След на земле Кн. 2, ч. 3, гл. 43 Под Витебском

Глава 43  Под Витебском
(сокращенная версия романа)

1
       Капитан Гвоздиков и младший лейтенант Никишин прибыли в штаб 774-го полка 26 декабря 1943 года под вечер, с опозданием ровно на сутки. 
       - Где пропадали, голубчики? Не наотдыхались? – сурово спросил начальник штаба полка майор Трубин.
       Капитан Гвоздиков посмотрел на стоящего рядом подполковника, как бы спрашивая разрешения вступить в разговор с его подчиненным. Взгляд подполковника тоже не выражал добросердечности. Он молчал, ожидая ответа, и капитан стал подробно рассказывать, как они попали в соседний полк и командир этого полка приказал им вступить в бой, возглавив подразделения. Однако начальник штаба его перебил.
       - Про какой полк говорите, капитан? Кто командир полка?
Капитан Гвоздиков умолк, сбитый вполне ожидаемым вопросом.
       - Он не представился, товарищ майор, а нам неудобно было спросить его об этом, - вступил в разговор младший лейтенант Никишин.
       - Неудобно бабу на потолке…. Если не умеете врать, то не беритесь. Под трибунал захотелось? Ты что, Никишин не знаешь в лицо своих командиров? Не помнишь, где твой полк дислоцировался? Сомневаюсь, что ранение у тебя память отбило, - нагнетал истерию майор.
       - Никак нет, товарищ майор, не отбило. Но я отсутствовал в полку больше трех месяцев, а на войне за это время всякое может произойти. И если боевой офицер в звании подполковника говорит мне, что я прибыл по назначению, то у меня нет оснований не доверять ему и спрашивать его анкетные данные, - четким командирским голосом доложил Егор, глядя в потолок блиндажа, приняв строевую стойку.
       - Ладно. Разберемся. Поговорим об этом позже, - сбавил тон Трубин. – А сейчас…. Капитана Гвоздикова отправим командиром девятой роты, а младшего лейтенанта к нему командиром взвода.
       Майор посмотрел вопросительно на молчавшего все это время подполковника Устинова, как бы спрашивая у него одобрения по данному назначению.
       - Нет, майор. Капитан прислан к нам на должность командира батальона. Значит, примет батальон. Ну, а младшего лейтенанта ставьте на взвод, - строго заговорил командир полка. Об их опоздании обязательно доложите в штаб дивизии и в отдел кадров армии. Если они говорят правду, там должны будут подтвердить. А, где ваш третий попутчик. Должен был прибыть еще капитан… как его?
       - Капитан Чмырев, - доложил майор Турбин.
       - Капитан Чмырев погиб смертью храбрых при выполнении боевого задания во вчерашнем бою. Об этом, как и о том, что мы тоже сражались, должно быть известно в отделе кадров армии, куда командир соседнего полка обращался с просьбой оставить нас у себя, - доложил капитан Гвоздиков.
       - Хорошо, мы все проверим, - поубавил строгости Устинов. 
       Егор был обижен таким холодным приемом и недоверием со стороны тех, кого считал образцовыми и справедливыми командирами, которых совсем недавно расхваливал перед новым товарищем. Но показывать свою обиду не стал. Зачем? Да и сами тоже виноваты. Поступили, как сопливые подростки, утратив бдительность. Одно его утешало, что будет воевать вместе и под командованием капитана Гвоздикова, к которому проникся уважением.
       Взвод Егору достался укомплектованный полностью, но многонациональный, как весь Советский Союз. Он насчитал представителей семнадцати национальностей от армянина до якута. Здесь были белорусы и украинцы, азербайджанец и осетин, молдаванин и чуваш. Были даже бурят и ханты, по-старому, остяк. Удивительным было то, что все они прибыли с Дальнего Востока, откуда в свое время отправился на фронт и сам Егор. При знакомстве с личным составом ему особенно бросился в глаза необычной внешности, головастый, с вытянутым плоским лицом, узкоглазый боец. Первый раз он назвался якутом, потом, когда стали записывать его в тетрадь, назвался чукчей, а затем, когда Егор стал уточнять, кто же он на самом деле, якут или чукча, признался.
       - Китаец я, командир. Мать чукчанка, отец китаец, а родился и вырос в Якутии. Теперь сам суди, кто я? Кем запишешь, тем и буду.
       Егор задумался. Действительно, кто он на самом деле, этот метис?
       - Ну, а зовут тебя как?
       - Иван Чанов.
       - Тогда напишу русский, а после войны сам разберешься, кем быть, - решил Егор. Сам же задумался: «Как же мне воевать с этой разноязычной компанией, многие из которых совсем плохо говорят по-русски? Они и понимают меня с трудом. А если скоро идти в бой, поймут ли они мои команды?»
       Утром поступил приказ. Его взводу нужно было после артподготовки перебраться по льду через речку Лучоса на западный берег и занять там оборону на позициях оставленных отступившим противником. После чего ждать дальнейших указаний.
       Притом, что зима была мягкой, лед на речке был довольно тонким, с проталинами, и потребовалось немало сноровки, чтобы преодолеть его ползком на животах. Благо ширина Лучосы в этом месте была всего метров тридцать.
Не успели окопаться в разбитых взрывами траншеях, как поступил новый приказ: «Приготовиться к наступлению на деревню Павлюченки».
       Деревня находилась в трех с лишним километрах от речки и занятых позиций. Сигналом к наступлению должна была быть зеленая ракета. Посыльный, передавший приказ комбата от себя добавил, что взводу придется атаковать деревню «в лоб». Егору этот термин был уже известен по опыту. Такая атака ничего хорошего не сулила, но одно утешало, что взвод, хоть и числился первым, был  левофланговым в роте, и местность перед ним изобиловала неровностями. Если придется откатываться назад, то будет, где укрыться от пуль.
