Масала-чай

Она сидела у моих ног, облокотив голову мне на колени, и напевала какую-то песню на непонятном наречии, я не мог угадать ни слова, но что-то в душе откликалось на каждый её вздох.
Перед внутренним взором открывались тяжелые двери времён и я мог заглянуть за них: там простиралась пустыня, яркая и бесконечная, она слепила глаза и обжигала душу. По ней шли горделивые львы, огромные, грациозные кошки, казалось, им не страшна жара, что плавила окружающий мир. Я становился частью этого марева, чувствовал себя потоком ветра, неуловимым зефиром, я охлаждал песок ночью и заставлял сам воздух кипеть днем. Я видел, как львы расположились под зелеными листьями оазиса и видел, как их старый вожак застыл тут навсегда, став корнем еще одного дерева, такого же ярко-красного, как его грива. Я видел поминальную мессу всей стаи и как вожаком стал молодой и сильный лев.
После я улетел на многие годы вперед, где хрупкая девушка, в окружении нянек и врачей, медленно умирала от чахотки, кто-то из жесткого злорадства предложил её родителям жаркий климат, как возможную альтернативу лечению, только это уже не могло спасти ей жизнь. Караван медленно продвигался по столь негостепреимной пустыне и последним их домом стал небольшой оазис, что напоил девушку и сомкнул её глаза. Молочно-белая кожа никогда больше не загорит.
Песня несла меня дальше и я окутывал собой ночь. Я давал легкость двум маленьким ножкам, что бежали наутек из дома. Совсем еще кроха, хотел доказать всем своё взросление, запыханный и загнанный, как маленький волчонок, догнал свою тень возле самого оазиса, к которому так усердно запрещали подходить старшие. Яркая луна освещала его обряд, как он срезал неаккуратными движениями детские черные кудри, как он отпускал их по ветру, а после чувствовал себя бесконечно мудрым и великим. И снова бежал домой, чтоб до утра не спать, переживать и путаться в мыслях.
Я открыл глаза и вернулся под своё небо, к женщине сидящей передо мной, и к чаю в моей кружке, к черному ройбушу с молоком и куркумой.