета с одного места на другое. Такой труд воспитывал дисциплину и прививал навыки совместного труда, но не совместного управления. Воспитанные таким производством, рабочие могли сплотиться, свергнуть буржуазию, захватить власть, но навыков управления они не имели, и поэтому вынуждены были рано или поздно власть ДЕЛЕГИРОВАТЬ. Кому? Тому, кто эти навыки имел. А контроль над ними со стороны рабочего класса даже в первые послереволюционные годы держался по большей части на идеологически обусловленном революционном энтузиазме, а затем принимал все более и более формальный характер. Хорошо, если это, как в России сразу после 1917 года, были честные и бескорыстные представители того тончайшего слоя революционной российской интеллигенции, которые, изменив своему классу, встали на службу пролетариату. Тогда коммунистическая ориентация общества могла сохраняться хоть какое-то время. Но со временем, В ОТСУТСТВИЕ КОНТРОЛЯ СО СТОРОНЫ ТРУДЯЩИХСЯ МАСС, честные большевики неизбежно  должны были быть вытеснены бессовестными проходимцами, сначала извратившими и дискредитировавшими коммунистическую идею, а затем, при первом удобном случае, отбросившими ее и вставшими на путь открытой реставрации капитализма, что и произошло у нас на рубеже 80-х – 90-х годов ХХ века.
Когда речь заходит о сталинских репрессиях, одни объясняют эти репрессии параноидальной подозрительностью Сталина, по сути «списывая» сложную социальную проблему по части психиатрии, другие считают сталинские репрессии прямым продолжением большевистского террора, заявляя, что марксизм и коммунизм, якобы, с неизбежностью ведут к установлению тоталитарного режима, ведущего войну со своим собственным народом, третьи, наоборот, считают сталинские репрессии формой борьбы «честных государственников» против номенклатуры. Все эти три объяснения крайне идеологизированы, и, по-моему, не верны в своей основе.
Моя оценка смысла и исторической роли сталинских репрессий близка к той оценке, которую дают некоторые троцкистские течения.
До середины 20-х годов в стране была диктатура пролетариата при том уровне производительных сил, который делал неизбежным сохранение рыночных отношений в течение достаточно длительного времени. Это был переходный период, и пути дальнейшего развития Страны не были жестко детерминированы. С  20-х годов номенклатура, возникнув, вынуждена была делить власть с честными большевиками, представляющими интересы рабочего класса. После того, как номенклатура осознала себя как класс, перед ней к середине 30-х годов встала задача захвата всей полноты власти и подавления неизбежного сопротивления рабочего класса и его союзников. По вышеуказанным причинам, делалось это под теми же коммунистическими лозунгами, но это никого не должно обманывать.
Подчеркиваю особо: по своей классовой направленности сталинские репрессии конца 30-х коренным образом отличались от Красного Террора времен Гражданской войны и даже от репрессий 20-х – начала 30-х годов. Террор времен Гражданской войны был обусловлен, во-первых, военной необходимостью: без него не удалось бы подавить сопротивление искусных во лжи, интригах и военном деле, богатых и сильных врагов революции. Кроме того, Красный Террор был местью бедных богатым за столетия страха, лишений и нищеты, а потому, по моему мнению, был объясним и, в какой-то степени, оправдан. Люди мстили за свое отчаяние, и виновато в этом то общество, которое их до отчаяния довело. Сама по себе жестокость репрессий времен Революции не говорит о какой-то особо зверской природе марксизма и большевизма: во-первых, потому что любое государство карает своих противников, иногда избыточно жестоко (на совести западных цивилизаций крови ничуть не меньше), во-вторых, любая новая идеология на каком-то историческом этапе бывает агрессивна по отношению к «неверным» (вспомните, хотя бы, крестовые походы и утверждение ислама). Репрессии до середины 30-х годов были направлены против врагов революции, реальных или потенциальных, или, по крайней мере, против потенциально нелояльных Советской Власти (участников оппозиции, «бывших»), а вот в 37-ом по обвинению в антисоветской деятельности сажали и расстреливали тех, кто был АКТИВНО ЛОЯЛЕН Советской Власти и искренне предан существующей идеологии, и это не имеющее прецедента в Истории и необъяснимое на первый взгляд явление может быть вполне логично объяснено с использованием классового подхода: стремясь к власти под прикрытием коммунистических лозунгов и символов, номенклатурная буржуазия расправлялась с теми, кто понимал эти лозунги и символы «слишком буквально». Сталинские репрессии были одним из этапов «ползучей» контрреволюции, завершением которой стал отказ от коммунистической «надстройки» на рубеже 80-х – 90-х годов. Тот очевидный факт, что под топор репрессий попала и значительная часть номенклатуры, сам по себе ни о чем не говорит: подобно децимациям в древнеримской армии, это служило укреплению дисциплины против общего для номенклатуры врага – рабочего класса и честных коммунистов. Поэтому с 50-х годов, когда честные коммунисты, те, кто уцелел после войны и репрессий, уже не могли влиять на политику партии, а рабочему классу постепенно становилось все «до фени», массовые репрессии и прекратились – за ненадобностью.

