Глава 24. Бардельеро в интимных тонах!

Федя Гриф в белом ковбойском костюме на пару с Гномом, одетого в наряд индейца живописали двух Матерей с младенцами – жену Селёдкина Юлюшку с Лялькой и Марьюшку с Дионисием! Два младенчика разного пола должны были стать в будущем единственной парой, что даст Земле Райской новое племя человеческое! Федя в прекрасном расположении духа, потому что «под мухой» цедил сквозь зубы: «А чукча в чуме ждёт рассвета, а рассвета всё нету! А чукча в чуме ждёт рассвета, а рассвета нету! А чукча в чуме ждёт…» Портрет, по всей видимости, выходил, что надо.
Гном – индеец то вскидывал брови, уморительно морща лоб, то щёлкал языком и качал головой на тонкой шее, то издавал чмокающий звук губами на сторону. Означающий примерно: «се ля ви» - говоря по-русски на французском.
К ним примазался рисовать свой шедевр Волк, не поддавщийся на этот раз уговорам Алёнушки, разодетой в пух и перья, хвост и гриву, запечатлеть её в величии и славе.
Бардельеро продолжался уже пятый час, и все были достаточно разогреты. Дон Март, вернувшись  от созерцания, как он выразился, пейзажей кисти просящих, вдруг завёл слезную речь об оставленном сыне, что было совершенно не свойственно ему. До этого, неожиданно покинув всех и укрывшись в укромном месте, он долго рассматривал фотографии Лебонза и Караваева,  с чертями на одних снимках, и ангелами на других. И сейчас плакался, и плакался, то на плече Лахундры, при этом больно раня её в самое сердце своими собственными воспоминаниями о своих недоношенных детях; то у Артанс, неумело утешавшей его доводами о бренности всего живого: «Зачем мучиться и переживать? Именно из-за этого я и не хочу детей. Родить, чтобы обречь их на страдание? Всё равно всем будет крышка!»
- У меня скоро будет кто-то… - изрекла Алёна, вызвав на себя кучу восторгов и удивлений!
- Когда скоро? – уставился на неё Волк, багровея и раздувая ноздри! Только что не рыл землю копытами! Алёна мысленно сама себе пропела: «Тореодор! Смелее в бой! Тореодор! Тореодор!»
- Да я это только сейчас поняла. Я чувствую. Что во мне что-то происходит!
- Что же это будет?
- Этого я пока не чувствую!
- Ляпаешь, поди – знай что! – пролаял Волк и по прекрасной мадонне «восемнадцатого века» и младенцу – ангелочку проехала жирная красная черта, зачеркнув рождение Богини.
- Будущему наследнику престола виват! – прокукарекал Дон Март и выстрелил пробкой от шампанского.
- Да здравствует новый человек! – поддержал его Селёдкин
Рома взял гитару и запел:
«Это чудо – не чудо,
Непонятно откуда,
Церковь белая словно в тумане.
А если в церковь войдёшь,
Потрясённый замрёшь,
Если зренье тебя не обманет.

Дальше надо молчать,
И не надо кричать:
«Боже мой! Как же это красиво!»
Это чудо – не чудо,
Просто старая церковь,
Но, наверное, всё-таки диво!
Помолиться б куда,
Да вокруг провода,
Только в сточных канавах водица.
Почему же сейчас,
Почему не тогда,
Когда жил ещё Бог,
Мне б родиться!

Люди, где же вы, люди!
Скорее сюда!
Очищения бы допроситься!
Вдруг взглянул я наверх,
А там та же вода,
И у фресок облуплены лица!

Плачем мы, и история
Наша в слезах,
Словно в церкви разрушенной фрески.
В белой церкви стою,
Словно чёрный монах,
И за шиворот капает сверху!

А может это слеза,
А может это плевок,
Как и мы эти белые стены
Оплевали углём,
Мол и так проживём
Без Богов, без святынь и без веры!»
