Три секунды
Каждый день Миша видел не только деда, но и мать, усталую и разбитую, с покрасневшими глазами. Дед превратился в маленького ребёнка, и мишина мама должна была ежедневно убирать за ним, мыть его, переодевать, кормить и переворачивать с боку на бок, чтобы предотвратить пролежни. А мать, которая прежде была такой юной и весёлой (Миша запомнил её именно такой), улыбалась уже не той улыбкой. Странное дело: губы остались теми же, а улыбка совсем другая. Впрочем, на одном и том же небе никогда не бывает одних и тех же облаков.
Частенько дед стал будить дочку среди ночи, чтобы она принесла ему горячего молока. Но когда она приносила молоко в низенькой чашечке с отбитой ручкой (дед всю жизнь пил из этой чашки), старик забывал о своей просьбе и смотрел на дочь такими глазами, будто впервые её видел. Все эти картины проносились перед глазами Миши, пока мальчик не заснул, а заснуть он не мог очень долго. Он ворочался с боку на бок, страдая от жары и не решаясь подойти к окну, чтобы хоть немного подышать свежим воздухом. Он боялся разбудить деда. Пересечь комнату казалось хождением по битому стеклу.
Миша пошёл по битому стеклу, так похожему на мох. Он зашёл в странный лес. Деревьев было так много, что они сливались даже с собственными тенями. Земля была усеяна корнями деревьев, словно рука старика, на которой болезненно выпирают вены. Мальчик шёл по узкой тропинке всё дальше и дальше. Иногда он оборачивался назад и думал вернуться, но это было слишком невозможно. Лес затягивал его, словно воронка. Вернуться было ещё не поздно, но тем решительнее продвигались ватные ноги ребёнка. Он не знал и не думал, почему не возвращался назад. Может быть, это было бы слишком просто. А может быть, в страшном кроется особое наслаждение. Лишь немногие люди, удаляющиеся от морского берега вплавь к открытому морю, чувствуют испуг. Большинство людей испытывает в этот миг особое болезненное наслаждение, которое пробуждается в их душах именно в такие минуты. Манит не сама гибель, ибо даже в самоубийцах сильно развито чувство самосохранения. Манит та обострённость всех мыслей, ощущений, красок, которая наступает в критические минуты. Кажется, вот-вот – и в воздухе можно разглядеть то, что обычно скрыто. Даже на красном заходящем солнце как будто могут проступить черты лица. Впрочем, взволнованная кровь (а волнение возникает не только от испуга) порождает и не такие галлюцинации.
Итак, Миша шёл. Обернувшись в последний раз, он как будто захлопнул книгу, которую пролистывал, и оказался внутри неё. Назад пути не было. Тропинка становилась всё уже и уже, деревьев всё больше и больше, а тьма всё гуще и гуще. Некоторые деревья опускали ветви так низко, что Мише приходилось пригибаться, несмотря на небольшой рост. Иногда встречались просветы, но их было слишком мало. Миша боялся сойти с тропинки, хотя проходы между деревьями зияли слишком соблазнительной бездной. И вдруг тропинка, словно услышав колебания ребёнка, словно прочитав его мысли, зашаталась, как хрупкий верёвочный мост, и столкнула мальчика. Он покатился куда-то. Даже испорченные часы, имеющие привычку отставать или спешить, никогда не позволяют стрелке перескочить через деление. Но часы – более совершенный инструмент, чем человеческое сердце. А может, наоборот, менее совершенный. Сердце Миши в этот страшный миг было похоже на фантастические часы, стрелка которых пропустила деление. Сердце ребёнка замерло на целых три секунды. Именно в эти секунды он видел перед собой страшное существо, но сам не знал, что видел его. Он видел глазами, но не понимал разумом из-за остановки сердца, которое позаботилось о своём маленьком хозяине. Он бы не выдержал этого зрелища. Страшное существо было так похоже на деда и смотрело на Мишу с необыкновенным укором. Когда сердце вновь забилось, страшного существа уже не было. Но Миша очень изменился за эти три секунды. Он прожил целую жизнь. Он лежал в глубокой яме и тихо дышал. Лес был настолько безмолвен, что Мишу пугало собственное дыхание. Оно казалось ему фантастическим и призрачным. Может быть, полная тишина его испугала бы ещё сильнее. И вот она наступила. Сердце вновь отключилось. Пальцы ног и ступни похолодели. Миша уже ни о чём не думал, ему ничего не оставалось, как просто отдаться этой силе, которая при желании овладела бы не только им, маленьким ребёнком, но и сильным взрослым мужчиной или слабым дедом. Его дедом.
Миша не знал, сколько времени так пролежал с холодными ногами, но вдруг чёрное небо раскрылось, как книга, и сотни золотистых лучей заструились на пропавшее без вести в заколдованном лесу тело. Мишу разбудил его брат-близнец, про которого мальчик забыл и не думал перед засыпанием. Миша вновь оказался в комнате, в которой теперь было светло, хоть ночник продолжал гореть как будто по привычке. Но не было больше тьмы, в которой сиял красный огонёк, не было лихорадочных теней на потолке, не было битого стекла.
– Миша, проснись, уже двенадцать!
– Двенадцать ночи?
– Да нет же! Полдень! Странный ты какой-то…
Миша резко подскочил на кровати. Первое, о чём он подумал, это была школа. Он опоздал в школу! Но он тут же упал лицом на подушку, сообразив, что всё равно уже некуда спешить. Когда он поднял голову, он увидел мать, сидящую у изголовья и смотрящую на него печальным и пристальным взглядом.
– Мама… я никогда не убью деда… никогда…
Он специально прошептал эту фразу чуть слышно, чтобы мать не расслышала слов и чтобы он в то же время исполнил свой долг, признавшись ей во всём. Взглянув в лицо матери, ребёнок понял, что она действительно не расслышала. Она продолжала смотреть на него с наивным доверием (никогда раньше Миша не обращал внимания на это выражение лица, так свойственное ей). И вдруг странный голос, так похожий на мысль, пронёсся в его голове: «Мошенник!» Миша представил в этот миг лицо брата-близнеца, который стоял к нему спиной в дальнем углу комнаты и расчёсывал волосы деда. И Миша громко, что есть мочи воскликнул:
– Мама! Я никогда не убью деда, слышишь, никогда?
Прокричав это, он бросился на колени матери, рыдая и зарываясь лицом в синюю юбку. Мать испуганно посмотрела на сына, брат-близнец выронил расчёску, а дворник, метущий дорожку под окном, поднял голову, усмехнулся и пробормотал:
– Какой хороший мальчик!
Свидетельство о публикации №216112700360