       Посыльный ушел, и вскоре из-за речки раздались артиллерийские залпы. Началась артподготовка, которая должна была взломать оборону немцев. Егор надеялся, что будет применен опробованный уже трюк с атакой следом за волной артиллерийского огня, но не знал, сколько продлится артподготовка. Для этого нужна была команда сверху, от командира полка. Понадеялся на сигнал. Когда пойдет а атаку батальон, тогда и он поднимет взвод.
       Артиллерия обрабатывала передний край противника всего семь минут. Огневой вал двинулся дальше, и только после этого в воздухе вспыхнула сигнальная ракета к атаке. Егор удивился. «Ведь такое уже не раз бывало под Спас-Деменском. Пока они добегут до первой траншеи немцев, те уже вернутся тайными ходами из укрытий,  займут свои позиции раньше и встретят наступающих смертельным огнем. Почему же не применили тактику, что принесла успех под Спас-Деменском? Почему полк не пошел за огневым валом артиллерии на расстоянии 50-60 метров?»
       Но рассуждать было поздно. Сигнал к атаке появился, значит теперь только вперед. Егор выскочил на бруствер траншеи, вскинул руку с пистолетом вверх и закричал: «Вперед! За мной! За Родину! За Сталина! Ур-р-ра-а-а…»
Но «за мной» и «вперед» не получилось.
       «Они что, меня не поняли?», - изумился Егор.
       - Вперед, суки, мать вашу…. Сайхан, выковыривай их из траншеи штыком. За мной! – кричал во всю мощь Егор.
       Выковыривание штыком подействовало. На бруствере появилось человек двадцать, но бежать совсем не собирались. Так, ковыляли себе в полшага. И, конечно, сильно отставали от устремившегося бегом командира.
       «Черт их дери, - вспыхнул Егор, - разве это атака? Но не бежать же назад, чтобы подгонять пинками. А ещё дальневосточники. Тьфу. Они там ни хрена не служили. Их, похоже, продержали в части с месяц и сразу на фронт отправили. Это совсем не вояки, а сброд мишеней». 
       Однако движение вперед постепенно убыстрялось и интервал между командиром взвода и подчиненными начал сокращаться. «Понятно, они же первый раз идут в бой под пули и снаряды. Конечно, дрейфят до дрожи в коленях», - догадался Егор. Как он и предвидел, при подходе к первой траншее, противник встретил их жестоким огнем. Уступать деревню, а вместе с ней асфальтированную магистраль Витебск – Орша, по которой осуществлялся подвоз боеприпасов и других средств войны, а так же маневр техники и войск, гитлеровцам было не выгодно.
       Взводу Егора  оставалось до траншеи всего метров сорок. Еще минута-другая и они могли бы ворваться в неё, но встречный огонь заставил наступающих залечь в снегу, используя неровности местности. Всему виной Егор считал нерасторопность роты. Удалось бы ворваться в траншею, смогли бы и подавить огневые точки, из которых в основном огонь велся по центру роты. 
Правда, у Никишина совсем не было уверенности, что его интернациональный взвод смог бы отличиться в рукопашном бою. Хотя, кто знает? Когда противник с тобой на расстоянии вытянутой руки и от твоего проворства и решительности зависит жизнь, то появляются дополнительные силы и даже умение драться. В любом случае, рукопашный бой в траншее снизил бы интенсивность огня по атакующим, а те, подоспев, задавили  бы врага уже количеством.
Но об этом можно только рассуждать в сослагательном наклонении: «если б, да кабы…», а впереди перед взводом находились фашисты, которые вели прицельный огонь. Егор увидел пулеметное гнездо, из которого велся огонь по центру роты. Он вскинул автомат и выпустил по ним длинную очередь. Один из пулеметчиков сполз в разрушенную траншею, другой склонился над бруствером и застыл. Мертв или ранен, неважно. Главное, пулемет замолчал. Вдруг сильный удар, выбил из рук автомат. Слева от себя Егор увидел целившегося фашиста. 
Его первые выстрелы пришлись, как раз по оружию. Слегка обожгло и руку, но это пустяк. Однако немец собирался выпустить в него новую очередь. Егор мигом перекатился через себя правее, а на том месте где, он лежал секунду назад, пробежалась фонтанчиками очередь немецких пуль. Он дотянулся до лежавшего с расщепленным прикладом автомата и попытался направить его на фашиста, но к его удивлению снова несколько пуль выбили автомат из ладони. «Надо же, как привязался к автомату? Прямо снайпер», - мелькнула мысль. Он еще раз перевернулся на бок и достал из кобуры наган, чтобы стрелять, но совсем рядом от него раздался выстрел и этот немец рухнул на снег. Его с колена подстрелил китаец-чукча-якут по имени Иван.
       - Вы не ранены, товарищ командир, - спросил он, подползая к Егору.
       - Нет, браток, ты успел этому помешать.
       Егор бросил взгляд вправо. Ему показалось, он видел бегущего метрах в тридцати ротного. Тот, видимо, тоже бежал впереди, увлекая своим примером нерасторопных вояк. Рядом с ним прогремел взрыв, и земля взметнулась грязно-снежным фонтаном. Вскинув руки и выронив свой автомат, ротный рухнул на снег. Егор быстро пополз по-пластунски к нему.
       Бежать в полный рост было опасно. Но преодолев треть расстояния, Никишин всё-таки встал и, пригнувшись, добежал до старшего лейтенанта. Просто, в это время по первой траншее противника снова ударили из пушек. «Это, конечно же, хорошо, - подумал на бегу Егор, - но положение этим вряд ли исправишь. Нужно было сразу применять тактику движения за огневым валом. Что случилось с Устиновым? Он прямо испортился за время, пока я отсутствовал. Сдал по всем показателям».
