и всё-таки, Софи...

   

   В небольшом уютном кафе, что пряталось в голубой тени старого вяза, на углу улицы, за круглым каменным столиком расположилась любопытная, уже немолодая, пара. Он – седовласый худощавый мужчина среднего роста, она – пожилая женщина, только что перешагнувшая шестидесятилетний рубеж. Глядя на её лицо, было понятно, что борьба с морщинами потерпела фиаско. Зато глаза - не по возрасту юны и живы. Пара о чём-то жарко говорила. Иной раз казалось, что там зачинается спор. Но потом всё утихало, и мудрость одерживала победу.
- Смотри, какая грымза… А ещё строит из себя принцессу…, - сказал первый голос за соседним столиком.
- А этот, усохший перец… Видимо, он считает себя каким-то знатным господином…, - подхватил другой голос за тем же столиком.
- Господа, как вам не стыдно!.. Прекратите немедленно это грязное обсуждение!.. Вы совершенно не знаете этих уважаемых людей!.. Они, если угодно, легенды нашего города!.. - строго зашипела старушка за третьим столиком, погрозив насмешникам изборождённым синими жилками костлявым кулачком, с которого только что была снята прозрачная зелёная перчатка.
- Вот-вот, я и говорю – теплодоки из мезозоя, древние ящеры… Одним словом – ископаемые, - не унимался первый голос.
- Это возмутительно! Я позову полицейского! Господин полицейский! Господин полицейский! - плавающим, срывающимся голоском позвала старушка.
   Но пара… Она будто бы не замечала происходящего. Они так же доходили до наивысшей точки спора, но потом их лица снова озаряли добродушные улыбки.
- Интересно, о чём они говорят? – осторожно произнёс первый голос: эффект с полицейским возымел место быть.
- Да ясно о чём! Вспоминают, наверное, славные года своей доледниковой молодости…, - отозвался второй голос.
   Старушка строго посмотрела на остряков. Ещё раз посмотрела, стукнула костлявым кулачком по столику и прихрамывая на правую ногу, вышла из кафе.
- Слушай, куда она пошла? – забеспокоился первый.
- За клюшкой наверное. Сейчас возьмёт клюшку и, я так полагаю, будет нас бить этой клюшкой, - волной сарказма несло второго.
- Да я не шучу… Этот божий одуванчик сейчас сюда полицейского приведёт, - беспокойство первого усилилось.
- Ага. Прямо из кино… Жана Поля Бельмондо…, - продолжал второй, но интонация, с какой звучала фраза, стала суховато-сдержанной.

   Да, действительно, через несколько минут в кафе зашёл Жан Поль,
взял обидчиков за локотки и выдворил вон из помещения. Затем подошёл к пожилой паре, извинился за предоставленные неудобства, улыбнулся своей губастой, лучезарной улыбкой, одёрнул кожаный пиджак и тотчас же вышел на улицу, где через оконное стекло помахал кожаной перчаткой, показал им два больших пальца и без труда запрыгнул в проезжающий трамвай. Трамвай аритмично загрохотал и… скрылся за поворотом.

- Слушай, старая перечница, ты уже совсем из ума выжила? – с явной нервозностью в голосе сказал седовласый, худощавый мужчина, - Неужели было не запомнить наименование драгоценностей сдаваемых тобою в ломбард?..
- Я отдала им целиком всю шкатулку, даже не посмотрела туда. Правда, я глупая, старая дура, Борис? - дрожащим голосом ответила пожилая женщина, только что перешагнувшая шестидесятилетний рубеж.
- Ну, что ты, Софи!.. Как ты можешь так говорить?.. Ведь мы знаем друг друга столько лет!.. Да чёрт с ней с этой шкатулкой!.. И всё-таки, нужно быть полной маразматичкой, чтоб не открывая её, сдать в ломбард… И кому? Этому прощелыге Антуану? Да на него только взглянуть – жулик!.. Законченный жулик!.. - страстно говорил худощавый.
- Нет, Борис, не утешай меня: я законченная, выжившая из ума, легкомысленная, старая жаба!
- Ну, что ты, Софи! Какая же ты жаба? Ты – безмозглая черепаха, потерявшая свой панцирь.
- Заходил, господин полицейский… Почему ты ему не рассказал о случившемся? Ведь теперь меня и похоронить не на что будет, если что…. Там была такая бардовая брошка, в ажурной оправе, из чистого золота…, - плакала Софи.

- О, матерь божья! За что мне такие наказания!!! – прокричал худощавый, и в знак примирения, принялся утешать безутешную женщину, целуя ей руки, - И всё-таки, Софи!..