Из сказанного вовсе не следует, что мы никогда не сможем победить и даже что нельзя было победить тогда. Я хочу сказать только, что в начале ХХ века недостаточно высокий уровень развития производительных сил в Мире не только не обеспечивал переход к коммунизму после победы пролетарской революции, но и делал очень сложным само удержание власти в руках победившего пролетариата. Ведь известно, что все революции до сих пор терпели поражение даже в тех случаях, когда им удавалось отбиться от внешнего врага – за счет перерождения своих вождей или постепенного проникновения в ряды революционного руководства тайных врагов революции. Именно это всегда было настоящим кошмаром всех революционеров, кошмаром, противоядия от которого не найдено до сих пор.
Так вот, я и хочу сказать, что в ХХI веке ситуация изменится коренным образом.
Согласно марксистско-ленинскому подходу, отношения между людьми, прежде всего, связанные с собственностью на средства производства, детерминированы уровнем развития производительных сил, причем главной причиной этой обусловленности является тот факт, что каждому уровню развития технологии соответствует оптимальный для этого уровня тип трудовой мотивации. Это значит, что чем выше уровень производительных сил, тем более сложной трудовой мотивации, тем более высоких знаний, организации и культуры требует производство материальных и духовных благ, тем большее значение имеет человеческий фактор, тем дороже начинает цениться человеческая жизнь и каждая человеческая личность. Конкуренция и естественный отбор не исчезают, но они «переносятся» на более высокий уровень: от конкуренции между людьми – к конкуренции между обществами, странами, блоками. Те общества, которые пренебрегают этим законом и продолжают жить по принципам жестокой конкуренции между людьми и подавления слабых, просто проигрывают в конкурентной борьбе более гуманным, а, следовательно, более ИНФОРМАЦИОННО БОГАТЫМ (сохраняющим больше человеческих жизней вместе со всей полезной информацией, которую они несут) обществам.
Когда основными орудиями труда были кирка и лопата, достаточно было подневольного, из страха побоев, труда рабов, и неграмотный надсмотрщик мог обеспечить нужную организацию. При появлении машинных производств и конвейеров потребовались уже рабочие высокой квалификации, надсмотрщик тут бесполезен (он ничего не поймет), и здесь рабочих заинтересовывают уже материально. С появлением высокоавтоматизированных производств, управляемых на расстоянии путем программирования роботов, а тем более, интегрированных производств-автоматов, от рабочего требуется уже высокое чувство ответственности перед обществом, несовместимое с корыстными интересами капитализма.
