Ноябрь

Ноябрь в Питере это уже не осень. Как уже говорилось, это такие нудные переговоры снега с дождем. Обычно. А в славянской традиции ноябрь называется Листопад, но в Питере к ноябрю все уже! – все осыпалось! Еще взгляд с надеждой цепляется за какую-то желтизну вдали, подъезжаешь – а нет – лиственницы, или дуб. Это все, что осталось. Лиственницы тоже осыплются к концу ноября. А дубы будет медленно обдирать ветер, или дождь, или снег. Как написано у классика: дуб, как старая любовь, сам никогда не сбрасывает старые листья, пока не проклюнутся новые листочки.

Обычно после листопада случается черная осень. Когда нет ничего, никакого цвета. Дворники тщательно вымели, собрали в кучи и запаковали в мешки все листья. Какое-то время мешки стоят во дворах, ждут машины.

Каждый раз представляется огромный склад, на который свозят весь этот листопадный реквизит… Видимо, учитывают и добросовестно хранят до следующей осени, или выдают театрам под отчет.. Ничем другим не объяснить эту маниакальную жажду стереть с газонов и тротуаров даже воспоминания о золотой осени. И глаз утопает в энтропии, в чистом виде. Как говорит Эва, ожидание зимы – страшнее ее наступления.

В пять часов становится темно. А расцветает тоже не раньше девяти. При том, что оставшуюся световую смену осень отрабатывает - спустя рукава. Еле-еле солнышко еле-еле светит, какой там, греет! Быть бы живу! Уже с трудом вспоминается, что всего два месяца назад было лето. С грехом пополам живешь, каждое утро выглядывая в окно с надеждой, может уже…, а может, сегодня?

Родившиеся в ноябре люди все поголовно привязывают это событие к своему дню рождения. Снег! Те, кто не ноябрьские – все равно выдумывают какие-нибудь знаменательные события, и даты, относящиеся к этому. Потому что в ноябре наступает-таки зима. Эти белоснежные хлопья! Именно что белые! Абсолютно белые - как снег! Абсолютно снежные, как мороженное! нежные, как варежки - застывшим рукам!

И эта прорва валит на город, немножко даже театрально, слишком медленно, слишком долго, рисуясь своей сказочной миссией. Засыпает черноту, залепляет дыры, украшает заборы и скамейки, перекрашивает. Скругляет острые углы. Возвращает деревьям одежду, снова делает их красивыми, вещественными, объемными и значительными, а не  голыми и прозрачными. Чернавка снова превращается в Царевну. ТОлько цвет меняет.

Дети и женщины - в восторге, автомобилисты и коммунальные службы -  в шоке. Дети лепят снеговиков, башни и крепости. Коммунальщики срочно мобилизуют ресурсы и дополнительную технику, усиливают все подразделения. На Невском это превращается в праздничное представление. Снег – валит, машинки – борются. Трактора, как легавые, роют носами снег, загоняя его на обочины. Экскаваторы без устали черпают его оттуда и сыплют, и сыплют в грузовики, которые только и успевают подставлять кузова и отваливать. Куда они увозят этот снег?

 Наверное, на тот же склад, где листья.

Праздному прохожему, созерцающему этот бедлам, не понять, зачем? Ведь завтра это снег сам растает. Редкий снег в Питере доживает до утра. Но искушенному коммунальщику известна и другая черта  питерского снега.  Коварство! Если его не убрать, то завтра он назло, именно поэтому, встанет ледяной коркой, или высыплет еще одну месячную норму, и тогда уже точно встанет на две недели: хитрый, торжествующий, непреодолимый!

Именно так он и поступил в этом году. Выпал в самом начале ноября…, еще выпал…, еще… – а потом ударил мороз – и наступила зима!... Кто бы знал! Кто мог подумать! Минус восемнадцать-двадцать! Сибирякам не следует иронизировать по этому поводу. Это не ваши восемнадцать, после минус сорока. Это здешние восемнадцать – после минус пяти! Сибирские сорок – человек к этому готовится – это меховая одежда, теплая обувь, моральная и физическая подготовка. А тут все по-другому. Главное требование к обуви –  ее непромокаемость, и к зимней, в том числе. И чтобы сохла быстро. Как и к одежде, и к головным уборам.

 Вы думаете, беретики, с которыми прочно увязан образ ленинградцев в эвакуации, времен Великой отечественной – это мода? Вовсе нет. В функциональном плане – это оптимально для региона. Демократичны, недороги, легко заменяемы, просты в пошиве, удобны в носке, в том числе и зимой: уши закрыты, особого тепла здесь не требуется, сохнет быстро, прическу не портит. Так было в тридцатые, примерно, так и сейчас. Чего в них больше – французского шарма, или пролетарских традиций – уже достоверно не узнать, но то, что в Питере они уместнее,  чем мех – это совершенно точно.

Для меховой шапки и зимних сапог здесь времени за зиму – от силы неделя. Но зима здесь – чудовищная! В ней другая лютость. «Бесприютная жидкая лунность» - темно, сыро, слякотно и промозгло. Неуютно и безутешно. Зачем же они все там живут? – спросят сибиряки, и будут правы… Но тут такой момент… Сибиряки в свои сорок  пять тоже, знаете, не гуляют по бульварам. Прячутся. Ну, и потом, где-то же надо.

Да и отпустила зима к середине месяца… Да, не то слово!... Просто взяла и все растопила. Все до последней снежинки! Что ты будешь делать? И черная осень, обещанная в начале месяца, подняла руку и вышла к доске. А в ней есть такие дементорские корни, что все тут же зависли и смирились. И десять дней блуждали в темноте, как Дети подземелья…

Ну, а теперь уже все по сценарию. Неделя – снег, неделя – оттепель, есть в этом даже некая ритмичность. Успевай только обувь сушить. Зато радость первого снега питерским доступна по десять раз за зиму. И к нему невозможно привыкнуть! Он здесь всегда радует. Чистотой. Свежестью. Бодрит, не дает заснуть.

 А  пора бы уже. Потому что хотя формально ноябрь – еще осень, но в метафизическом плане – это перевал  в зиму. В социализацию, в человейник,  в стаю,  под крыши, в офисы, в дома,  в личностном плане – в духовную спячку - только социум! Только общественная жизнь, ничего личного! Это время открытий  и изобретений, время писать книжки, и читать, разрабатывать стратегии и схемы продаж, время служебных и производственных романов, время взрослой жизни.


Вовне активности минимум. Чисто перебежать. Может и хорошо, что между двумя первыми снегами есть промежуток черной осени. Как зебра… Где-то я это как будто бы слышала…  - подумала наша героиня, сидя над финалом повести.Финала не было...Вариантов было много, а самого финала - нет. Она пообщалась с Глафирой. Та настаивала на счастливом конце. Это было в духе повести. Да и хотелось написать счастливый конец. Пусть простит меня читатель за банальность.В конце концов все великие вещи банальны. У нас же нет задачи оригинальничать, верно?