       Оказавшись рядом с ротным и взглянув на него, окровавленного и наполовину засыпанного землей, Егор вздрогнул. Зрелище было не для слабонервных и сытых. Тошнота подкатила к горлу и едва не вырвалась наружу. Комроты лежал на спине  и дрожал всем телом. Живот его был распорот и из него вывалились наружу, поблескивавшие синеватыми разводами окровавленные кишки. Здесь же были остатки утренней каши и какая-то желтая слизь. Егор вынул из полевой сумки полотенце и накрыл это вспоротое чрево. Он взглянул на белеющее лицо молодого парня, почти ровесника, губы которого вздрагивали то ли от боли, то ли от желания что-то сказать. Егор постарался прислушаться. Старший лейтенант устремил на него еще живой, но туманящийся взгляд.
       - Ты, Никишин? – одним дыханием спросил он.
       - Я, ротный, я. Сейчас отправлю тебя в медсанбат. Ты потерпи чуток.
       - Ты, молодец, Никишин. Умеешь воевать. Вел себя отлично.
       - А ты, ротный, плохо. Какого хрена бежал вперед? Устава не знаешь? Твое место сзади. Ты что, умышленно хотел погибнуть? – сердился Никишин.
       - Хотел, как и ты поднять за собой. Личным примером увлечь… Ты же тоже устав нарушил…
       - Я другое дело. Я взводный. Взводным положено устав нарушать. Иначе салаги вперед не побегут. У них сегодня первый бой. Ты пока помолчи Сергей Иванович. Береги силы. Сейчас отнесем тебя  к врачам. Залатают, - Егор стал тащить ротного назад к реке.
       Раненый ротный затих. Егор присмотрелся к нему внимательнее. Лицо офицера показалось очень знакомым. «Где я мог его видеть?» – спросил себя Егор, и стал копаться в памяти, перебирая боевые эпизоды и фронтовые будни. Но так и не смог припомнить.
       В воздух взлетела красная ракета. Это был сигнал к отступлению на исходные позиции. Егор тащил своего командира за воротник шинели к реке. Неожиданно ротный очнулся и попросил оставить его на поле боя.
       - Я все равно не жилец, брось меня. Принимай роту. У тебя получится.
       Егор прикусил губу, чтобы не выругаться и упорно продолжал тащить назад, хотя это удавалось с трудом по рыхлому снегу. Немцы снова открыли огонь по отступающим. Одна из пуль сбила шапку на голове Егора, другая досталась ротному, впившись в ногу. Но до траншеи он все же смог дотащить старшего лейтенанта. К нему подоспел боец с сумкой санитара, и они вместе еще раз перевязали ротного. Рана была огромной, и боец вопросительно посмотрел на Никишина, как бы спрашивая: «вы разве не видите, что он не жилец?»
       Егор и сам это видел, и стал думать отправлять ротного в медсанбат, на ту сторону реки по льду, или обождать минут десять-пятнадцать? Умирает же мужик. Лицо ротного было уже белым, как мел.
       Но тот снова приоткрыл глаза и зашевелил губами. Егор склонился к нему, чтобы разобрать слова, произносимые почти шепотом.
       - Я тебе дарю полевую сумку. Она новая. В ней мой домашний адрес. Сообщи жене о моей гибели и где меня убило. И ещё просьба…. Поклянись, что выполнишь…
       - Конечно, выполню, Сергей, не сомневайся.
       - Нет, ты поклянись так, чтобы все слышали.
       - Клянусь выполнить просьбу ротного, - громко и твердо сказал Егор.
       - Теперь я тебе верю, Никишин. А просьба такая: застрели меня. Все равно я умираю. Прекрати мои муки, - взмолился раненый.
       - ****ь! Ты о чем меня просишь? Кто сказал, что ты умрешь? Ты просто тряпка, Сергей. Не хочешь потерпеть. Ты знаешь, какая у нас медицина? Врачи чудеса творят. Ни с такими ранениями на ноги ставят, - со злостью почти кричал Егор. – Ты будешь жить, Сергей, только нужно потерпеть. Эй, кто согласен отнести командира в медсанбат?
       Согласны были все. Лишь бы не бежать снова в атаку под пули и взрывы. А до медсанбата, туда и обратно, почти день уйдет. Целый день жизни. Егор выбрал крепышей и проинструктировал их. Одним из них был командир отделения, и его Егор назначил старшим.
       - Сдадите ротного на руки медикам и быстро назад, - приказал он.
Те закивали, соглашаясь. Соорудили из винтовок и плащ-палатки носилки, и ушли к реке. Егор проводил их взглядом, пока они не пересекли реку по льду. Присутствовавший при разговоре китаец Иван вызвался принести сумку ротного с того места, где тот был ранен.
       - Разрешаю, но только не сейчас. С наступлением темноты будем забирать убитых, тогда и отыщем дареную мне сумку.
       - Понял, командир, - Чанов был готов к любому поручению Никишина.
       Но через час, по приказу командира полка, и батальон, и рота, командиром которой назначили Егора, под прикрытием начавшегося густого снегопада, снова пошла в атаку. Только теперь атака была несколько необычной. Рота должна была по-пластунски подползти к передней траншее противника и забросать её гранатами. Ну, а уж потом, в рукопашном бою овладеть траншеей.
       Сделали так, как было приказано. Первая траншея была взята без артподготовки и многоголосого «Ура». При этом потери оказались самыми мизерными: двое убитых и четверо раненых. Эффект ощутимый. Но до деревни Павлюченки ещё около двух километров, и таких оборонительных траншей будет несколько. А хотелось бы захватить деревню до нового 1944 года. Захватить деревню, значило овладеть автомагистралью и лишить немцев маневра и подвоза.
