Перемены

- Эдварда Флеггера надо исключить из школы! Вы же это понимаете!? - директриса школы имени Уильямсона в Бангоре, Стефани Колиган, была не то, чтобы строгой, а, скорее, лицемерной. Ей было далеко за сорок, и за последнее время она пережила три пластических операции на лицо, две из которых относились к увеличению и следственному уменьшению носа; на эти операции ушли деньги из школьной копилки, предназначенной для всяких концертов, организаций и выпускных.
     Единственным учителем-мужчиной был преподаватель по химии Люк Брендон, и ему не так уж и славно уживалось в женском коллективе. Кроме того, его никогда никто не слушал, даже по делу Сюзан Меланни, пятиклассницы, пробившей гелиевой ручкой насквозь ладонь соседа по парте Чарли Винсента, раздробив костяшку указательного пальца. Он и был тем безнадёжным защитником Эдварда Флеггера, восьмиклассника, уже успевшего получить статус самого жуткого ученика последнего десятилетия.
     Они сидели в кабинете директора: социальный педагог Миранда Теккер, завуч Линда Хеволл, Люк Брендон, мисс Колиган и классная руководительница 8 "Б", Руби Милиган.
     - Когда ему исполнится шестнадцать лет, вы же понимаете, что его отправят в детскую колонию или в приют для детей, ведь я поусердствую, чтобы его мать лишили родительских прав, - продолжала Колиган.
     - Зачем гробить ему жизнь? - возник Брендон.
     Его, словно, никто не слышал, и миссис Теккер перебила изречения директрисы:
     - Если и лишать родительских прав, то надо убедиться в том, что мать Эдварда Флеггера, Мелисса Флеггер, не может благополучно содержать сына. В школе она появлялась только один раз - год назад, в ноябре, кажется. Эдвард сорвал огнетушитель и пробил им голову десятикласснику Джону Уиттару.
     - Его мать пьёт, Миранда. - Твёрдо отозвалась директриса. - Она пьёт. Эдвард ограбил в сентябре квартиру десятилетнего Питера Уолтера. Четыре тысячи долларов, и ты думаешь, у них благополучная семья? Его мать стоит на учёте в диспансере штата Мэн.
     - Да, но…
     - Парню четырнадцать лет, дорогие мои, - мистер Брендон осёкся. - Ему четырнадцать лет. У него есть мозги. Да, он хулиган, но нельзя ему разрушать жизнь из-за какого-то пустяка.
     Мистер Брендон был не прав, и он знал это сам. Эдвард Флеггер избил свою одноклассницу на прошлой неделе, встретив её на улице. Он выбил ей два передних зуба, разбил ухо и губу, за что ему был выписан, скорее, его матери, административный штраф в размере двухсот долларов. Эдвард Флеггер был тем учащимся, от которого можно было ожидать что угодно. Несмотря на те поблажки, относившиеся к оценкам в начальной стадии учёбы, к годовым результатам пятого и шестого классов, нельзя было допустить, чтобы подобное повторилось. А если оставить такого не умеющего контролировать эмоции и держать в узде свою агрессию мальчика, то это может привести к непредсказуемым последствиям. Трагическим последствиям.
     Все присутствующие это прекрасно знали. Мистер Брендон держался не самого мальчика, а за его ум. Он свято верил, ещё издавна, что из Эдварда выйдет какой-нибудь профессор, снабжающий мир качественными химическими реактивами или чем-то в этом роде. Он верил и до сих пор свято верит, что Эдвард сможет выбиться в люди.
     - Ладно, - сложила на столе руки Руби Милиган, тридцатилетняя вдова, обучавшая английскому языку. - Он способный мальчик. С мистером Брендоном я полностью согласна. Можно констатировать факты?
     - Что вы имеете в виду? - спросила Линда Хеволл.
     - Все "за" и "против". Сколько Эдвард принёс школе пользы и сколько ущерба. Отчисление ученика обычно проходит быстро, и не требуются никакие советы. Мы, как присяжные, сидим здесь и пытаемся вынести ему вердикт за содеянное. А содеянного, по меньшей мере, было много…
     - Как он ведёт себя на уроках? - поинтересовалась мисс Колиган.
     - Со всеми разговаривает, цапается, ругается, но если я вызываю его к доске, он мне на всё отвечает. Ему и учебник в руки брать не нужно.
     - Он с вами пререкается, когда вы делаете ему замечание?
     - М-м… нет.
     На улице шёл дождь. Время показывало семь часов вечера. Конечно, им придётся вынести этот вердикт: оправдать Флеггера или нет; нужно пять громких голосов, пять голосов, доказывающих, является ли Флеггер тем жестоким подростком, ненавидящим мир, или из него может получиться самый лучший и умный мальчик.
     В девять часов вечера Миранда Теккер, которой было шестьдесят лет, и которая неплохо держалась на месте социального педагога, учитывая, в какой школе она работала и с какими трудными и непослушными учениками, снова почувствовала это.
     У неё раскалывалась голова, и она стала искать таблетки, выписанные врачом. Диагноз поставили зимой, после чего от неё ушёл муж, Брайан Питерсон. Она могла предугадать, что он заплачет, напьётся, попадёт в автомобильную катастрофу, о чём ей меньше всего хотелось думать, но не это. После третьей химиотерапии стало ясно, что Миранду Теккер не спасти. У неё была третья стадия, сейчас, наверное, постепенно переходившая в последнюю четвёртую, и в этой стадии раковые клетки чудом наполовину рассосались. Только наполовину. Их было невозможно убить, и как бы иммунитет крепкой Миранды Теккер не ломался, и сколько бы не ставили капельницу, её было уже не спасти, так что она успела смириться и привыкнуть к тому, что оставшиеся дни, все эти дни, предсмертные.
     Рак лёгких. Вот о каком диагнозе она узнала в больнице, когда стала задыхаться. Она полагала, что у неё признаки наступающей астмы и что пора бы обратиться к врачу. Она уже хотела пересилить себя и ради мужа бросить курить…
     "Метастидин" - таблетки лежали в столе в гостиной. Она с трудом их нашла, закинула две таблетки в рот и запила водой, налитой в стеклянный стакан, изрисованный арбузами и дынями. Обезболивающее. На подходе четвёртой стадии она всё чаще стала её чувствовать. Школа, - "Школа, кишащая трудными подростками, кишащая детьми", - отвлекала её от этой боли, от всех этих мыслей, и, может быть, через пару месяцев, если не меньше, ей придётся сняться с должности.
     Постельный режим. Нанятая медсестра. И, естественно, "Метастидин", по шесть таблеток в день: по две таблетки после завтрака, обеда и ужина; главное, чтобы после приёма еды, тогда боль немного притупится. Если уж и говорить о том, что у Миранды Теккер был обнаружен рак в третьей стадии, в той степени, когда онкологические центры беспомощны и бессильны, то она не собиралась никому рассказывать. Ни коллегам, ни друзьям, ни дочке, жившей в Орландо. А если говорить об операции, которую ей предложили, по смене лёгких и прочистке дыхательных каналов, то к мысли об отказе от этой затеи и молчании она пришла с уходом Брайана.
     Даже тогда, с приходом этой чёрной полосы, она не прекращала сидеть в своём кабинете в школе и спасать детей от жестоких родителей, свирепых сверстников и хищных инстинктов. Она не прекратила внушать себе, что даже если и поздно, то детей этих можно спасти, вполне вероятно, она внушала это по той простой причине, что была социальным педагогом, лучшим "подростковым психологом" в Мэне.
     С той головной изнурительной болью, с теми гнетущими мыслями, вторгавшимися в её владения с нараставшим отчаянием, она не останавливалась.
     "Метастидин, прошу, помоги"  - взмолилась она и легла на диване в гостиной, держа в руках сборник рассказов Алана Эдгара По на странице с "Чёрным котом". Она собиралась перечитать рассказ, но сладко заснула. Может быть, это был последний такой глубокий сон Миранды, тем не менее, он был великолепным.
      Утром 6-ого ноября Миранда первым делом закурила. Перед завтраком. Раньше она себе никогда такого не позволяла. Часы показывали шесть часов тридцать минут. Она долго думала, как растянуть эту прекрасную сигарету и, в конце концов, с раздирающем кашлем, скурила её за несколько секунд. Это было горько и одновременно сладко.
     Первым делом, уже оказавшись на работе, она включила рабочий компьютер и стала составлять таблицу учащихся и их успеваемости. По поводу успеваемости Флеггера говорить было не о чем; шесть "двоек" вышло в первой четверти; исключение обязано было последовать, согласно правилам и ежегодной статистике, но Флеггеру дали прозрачный, уж точно для него самого, шанс, о чём он сам и не подозревал. Она заполнила таблицу, сварила себе кофе и тут кто-то постучал в дверь.
     - Войдите.
     Это была мать Эдварда Флеггера, Мелисса. Синяки под глазами диаметром в десять дюймов, потрескавшиеся щёки, рубцы, красные, словно впавшие, глаза, сальные потрёпанные волосы. В её взгляде читалось безразличие к сыну, хотя это и без того можно было понять. Мелисса была одета в джинсы и тёплый свитер, куртку она небрежно кинула на вешалку.
     Миранда пригласила её сесть. Мелисса медленно приблизилась к рабочему столу социального педагога, похрамывая, и уселась. Ей было тридцать четыре, а выглядела на все сорок пять. Она пила, несомненно. Также несомненно она принимала наркотики.
     Так показалось Миранде.
