Джага джага

                Подарок для святого доктора Йозефа Геббельса
     - Поговорим о действительно важных и насущных вещах, - сказал Краковяк, запивая плоское тело содовой таблетки диетически кефиром, - о Советском Союзе, о залежах говна на окраине Сантьяго - да - Чили, о промокших в лесу подметках, одиноко лежащих на помойке между телевизором " Рубин " и плакатом Худойбердыева, мужика, покруче немцев с их говенной Баварией и кожаными жилетками, о пивных кружках, стоявших в сороковом на столе, на белой скатерти, о фарфоровых слониках, о стихах Мориц и Витухновской, поговорим, - кашлянул Краковяк в сторону, - да и застрелимся на х...й.
     - Ты так не говори, - озлобленно гаркнул Тарас Бульба, мертвый, уже давно, он умер еще до рождения и только по какому - то недоразумению был принят в театральный, наименован Ступкой, подружился с усатым гадом Бортко, читающим о Дамбасе Кошкильды и мечтающим о реванше после жизни, когда он, Бортко, будет усажен на почетное место председателя Госдумы мумифицированным торсом гения культур - мультур и политики. - Хорошо тебе рассуждать о суицидах, ты ж живой, а мы все мертвые.
    Краковяк оглянулся и захохотал, признавая суровую сермяжно - дерматиновую правду Тараса, действительно, вся великая страна лежала выморочной падалью под шустрыми ботиночками суетливых и знающих, как надо, пердела, воняла героями былых эпох, постепенно разлагаясь на плесень и липовый мед, покрываясь протухшими язвочками гордыни и торжества, ведь кто - то когда - то убил мильены и это - з...бись, были эшелоны и говно, были колхозы и говно, был рай на земле и говно, все было, но при ближайшем рассмотрении в мелкоскоп оказывалось говном, как вообще все изначально здесь, от похода с Карпат и до послания Собранию нечестивцев, никогда здесь не было ничего хорошего, так, шлялись толпы идиотов с флагами, иконами, топорами, резали потихоньку друг дружку, собирая в кружку доброхотные пожертвования хоботястых жертвователей, торговали гнилой рыбой купцы, выпивая соточку и закусывая бужениной, шепча : " Грехи " и крестясь, сдирая семь шкур с православного брата по ПТУ, топотали сапогами опричники, бегая из райотдела НКВД к Колокольцеву, по пути шустро меняя формы и фуражки, оставаясь внутри все теми же славными душегубцами во имя государево, каждый раз гениального, как Бортко, мертвого, как Ступка, и говенного, как и все здесь, рычали трактора, что - то там делая в полях, нечто сакральное, что всему голова, потому, наверное, головы у людишков тута круглы, как караваи, черствы, как сухари, колосисты, как спорынья, наваристы, как кулеш, бездонны, как омут, и святы, как адресат сказочки, талантливый человек, проникший в суть, корень, основу, каркас, обложенный вяло шевелящимся мясом на пути к новому раю кубинской демократии, разоблаченному Каспаровым сто лет назад, прямо перед повешением самого Каспарова, ибо выяснилось, что он тоже из говна.
     - Ыыыы, - зашумела Кусумда, вылезая из подпола. Обвитая паутиной она внушала благоговейный трепет, двое склонились перед ее освещенным лицом, она же, щелкнув кнопочкой, усилила мистический свет шахтерской лампочки, прибитой к голове намертво в знак победы и эшелоны, бля. - Есть, есть чем гордиться ! Смотрите.
     Она выпросталась из подпола и бухнула под ноги Краковяка здоровенный кувшин, покрытый благородной сединой, пропахший мышами и порохом, с медалистыми профилями забытых царей и императоров империи инков по бокам, запечатанный печатью Белого Арапа, ведущего пять мильонов войска навстречу садящейся планиде.
     - Это чего ?
     Краковяк недоверчиво отскочил и колупнул ногтем голову Тараса Бульбы, постепенно обнажая костистый оскал мертвого человека.
    - Это не чего, - взвилась Кусумда, - а кого.
    - И кого же ? - Пал Тарас.
    - Всех на х...й.
    Кусумда сорвала печать с кувшина и оттуда поперли мумрики. Маленькие, забавные, голые. Они закружились бойким хороводом нежити, обращая говно в мертвую антиматерию. Мир охнул и умер.