Маяк

Маяк

Трещина рождается на поверхности. Её появление организовал ветер. Она ползет произвольной линией разделяя материю на части. Что за сила движет её разрушительной энергией?  Росчерк хаоса ? Вальс случая? Теперь  это  части некогда цельного монолита. Куски мяса. Территории кровопролитий.  Является ли художник Богом?  Раскол очевидно удерживает их в большой зависимости друг от друга, поскольку сохраняя видимую целостность ощущается иной характер. Похоже на картину борьбы.  Роясь и само замещаясь формируется новая архитектура. Природа раскола очевидна. Это время. Обходя герметический закон я выбираю пространства глубин.

I
Наша планета умирала. Конечно, не так внушительно как драматический актер с Катаклизмом и помпой. Умирала она от перенаселения. Человек тихо исчерпывал её жизнь. Его стало слишком много, потому что кто-то когда-то отменил войну и приручил стихию.  Все утопло в псевдо-любви и технократической стройке.
  Вдруг  случились технологии для величайшей небесной колонии. Необходимостью стал святой, государственный выбор. Риск гибели пионеров был велик. Тогда взоры были обращены на жреца. А жрец обратил взор на одного малыша, что шатался себе поплевывая да покуривая, почесываясь да подмигивая морю.  Жрец ткнул в него перст и объявил провидцем. Молва нарекла: этот избранный найдет избранным новый дом и поведет их в авангард новой жизни.
Провидец ответил : ок. Ну и что?
Он Нырнул в море, и достал со дна Грааль. Заявив что это Божий стакан. Это был стеклянный конус с 16-20 гранями (что точно не известно) и действительно был похож на граненый стакан. Только плотно закрытый.  Аномалия заключенная внутри пугала и светила салатово-энергетическим огнем.  Все поверили.
Тогда то и настал день игрик. Величайшая экспедиция была собрана из лучших представителей расы. Они были погружены в корабли – неваляшки. А малыш, слегка приоткрыв крышку стакана выпустил муху-проводника. Для порядка Муха врезала сразу и точно-Вверх. За ней последовала шальная эскадрилья кораблей – неваляшек с твердым румянцем надежды.
Невежество и любопытство. Жажда открыть тайну пророка делают свое дело всегда.  Тайна стакана разгадана. Он открыт алкающими землянами.  И бесконечный рой на свободе. Он устремляется в погоню за предателем. Рой ненасытен в своей вендетте.  Катарсис. Само замещаясь и роясь.
В высоких и немых материях рой настигает армаду кораблей. И пожирает её.  Государство жалких страдальцев падает в бездну земли.  Вопит и сгорает.  и крошки неваляшки летят вверх тормашками. Потухая  в наполненных ужасом глазах земных наблюдателей. Но сытых.






II
Корабли. Бескрайние  поля кораблей. Поля, уходящие далекими линиями к черте.
 Сегодня, как мне кажется, это олицетворяет смерть.  Сепия. Тихая вода.  Протяжные, стальные стоны разлагающегося металла.  Стоны что слышны лишь чайкам.
 Так выглядит бетонный резервуар номер  11 и таким он снится мне.  Я точно знаю, что между единицами их еще многие сотни.  Сон справедлив, он заключил в кораблях погибшие мечты.  Мертвые дома, где они обычно шаркают босыми ногами в цветущей воде, оставаясь невидимками.
Точит звук оставленное время. Ныряет в очередь капля.  То ли лай, то ли смех поглощает глухо-немой металл. 
Радужными картинами расползаются пейзажи радужной воды.  Бессильной сетью над ней раскинулись нити дождя.  Отражения запределья.
Этот пост-индастриальный заповедник наполняет дымом безумия мои грезы. И заражает жаждой вечного вопроса: Что же там, за чертой?  Ведь эти заповедники оставленных орудий труда служат лишь стеной страха.  Символизируя и формируя беспомощное подчинение дезинфицированной свободе.  И чем мы являемся в этом мире? Лишь парами, стерильными единицами точного расчета всемогущего разума.  Между которыми расположились еще многие тысячи единиц…
В этом я просыпаюсь каждый раз, совершенно ясно определяя себя в дельфине.  Отправляя полярно-ментальный сигнал далекому другу. Маяк в пустоту.