     - Вы мама Эдварда Флеггера, ученика 8 "Б" класса… - уточнила Миранда, но чувствовалось, что она утверждает.
     - Да, верно. - Хрипло и тихо ответила Мелисса.
     - Вы же в курсе, что вашего сына готовят к отчислению, и что возможна уголовная ответственность?
     Миранда говорила жёстко и старалась держать под контролем внешнее равнодушие. Она была тем социальным педагогом, который всё "переваривал внутри", имея контакт с плохими учениками или с родителями этих учеников. Смысл такого поведения заключался в эффекте ожидания, в поведении этих самых родителей и их отпрысков. Говоря о хороших учениках, то с ними Миранда могла часами разговаривать о классическом кино, музыке и анекдотах, завёрнутых в трубочку её вежливости.
     С матерью Эдварда Флеггера всё обстояло иначе.
     - Мой сынок самый лучший, и он не мог никаким образом украсть эту жевательную резинку, - словно под транквилизаторами произнесла Мелисса. Голос у неё был такой, словно она была пьяна, и всё, что было за пределами её пьяного дурмана, этого её изгибающегося и сплющенного космоса, в котором она летела, глушилось.
     - О чём вы говорите!? - Миранда оторопела. - Ваш сын в седьмом классе наградил десятиклассника черепно-мозговой травмой ударом школьного огнетушителя. В тех же целях безопасности, это выходит за какие-либо нормы дисциплины. Мы закрыли на это глаза, так как ваш сын был младше пострадавшего на два года. Потом он проник в квартиру к парню, с которым подружился, и украл шкатулку с семейными драгоценностями и кучу денежных средств, скопленных семьёй. Весной прошлого учебного года он вместе с друзьями, - они учатся в других школах, - Миранда всё о них знала: Сет Моррисон, Оуэн Уиттакер и Джек Фриман (всем было по пятнадцать-шестнадцать лет); и все они были гораздо хуже Эдварда, и, что было самым простым объяснением неправильно выбранного русла Эдварда, так это влияние компании, - они вчетвером, как бы это помягче выразиться, издевались над Эйприл Онли, ученицей 4-ой школы, шестиклассницей. Ей было двенадцать лет, а они… - у Миранды пересохло в горле, как вдруг она вспомнила то разбирательство с участием двух инспекторов по делам несовершеннолетних.
     Об Эдварде забыли, так как ему было всего тринадцать.
     У социального педагога исказился голос при перечислении всех грехов сына Мелиссы. Этот голос был не настырным и не утвердительным, и ни в коем случае не на повышенных тонах. Миранда сохраняла спокойствие, и та чаша, которая когда-то была полна самодостаточности и самоконтроля, теперь была чуть ли не опустошена, с условием, что ей осталось жить меньше двенадцати месяцев.
     - Ваш сын отделался учётом, и инспектор по делам несовершеннолетних Виктор Кэмпбелл вам звонил и осведомлял. У вашего сына два учёта в полиции, и благодарите Бога, что он не в детском доме и не в изоляторе, хотя с его заслугами…
     - Мой мальчик не мог всего… такого… сделать… - поводов для пауз в речи нашлось бы, если бы на месте Мелиссы Флеггер была бы нормальная мать, нормально воспитавшая сына или дочь и не поверившая в то, что её ребёнок совершил. Какое масштабное преступление. С Мелиссой всё было по-другому, она была пьяна, и её язык заплетался. От неё несло перегаром и дешёвым табаком, тем некачественным продуктом, от которого распирает стошнить.
     Миранде мерещилось, что Мелиссу Флеггер вот-вот стошнит. Да, именно стошнит. Её рот так кривился, губы так отрывались друг от друга, и она говорила с невыносимой нагрузкой пьющего человека со стажем и с небольшим вдобавок, что складывалось впечатление, дескать, скоро из этого рта полезет каша.
     Это была правда, но Мелисса себе этого не позволила. Её тошнило, и социальный педагог предложил ей крепкого малинового чая с мятой. Мелисса вдохнула чая и прикрыла нос. Мята разъела ей перегар.
     - Мог, миссис Флеггер, вполне мог… Миссис или мисс?
     - Мисс.
     - Они изнасиловали двенадцатилетнюю девочку по очереди дома у Оуэна Уиттакера, который засунул Эйприл Онли огурец в… ну вы понимаете, - как бы неприятно Миранде не было об этом упоминать, ей пришлось. Ей было необходимо прочистить мозги этой женщине, той самой женщине, которая вряд ли что-то пока понимала. - Они держали её целую ночь дома, и во время Второй Мировой Войны вашего сына расстреляли бы.
     Иногда, что было ложью, а такое происходило довольно часто, Миранда задумывалась о подростковой жестокости, да и в праве она была в полном обобщать, приплетая и воспитание, и саму сущность, и натуру. Те подростки, с которыми она сталкивалась за последние тридцать четыре года, посвящённые этому месту и, отнюдь, далеко не в одной школе, были глупцами и извергами. Некоторые убивали ни в чём не повинных животных, некоторые воровали, другие же увлекались "травкой", что было вполне порядочно и легально в современном обществе в том звене воспитания, с коим она и сталкивалась.
     Можно вечно задаваться вопросом, почему этими подростками двигало и движет такая агрессия и ненависть. Наивно и глупо думать, что всё это задатки подражания, хотя в нескольких процентах всех этих малолетних садистов встречается та самая жилка, говорящая за окружение и давление со стороны. Но большинство, большинство, курящее, распивающее алкоголь, злоупотребляющее запрещёнными препаратами, оно строилось на изначальных жестокости и садизме.
     Может быть, Эдвард Флеггер просто не знал, хорошо ли или плохо он поступает. Может, он запутался, что вполне закономерно во взрослении. Миранда не хотела его оправдывать, но, учитывая, каким был этот ученик и каким он стал, разбирательство по поводу изнасилования Эйприл Онли могло быть ложным.
     Нет, оно не было ложным, и Эдвард Флеггер был тогда со своими друзьями. Он сам в этом признался. Не факт, что он тоже прикасался к девочке, но он был там и ни о чём не сообщил, никак не препятствовал этому.
     "Вы там были? - спросил он на разбирательстве весной. - Вы были там и всё видели? Как вы можете меня обвинять, если ничего не видели? Если все ваши доказательства косвенные?".
     Все, да и она сама, подумали, что это обыкновенная манипуляция для отвода глаз. Эдвард Флеггер старался изо всех сил отмести себя в сторону, чтобы его пощадили, и играл он отлично, тем не менее, для тринадцатилетнего.
     Он был виноват, и он чудом избежал той участи, которая должна была его покарать. Той суровой участи, когда на окнах решётки, и нет ничего, кроме своры озверевших малолетних преступников. Наверняка Эдвард Флеггер об этом думал, наверняка он многократно проворачивал в своей голове эти решётки и боялся, и как его подростковая психика не слетела с петель адекватности, неизвестно, да и, пожалуй, это не важно. Важно то, что он в школе. Способный умный мальчик, оказавшийся выродком.
     - Теперь он избил ровесницу. Избил её. Не задел на прогулке, не толкнул её в грязь, не отобрал сотового телефона, мисс Флеггер. Вы это вообще… как? - Миранда не нашла слов. Охарактеризовать она это смогла потом легко. - Хулиганы есть в каждой школе. Хулиганы и отморозки - это разные вещи. Наша школа не самая элитная и не самая классная в этом городе, и не первая в списках успеваемости, и наград у нас не так уж и много, ниже среднего. Но такое, лично для меня, слишком низко, и для репутации, и для школы, и, в первую очередь, для вас.
     - Вы уверены в этом?
     Голос Мелиссы, можно так выразиться, прорезался. Он стал каким-то живым, плодящим, пусть и слабые, зато эмоции. Эти эмоции были откликом души, полным тревоги, страха и паники. Да, Мелисса тушила всю эту тревогу распитием алкогольных напитков, многослойные бутылки из-под пива и водки, всё это мешало её панику до неузнаваемости, и резиновая пробка затыкала страх. Только сегодня она окончательно поняла: надо было спасать сына; может, всё это дошло до неё очень поздно, но дошло. Сквозь этот дурман она трезво посмотрела на всё творившееся. И в этом  взгляде Миранда увидела надежду.
     Миранда увидела ту надежду, которой ей не хватало, когда Брайан взял и испарился, когда в горле встал ком после справки с заверением тяжёлого заболевания, с осведомлением из центральной клиники, что болезнь неизлечима, что рак уже пожирал её, - отвратное и необратимое ощущение, наполненное ни то, что бы разочарованием, а истошным внутренним раком, раком души. Миранда никогда не забудет, как боялась смотреть в зеркало и видеть своё лицо, скорченное от удивления и шока, и этого не было при всех собранных сведениях о её болезни. Когда третья химиотерапия закончилась, после которой у неё выпали волосы, оставив какие-то комки пучков, из которых Миранде в парикмахерской сделали короткую стрижку, чтобы был хоть какой-то рабочий имидж, и чтобы она не особо ударялась в комплексы, а даже в пожилом возрасте эти комплексы вполне осуществимы, она узнала, что все эти вместе сложенные три недели под капельницей и долей не сумели ей помочь. Пустота; вот, что было самым шокирующим, пустота. Шокирующим наравне со всеми этими преступлениями, совершёнными одержимыми яростью подростками, жестокими и психически неуравновешенными. Собственная болезнь, приближение собственной смерти, не смогли затмить всех тех деяний, которые скользили по школьному зданию. И это было шоком, только это.