-Романс достоин пера если не поэта, то гражданина точно! – поднял бокал Селёдкин. – Следуя дорогой в Новый мир, нам иногда следует оглядываться назад, чтобы не повторять ошибки…
- Что ты, братец мой, когда идёшь вперёд, а голова повёрнута назад, можно так загреметь, что костей не соберёшь!
- Тоже верно! – согласился Селёдкин с Мартом и поспешил распорядиться. – На арене нестареющая актриса Чечёткина со своими очаровательными юными воспитанницами!
- Старая попа с двумя юными макаками! – во всеуслышание перефразировал Караваев.
Но его слова потонули в вихре музыки кабаре, а на эстрадке, уже заголяя зады и плечи, махали ногами и руками, подолами и тазами в подражании друг другу близняшки и держащая фарс признанная варьетка. Свой  вклад внесла и мамаша – шкатулка, выскочив на сценку, отмочила трепака, и вдруг заявив: «Всё никогда не надо показывать, только наполовину!» - она задрала платье, под которым ничего не оказалось.
- Тьфу ты, старая ведьма! – дружно и не сговариваясь, сплюнули Дон Март и Федя, и вдруг заметно погрустнели… 
Всё было старо до отвращения. На сцену взошёл поэт – авангардист и начал городить чушь собачью: «В колёса прогресса не суйте лапы,- ваши пять копеек никто не заметит, - даже если лапы лишние пятые, пятая колонна никогда не дремлет! Лапы лишь мохнатые ценятся мехом, шкурный интерес слезами окуплен, будет разным умникам совсем не до смеха,- головы лишиться другим на потеху!..» - он бы городил долго – долго, но прямо на него выпустили девушек из «оркестра», - с обалденными калунами на головах! Это мисс Патриция, обещающая и вечно подающая надежды, широкоталантливая и крепкокостная блондинка, проявила одну из ветвей своего многоотраслевого творчества, устроив местную «Бурду» из парикмахерского искусства! Под облаками причёсок проплывали озадаченные и озабоченные лица служанки султана режиссёрши Артанс, хозяина торговых лавок фотографа Лебонза (ныне без фотоаппарата), великолепной Куколки Балерины Милы, получившей в подарок от правителей Нового мира водопад, (один из рукавов), и ничего лучшего не придумавшей, как открыть монополию на банно – прачечное заведение; звезды Марии Памеллы, сориентировавшейся в ситуации и занявшей свободное пространство около наимудрейшей Бану  Алёны, покровительницы искусства и науки в качестве  преданной поклонницы и служанки по совместительству; доброй купчины Солохи, на сцене ущербной Леоны; Элли – воробья, впервые сыгравшей «говорящую» роль и Сюзи – Золушки, по сцене самоубийцы. Последним были выделены в бессрочное пользование маленькие уютные белые домики – коттеджи с небольшими земельными участками и пристройками для содержания мелкого рогатого скота. Сама Патриция была признана непревзойдённым парикмахером и получила  соответствующее назначение от султана Дон Марта, добровольно взявшего на себя роль управляющего при ленивом хозяине.
Парад причёсок всё ещё красовался на сцене, когда на неё взошла в пушистом одуванчиковом ореоле волос, от рождения, блаженная Ангелина. Словно лунатик она подошла к возглавлявшей парад Артанс и распростёрла свои руки – крылья над её головой. В какой-то момент всем, действительно, представился зрительный образ её рук – крыльев.