       По телефону Никишин получил приказ, подтверждающий, что он назначен командиром роты. Тут же начал оборудовать себе командный пункт, хотя и в нарушение устава. Не должен был его командный пункт находиться в одной траншее со взводами. Но Егор приглядел себе неплохой немецкий блиндаж, и пришлось доказывать комбату, капитану Гвоздикову, что его выбор продиктован целесообразностью.
       Поздно вечером, когда командный пункт был оборудован и посты выставлены, он вызвал к себе командиров взводов. При коптилке он подвел итоги дня и озвучил главную задачу: выгнать немцев из деревни и оседлать участок автомагистрали Витебск – Орша. Объяснил азы взаимодействия и прочие тактические нюансы.
       После ухода взводных, Егор, наконец-то, раскрыл принесенную ему китайцем-чукчей-якутом полевую сумку предшественника. Он поразился, когда на фотоснимке под прозрачной пленкой, увидел Раю Буянову из Хабаровска, которую он подобрал на обочине дороги в первые дни войны при строительстве секретного объекта. Он тогда влюбился в неё, как мальчишка и жалел, что она замужем. Вспомнился старший лейтенант Буянов, которого понесли в медсанбат. Вот почему его лицо показалось Егору знакомым, ведь он видел его на фотографиях в квартире Раи. «Выходит он воевал под началом её мужа. Пусть всего два дня, но все равно, это удивительное стечение обстоятельств. А ведь тогда, он едва не склонил её к близости и отстал от неё, узнав, что муж недавно убыл на фронт. Она сказала, что не может изменить мужу, хотя и разлюбила его, а он не мог обхаживать жену фронтовика, считая это подлостью. Теперь ему предстояло написать ей письмо и поведать о гибели того, кому она поклялась в верности. Может, тогда есть смысл продолжить с ней отношения через переписку, а потом, если доведется приехать к ней после войны? Нет. Он не должен воспользоваться трагедией этой семьи. Но просьбу ротного исполню, сообщу, где и как он был ранен и отправлен в медсанбат. Возможно, медики совершат чудо и вытащат его из могилы. Кстати, добрались ли они до медсанбата вовремя? Главное, чтобы сами не попали под обстрел и не погибли в пути. Ну, и надеюсь, не захотят дезертировать. А сейчас пора спать». Егор был уверен, что с рассветом опять будут наступать.

2
       Гитлеровцы не желали мириться с потерей своей передней траншеи в системе обороны автомагистрали. Рано утром 30 декабря, они обрушили на эту траншею массированный удар своей артиллерии.
       Егор сидел на полу своего блиндажа и прислушивался к взрывам снарядов снаружи. Ему было важно уловить момент, когда огонь немецкой артиллерии переместится к реке. Значит, следом пойдёт в атаку их пехота. И этот момент вскоре наступил, хотя их артподготовка длилась дольше нашей. Рискуя попасть под осколки мин и снарядов, которые значительно реже, но продолжали рваться у траншеи, он выглянул из своего укрытия. И выглянул вовремя. Гитлеровцы короткими перебежками приближались к оборонительным порядкам роты.
       - Приготовиться к отражению атаки, - крикнул он во всю мощь своих лёгких и выстрелил из автомата по ближайшим фигурам.
       Траншея тут же ожила. И бой начался. Он был точной копией боя 26 декабря, если не считать, что теперь наступали немцы, а русские держали оборону. Рота Никишина встретила приблизившегося врага плотным стрелковым огнем. Немцы были явно удивлены, что после длительной обработки траншеи снарядами встретят такое мощное сопротивление. А секрет был в том, что по приказу ротного, бойцы внизу траншеи каждый для себя выкопал нишу-лежанку. И когда начался артобстрел, все заняли свои места в этих подкопах. Конечно, некоторым не повезло, и они остались похороненными в этих нишах из-за обвала грунта, но их было очень немного. Абсолютное большинство уцелели, выбравшись наружу, и били атакующих из автоматов и пулеметов. Фашисты вынуждены были залечь, но их это не очень спасало. Их серо-зеленые шинели хорошо выделялись на свежевыпавшем снегу. Пришлось им отступить. У Егора появился неплохой шанс для преследования, но ввиду уменьшившейся численности после вчерашнего боя, а ночью пополнения не поступило, без поддержки с тыла контратаковать противника было большим риском. К сожалению, и связь с комбатом не действовала.
       Только, когда фрицы вернулись на исходные и бой прекратился, Егору удалось дозвониться до капитана Гвоздикова.
       - Вы мне кое-что обещали, товарищ третий, прокричал он в трубку.
       - Я помню свое обещание. Огурцы скоро будут, а на карандаши не рассчитывай.
       «Огурцами» по шифровке были боеприпасы, а «карандашами» люди. Значит, на пополнение рассчитывать пока не приходилось.
       - И как мне быть?
       - Держись, товарищ пятый.
       - Как держаться-то?
       - Мне что ли тебя учить, пятый?
       - Вы мне зубы не заговаривайте, товарищ третий. Мне карандаши нужны. Видели, какой подходящий момент был для контратаки?
       - Видел, но у меня самого их нет. Я тоже их просил, и мне тоже отказали, - ответил Гвоздиков.
       - Ну, тогда не знаю, что делать. Что еще мне скажешь, третий?
       - Передаю, что сказали мне. Задача прежняя и решить её нужно сегодня, в крайнем случае, завтра. Получишь подарок к Новому Году. Подумай над этим. Всё-таки мы обещали.
       - Лично я таких обещаний не давал. Я не авантюрист. Деревню взять, это не дом построить. Это на стройках обещания дают сдать дом в эксплуатацию к Новому Году с оценкой хорошо. А здесь обещания не уместны, тем более без карандашей.