     - Я уверена в том, что Эдвард не самый грешный, и я уверена, что он не ублюдок. Буду с вами откровенна, половина этой школы отведена негодяям, заслуживающим смертной казни. С тем весенним делом, с ним следует разобраться. Я не уверена в том, что Эдвард не препятствовал этим трём ребятам, и я не уверена, что он вообще дотрагивался до Эйприл.
     - Я…
     -…вы должны быть с ним и с нами. И вы должны наконец-то о нём вспомнить, милочка, - с грузом и еле слышимым сочувствием выдавила Миранда. Мелисса была славной женщиной. Конечно, Миранда ничего не решала и в чужие семьи не лезла, но Мелиссе она дала совет, которым, как оказывается, та будет пользоваться всю последующую жизнь.
     "Будьте всегда с ним" - только и сказал социальный педагог.
     В конце концов, Брайан любил её, и она верила этому. Он боялся той известности, о которой им сообщили в больнице обоим. Все три химиотерапии он был с ней рядом. Да, он боялся того, что увидит, увидит слишком близко и чётко, как она от него уходит. Этим Миранда себя и утешала всю ночь, в которой так и не нашла никакого сна. Её знобило, и какое-то определённое время она представляла, что уже всё. Она улыбалась реакциям окружавших её людей, их лицам, скорбно опустившимся на похоронах. Этот звон колоколов, признание лучшего социального педагога в штате, благодарности и её жизненные успехи. Она бы ни за что не созналась бы в том, что она лучшая в своей деятельности, но слышать это, даже в воображении, было чересчур приятно. Ей стало стыдно, и она повернулась на бок.
     К утру она думала об Эдварде и Мелиссе. Кем был Эдвард? Весьма порядочной сволочью или тем редким экземпляром, попавшем не туда не тогда? Эдвард Флеггер пошёл в школу в шесть лет. Он учился на одни "пятёрки", оценки "А", и его успеваемости завидовали многие ботаники, которых штудировали, кажется, с рождения, когда началась Вторая Мировая и кто такой Линкольн. Не по области истории, так по математическому разряду и разделам иностранных языков. Химические реакции, физические признаки и свойства, геометрическая прогрессия; все преподаватели знали, что Эдвард Флеггер в свои четырнадцать знает очень много для сдачи вступительного экзамена в Гарлин или в Фордхэм. У него чрезвычайные способности к химии, хотя это был год введения этого предмета, к алгебре и к биологии, а в особенности, к физике и географии. Он знал наизусть все правила английского языка во втором классе и всю программу за начальную школу в третьем. Его хотели перевести на два года вперёд в шестом, но так вышло, что из первых Эдвард отправился в последние.
     Тут возник случай с огнетушителем. Происшествие с кражей. Происшествие с Эйприл… и третье было самым мерзким. Ей было двенадцать, и её изнасиловали. Если не четверо, то трое. Миранда была уверена, что Эдвард её не касался. Он был хулиганом, да, умным смекающим хулиганом, возможно, хитрым и умеющим врать, но, пожалуй, он не был тем, кем были его приятели.
     Миранда сделала себе кофе. На работу она шла к восьми, и до того, как собираться, оставалось порядка сорока минут. Она не спеша выпила кофе, покурила, но до завтрака так и не добралась. У неё снова стоял этот ком, этот знакомый комок, скапливавшийся в её, словно каком-то спёртом дыхании. У неё на минуту онемели ноги, и она уже хотела вызвать врача, но подумала, что если жить не так долго, то зачем всё это.
     И тогда Миранда поняла, что какой бы жизнь не была, на смертном одре всем хочется хотя бы одного живого дня.
     С этой застрявшей в голове мыслью она села в автобус. С этой мыслью она и явилась в школу. Та боль, самоотдача которой была вдвойне сильнее, настала её у двери в кабинет директрисы. Услышав разговор директора с завучем об отчислении Эдварда Флеггера, Миранда громко ударила кулаком в дверь и приоткрыла её.
     - У меня было предчувствие, что вы зайдёте, милая. - Стефани Колиган широко улыбнулась.
     - Да, у неё было предчувствие. - Кивнула Линда Хеволл.
     Они обе сидели напротив друг друга. Их разделял дубовый длинный стол (стол присяжных, двух дерьмовых присяжных, впрочем, самых дерьмовых в Соединённых Штатах). Линда Хеволл в красной короткой юбке со стразами, в которой она приходила только по тем дням, когда утвердительно точно химик был в школе. И их не раз видели вместе, путешествующими до школьного учительского туалета. Линда Хеволл, завуч, пытающийся, как и директриса Колиган, приукрасить свою старость хирургией.
     - Я требую повторного разбирательства, - слабо произнесла Миранда.
     - Его не будет. Нет. Напрочь забудьте об этом. Этот ученик ни на секунду не задержится в нашей школе. Я это устрою. Эдвард Флеггер переступит черту четыре раза. Мы единственные, кто спасли его от полиции, единственные, кто спасли его от приюта, и ты, Миранда, тоже спасала его. Это бесполезно. Твоя жалость к нему ни к чему не приведёт.
     - Жалость? Социальные педагоги бесчувственные. Говоря о жалости, я с 1998-ого никого не жалела и не оправдывала. Моя работа в фактах, в истреблении всего тёмного, мешающего ученику. Я что-то вроде домашней исправительной колонии.
     - Верное сравнение, - мигнула Линда Хеволл.
     - Ты так его защищаешь, - с усмешкой выговорила директриса, - Так…
     - Не защищаю. Я защищаю правду, а не его. Вы судьи, а я адвокат. Вызовем Мелиссу Флеггер и Эдварда Флеггера. Ещё классного руководителя, Эйприл Онли, пострадавшую той весной от напасти Эдварда, её маму и папу, Минди Уорк, которую он избил и инспектора по делам несовершеннолетних Элайджа Дэвидсона. Суд постоянно перебирают и откладывают. Или перепроверяют дело. Повторное разбирательство.
     - Ты клонишь к тому, что Эдвард не виновен в том, что произошло? - вопрошала Линда Хеволл.
     Миранда Теккер смогла, по крайней мере, на время забыть о раке. Её мозг, её память, всё было связано с этим Эдвардом. И больше ни с чем. Всё сходилось на нём. Он стал её мысленным идолом, так как она была уверена в его непричастности и невиновности. Она была тем искренним адвокатом, на которого рассчитывали.
     - Присядь, - попросила Колиган.
     Линда Хеволл уступила Миранде, и та села. Стефани Колиган пренебрегала своей естественной красотой, видимо, поэтому теперь её нос был каким-то треугольным креплением.
     - Смотри, Миранда. Ты социальный педагог, и на твоих плечах работа с детьми. Все мы тут поражаемся, как это ты ещё не спеклась на своём месте. Честно говоря, для меня ты тот персонаж Джека Лондона из "Любви к жизни", которого преследовал волк.
     - По-моему, там была собака, - встряла Линда Хеволл.
     - Без разницы, - Стефани Колиган поморщилась. И это они не знали про раковую опухоль внутри Миранды, и эта опухоль день ото дня росла, забирая у неё сила. Инъекция химиотерапии, радиоактивная инъекция химиотерапии. Вот, чем была эта школа. Барьером для страданий, страдальческой оградой.
     Ученики, эти дети, меньшинство из них не выбегает из школы на десятиминутных переменах и не покуривает, пока охранник читает какую-нибудь дешёвую беллетристику. Меньшинство их заставляет химика аплодировать, а преподавательницу по биологии, Марту Бернарди, поощрять. Директор, Стефани Колиган, была слишком далеко от школьной сердцевины, как и, впрочем, Линда Хеволл. Они занимались своим: платили деньги, занося в кассу в качестве вложения в производство немецких автомобилей, приобретали эти автомобили, смотрели в зеркала и дивились современной хирургии; они боялись старости и им надо отдать должное. Во всяком случае, добротным фактом было то, что они не были предвзятыми и со школьными проблемами поступали так, как и поступили бы директор и завуч, советуясь и выгоняя.
     Но, помимо своих должностей и полномочий, они были обязаны рассмотреть всю ситуацию с Эдвардом Флеггером, вырвать эту ситуацию с корнем и заглянуть туда, вглубь. Задуматься только: для них ничего не значило, вылетит ли Эдвард Флеггер со своей богатой головой или нет; для него же это было самым значимым поворотом.
     И он его не заслужил.
     - Нам приходится реагировать, Миранда, и мы реагируем. Мы пожалели Флеггера благодаря его способностям, благодаря его уму. Но когда-нибудь приходит предел. К тому же, "реагировать" не значит "что-то-да-сделать". "Реагировать" значит "повлиять-исключить-исправить". С исправлением мы работали весной, когда он…
     ("поступил столь гнусно") - прочла по выражению лица Стефани Колиган Миранда и про себя усмехнулась. Для директора вы тоже поступаете гнусно, подумала она про себя.
     - И мы среагировали! - поддакнула сзади Линда Хеволл, завуч, собачка директора, всегда на поводке и с тапками в зубах.
     И тут Миранда с точной уверенностью сказала такое, что Стефани Колиган и Линда Хеволл (да и прочие бы их коллеги) приоткрыли рты. Они оторопели, в прямом смысле. Миранда ручалась за Флеггера, и, раз уж диагноз поставлен, а в парах её жизни осталось так мало тепла, то почему бы не спасти кого-то взамен? Та Миранда Теккер, хладнокровно каравшая учеников, проводившая с ними настолько эмоциональные беседы, что те чуть ли не уписывались от страха при виде двери, ведущей в её кабинет. Та Миранда Теккер, которая уничтожала учеников своим взглядом. Та самая Миранда Теккер, угрожавшая Томми Доусону, торговавшему марихуаной, что однажды он проснётся, а мамы не будет рядом, и его отвезут в "теремок", темницу без окон. Миранда Теккер, которая никогда не пыталась кого-то оправдать, а если и оправдывала, то этим самым доносила правду. Социальный педагог, к которому боялись попасть все эти дети, все за исключением Эдварда Флеггера.