Труд на заводах-автоматах, где рабочий управляет уже не одним технологическим узлом, а всем процессом производства, воспитывает в рабочем навыки управления, которых был еще лишен рабочий раннего капитализма начала ХХ века. На современном историческом этапе происходит быстрая ПРОЛЕТАРИЗАЦИЯ интеллигенции и ИНТЕЛЛЕКТУАЛИЗАЦИЯ рабочего класса; формируется новый класс, который современные коммунисты называют «пост-НТРовский  пролетариат». Особую роль в развитии навыков совместного управления и в развитии классового самосознания пост-НТРовского пролетариата будут играть современные коммуникационные сети типа Интернета в сочетании с всемирной интеграцией высокотехнологичных производств. Здесь приходится подчеркнуть двоякую роль процесса «глобализации», разрушительной для общечеловеческой культуры и национальных экономик, но объективно способствующей интеграции производств, воспитанию и сплочению нового пролетариата.
Вот этот новый пост-НТРовский пролетариат и станет гегемоном в грядущей мировой коммунистической революции, и, захватив власть и свергнув буржуев, он, имея навыки управления, уже не будет нуждаться в менторах, не допустит перерождения партии и государства, и не упустит из рук свою победу.
Я не знаю конкретно, как это произойдет, что из себя будут представлять будущая компартия и будущие Советы, но я чувствую, скорее интуитивно, что, во-первых, только в коммунизме - надежда Человечества на выживание, во-вторых, что именно с новым высокотехнологичным пролетариатом связаны надежды на грядущую победу коммунизма. Великая Мировая Коммунистическая революция произойдет не раньше 30-х годов 21-го века. Семена грядущих побед коммунизма сегодня только прорастают, для многих – пока незаметно.

В этой моей любительской теории немало слабых мест, по крайней мере два возражения я вижу уже сейчас.
1. Дело в том, что в обозримом будущем доля высоких технологий вряд ли  будет расти.      
Целью капиталистической экономки является прибыль. Все остальное: наука, технический прогресс – постольку поскольку. Существует два пути получения капиталистической прибыли. Первый  – это инвестиции в простые производства с дешевой рабочей силой. Второй – вкладывание средств в науку, образование, высокие технологии. При прочих равных условиях для капитализма первый путь предпочтительнее: несмотря на то, что второй путь обеспечивает высокое качество товаров, а, следовательно, конкурентоспособность, первому пути свойственна быстрая окупаемость, что для капиталиста важнее. Но первый путь обеспечивает высокую прибыль только при низкой цене рабочей силы, то есть тогда, когда в обществе много бедных и обездоленных, готовых из страха перед еще большей нищетой работать за гроши. С середины ХХ века капитализм Запада был ВЫНУЖДЕН выбрать второй путь, потому что был Советский Союз, и было мировое коммунистическое Движение, и страх перед восстанием бедняков, которое могло быть поддержано извне могучим Советским Союзом, заставлял буржуазную элиту Запада уступать требованиям своих «левых» и вводить у себя систему социальных гарантий, что вело к повышению уровня жизни трудящихся Запада, а, следовательно, к росту цены рабочей силы. А вот теперь, когда Советского Союза нет, бедных снова «зажмут» и выгоднее снова станут инвестиции в примитивные производства.
2. Нынешние высококвалифицированные наемные рабочие отнюдь не революционны. У большинства «компьютерных мальчиков» любое упоминание о марксизме и коммунизме вызывает лишь скабрезное хихиканье.
Что я могу сказать по этому поводу?
Ну, во-первых «Hi Tec» все равно не исчезнет: какая-то часть останется, чтобы делать современное оружие и для «кайфа» богачей. А вот свертывание социальных гарантий и снижение уровня жизни трудящихся, по мере того, как буржуазия в отсутствие Советского Союза будет наглеть, неизбежно затронет и работников «высоких технологий», воспитывая их и превращая в авангард революционного пролетариата. А традиционный промышленный (и сельский) пролетариат на новом этапе станет союзником пост-НТРовского пролетариата, подобно тому, как в ХХ веке крестьянство было союзником революционного пролетариата.