- Ты хочешь говорить с теми, кого оставила на земле? Спрашивай! Ты хочешь спросить о здоровье своей матери? Она очень больна. Она прикована к постели и не встаёт. К ней ходит соседка, убирает, кормит, и ругает её. Она ждёт её смерти и надеется, что ты не приедешь. Она хочет прибрать к рукам вашу половину дома со всем небогатым скарбом. Твоя мать плачет. Она верит, что ты жива. Она ждёт и зовёт тебя. Твоё новое увлечение бесперспективно, оно добавит тебе лишь новые муки угрызения совести. Ты хочешь спросить о своей маленькой дочери? Она выросла. Она на руках чужих людей. Ей тяжело. Она тоже ждёт тебя, очень ждёт, и верит, что ты к ней вернёшься. Она верит, что ты оставила её, потому что не могла взять с собой, она каждую ночь зовёт тебя во сне, ищет, а днём ждёт. Очень ждёт. Ты хочешь плакать? Плачь. Два ангела стоят за твоей спиной – ангел жизни и ангел смерти. Они взывают к тебе об искуплении, омойся слезами на этой чистой безгрешной земле, и ты вернёшься в свой мир оживающим деревом в весеннюю пору. Иди. Подумай.
Ангелина отпустила ошеломлённую Артанс. Никому! Никому та не рассказывала о своих болях и тайнах! Под конец её речи плакала не только Артанс, а сама Ангелина уже простирала свои руки – крылья над головой Лебонза:
- Спрашивай! Тебе достаточно только думать. Ты хочешь знать о жене своей Ирине? Она в трясине слов ежедневных сетований и разборов с собственной матерью. Ты для неё светлое начало, способное изменить раскалённый воздух вокруг неё. Она стучится в закрытую дверь и верит, что только ты можешь её распахнуть! Ты должен стать золотой серединой между двумя женщинами, мудрым судьёй и хозяином. Ты хочешь знать о своих друзьях? Они – кто – где! Жизнь распорядилась с ними также непреклонно, как и они решали свои шаги. Елена одна растит сына. Анна живёт у своей матери, отдельно от мужа. Леонид женился на Наталье, у них родился сын, они развелись, он  - живёт у женщины с ребёнком, она – вышла повторно замуж и беременна. Я не знаю, почему всё так глупо получается. Но только истинные желания сбываются! Всё же остальное только приносит результат. Или даже не приносит. От этого и кажется таким бессмысленным. Но ты не должен сожалеть о происшедшем. Ты был честен и правдив! Только зеленые ветки дают плоды! А самое интересное в жизни – сама жизнь!
Ангелина убрала руки – крылья от головы Лебонза и перенесла их на точёную головку железной Куколки Балерины Милы:
- Ты запуталась, бедная девочка! И твой принцип – «Что Бог пошлёт!» - есть отсутствие всяких принципов.
Тут Балерина вырвалась из-под власти крыльев – рук, и замахав сжатыми в кулачках тоненькими ручками, со слезами в голосе запротестовала: «Не надо читать мои мысли! Не надо меня учить! Я сама по себе! Как хочу – так и живу! Я очень даже принципиальная! Меня прозвали Железным Феликсом!
- Ты это придумала. Тебя в школе часто били.
- Потому что я была самая маленькая и худенькая! Но они не слышали от меня жалоб!
- И слёзы твои были беззвучны. Когда тебя били последний раз?
- На танцплощадке. Я их всех баб перетанцевала! А они свернули мне скулу. Ни одного мужика не нашлось, чтобы защитить! Зато потом, как кобели, и до этого! Но по их психологии, ни один мужик с девчонкой, у которой карточка порчена, не пойдёт! Его бы потом засрамили! Лишь бы рожа сияла, а что внутри – неважно!
- Но ты же, так не думаешь!
- Не думаю, но я живу в их мире!
- Тебе в детстве не хватило родительской любви. И сейчас ты не питаешь устойчивых чувств даже к тем, кто любит тебя! Ты жаждешь любви, но боишься её и бежишь! Жаждешь мирового братства чувств, ищешь их в среде художников и артистов, людей искусства, подверженных страстям и эмоциям. Ты опустошаешь свою душу в случайных компаниях, не получая взамен тепла. Ты для них сама эмоция, частица, носимая ветром! Ты очень летучая, но назначения своего не ведаешь! Тебе нужно остановиться на чём-то одном. Замкнуться даже. Поискать своё внутри себя. Иначе, не проникнув в сердце, поверхностное чувство, лишь удивляет и восхищает, но пугаясь непрочности, отворачивает тех от тебя, кто сумел почувствовать своё родство с тобой, потянуться к тебе, и испугавшись, отступить в тень, которую ты уже не замечаешь, мечась мотыльком над горящей свечой. Ты идёшь к семье хиппи, но их братство условно, ибо ограниченно, подвержено искажениям здравого смысла и, в конечном счёте, является тупиковой ветвью становления человека.