       - И все-таки ты над этим подумай, пятый.
       - Хорошо. Подумаю, конечно, - пообещал Егор. – Только они тоже думать умеют и понимают, что потеряют вместе с деревней. Слишком важна для них автомагистраль. Потеряют деревню, за ней Витебск, за ними Минск и Варшава, а там и ох логово Берлин. Так что, за Павлюченки они будут драться до последнего солдата.
       - Ну, ну. Чего умолк? – спросил капитан Егора. – Найдешь время, приходи. У меня есть, что тебе сказать.
       Егор пообещал, но отдушины для визита к комбату для разговора не находилось. Когда наступало относительное затишье, Егор восстанавливал траншеи, так как надеялся удержать позицию, во что бы то ни стало. Но к ночи все же пошел к комбату. Командир полка все настойчивее требовал от капитана Гвоздикова захватить Павлюченки и участок дороги в самое ближайшее время. И комбат собирался обсудить с Никишиным кое-какие соображения по этому поводу, рассчитывая на изобретательный ум Егора.

3
       Шли восемнадцатые сутки непрерывных и безуспешных боев за деревню Павлюченки. За это время в роту Никишина восемь раз поступало пополнение людьми и десять раз боеприпасами. Но дальше первой захваченной траншеи продвинуться не удавалось. Между позициями роты и немцев было двести с лишним метров открытого пространства, хорошо простреливаемых с обеих сторон. Вроде бы не далеко, но на открытом заснеженном поле всякое движение с любой стороны было на виду.
       Егор снова и снова сетовал на высокое командование, в чьих силах было подавить немецкие позиции огнем артиллерии и авиации, подключить танковые части, но всего этого не наблюдалось, были только кратковременные обстрелы полковой артиллерии.
       «Это не война, а хреновина какая-то. Разве это артобеспечение боя, если по противнику выпускается сотня снарядов в течение пяти минут. За это время до противника по заснеженному полю не добежишь. Что у нас в армии снаряды перевелись что ли?»
       Капитан Гвоздиков помалкивал. На эту тему было сказано уже много, но на этом уровне всё было бесполезным. С их стороны были опробованы несколько вариантов, но все упиралось в высшее командование, от которого зависело боевое обеспечение и поддержка.
       - И все-таки, почему мы так безграмотно воюем? - спрашивал Егор.
       - А, по-моему, мы вовсе не воюем. Делаем вид. Где-то в другом месте готовится крупное наступление, а мы своими комариными укусами только отвлекаем внимание на себя, приковываем противника к этому месту, чтобы он не перебросил свои силы на тот самый участок, - высказал предположение комбат.
       - Возможно и так. Стратегическая задача вполне может быть. Но к чему же тогда эти непрерывные атаки? Ведь какие потери мы несем.
       - Это только мое предположение. Может быть, это не так, - дал задний ход капитан. – Может, у нас действительно снарядов не хватает на мощную артподготовку?
       - В Сталинграде хватало, на Курской дуге хватало, даже под Спас-Деменском били по позициям немцев по двадцать-тридцать минут. Почему же теперь вдруг не стало хватать? Промышленность работает в тылу на полную катушку.
       - Тогда мои предположения верны, и боеприпасы накапливаются для большого сражения.
       На том и расстались, а 15 января 1944 года командир батальона снова пригласил к себе командира роты младшего лейтенанта Никишина.
       «Значит, хочет сказать что-то такое, чего не скажешь по телефону», - решил Егор. 
       Комбат Гвоздиков встретил Егора приветливо. Чувствовалось, что у него хорошие новости, и он хочет ими поделиться с товарищем.
       - Есть хочешь? – спросил он.
       - Странный вопрос, товарищ капитан. Найдите хотя бы одного окопного в армии, кто не хотел бы поесть, - ответил Егор.
       - Тогда садись, перекусим. Вася, - крикнул он ординарцу, - организуй-ка закуску по быстрому.
       Вася засуетился, и на столе стали появляться открытые банки консервов, печеный картофель, лук и нарезанные кусочки сала.
       - Так, что вы хотели мне сказать, товарищ капитан?
       - Сначала я хотел бы от тебя услышать, ротный, как планируешь брать Павлюченки с  участком автомагистрали. В полку нами недовольны. Скоро будет месяц, как мы топчемся на месте и бьёмся головой в стену.
       - И что вы хотите от меня услышать, если знаете, что никакого реального плана у меня нет? Мы же с вами все перепробовали: и дневные атаки, и ночные вылазки. Крепко немцы держатся за деревню. Оно и понятно, эта автомагистраль на Витебск дорого для них стоит. Тут нашими тощими силами с ними не сладить.
       - А у меня, кажется, созрел неплохой план, как справиться и своими силами. Я имею в виду батальон. Хочу, чтобы ты оценил. Уверен, что завтра-послезавтра займем-таки эти Павлюченки.
       - Тогда валяйте, товарищ капитан, выкладывайте, чего придумали.
       - Вот сейчас перекусим, хряпнем по соточке, тогда и расскажу, - хитро подмигнул Гвоздиков, доставая флягу и разливая по кружкам чистый спирт.
       - Чегой-то не охота мне пить эту гадость, комбат. Может, без неё обойдемся?
       - Нет, не обойдемся, Егор. Мы должны выпить за наш завтрашний успех. Чтоб все наши планы по освобождению деревни и захвату автомагистрали сбылись, иначе зря мы потеряли здесь так много бойцов, - сказал серьезно капитан.
       - Ну, по такому поводу, грех отказываться.
       Они стукнулись кружками, и выпили жгучую жидкость, закусывая приготовленной ординарцем фронтовой снедью.