1.
Интересная должна выйти ночка. В надежде на разумную истерику, чтобы это не значило, у этих чокнутых приближенных.  Думал прогрессивный репортер, направляясь на интервью к известной модели-проповеднице.  Минуя огромные информационные видео порталы, погрязая в оранжерее города, где еще не выродилась архитектура забытой истории. 
Дома угрюмо склонились над маленьким человеком. Индивидуальные узоры алеющего кирпича и пряничная лепка раздражали репортера. Неоновые линии вживленные в их геометрию пускали жуткие тени вдоль.  Инфра циклопы охраняли медийную сучку. Они стали швырять сгустки чувственного страха под ноги репортеру, когда он встретил её взглядом.
Он боялся этой откуда-то возникшей низкой тембральности их диалога. Он желал тайны. Она желала репортера.
Венера была так герметична и буйствена в разыгравшейся пухло губой сюите повествования, что буквально залила сладкой слюной разум бедняги.  Разливались смеси, крутилась  магнитная бобина записи фиксируя историю знаменитого отверженца. И этот модерн был настолько совершенным, что за ним не поспевала ночь. Видимо это и значит контролируемая истерика.
А тем временем в мирке проповедовался медиа – кич. Культура сексуальной пустоты.  И самые талантливые аристократы попадали в процесс ее создания.  Блестящая аристократия.  Двадцать четыре к одному, семь раз в четыре.  Контроль удавался на славу, опустевший и подобно живому, желающий проповеди повеса шагал к холостой работе. Как правило, задача была в трансформации первичных потребностей в продукты культа.  Станок упразднили и отправили в черту. Физический труд стал считаться очень постыдной ошибкой. День осознания ошибки стал праздником.  Мыслительные процессы строго контролировались и отмечались в государственном учредительстве.  Дозволено было не всем. Все были этому только рады.  Быстрая, красивая и утонченная линия аристократии неистово резала пленки медиа-закона.  Молодые и дерзкие люди создавали  единого гения. И он превратился в бога. И он превратился в вечность.  Химическую медиа вечность.
А Он был простой, юркий специалист из цифровой газеты. Однажды, услышав в аудио - баре о легендарном происшествие, лишился покоя.  Происшествие заключало в себе исчезновение и тайну и сюжет. И сейчас, решив начать с женщины, и уже пожалев об этом,  он вальяжно плыл к первому острову. Потягивая из бокала бархат сладкой слюны. Острые камни умного лица двигались смышлено и медленно. Рождая искру.  Длинные пальцы делали тихую дробь.  В пестроте пурпурных задымлений, пьянея, он ощущал к ней би-тождество. Он уже знал чем все закончится. И от осознания все только начиналось. Когда они придались этому крикливому, жидкому акту, би -полярность отпечаталась в забытой на глубине пленке.
Уже гораздо миновало, когда прослушиваемая запись подходя к концу разразилась им вновь и вновь. Он начал впервые понимать легендарного отверженца.
2.
- Ну знаешь, он всегда был видной и оторванной персоной. Бунтующий, знатный монтажник. Говорят, его отец был из великой десятки творцов. Высшая знать. Может поэтому ему все и сходило с рук.  Меня это никогда не интересовало.
Мы встретились в студии, тогда необходимо было изображать очередную анти идею в массы.  Меня затянули в тугую резину и приказали съесть стейк с кровью.  Под минимальный бит это транслировалось в уличные потоки. Полный оттяг, как обычно.
 Когда  Он вдруг начал монотонно начитывать странный текст,  пульсации моей герметики участились. Только потом он назвал это поэмой. Как же тогда вопил контроллер из учредительства. А мы хохоча проваливались в любовное путешествие, которое в итоге закрутило наши тела в торнадо.  Но ты ведь помнишь, что в итоге это был за шедевр?
- Конечно Венера, постулат эргономичной выходкой вашей легендарной парочки. Сейчас для многих это нео- библия.
-То-то же.  Квази-мода крошка, вот чем мы занялись.


3.
Это была могучая серая скала. На краю история оставила маяк. Одинокая, бледнеющая  в контрастах моря башня высилась угрюмым постовым.  Свет здесь давно остыл.
В пристройке рядом вполне мог жить человек.  Призрачный Быт наполняли ветра. Шум морских прибоев и вопли свободных чаек. В далекой черте горизонта грифелем  времени был очерчен силуэт. Здесь  лежащий на боку нефтяной танкер,словно  подстреленный сафари зверь.  Там погибающий памятник  былого.
  Чудом внутри  дома сохранялась жизнь. Кажется, она дополнялась и роилась сама в себе. В пыльных пространствах чудного дома оказывался то немой радио приемник, то неожиданная серебряная библиотека. Определенно когда-то здесь обитал эстет-декадент. Маятник замер под углом в пятнадцать градусов, и местные спящие фигурки Будд ментально поддерживали его в этой позиции. Золотое сечение юго-востока.
Создавая очередной агитационный коллаж он использовал гонзо метод.  Пропуская сквозь тело модный эйфоретик, он обратился к информационным осколкам прошлого. Совокупив действие и ритм. Здесь – то и обнаружился этот, оставленный в заповедной полосе, сигнал. Белый, совершенно никому не нужный Маяк. Он так точно олицетворял тот цикличный сон, что  он сразу понял – это сигнал к действию.  Его звали, и звали очевидно настоятельно.  Имея редкую роль, он с легкостью подготовил и воспроизвел свою гибель в очередном видео этюде.  Пронзая себя стрелой времени он уходил в океан шумов. Теле-радио смерть поглотила умы горожан. Никто ничего не понял.
 Портрет.