     - Я прошу под мою ответственность отнестись к этому не так объективно, как мы относимся, - сказала Миранда. - Эдвард Флеггер, я ручаюсь за него, не насиловал Эйприл Онли и не избивал Минди Уорк. Мы пригласим их обеих, я приглашу. Для всей официальности это будет как повестка в суд. В законодательстве сказано, что социальный педагог может ввести в правовую норму те или иные поправки, но только в учебном заведении, в котором работает. Я могу для окончательного вывода отложить то весеннее разбирательство и сместить его с новым преступлением, и, как я думаю, Минди Уорк не та бедная паинька, читающая перед сном сказки Андерсона или книжки Оскара Уайльда.
     - Ты настроена решительно. - Вставила Стефани Колиган.
     - Нет. Я просто знаю.
     - Если это интуиция, Миранда, то это всё неправильно. Интуиция и свидетельство не совсем одно и то же. Да и предчувствие тоже.
     - Это не интуиция и не предчувствие.
     - Завтра в полдень. Ты сама всех обзвонишь?
     - Да, мне нужны все контакты, - Миранда вежливо улыбнулась и своими шаркающими глазами показала, что контакты эти ей нужны сильнее, чем когда-то были нужны водительские права. - Контакты всех выше перечисленных. Они есть. Фокус школы обозначил, - они все втроём рассмеялись.
     Стефани Колиган дала все контакты и, когда Миранда зашла в свой кабинет, почувствовав этот аромат воспоминаний, сложенных в определённую папку, где подростки клялись, плакали и закатывали истерику, она села в своё кресло, углубившись в спинку, и набрала номер мамы Эйприл Онли, Джуди Стивенсон.
     На Эдварде Флеггере было клеймо, и, как считал социальный педагог, ту печать, гробившую его репутацию ученика, надо стереть. Голос Джуди Стивенсон был красивым и нежным, и, наверное, звонок Миранды оказался больше, чем просто звонком. Муж Джуди, Кит, погиб в авиакатастрофе, в августе. Они обговаривали это минут тридцать, после чего Миранда предложила Джуди прийти вместе с дочкой в полдень завтра. Та, не раздумывая, произнесла: "Мы придём".
     - Алло? - послышался в трубке голос Минди Уорк, одноклассницы Эдварда. Это был её голос, вне сомнения. Миранда знала его также, как знала и то, сколько учеников могли смело похвастаться синдромом Дауна. Это был голос ранимой хрупкой девочки, попавшей в грязные руки негодного мальчишки.
     Куда круче детективных романов Агаты Кристи.
     Нет, это было не то, что расследование. Расследованием можно назвать действие детектива, не то, чтобы уверенного или убеждённого, а пытающегося быть уверенным и убеждённым в том, что тот или другой человек скрывается под маской милого джентльмена. Раскрытие преступления - это ещё не догадки или призрачные версии. Злодеем может оказаться кто угодно, и нельзя быть уверенным в том, что ты знаком с этим антигероем.
     Миранду вряд ли назовёшь детективом, Миранду Теккер, вернее. К тому же, женщина в шестьдесят, узнав, что у неё развивается такая болезнь, давно бы лишилась какого-либо предчувствия, или чуйки, или тех посылов сверху, о которых не принято говорить, подсказывающих, куда идти дальше. Миранда Теккер обладала классовым предчувствием, и та мышка с хвостиком, отвечающая за эти "предвидения", она никак не могла соответствовать детективному процессу и процессу расследования.
     - Тара Уорк? - переспросила Миранда.
     - Нет, её дочь. А вы…!?
     - Минди, это твой школьный социальный педагог, миссис Теккер, - (миссис Теккер - никто не получил по телеграфу письмо с новостью о том, что добросовестный Брайан смылся со всеми чертями). - Ты завтра идёшь в школу?
     - Да, иду. А…?
     "Что случилось? - словно дочитала миссис Теккер - Что случилось? Я никогда не прогуливаю, и это Карла Хоммик заставила меня подделать оценки в дневнике. Я…" - Миранда придумала это всё про Карлу Хоммик и поддельные оценки в дневнике, которые всего на всего распознать из-за подписи, но Миранде казалось, что если и не это, то Минди Уорк ляпнула бы что-нибудь понасыщенней.
     - Завтра в полдень у меня с родителями. Ничего такого, но чтобы была. С папой или мамой!
     Миранда подумала о Ките, муже Джуди. Изнасилование дочери, к тому же, групповое изнасилование одержимыми похотью подростками, те развлечения, которые были для них, преображались в угнетение всей жизни для их жертвы, маленькой Эйприл. По идее, ей должно было быть тринадцать. Вне сомнений, Эйприл Онли была из хорошей семьи, и трагедии, обрушившиеся на неё за этот год, в её плане были сущей несправедливостью, каким-то напутствием, неверным или, может, ложным, но…
     - А что такое? - встревожилась Минди.
     - Ничего такого, - спокойно проговорила Миранда и сбросила. Головная боль, эта глухая безответная боль, та, от которой никак не убежать. Эта боль напомнила ей, Миранде Теккер, о том, что она тут не так надолго, как предполагала десять лет тому назад.
     Инспектор, мысленно проштудировала Миранда. Она зажала пальцами стандартный листок с его личным и рабочим номерами и поглядела на календарь.
     Всё это было необъяснимо, даже для самой неё. Весь этот сыр-бор из ученика, с которым, как кажется, всё ясно и понятно. Но этот долг, который звала сама смерть, самая ожидаемая из всех вещей, встречавшихся ей с момента рождения, долг чьего-то спасения висел на её плечах, как инициаторская табличка для разведения рук и ног пострадавшего при получении травмы.
     Почему-то она задумалась о том моменте, когда провалилась в обмороке. Они с Брайаном купили по пломбиру мороженого в июне или июле 2001-ого, пришли домой, и она направилась на кухню готовить оладьи к ужину. У неё перехватило в горле, тот время от времени возвращавшийся сухой комок, и закружилась голова. Ощущение, будто плыло само сознание, раскачивавшееся на волнах и приливах. Она рухнула на пол, а Брайан схватился за телефонный аппарат и по списку экстренных вызовов и служб спасения дозвонился до "Скорой помощи". Позыв грядущей болезни через целое десятилетие, даже чуть-чуть большее, чем десятилетие.
     Эта мысль не давала покоя Миранде, и она на четверть часа отвлеклась от звонка Элайджу Дэвидсону.
     То обморочное сновидение, в нём, именно в нём, дышал рак. Миранда про себя промолвила: "Дорогуша, рак - ещё не смерть", и у неё пошли слёзы. Долг, который она на себя взяла, тоже наводил на слезливую мысль. Она была сильной.
     Эта женщина, сидевшая в кабинете, заплакавшая и налившая себе воды, она была определённо сильной.   
     Что чувствует человек, когда знает, что умрёт? Миранда плакала все сорок пять минут урока, пока не прозвенел звонок на перемену. На этих переменах всё самое непредвиденное и происходит, и обстоятельно становится невозможным игнорировать это всё, но, кроме того, всё, что могло помочь оставить своё самообладание таким, какое оно и было, так это игнорирование.
     Она пришла в себя и стала набирать номер, как вдруг в кабинет вошёл мистер Брендон в серой тонкой жилетке из мягкой пушистой ткани, под которой была белая рубашка. Лицо у него было ошеломлённое, как у преподавателя, находящегося на грани нервного срыва, со всеми симптомами "Очкастой Обезьянки". У него был 9 "Б" по расписанию, и все эти сорок пять минут он держался, как миленький, не выходя ни в туалет, ни в учительский зал.
     - Я скоро напишу заявление по собственному, - тихо сказал он. - Они перешли на оскорбления, миссис Теккер. Вы, кстати, как?
     - Да справляюсь.
     - Что с Эдвардом Флеггером?
     Что нравилось Миранде в мистере Брэндоне, в Люке Брендоне, в этом парне, кое-как укрепляющим  свой низкий трон в женском коллективе, так это его правдивость и честность. И надежда. Полагать, что он был одним из тех, кто в качестве пагубного порока может направиться вслед за шелестом хлопчатобумажной юбки или пропустить пару стаканчиков перед экзаменами десятых классов, было наивно и не профессионально. Люк Брендон хоть и был упрямым, настырным и надоедливым, но он был честным.
     И за Эдварда Флеггера, когда шло весеннее разбирательство, он бился, как мог, выкрикивая, что тот, в его же пользу, может выговориться.
     Миранда нашла сходство с этим мистером Брендоном, с Люком Брендоном, проще говоря: они оба думали, что Эдвард не насиловал Эйприл Онли и не избивал Минди Уорк; чутьё ли это или те галлюцинации, которые реализуются из-за твёрдых желаний, что хотение становится реальностью на психологическом уровне, они не имели понятия, но та обделённая синим и подчёркнутая двумя линиями строка, как бы утверждавшая, что Флеггеру не надо всё разрушать из-за косвенных доказательств (бермудского архипелага), она существовала, она виднелась так отчётливо, что надежда смыкалась с железной уверенностью.