       - А вы не плохо здесь обустроились, товарищ комбат, - решил подкузьмить Егор товарища, обведя взглядом блиндаж. – У вас хоромы получше, чем у командира полка. И обстановка прямо господская.
       - Так от немцев же досталось. Говорят, в этом блиндаже был командный пункт их полка. Ну, а фрицы привыкли к удобствам и роскоши. Даже видишь стол, и тот с резными ножками. И печка-буржуйка, и зеркало, и вся мелочевка от них досталась.
       Послышался взрыв прилетевшего снаряда и земля вздрогнула. Егор тоже вздрогнул и взглянул на Гвоздикова. Тот, кажется, совсем не отреагировал. Похоже, привык.
       - Давай-ка ещё по махонькой, -  и снова разлил спирт по кружкам.
Снова выпили уже без тоста. Второй негласный тост на фронте поминальный: за тех, кто погиб. Закусили. Снова совсем близко разорвался снаряд.
       - Хочешь доброго тебе совета, капитан?
       - Валяй.
       - Поменяй ты себе этот буржуйский блиндаж на другой. Немцы же понимают, что в их штабном блиндаже, оборудован наш, вот и лупят по нему, пока не разнесут в щепки.
       - Не думаю. Живу здесь уже больше трех недель и ничего. Надежный. Да и потом, завтра, глядишь, совсем переберусь в деревню, - усмехнулся Гвоздиков. – А думать о смерти не стоит. Не советую. Она приходит к тому, кто о ней думает. Помнишь, Чмырев в тот день, когда погиб, по-моему, только о ней и думал. И она пришла к нему в чужом полку. И уж, если на то пошло, то умереть можно и не на войне, а в мирное время. Вот так, будешь идти по тротуару, а на тебя с верхнего этажа дома обваливается балконный карниз и прямо на голову. Я знаю такой случай.
       - И все же я рекомендую, - у Егора запершило в горле. Так часто бывает от сухости, вызванной употреблением чистого спирта. Обожженная слизистая требовала воды. В самоваре был кипяток, а им пожар в гортани не затушишь. Он вышел из блиндажа наружу, вскочил на бруствер траншеи и спустился в балочку, где из земли бил незамерзающий ручей. Напившись и набрав воды в котелок, Егор стал карабкаться на склон. Метрах в двадцати левее снова разорвался снаряд. Возможно, это бил крупнокалиберный миномет. Это был третий или четвертый взрыв за время пребывания Егора у комбата.
        «Нет, обязательно нужно уговорить капитана покинуть этот блиндаж», - Егор был настроен решительно. Он уже подходил к блиндажу, как очередной взрыв раздался прямо перед ним, сбив с ног.
       Сколько  времени Егор был без сознания он определить не мог. Очнувшись, ощутил невероятный шум в голове и головокружение. Сильно тошнило. Перед глазами мелькали разноцветные круги, хотя красно-бурого цвета было больше. «Живой или нет?» – эта мысль повторялась, как заезженная, заедающая пластинка. Ему показалось, что совсем не чувствует тела. Стал проверять конечности. Сначала пошевелил пальцами ног. Пальцы чувствовались без боли. Значит, ноги целы. Стал таким же образом проверять руки. Пальцы тоже чувствовались, но в левой ладони было что-то липкое, хотя боли не было. Он поднял руку и приблизил ладонь к лицу.
       «О, ужас! - по телу пробежала дрожь. Сквозь красноватую пелену он увидел в ладони кусок челюсти с зубами. – Это конец». Он закрыл глаза. Но следующая мысль заставила встрепенуться. «Господи, мне срочно нужно в медсанбат. Полковые врачи научились творить чудеса и вытаскивать безнадежных с того света. Может, успеют пришить мне мою челюсть. Хрен с ней красотой, главное чтобы я мог жевать пищу. Я ведь ещё молод и если быстро все сделать, то она должна прижиться. А шрам ерунда. Шрамы героев красят. Нужно жить. И я буду жить, если успею добраться до врачей, - мысли скакали в голове, расталкивая друг друга. Снова поднес часть челюсти к глазам. На зубах были прилипшие крошки. Очистил их пальцами правой руки. Правая рука работала безболезненно. Решил ею проверить, велика ли дыра на лице, где должна быть эта часть челюсти. Пощупал.
       Левая часть лица была целой. Всё было на месте. Рывком вскочил с земли. Посмотрел на склон, на который он поднимался, где был блиндаж комбата. Там зияла огромная воронка. Рядом лежало тело капитана, подпоясанное широким офицерским ремнем. Оно было без головы, без рук и одной ноги. Вокруг склон был покрыт кровью и кусочками плоти Гвоздикова и его связиста. Тот лежал почти на краю воронки. Голова и руки в отличие от командира были при нем. Егор поднялся к нему, вдруг живой и только контужен. Но уже вблизи увидел, что нижней части тела у него не было, а задняя часть головы и спины представляла сплошное кровавое месиво.
       Пожалел, что не успел убедить капитана покинуть злосчастный блиндаж. Егор оглянулся вокруг. Где-то должен был быть еще ординарец Вася, который вместо Егора хотел сходить за водой. Егор пошел сам, потому что не хотел ждать, когда Вася принесет воду, кроме того, хотел справить нужду. Вася лежал немного в стороне на склоне. Он был ещё жив и шевелил губами, пытаясь что-то сказать. К сожалению, из-за шума в ушах, Егор не мог слышать, что тот говорил. Да и круги перед глазами, и красная пелена все ещё не прошли. У Васи тоже не было ноги и кисти руки. Вскоре он затих, видимо, истек кровью. Совсем молоденький мальчишка. Егор не дал бы ему и семнадцати. Из кармана его гимнастёрки выглядывал уголок ослепительно белой бумаги. Это было письмо, которое Егор попытался прочитать. Оно было адресовано родителям в Рязанскую область, Кодомский район. В письме парнишка заверял родителей, что у него все хорошо и ничего плохого случится не может. Расхваливал своего командира, капитана Гвоздикова, которого Вася боготворил. Егор не стал дочитывать, а спрятал письмо в карман. При случае сам напишу его родителям, где и как погиб их сын. Неприятная это миссия сообщать родителям о смерти их сына, но это все же лучше, чем они всю жизнь бы мучились неизвестностью и надеялись на чудо.