- А что же делать?
- Я не даю готовых рецептов. Но бомжи и подобные им группы людей обрекают себя и своё потомство на паразитический образ существования, и по развитию интеллекта стоят на самом низком уровне. А все их интересы сводятся к поискам пищи. И тогда ты придёшь к отрицанию того, к чему стремилась в своих истоках – высшему искусству проявления лучших человеческих чувств! Отрицая же живые отношения устойчивых связей, и превознося чисто идеальные, можно впасть в крайность и полную противоположность начальному взгляду на вещи! Тогда только низменные страсти и инстинкты будут владеть тобой. Постарайся уйти от этих крайностей и тогда, может, ты обретёшь истинную себя и свой путь в мире!
-Может, мать мне только смогла бы такое  сказать, хотя и не в таких словах. Но у меня была только мачеха. Отцу никогда не было дела до меня. Они – чужая семья. А моя бабка совсем стара. Лучшее, что она может – это накормить меня и уложить спать. Но она и сама бедна и ест не досыта. Я начала с того, что за простой ужин веселила тёплую компанию в общежитии; или позировала художникам за символическую плату; или за тот же ужин; или даже за «так»! За «спасибо»! Я ведь и на гитаре играю, и пою, и танцую, и рисую сама, и даже стихи сочиняю!
- Сосредоточься на чём-нибудь одном, а за другое не берись, хоть месяц.
- Обычно советуют переключиться на другое. А тут – ничего не делать, уйти в себя! Прикинься ветошью – и не отсвечивай! Вот такая колбаса! Только больше меня ничем не кормите! У меня голова, что Дом Советов стала!
Балерина сошла с эстрадки и отошла в тень.
- Ради Бога! Не надо меня допрашивать! – Мария – Памелла бабочкой вспорхнула вслед за Балериной.
- Сыночек мой! Сыночек! – заплакала и запричитала «купчиха» Леона. – Отправьте меня сейчас же домой! Уж я-то его не бросала, ни на мать больную, ни в детдом! Сама вскормила грудью, вырастила и буквам выучила!
- Как интересно! Это поразительно! – чирикала Элли. - Какие все скрытные! Какие секреты открываются!
-Я сейчас застрелюсь по-настоящему! – проронила Сюзи – Золушка.
Тут вмешался Селёдкин:
- Кажется, до спектакля дело не дойдёт! Тут спектакль святой Ангелины играется! Ты что творишь, Ангелина? Ты срываешь запланированный спектакль,  где, между прочим, все тобою «полеченные»  должны были играть! Наши артисты из-за тебя станут нервнобольными пациентами! Уже стали! Кандидатами в психушку! Что ты вторгаешься в личную жизнь! Мысли выучилась читать? Уж лучше бы ты стихи читала, а не мысли!
- Конечно, это даже интересно! И покруче любого спектакля будет! Всё! Все пошли вон! – Это встал со своего места Дон Март.
Зал, действительно,  стал пустеть. Скоро в нём остались лишь «власть держащие» и «особо приближенные». Да посередине его – два рисованных холста с портретами мадонн с младенцами. С одного на свет божий глядело зелёное вытянутое «бутылкой» искажённое человеческое обличье на пару с зелёным паучком на руках. А с другого – перечёркнутое жирной красной чертой, не законченное «писание мадонны восемнадцатого века с младенцем – Богом». Третий холст Гном, недовольный писанием унёс с глаз долой.
- Глаза! Разве вы не видите? Вокруг одни глаза! – вдруг закрыл лицо руками, словно от яркого света, Саня.