     - Завтра разбирательство. Второе разбирательство. - Миранда говорила голосом робота.
     - Кто разрешил?
     - Я, - с гордостью выговорил социальный педагог, выцепив Люка Брендона взглядом. Этот взгляд был достойным.
     Миранда посчитала, что в этом взгляде отражалось отчаяние, та загадка, являвшаяся загадкой и для неё самой, которая двинула её на спасение Флеггера. Отчаяние, слившееся воедино с этой загадкой, с тем временным успокоительным, скрывавшимся за мраморными стенами и кафельными полами школьного здания, этих светло-зелёных длинных коридоров, деревянных окон, где с расплывающимися физиономиями ученики увиливали от ответа или шествия к доске или всё-таки поднимали руку. 
     Но в этом взгляде была непоколебимость. Та скверность, которой Люк Брендон не то, чтобы удивился, которой он поддался. Был шанс на спасение, толстый шанс, вставший на спины предубеждений и предрассудков, и даже не веры в четырнадцатилетнего мальчика. Эта змея объединила их, Люка и Миранду. Этот шанс спас её саму.
     Элу она позвонила только перед сном. Он пообещал, что придёт. Этот инспектор по делам несовершеннолетних был совсем не похож на своих коллег. Брутальный тридцатипятилетний мужчина со стержнем, умеющий расторгнуть корень зла, а затем растоптать его. Он мог запугать плохишей, надавить на больное, но человечности в нём было намного больше, чем у многих людей, встречавшихся Миранде.
     Заснула она быстро, но часа в три ночи проснулась в поту от ночных кошмаров. Ей приснилась Эйприл. Она была в розовой блузке и коротких джинсовых шортах. Это изображение сменилось изображением Эйприл в разорванной одежде, взывающей.
     Всё, что они с Брайаном знали о раке, так это о пятидесяти процентах предрасположенности, унаследованной Мирандой от матери. Вскоре вместо пятидесяти процентов стало восемьдесят шесть. Миранда отмечалась в Мэнской онкологии ежемесячно, рассчитывая, что не придётся прибегать и к химиотерапии: она не хотела оставлять школу, но и не было смысла врать дочери, почему она не приедет к ней на каникулы; Миранду ждал контрольный зачёт, отметка выздоровления.
     То, что Брайан ассоциировал к экспериментальными обезьянами. Вакцина химиотерапии, введённая в Миранду, спровоцировала рвоту, слабость и головокружение, какое водитель может наблюдать на дорогах в высоких горах.
     Собственная безнадёжность и безвыходность, и это не сломало миссис Теккер. Она завтракала, обедала и ужина, и да, по рабочим дням она часто вела беседы, основополагающе негативные, со всякими недоумками. Кто-то поджёг мусорное ведро в столовой, у кого-то не возьмись откуда выскочила депрессия на уроке физики, когда проходили ядерную физику, а кто-то прыгнул на мат, под которым заснула девочка, страдающая сбитым режимом сна. И везде пути сводились к миссис Теккер. Ни к директрисе, ни к завучу, а к Миранде и только к ней.
     Она была наконечником, притягивавшим все эти ниточки.
     Так что разнообразия в школе хватало с избытком. Миранда не выспалась этим утром, в ночь перед разбирательством дела Эдварда Флеггера. Она выпила кофе с молоком, что меняло прилипший к ней график, и посмотрела утреннее ток-шоу: "Невезучие"; телепередача о семейных конфликтах и внутренних распри. Эта телепередача была параллелью их школы, только с другими персонажами и переломами судьбы.
     - Всё, что у нас есть, это мы, - докучливо доносил до неё Брайан в канун первой химиотерапии. - Рак бывает у многих людей, где-то у десяти процентов.
     Он не знал, у скольких процентов был рак. Далеко не у десяти, и Брайан солгал ей, чтобы… чтобы что?
     - Этих людей вылечивают. С современными технологиями тебя вылечат быстрее, чем ты моргнёшь. - Она моргнула, он посмеялся, они плакали. - Только не проси медсестру принести тебе сигарету. У тебя рак лёгких, и мы с этим справимся. Со всем справлялись.
     Сигарета. Миранда нависала над сигаретой, лежавшей на тумбочке около её койки. Она нависала и молила Бога, чтобы эта раковая палочка никак не повлияла на дальнейшее развитие болезни или какие-то упущения. Нет, эта сигарета не повлияла, но упущение было. Врачи поставили не тот диагноз, и у Миранды была приближена первая стадия четырьмя месяцами раннее.
     Усердий было меньше; у Миранды уже тогда было написано в медицинском протоколе райских небес: "Тебе ничего не поможет". Она с этим смирилась. Да, смирилась с приходом смерти, смирилась с тем, что рано или поздно она всё равно бы умерла, так почему бы и нет? Она вертела эти мысли в голове миллионы раз, если не больше. Все эти мысли: капитуляция и борьба организма, химическая инъекция, укус спасения, жало небес; возможно, Брайан и был прав в том, что у них были лишь они, но это не равнялось с её дальнейшими доводами. Он бросил её, не выдержал и бросил. Поступил, как трус. Подлый изменчивый трус.
     "Ты трус! Ты скотина!" - она расплакалась.
     Плакала она не из-за тех внезапно сбросившихся на неё известий о приближающейся смерти. Она плакала из-за обиды на него, на мужчину всей её жизни, как она рассчитывала, долгой и счастливой.
     И эти дети, - инъекции, инъекции, инъекции, - они действительно притупляли всю боль эффективнее любых лекарств. Инъекции, которые вводились ей в вену. Прямо в вену, мешаясь со всей кровеносной системой. Это было нечто. Свет обнаруживался там, где его не должно быть по существу. Этот свет был таким ярким, что Миранды закатывала веки от удовольствия, а, немного погодя, жмурилась изо всех сил, не пропуская внутрь этих ослепительных лучей.
     Эдварда Флеггера она видела. И в своих снах тоже. Как увидела и сегодня. Сто семьдесят девять сантиметров, блондин, короткая стрижка, карие глаза, бледный вид, будто у него температура, хотя по тому, как он раскачивался в кабинете, казалось, что температурный упадок. Стройный, в спортивных штанах и спортивной майке, освобождённый от сегодняшнего урока физической подготовки.
     Миранда отметила, что у него были красивые и умные глаза, наполненные чем-то сверхъестественным, какой-то щепоткой ходячего вундеркинда-геймера. Она рассказала ему об этом, но потом, когда всё это закончилось, и он ответил ей тем же.
     В кабинете директрисы Стефани Колиган собралось одиннадцать человек, включая её. Завуч Линда Хеволл, Минди Уорк с матерью Тарой Уорк, инспектор Элайджа Дэвидсон, Эйприл Онли с мамой Джуди, социальный педагог Миранда Теккер, преподаватель химии Люк Брендон, Эдвард Флеггер с матерью Мелиссой Флеггер.
     По серёдке кабинета стоял длинный дубовый стол, за которым они все и сели, кроме Эдварда, стоявшего в дверях и отказавшегося проходить дальше.
     - Тут можно курить? - спросила Джуди с лицом ребёнка, требующего арбузное желе.
     - Сегодня да! - с восклицанием и каким-то олицетворением ответила Стефани Колиган. По её же лицу читалось, что она рада этому собранию, так как сегодня можно будет целым десятком пройтись по ученику восьмого "Б" класса. И Миранде это было отвратно, очень отвратно.
     Джуди закурила, с облегчением вздыхая.
     Минди Уорк сидела молча, в отличие от всех, с какой-то обидой, и она не обнажала верхнюю челюсть. Комплексы, ясно. Но по ней было видно, ярко выражено, точнее, что она чего-то ожидала, чего-то, что могло обернуться не самым жизнерадостным для неё сюрпризом. А вот Эйприл Онли, она постоянно смотрела на Эдварда. При прошлом разбирательстве её не было, пришла только Джуди и Кит. Она оскорбляла Эдварда, выведенная эмоциями, и её успокаивал муж, крепко обнимая и что-то мелодично нашёптывая. Эдвард же старался пропускать всё мимо ушей, и по нему нельзя было сказать, что он в чём-то раскаивался. Нет, он о чём-то жалел, о том, что не смог остановить, с чем столкнулся и с чем стал взрослее других подростков. Он перезапустил своё переосмысление.
     - Я надеюсь, мы не станем медлить, дамы и господа, - с интонацией куклы Барби процедила Стефани Колиган. - Вы все знаете, зачем мы собрались. Социальный педагог, миссис Теккер, наш школьный социальный педагог, предполагает, что Эдвард Флеггер виноват, но не во всём, и сегодня мы это выясним.
     Эдвард всмотрелся в Миранду. Она пересеклась с ним взглядом - и в этом она нашла нечто странное, - они были похожи чем-то, родственны, и в его умных глазах она хорошо это заметила, не обращая никакого внимания на разницу в почти пятьдесят лет.
     - С чего начнём? - озадачилась Линда Хеволл.
     - С Эдварда Флеггера.
     Эдвард покосился на них всех и опустил голову.
     - Мой сын не виноват в изнасиловании и избиении, - тявкнула на директрису Мелисса. - Я его знаю. Он на такое не способен.
     - Где же вы были?
     - Что?
     - Где вы были, когда ваш сын забил десятиклассника пожарным огнетушителем? Где вы были, когда он выставил квартиру одной из семей… как их?..
     Все дети, что присутствовали в этом кабинете, молчали. И у всех были опущены головы. Минди Уорк как-то раздражённо или озлобленно грызла ногти.