       Егор медленно побрел в свою роту. Нужно было сообщить в штаб полка, что произошло и как все случилось. «Ёлки зеленые, а как же быть с захватом деревни? Комбат так и не успел поделиться своей идей. Приспичило же ему выпивать, прежде чем рассказать, что нужно делать». 
       В роте все было без изменений. Немцы периодически постреливали. Подчиненные Егора изредка отвечали на выстрелы. Егор был против бесполезной траты боеприпасов, ведь цели они не достигали.
Смыв с себя грязь и кровь, Егор велел соединить себя с командиром полка.
       - Это сложно, - ответил связист.
       - Я не спрашиваю тебя о сложностях. Выполняй приказание.
       На том конце провода его доклад слушал сам командир полка, теперь уже полковник Устинов. Егор рассказал об обстреле и о том, как погиб капитан Гвоздиков, его ординарец и связист. Полковник долго молчал, потом сказал в трубку:
       - Принимай батальон, Никишин. Заруби на носу, задача прежняя: взять деревню и участок автомагистрали.

4
       Посыльный, отправленный Егором в штаб полка, явился обратно поздно вечером. С ним прибыли новый начальник штаба батальона лейтенант Юрга и новый заместитель по политчасти капитан Сайгин. И хотя они оба были выше новоиспеченного комбата в звании, Егора это не смущало.
       - Полковник поставил перед нашим батальоном задачу: на этой неделе взять деревню Павлюченки во что бы то ни стало, - объявил Сайгин, как нечто экстраординарное.
       - Ого! Это, что-то новое, - иронично заметил Егор. – А он не сказал, как это сделать?
       - Нет. А что он должен был это сказать? – стушевался капитан.
       - Хм, мы вот уже три недели бьемся за эту деревню. Если еще неделя, то будет, как раз, месяц. Полковник прекрасно знает, почему мы её не можем так долго взять. Легко сказать, но для решения этой задачи, кроме слов нужны ещё действия, нужны люди, нужна мощная огневая поддержка артиллерии, чтоб не жалеть снарядов. Так вот, если она ему нужна, то он должен всем этим нас обеспечить. А в настоящем состоянии, когда в ротах по двадцать пять-тридцать бойцов, батальону решить эту задачу трудно.
- Война, товарищ младший лейтенант, вообще штука трудная. Но приказ, есть приказ. Он не обсуждается, а выполняется. Поэтому к концу недели мы обязаны захватить Павлюченки, - капитан снова перешел на менторский тон.
       - А какой у нас сегодня день? – спросил Егор.
       - Четверг, кажется.
       - Значит, у нас три дня? Что же, попробуем, раз такой жесткий приказ. Вот завтра, с утречка и приступим к выполнению.
       Вообще-то, Егор был человеком тщеславным. Ему и самому хотелось ознаменовать свое назначение на должность командира батальона добытой победой. Но он уже немало приложил усилий за прошедшие недели и не считал правильным в очередной раз делать попытку, в результате которой только погибнут наши солдаты. Такой ценой ему не хотелось быть ни комбатом, ни ротным, ни даже взводным. Уж лучше быть рядовым и отвечать только за себя, чем видеть, как гибнут твои подчиненные. И все же, будучи командиром, он не имел права ослушаться приказа. Но, как взять эту злополучную деревню? Что имел в виду Гвоздиков, говоря, что завтра, по его замыслу, они возьмут Павлюченки, ведь никаких дополнительных сил, ему выделяться не планировалось. Значит, у него появилась тактическая задумка, неожиданный боевой маневр, который он держал в уме и не успел сообщить товарищу.
       К рассвету настроение Егора немного улучшилось. Это было связано с тем, что шум в голове прошел и слух, вроде бы, восстановился. Он надеялся, что избавившись от контузии, станет лучше соображать и разгадает загадку Гвоздикова относительно захвата деревни. Перебрал десятки вариантов, но ни один из них не сулил легкой победы, тем более, в ослабленном составе.
Новая попытка во исполнение приказа, новая атака на немецкие позиции дала старый результат: новое поражение и новые потери. Среди раненых оказались и прибывшие в батальон начальник штаба и новый замполит. Капитан Сайгин получил ранение руки, а у лейтенанта Югры ранение бедра. С отходом на исходные позиции оба отправились в медсанбат.
Полковнику Устинову Егор доложил просто: «Для победы не хватило чуть-чуть «карандашей» и чуть-чуть «огурцов».
       - Чуть-чуть, это сколько? – услышал он вопрос командира. – Говори, чтобы я знал.
       - Столько, плюс полстолько и четверть столько к тому, что у нас есть.
Егор понимал, что грубит полковнику, но ему надоело долбиться в стенку, терять людей и выпрашивать помощи, как будто для собственной выгоды. Пусть комполка его снимает и присылает нового комбата, покладистого.
       - Хорошо, товарищ третий, я посчитаю и подумаю, - ответил командир и отключился.
       Что посчитал и подумал полковник, выразилось в том, что в сумерках батальону подвезли боеприпасы, а позже, к ночи прибыло пополнение людьми. Не столько, конечно, чтобы батальон стал полнокровным, но вполне ощутимое. Плюс ко всему батальону придавался дивизион минометов и две 45-милиметровые пушки. Явился даже заместитель командира полка по строевой, майор Брюсов. То ли наблюдателем, то ли советником, то ли командиром, но ни приказов, ни советов Егору не давал. Возможно, время для его участия ещё не пришло.
