Земля и древний младенец

Земля ликовала - рождался древний младенец. Его глаза были полны слез, а сердце мудрости. В тысячный раз мир встречал его, а он по-прежнему боялся входить в его врата. Земля убаюкивала его многоголосьем звуков, ласкала водяными струями, питала ветрами, одевала в свет – а он плакал, словно забыл о вековом родстве с нею.

В его клетках хранилась память о вечности, в его глазах отражались былые сражения. Но его душа искала нового, она знала, что ничто в точности не повторяется дважды. Земля вновь посвящала младенца в нетленные истины, а он слушал их, будто впервые. Земля учила его пользоваться всем, что имела, а он опять забывал, что эти дары неисчерпаемы, и снова требовал многого лично для себя.

Земля смеялась над его детским упрямством и с материнской заботой отбирала всё, что могло повредить ему. Она давала ему ровно столько пищи, чтобы он не умер от переедания, согревала так мягко, чтобы его не бросало в жар или в холод, и поила до утоления жажды. Иногда древний младенец плакал так сильно и пронзительно, что сердце Земли сжималось от сострадания и она плакала вместе с ним, проливаясь волнами дождей, кружась танцами тайфунов, извергаясь горной лавой и содрогаясь океанами.

Но мудрость древности не давала младенцу оступиться. И тогда он успокаивался, созерцая красоту Земли, каждый раз по новому восторгаясь бесконечностью ее проявлений. Древний младенец знал, что он и Земля исходят из одного пространства, что одно неотделимо от другого, а потому с самой беззаветной любовью простирал к ней руки и ликовал возможности быть с ней в единстве.

В суете бесчисленных дней младенец часто забывал о Земле. Но она никогда не забывала о нем. Он был её создателем, её единственным Источником. И она знала, что однажды, спустя годы, когда тело младенца распадется на атомы, она исчезнет вместе с ним. Но в этом предвкушении не было печали, древний младенец всегда возвращался в мир. Потому возрождение Земли предрешено навечно, пока младенец не решит, что Земля готова к превращению во что-то новое, как и он сам.

Их танец возрождения и смерти был вдохом и выдохом самого мироздания. В тишине вечности они вместе приближались к придуманным границам, а преодолевая их, двигались к новым. Они играли друг с другом, шаг за шагом изучая свою уникальность. Древний младенец придумывал новые способы единения с Землею, а она открывала ему свои непознанные грани, увлекая в мир, не имеющий начала и пределов.

Когда наставало время прощаться, они любили вспоминать лучшие моменты их игры. В назначенный час младенец завершал сотворение мира, себя, Земли и уходил туда, где ничто обретает качества и силу, а нигде становится конкретным местом. Он бездействовал, и это становилось его единственным делом. Он купался в безмыслии, и мыслил без образов. Он расширялся без всякого движения и сжимался до пустоты. А когда пустота становилась настолько плотной, что между ее частями вспыхивали миры, он намеревал вернуться в объятия Земли, чтобы снова пройти бесконечно любимую им игру того, что есть.