     - Так, хватит! - влезла Миранда.
     - Миссис Теккер, прошу вас, мама Эдварда Флеггера не пришла ни на одно школьное собрание, она не была ни на линейках, ни на сдачи денег на выпускной, ни на одном разбирательстве. И когда…
     - Может, констатация тех и иных фактов поможет, - возник Элайджа Дэвидсон. - Следственная работа состоит в том, чтобы с помощью эмоционального всплеска выявить преступника. У нас здесь не правительственное замешательство, не серия ожесточённых убийств, не ограбление банка. Тот, кто может быть виноватым, находится здесь, в этом кабинете. Учитывая то, что этот самый Эдвард забил какого-то парня огнетушителем, ещё не свидетельствует о том, что он мог насиловать и избивать… девушек… девочек, чёрт возьми.
     - Но он был там. - Мама Эйприл потушила сигарету о фосфорную пепельницу.
     - Был. И?
     - Он не помешал!
     - Откуда вы знаете? Ваша дочь так сказала? А? - инспектор по делам несовершеннолетних перевёл взгляд с Джуди на Эйприл. - Эй, мисс, вы так сказали?
     - Не смейте трогать мою дочь! Она пережила такое…! Какого чёрта?
     Джуди вскочила со стола, отшвырнув стул взад. Миранда Теккер, сидевшая с ней рядом, сжала её руку и тихо проговорила: "Успокойтесь"; и попросила у директрисы графин с водой. Она налила Джуди воды, и та выпила, переводя дыхание.
     Тут взошло массовое молчание. Все смотрели на Элайджу, как и сама Эйприл.
     - Детские впечатления самые сильные, чем мы можем себе представить, - говорил Элайджа Дэвидсон. - К тебе прикасался Эдвард Флеггер? Он к тебе прикасался? Вот этот мальчик, который стоит в дверях. Он хоть пальцем тебя тронул? Если да, то скажи, и мы посадим его за решётку, клянусь собой.
     Эйприл не ответила.
     - Детские впечатления - чушь всё это. Детский осадок от столь ужасного - вот что реально, мистер Инспектор По Делам Несовершеннолетних, - с тоном злой ведьмы крякала Джуди, обняв свою дочку.
     - Недопустимо!
     - Его надо изолировать от общества! Мы не потерпим такого в нашей школе, миссис Теккер!
     - Он избил мою дочку!
     - Он изнасиловал мою дочку!
     - Послушайте, а если этого не было, то всё в корне изменит дело. Это суд, и мы все присяжные, и мы все можем посадить в тюрьму невиновного. На пожизненное.
     - Да, но если он виновен? И он останется на свободе!?
     - А он виновен!
     - Я поддерживаю. Таким извергам нет места в цивилизованном обществе. Избиение четырнадцатилетней девочки, разве такое допустимо? Да теми же правовыми актами!? Разве такое…?
     Все перекрикивали друг друга и перебивали. Молчали только дети. Миранда Теккер же пыталась свести весь этот разговор к цели собрания: разоблачению настоящего виновника торжества, искоренению кладезя зла; так бы отозвался Элайджа, услышав её мысли. А он был с ними точен.
     Люк Брендон промямлил:
     - Не забывайте о том, что он способный малый… - и все уставились на него с разъярёнными глазами, глазами диких голодных животных.
     - Способный? Способный, но жестокий малый, - вставила Линда Хеволл вприпрыжку с Тарой Уорк.
     - Да что вы о нём знаете!?!?!? - сорвалась Мелисса. - Что вы о нём можете знать!? Доказывать обратное фактам??? - (факты таковы, что он был со своими приятелями на квартире с Эйприл Онли, и что Минди Уорк нажаловалась на избиение, но писать заявление в полицию отказалась).
     - Факты есть, мисс Флеггер. Они против вашего пасынка, - бросила Джуди.
     - Заткнись!
     - Заткнуться!? - в этом гуле недовольных вскриков Миранда нашла то, что пыталась найти. Она уловила то, как Эйприл смотрела на Эдварда, до сих пор стоявшего с опущенной головой и сложенными за спиной руками. Она смотрела на него без злобы или ненависти, она смотрела на него, как на друга. Осталось вытащить это из неё, осталось только это вытащить, пнуть это изнутри.
     Миранда Теккер посмотрела на Минди Уорк, по-прежнему грызшую ногти. Кто-то закашлял, кто-то чихнул. Во всех потоках противоречия присутствовала искорка веры и надежды, о, и Миранда это распознала очень быстро. Кто-то из присутствующих верил в Эдварда, и не Люк Брендон, и не Элайджа Дэвидсон.
     - Подытожим. - Закрепила поднявшийся хор Линда Хеволл. - Эдвард Флеггер ни сказал ни слова, заметьте. Всё это настолько…
     - Мы можем поговорить с каждым по отдельности. Выкрикивать с места давно не в привилегиях взрослых и образованных людей, - согласилась Стефани Колиган.
     - Начнём с Эдварда, - с отпущенной интонацией сказала Миранда и посмотрела на Эдварда. Она убедила себя в последний раз, что этот мальчик не был ни в чём виноват.
     - Подождите минутку. У меня есть пара вопросов к Мелиссе Флеггер, - выпрямилась Стефани Колиган. Она обернулась к Мелиссе. - Сколько вы пьёте, и сколько раз вы кодировались? Тут у нас свой инспектор, Элайджа Дэвидсон, если кто-то не знает его имени или если кто-то не запомнил этого имени. Мелисса, вы кодировались? Проходили курс реабилитации? По вам видно, что вы пьёте. И пьёте весьма часто. А, скажите, вы работаете?
     - Я…
     - Это не имеет отношения к делу, - добавила Миранда Теккер.
     Это и так и так не имело отношения. Стефани Колиган не терпелось поддеть семью Флеггер, и она услышала то, что хотела. Она услышала то, чего добивалась в течение всего собрания. С её стороны это было некрасиво и не педагогично, но о чём может идти речь, если иметь дело с "молодой старушкой", никак не распрощавшейся с молодостью.
     - Мне бы не помешал огнетушитель, - бросил Эдвард, выпрямив голову. - Не помешал бы огнетушитель, чтобы…
     - Милый, замолчи! - Мелисса пялилась на него, как строгая мамочка, отобравшая у сына бяку.
     - Убирайся отсюда! - крикнула Колиган.
     - Выйди и подожди за дверью, Эдвард! - отдала приказ Миранда Теккер, и Эдвард вышел, хлопнув дверью.
     Эдвард сел на скамейку подле раздевалки в холле первого этажа и начал слушать музыку в наушниках, щелкая и переключая песни. В его лице Миранда увидела провокацию и непонимание. И что было самым странным, он ни сказал ни слова касательно дел Минди и Эйприл. Он не сказал ни слова в защиту своих прав и своей невиновности.
     - Вот что он вытворяет, а? И всё-таки, реабилитационный центр - это важно, - выдохлась Стефани Колиган, тоже закурив. - Сегодня все желающие могут покурить. Я разрешаю. Извините меня, - обращалась она к Мелиссе Флеггер, - вы кодировались? Вы проходили эти самые курсы?
     "Вы же понимаете, что нет никакого выхода из этого. Воспитание сына дало толчок всему его будущему, и вы причастны к этому, миссис Флеггер или мисс Флеггер. Вы запустили сына в курятник, а ваш сын оказался волком, недрессированным волчонком".
     - Я думаю, это излишне.
     - Что излишне?
     Миранда Теккер осмотрела всех.
     - Излишне лезть в личную жизнь взрослой женщины.
     - Да? Миссис Теккер, если вспомнить, что от этой личной жизни зависит будущее ребёнка, которого вы защищаете, Эдварда Флеггера, я имею основания задавать такие вопросы для осведомления, стоит ли оставлять этого ребёнка с такой матерью.
     - Тогда уж опекуном, - Мелисса обхватила Колиган злобой одними лишь только глазами. - Когда мать в одиночку воспитывает ребёнка, её принято называть опекуном, как и мачеху.
     - Вы намекаете на то, что ваш сын относится к вам, как к мачехе? Тогда уж решить вопрос о лишении родительских прав проще простого, миссис Флеггер. Надо только переговорить с мистером Дэвидсоным и…
     - Этого не потребуется. - Миранда Теккер вытащила из своей сумочки те таблетки, которые всегда её спасали, и проглотила две штуки. - Для лишения родительских прав нужна целая волокита, и тогда, что в ваших же интересах, Стефани, у мальчика не будет никакого будущего, разве что Вьетнам после детского приюта, а там Бог знает что.
     - Вьетнам. Мне известно, что во Вьетнаме запрет на небезопасные учения. - Тара Уорк шмыгнула носом и осеклась.
     - Да, но… с его головой ему туда не нужно.
     - Я кодировалась! - всё-таки отозвалась Мелисса. - Я кодировалась в реабилитационном центре Мэна, в Портленде. Месяц назад. И я бросила пить. Можно сделать тесты на количество алкоголя в крови. Я кодировалась. Эдварда я оставляла с его бабушкой, и он ухаживал за ней. У бабушки артрит и шрам от ожога груди в третей степени, оставшийся ещё от пожара. Этот шрам жутко "хромает", и моей матери приходится вкалывать транквилизаторы дважды в неделю, чтобы не было никаких побочных эффектов. Мой сын ей колол вместо меня эти транквилизаторы. Я же полностью вылечилась.