       С рассветом началась новая атака на деревню. Тут и проявился майор Брюсов, который требовал от Егора атаковать деревню «в лоб».
       - Так у неё со всех сторон «лоб», - вспыхнул Егор.
       - Я требую выполнять.
       - Ну, раз требуете…
       После двадцатиминутной артподготовки деревню Павлюченки в который раз атаковали «в лоб». И снова безуспешно. Майор Брюсов, убедившись, что атака провалилась, покинул командный пункт батальона, не проронив ни слова. А батальон, снова уменьшившись в численности, откатился на прежние позиции. Настроение комбата было «хуже не придумаешь».
       Во второй половине дня, на левом фланге батальона появился сосед. Свежий, только что прибывший из резерва стрелковый полк. Перед ним стояла задача оседлать участок автомагистрали южнее Павлюченки, в районе села Поротьково. При знакомстве с соседом комбат правофлангового батальона просил у Егора поддержки, в случае, если такая потребуется. 
       - Само собой разумеется, - с готовностью согласился Егор. – Мало того, я лично поведу своих людей в атаку на вашем правом фланге. Если прорвем их оборону, поверну на свою деревню, с которой уже замучился.
       - Ну, тогда договорились. О начале атаки дам знать.
       К вечеру позвонил начальник штаба полка майор Турбин и поинтересовался обстановкой. Егор доложил о соседе слева. И поинтересовался, когда его батальон будет отправлен на отдых, ведь скоро месяц на передовой.
       - Как возьмешь Павлюченки, так сразу и отправим. Ты с соседом взаимодействуй, ищи подходы.
       - Понятно.
       На этом разговор прервался. К ночи прибыл посыльный от соседа. Сообщил, что атака намечена завтра в полдень. Сигнал две зеленые ракеты.
«Это что-то новенькое, - подумал Егор, - обычно атакуют с рассветом. Ну, что же попробуем такой вариант, будет время подготовиться». Он вызвал к себе командиров рот и сообщил о завтрашнем взаимодействии с соседом. Объяснил, что выйдя на дорогу южнее деревни, обойдем её с тылу, где противник вряд ли будет ждать.
       Ровно в полдень началась атака соседа. Батальон Никишина, в составе неполных двух рот тоже пошел в прорыв по правому флангу наступающих. В грохоте взрывов и автоматной перестрелке они оттеснили фашистов и овладели участком дороги. Сосед на гребне успеха заходил влево к деревне Поротьково, а остатки батальона Никишина повернули вправо на деревню Павлюченки. Фашисты, защищавшие Павлюченки, никак не ждали появления русских с этой стороны и к обороне с тылу были не готовы. Часть из них, отстреливаясь, стала отступать на северо-запад, другая строго на запад по той самой автомагистрали в сторону Витебска.
       Егор был среди первых, ворвавшихся в деревню, и лично вел бойцов за собой, ведя огонь из автомата. Деревня делилась дорогой на две части: западную, с меньшим количеством домов, которые срочно покидали немцы, и восточную, большую часть, за которой проходили траншеи обороны, по которым и был нанесен основной удар. Им сложнее было отступать, так как от дороги их отделяла балочка, и они беспорядочно отстреливались захваченные врасплох. Ожесточенные многодневными неудачами, подчиненные Егора подавляли врага огнём, не давая ему очухаться. Брать врага в плен они не собирались и уничтожили почти весь гарнизон фашистов, оборонявших деревню. Бой был жарким, но не продолжительным.
       Егор с группой бойцов ворвался в один из домов, который был командным пунктом полка защищавшего деревню. Большая просторная комната, домашняя уютная обстановка, правда, без излишеств, но с перинами на кроватях. На плите стоял еще горячий кофейник, и комната была наполнена ароматом экзотического напитка. По всему было видно, что оставляли дом в спешке, не ожидали фрицы дневной атаки, да еще с тыла. Егор приказал связисту соединить его со штабом полка. Трубку взял сам полковник Устинов.
       - Товарищ «первый», докладывает «третий». Задача, поставленная передо мной, выполнена. Деревня Павлюченки освобождена от фашистов.
       - Ты это серьезно? – полковник не поверил своим ушам.
       - Так точно. Не до шуток. Докладываю вам с их командного пункта.
       - Отлично, младший лейтенант. Хвалю, - полковник, от охвативших его чувств, стал говорить открытым текстом. – Молодчина. С завтрашнего дня твой батальон отводим на отдых. Ты пока организуй оборону. Продержись до завтра, дружище. Отдых тебе обещаю в настоящем доме отдыха за рекой.
       - Спасибо, товарищ «первый». Вы уж не затягивайте.
       - Постараюсь.
       Ночью в деревню из штаба явился долговязый старший лейтенант. Он принял от Егора по акту деревню и прилегающие к ней позиции. А с рассветом прибыла маршевая рота из резерва, сменив батальон Никишина, который по численности едва превышал взвод этой роты. Построив изможденных боями людей в колонну, Егор повел её в тыл на отдых. Но, надо же было такому случиться, чтобы в момент, когда они пересекали реку Лучосу, их обстреляла вражеская артиллерия. Еще десять бойцов погибли и утонули, провалившись под лед. Был ранен и Егор. Правда рана была не опасной, осколок попал в плечо, но все же дом отдыха текстильщиков, который он отбил у немцев месяц назад, пришлось поменять на госпиталь. Хотя ему было все равно, главное забыться от пережитого и хорошо выспаться. Он смертельно устал.

(полную версию романа можно прочитать в книге)