Взгляды нынешних «компьютерных мальчиков» пока еще ни о чем не говорят. На заре капитализма рабочие тоже считали  хозяев своими благодетелями, спасающими их от голодной смерти. И потом, внутренняя обстановка на частных фирмах становится с каждым годом все более тоталитарной, и на этих фирмах оставляют только тех сотрудников, которые научились скрывать свои взгляды. Но со временем именно в высокотехнологичных сферах станет особенно очевидной несовместимость потребностей развития производительных сил с эгоистической природой капитализма, и это с неизбежностью приведет к революционизации прежде всего той части рабочих и интеллигенции, которая занята в высоких технологиях.
Сейчас, когда марксизм уже 12 лет как объявлен «преступным бредом», забыта звучавшая во времена «перестройки» критика большевиков с «марксистских» позиций со стороны «умеренно левых»: мол, преждевременно начали большевики свою революцию, не готов еще пролетариат к построению нового общества. А ведь здесь поднимается вопрос фундаментальной важности: как коммунисты должны относиться к «исторически преждевременным» восстаниям и как следует поступать, если коммунисты пришли к власти «раньше времени» «в силу слабости всех остальных классов»?  Обычно вспоминают письмо Энгельса, в котором он предупреждает об опасностях прихода коммунистов к власти в условиях, когда для коммунистических преобразований не созрели материальные предпосылки: в этом случае неизбежна дискредитация идеи в глазах трудящихся масс, тяжелое поражение революции и утверждение реакции на долгие годы (что мы и наблюдаем сейчас). Вот только следует ли из этого, что Октябрьская революция была «не нужна», а 70 лет советской истории были «черным провалом»?
Во-первых, как бы ни были коммунисты мудры, знающи, образованы, каким бы влиянием они ни пользовались среди рабочего класса, им (и никому!) не по силам решать, быть или не быть революциям на Земле. Капитализм – система с множеством внутренних противоречий, система, развивающаяся не линейно, бедные всегда восставали и будут восставать против богачей, с большевиками и без, и революционные ситуации возникали и еще не раз возникнут в условиях, когда уровень производительных сил недостаточен для воспитания того рабочего класса, который был бы готов к управлению обществом. Но без революционеров эти восстания будут носить характер слепых и злобных бунтов, легко подавляемых буржуазией и даже используемых ею в схватках между собой или даже для утверждения еще более реакционных режимов, а партия, вооруженная революционной теорией, придает этим восстаниям осмысленный и конструктивный характер и способность, даже в случае поражения, влиять на ход Истории.
Во-вторых. Революции не есть что-то, выходящее за рамки «нормального» хода Истории. Революция – такой же равноправный период Истории, как и период эволюционного развития. Даже потерпевшая поражение революция играет важнейшую положительную роль: она показывает, что вопрос об ином устройстве общества по крайней мере может быть поставлен, и вынуждает господствующий класс на прогрессивные преобразования хотя бы из страха перед новой революцией.
В третьих, даже потерпевшая поражение революция дает пролетариату и комдвижению неоценимый опыт, необходимый для дальнейшего развития марксистский теории и подготовки будущей революции: уроки горьких поражений – преддверье будущих побед.
Опыт Октябрьской революции 17-го года и всего советского периода ставит вопрос: можно ли коммунистам, пришедшим, в силу исторических обстоятельств, к власти «преждевременно», избежать перерождения и поражения революции, и, если да, что для этого надо делать?
Преступной изменой было бы, подобно меньшевикам в 1918 году, объявив революцию «преждевременной», выступить против нее, и косить вместе с белогвардейцами или ОМОНом из самого современного оружия поднявшихся от отчаяния и без того настрадавшихся бедняков. В той же степени неприемлема передача власти из рук победившего, но «не доросшего» пролетариата в руки буржуазии («мы, конечно, власть взяли, но по нашей теории в этой революции гегемоном должна быть буржуазия – так что вы уж не серчайте, ваше степенство, вот вам ключи и все прочее…»). Буржуазия, если будет способна править, сама к власти проберется, прокрадется, а не сможет – значит нам самим суждено общество «из задницы» вытаскивать. И тут уж не нам решать, «вовремя» или «не вовремя» произошла революция.