     Осознав, что Мелисса Флеггер лукавила, ведь буквально недавно заходила к Миранде в нетрезвом состоянии, в состоянии между "я-не-понимать-ничего-из-всего-этого" и "я-всё-не-пойму-сразу-позовите-алкотестер", социальный педагог выдвинул:
     - Наверное, следует приступить к изложению тех версий, где Эдвард ничего не делал.
     - Миссис Теккер права, - прикрепил Люк Брендон.
     Элайджа Дэвидсон прикурил от золотой зажигалки и сказал:
     - Надо сопоставить факты, как бы это сделали в настоящем идеальном судебном заседании. Мы присяжные и это судебное разбирательство. Конституция законодательства и стандартная норма, всё это схоже и с нашим делом. Вы должны были почувствовать себя секретарями человечества, не так ли? Мы присяжные и мы в судебном переломе. От наших доводов и выводов зависит человеческая жизнь. Поверьте моему опыту, детская колония или детский приют, всё это хуже тюрем. Куда хуже. И мальчик станет половым донором. В колониях и приютах не любят насильников и женоненавистников, и ваше право свидетельствовать, ведь есть показания и доказательства, - он указал на Минди и Эйприл, - но нужно разобраться.
     И не в реабилитации его матери, мысленно напомнила Миранда. Его мать, безусловно, корень всего этого, но надо разобраться совсем в другом. Не в матери Эдварда Флеггера, а в нём.
     - Ладно. Я вас поняла. - Стефани Колиган сложила руки на столе, и все за исключением Минди Уорк, Эйприл Онли, Миранды Теккер и Люка Брендона последовали её примеру.
     - У Эдварда Флеггера огромные способности, - Люк Брендон придвинулся поближе к столу. - Он может спокойно закончить школу, если не будет отставать, да даже с долгами. Колледж он закончит с красным дипломом, тут я даже спорить не буду. В переходном возрасте нормально глушить ленью знания, и его подход к учёбе всегда был индивидуальным. Его классная руководительница говорила, что он может написать сочинение "вслепую" по произведению, которого он не читал. Он индиго нашего времени, и, да, бесспорно, он запятнал свою репутацию этими поступками, в которые я… я просто не верю в то, что он мог, прошу прощения, так поступить. И…
     Его перебила Тара Уорк:
     - А он поступил! Мистер…
     - Брендон. Можно Люк.
     - Мистер Брендон, - с каким-то жирным акцентом сказала Тара. - Он избил мою дочь. Не толкнул в плечо, не отобрал рюкзак и не "дёрнул за косичку". Как сказала Минди, он говорил ей такие вещи, что я спать не могла без секонала. 
     - Секонал принимают по рецепту, вы это знаете? - не к месту задал вопрос Элайджа Дэвидсон.
     - У меня есть свой психолог.
     - Почему ваша дочь молчит, а вы говорите за неё? - Элайджа так смотрел на Тару, что у той язык чуть ли не онемел.
     - У неё…
     - Он говорил мне, что убьёт меня, потому что я такая… - еле слышно проговорила Минди, -…шлюха.
     - Верный подход, - подметила Линда Хеволл.
     - Отчисление из школы поспособствует самосознанию. - Стефани Колиган (пышная директриса, угроза инопланетной нечисти, которая трижды ложилась на стол, чтобы сдвинуть свой нос на дюйм, которая только и делала, что покупала дешёвые книги дешёвых писак из дешёвых изданий, заворачиваясь в покрывало сюжета, которая только и делала, что жаловалась на грязный немытый пол в своём кабинете, и уж у которой была власть над всеми учащимися и над всеми преподавателями, и которая не могла поделить жил-площадь с этой властью) хрюкнула или произвела звук наподобие хрюканья. К седьмому десятку этот нос будет висеть у неё на щеке, приплюснутый токсичными отходами, убивавшими всё её естество.
     - Не надо говорить о самосознании Эдварда Флеггера, - изрёк Люк Брендон. - У него с этим в порядке.
     - Так почему же он так надругался над моей дочерью и над дочерью этой бедной женщины!? - спросила Джуди. - Если бы Кит был сейчас здесь, он бы его размазал. Попомните моё слово. Он бы размазал этого сопляка.
     - И вашего Кита посадила бы лично я! - огрызлась Мелисса.
     - Так! - разрядил обстановку Элайджа Дэвидсон. - Оставим пункт о всех этих мозговых функционированиях на потом. Мы не говорим, мистер Брендон, о его способностях. Мы решаем его тут судьбу. История великого убийцы Парфюмера вам ни о чём не говорит? Он был талантливым, но заслуживал жжения на костре. Ради таланта он убивал.
     - Со стороны науки это было бы похвально, но и нельзя обвинять человека, если не достаёт всех фактов, как вы и сказали, мистер Дэвидсон.
     - Дело в том, что факты есть! Пострадавшие есть! Я нейтральная сторона. Я предлагаю вам факты, я говорю, что если загубить жизнь парню, а он окажется невиновным ни в чём, то мы все превратимся в крест, на котором распяли Иисуса Христа. За правотой можно гнаться сколько угодно, но когда мы врезаемся с ней, в упор, она оказывается не тем, что мы видели до этого.
     - Можно мне узнать хоть один аргумент, почему этот юноша невиновен? - встряла Тара.
     - Я только "за", - кивнула Джуди.
     - Эта тварь избила мою дочку, а его хотят оправдать… в присутствии инспектора по делам… эм… несовершеннолетних…
     - Ещё раз кто-то оскорбит моего сына, - начала Мелисса, - я дам ему в нос. Моего сына не трогайте! Следите за своими детьми. Я в его невиновность верю.
     - Как и я, собственно. - Миранда Теккер убила в себе рак, с психологической точки зрения. Убила тогда, когда лицо Эдварда Флеггера поразило её. Убила этот неведомый страх.
     Мелисса Флеггер действительно прошла курс реабилитации, но та никак на злоупотребление алкоголем не повлияла, образно говоря, как и химиотерапия не повлияла на Миранду Теккер. Ответы на эти вопросы: "Почему?" и "Как"; останутся нераскрытыми. Неправильно поставленный диагноз, слабые лекарства, финансовые затруднения и, конечно же, унаследованное паникёрство. У Мелиссы долго была депрессия, наставшая с уходом её супруга, биологического отца Эдварда, который тоже был не самым глупым человеком на земле, но и не самым умным. Биологический отец Эдварда сидел на метадоне или на чём-то с похожей кодеиновой основой.
     У Мелиссы был траур, и бутылка ей помогла с забытьем. Эдвард же никогда не уходил от матери и старался избегать скандалов с ней, хотя в нём играл этот огонёк упавшей свечи, он хотел накричать на неё и разбить бутылку, хотел много чего, но, в конце концов, он выносил мусорный пакет из сплющенных банок пива и опустошённых бутылок водки или десятидолларового шнапса в китайских иероглифах, которым Эдвард всегда показывал язык у мусорного бака.
     - Шерлок Холмс раздавил хрустальный шар. - С улыбкой сказал Люк Брендон.
     Некоторые улыбнулись. У некоторых были вскрытые лица, вопрошающие.
     Итак из года в год; все эти вопрошающие лица, смотрящие на учеников, ждущие, что те предоставят хоть один аргумент, почему их нельзя исключать из школы. В соответствии со всеми критериями хорошего или, может, даже отличного ученика, эти преподаватели так с ними и вели себя. Возможно, не только в этом учебном учреждении. Та дорожка света, освещённая знаниями, стараниями и усердиями, превышающими просто стандартное поведение, потемнела, и если не Эдвард Флеггер порождал зло в школе, то какой-нибудь семиклассник, научившийся затягиваться и пить энергетические напитки.
     В холле Эдварду было наплевать, о чём все говорили. И он не понимал, по какой причине женщина, которая была обязана проклинать Уильямсона, защищала его, дала ему выбор. Даже если бы не последовали остальные жалобы, даже если бы он вёл образ прилежного восьмиклассника, в котором так рьяно нуждался Люк Брендон, он бы вылетел отсюда, как пробка, со временем, но до международных экзаменов он бы не дошёл.
     Всё было далеко не в руках социального педагога. Его шкура зависела от Стефани Колиган, от пышной директрисы, не умеющей и не желающей расставаться с прошедшим днём. Она могла его исключить год назад, в том ноябре, могла заявиться в полицейское управление Бангора с отцом Джона Уиттара, сослать этого подонка в "теремок", как они его называли, темницу без окон, с мутантами-крысами и усатыми тараканами, столкнуть его с волной подростковых заморочек и страхов, оставить без единого проблеска, засунуть в самое дерьмо.
     Да, дерьмо.
     После произошедшего с Эйприл Онли Мелиссу, как минимум, должны были лишить опекунства, или как там… мать-одиночка, реабилитировавшаяся шесть раз, посещавшая клубы анонимных алкоголиков, переспавшая с наркоманом и залетевшая от него. У Мелиссы Флеггер было богатое детство, и его она рассматривала с заднего ракурса под планом инвалида и сумасшедшей. Мелисса родила Эдварда в девятнадцать, получив бесплатно квартиру за своё гражданство, прописанное ей дедушкой, царство Ему Небесное. Она любила его, как и он её, несмотря на всё то дерьмо, как бы издевавшееся над ними обоими.
     Инициаторство перспектив - вот как бы его прозвали, узнав о его возможностях. Он мог высчитывать уравнения с корнем, словно те примеры для семилетних с суммой и умножением. Он уже справлялся с дискриминантом в третьем классе, и уже вызубрил наизусть пятьдесят шесть параграфов за седьмой класс в пятом. Не просто вызубрил, а выучил и понял.