Как же поступать коммунистам, «преждевременно» пришедшим к власти? Недопустима как «теоретическая» сдача позиций буржуазии, так и преждевременные (не оправданные данным уровнем развития производительных сил) коммунистические «эксперименты». (Кстати, насчет обвинений, что Октябрьская революция была «кровавым экспериментом» над народом. Это был не эксперимент! Это был естественный ход Истории, объективно обусловленный, и революция все равно произошла бы, с большевиками или без, большевики не «сделали» революцию, а, в конечном счете, всего лишь определили свое место в ней! Приди в то время на место большевиков любая другая сила – крови в общем итоге пролилось бы на порядок больше.). Захватив власть, максимально привлекая пролетариат к управлению, нужно, удерживая власть, делать все возможное для максимально быстрого развития производительных сил и подъема культурного уровня пролетариата, постепенно прививая ему навыки управления. В статье «По поводу записок Суханова» эта мысль сформулирована Лениным вполне определенно. Еще Ленин писал, что История – не гладь Невского проспекта, и «преждевременные» и «неправильные» революции являются составной частью поступательного движения вперед.
В политике в переходный период (до полной победы коммунизма!) следует жестко придерживаться принципа диктатуры пролетариата: власть – классовая, а, значит, никакой многопартийности и политических «свобод»: при «равных» условиях более образованная, изощренная и богатая буржуазия неизбежно «переиграет» нас, отстранит от власти, а потом «оторвется» на бедных и слабых «на полную катушку».
А вот в экономике следует придерживаться принципов, близких к тем, которыми руководствовались в период НЭПа. Нельзя отменять «рынок» волевым решением: он все равно «вылезет» - либо в форме государственного монополизма, либо в виде «черного рынка». Но и отдавать экономику на откуп «рынку» нельзя, иначе экономическая власть буржуазии неизбежно перерастет в политическую. Нужно именно гениальное балансирование, при котором «командные высоты» во всех отраслях экономики оставались в руках пролетарского государства,  но  на  периферии
каждой отрасли могли функционировать все формы собственности, включая частную, осуществляющие «тонкую настройку» экономики. Встроенный в жесткую систему установленных пролетарским государством цен и налогов, частник объективно будет работать на развитие экономики, пока растущий уровень производительных сил не сделает его деятельность экономически неэффективной.
По мере роста производительных сил и развития у пролетариата навыков управления, партийное руководство постепенно передает всю полноту власти в руки пролетариата. Если делать это быстрее, чем нужно – демагоги и проходимцы сумеют задурить народу голову, пользуясь его неготовностью и наивностью, от его имени прорваться к власти и «ползучим» образом реставрировать капитализм. Если с передачей власти медлить – неконтролируемая своим классом партия постепенно обрастет «жирком», сформируется слой номенклатуры, который сперва полностью выйдет из-под контроля народа, а потом все равно неизбежно встанет на путь реставрации капитализма. Таким образом, и здесь от большевистской партии потребуется гениальное маневрирование, подобное балансированию на лезвии бритвы. Это невероятно трудно, но это единственный путь спасения Человечества, если надежда на спасение вообще есть.
Такой переходный период может продолжаться до тех пор, пока большинство производств не примет форму интегрированных через компьютерные сети заводов-автоматов, и только в этих условиях возможно воспитание нового человека – полноправного хозяина коммунистического общества. Можно, конечно, этот переходный период назвать «социализмом», но надо иметь в виду, что это не какой-то особый общественный строй, и не коммунизм (даже не его «первая стадия»), потому что общество на этом этапе остается классовым, сохраняются рыночные отношения (сфера которых, правда, по мере развития сокращается), и вся полнота власти принадлежит еще не пролетариату, а правящей от его имени компартии. Более верной применительно к этому переходному периоду я считаю формулировку, предложенную в свое время группой под названием «Союз «Современная марксистская мысль»: «Социализм – это коммунистически организованный капитализм».
                2003 год.