     Эдварду голова была послана ангелами.
     И пусть правда так и не узнается, он будет этим гордиться. Пусть его не смогут оправдать, лишат всех этих математических и химических навыков, он сможет соорудить водородную бомбу и взорвать эту школу. Сможет, если…
     Если он насиловал Эйприл.
     Если это он выбил зубы Минди.
     Та байка с огнетушителем, клапан которого оторвался и выудил горстку мыльной пены, покрывшей всё западное крыло второго этажа. Джон Уиттар, здоровяк, чьё лицо было покрыто фурункулами размером с грецкие орехи, вынудил Эдварда.
     "Джон Уиттар, ученик десятого класса "Б", лежит в больнице с черепно-мозговой травмой". У Джона Уиттара осталась вмятина во лбу после двух ударов пожарным огнетушителем, и прозвище у него теперь: "Вмятина, здоровая вмятина". Джон Уиттар живёт жизнью приступов, не сердечных, а, скорее, моральных. Он перешёл на домашнее обучение, так как его дразнили, провоцируя на очередную драку.
     В чём сказалась подростковая жестокость, так это в этом. Подростковая жестокость в формате унижения и пониженной самооценки, и Джон Уиттар перевёлся на домашнее обучение, чтобы больше не плакать в сортире на третьем этаже, не запираться в кабинке, не вытирать слёзы туалетной бумагой и не просить Бога скинуть милостыню.
     Джон Уиттар получил по заслугам. Даже больше.
     Что касается дорогуши Колиган, то она не хотела ходить по школе с табличкой жёсткой социопатической эгоистки, как в глазах коллег, так в глазах и учащихся. Поэтому она так и завелась из-за предложения Миранды Теккер. Она завелась, что парень, который ей не по душе, вероятно, будет учиться тут дальше и растаптывать её копыта своими. Что парень, который, вероятно, ни в чём не виноват, будет гадить ей.
     - У меня встречная просьба, - выразился Элайджа Дэвидсон. - Поговорим о том, что случается за донесение ложных обвинений. Наш обвиняемый строго наказан за историю с огнетушителем и кражей, не так ли? Административный штраф, учёт, угрызения совести, а я полагаю, что у него есть совесть. По нему это видно.
     Джуди корректировала:
     - Видно? А как же Эйприл, чёрт бы вас подрал? Эйприл, которая вернулась домой утром с кровью на трусах?
     - Мама…
     - Подожди, детка.
     - Мама, пожалуйста, - Эйприл Онли всплакнула, закрыв своё лицо. Мама обняла её. Эйприл было стыдно, и это было понятно. Ей было стыдно за свою глупость, как она считала.
     - Всё-всё, прости меня, детка. Прости. - Голос Джуди сорвался.
     - Господи… у неё же психологическая рана после этих отморозков. Я думаю, мы не зря тут собрались. Обсудить нужно всё. И без ора и криков. Скажут все, - разбавила минутную тишину Линда Хеволл.
     - Именно. Все. - Подтвердил Люк Брендон.
     - Эйприл Онли. Жертва группового изнасилования четырьмя людьми… - завёл песню Элайджа, и Миранда его остановила, грубо говоря, заткнулся сразу же.
     - То, что Эдвард Флеггер её насиловал, ещё не доказано. Ясно?
     - Да с чего вы это взяли? - возмутилась директриса.
     - Тише, милая, тише, не плачь.
     - С чего вы взяли, что не доказано? Он был там. Он всё видел. Он не помешал. Даже если и не притрагивался к этой бедной девочке, он не помешал никому и не позвонил в "Скорую"…
     - Мама, прошу, можно мне выйти?
     - Он не позвонил в "Скорую"!
     - А что сказала Эйприл?
     - Она…? Она…
     Все посмотрели на Эйприл Онли. Она продолжала закрывать своё лицо. Сквозь накрепко зажатые пальцы потекла тушь. Она растеклась по ладоням, и девочка попросила выйти в туалет, чтобы умыться. Мама её проводила до двери, и та отмахнулась, покинув кабинет Стефани Колиган. Джуди, рассчитав намёк дочери, что за ней идти не нужно, села обратно с лицом брошенного всеми изгоя и вытерла свои слёзы.
     - Простите меня. Это всё такой кошмар. Мой муж, Кит, погиб, после всего, что случилось с Эйпи. И мы с горе-пополам с этим боремся.
     - Ничего. Мистер Брендон, пожалуйста, стакан воды…
     Эйприл Онли, кажется, вечность смотрелась в зеркало, надламываясь при приливах воспоминаний о той ночи. Она рвалась, она умоляла отпустить её, а все трое, все трое, разрывали на ней одежду. Кто-то стянул трусы, кто-то расстегнул бюстгальтер, опоясывавший её маленькую грудь. Они говорили ужасное, непоправимое, засовывая что-то в её влагалище, что-то большое и твёрдое, тёплое и слизкое.
     Бедная тринадцатилетняя девочка впервые с момента кончины папы позвала его. Она облокотилась на раковину и сползла с неё, ударившись пятой точкой о пол. Её рыдания услышал Эдвард Флеггер, протиравший на первом этаже наушники от серы, накопившейся в ушах. Услышал и помчался.

     То был не сон, подумала Миранда Теккер. Брайан ушёл, и его следы растворились в пепле её боли.
     - Мы приняли все серьёзные меры, которые входят в наши распоряжения, - Стефани Колиган облизнула пересохшие губы. - Мы не можем отпороть Эдварда Флеггера за содеянное, не можем посадить его за решётку и обеспечить долгий маршрут до детской колонии "Вильжмант", где за насилие наказывают насилием.
     - Вы категорически ошибаетесь, - Миранда поморщилась. - Когда Эйприл вернётся, она расскажет нам всё, и вы, Джуди, нам поможете.
     - Моя дочка только пытается отвлечься от всего…
     - Она не отвлечётся никак, Джуди, если вы нам не поможете. Если мы все вместе ей не поможем. - В своём голосе Миранда слышала отголосок рака, твердивший: "К чему всё это? К тому, чтобы потратить этот короткий срок на чьё-то спасение? К чему трудиться, миссис Теккер? Мальчик обречён, и ничего ты доказать не сможешь. Ложись в кровать и засыпай. Умри, как умирают достойные спокойной смерти люди".
     Нет, этому не бывать, подумала она.
     - Мы нанесём девочке вред, - усомнилась Линда Хеволл.
     - Не нанесём, - поддержал Миранду Элайджа Дэвидсон. - Мы ей поможем. Будет трудно, но мы ей поможем, и уж тогда она забудет обо всём.
     Джуди вытерла слёзы и приподняла голову:
     - А что? Это можно именовать психологическим тестом.
     - Вполне, - согласно пожал плечами Люк Брендон.
     - Ради Бога, - отмахнулся завуч. - Но если у неё начнётся истерика, это будет на вашей совести. - Беспокоилась она не за истерику. Беспокоилась она за то гробовое молчание, в которое никак не вписывался разрывающий крик тринадцатилетней Эйприл Онли.
     - Не начнётся. Мы уладим это, - ответил инспектор.
     - Мелисса, ваш сын когда-нибудь убегал из дома? - спросила Миранда. - Эдвард устраивал скандалы дома? Трогал вас? Бил, может быть?
     - Да вы что, сбрендили? - Миранда никак не обиделась на этот весьма оскорбительный вопрос (такой "вопрос на вопрос" был для неё предсказуемым) - Он и пальцем меня не тронет. Вы что? Чтобы Эдвард?.. Не смешите. Он за мной ухаживал всё время и, хвала Господу, никогда и слова плохого мне не сказал. Хвала Господу, если я смогу расположить его к себе после всего. У него всегда были деньги. Или он снимал их с моего пособия по безработице. С первой реабилитацией мне пришлось купить это пособие, чтобы были хоть какие-то деньги, пусть и государственные. Та кража, которую совершил мой сын, она была для меня. Я не говорю, что он поступил, как надо, и никогда я с этим не соглашусь. Мой сын наступил на грабли, громадные грабли. - Мелисса тараторила, как ненормальная, словно весь её говор был пружинистым набором, и всё отскакивало. Теоретически даже полноценный бред человека, пьющего уже в наросшем стаже, не смог бы быть таким расстановленным.
     - Для вас? - с каким-то напутствием жалости спросила Стефани Колиган.
     - Я не знаю, но подозреваю, что да. Чтобы содержать меня. Я не права во всём, и я ошиблась. Я взрослая дурочка, и меня пора бы учить всему. Но да, мой сын заботился обо мне. И я единственная, хоть и плохая мать, кто знает его лучше всех. Он не тот ублюдок, который мог бы изнасиловать вашу дочку, Джуди, или стоять в стороне. И он никогда руку на девушку не поднимет, уж поверьте. Кто угодно, но не мой мальчик.
     - Спасибо, Мелисса, - с горечью проговорила Миранда. Эта горечь была плевком болезни.
     - Угу, не поднимет, - c сарказмом выговорила Тара Уорк.
     Кто как ни Эдвард всё-таки пререкался с преподавателем обществознания Луикой Спенсер. Кто как ни Эдвард нанёс два удара огнетушителем Джону Уиттару за то, что тот плюнул ему в макушку и приставил раздвижной прикладной нож. Кто как ни Эдвард Флеггер был замечен в компании отморозков, поглумившихся над Эйприл Онли. Кто как ни…
     - Почему он так сделал? У кого-нибудь есть догадки? - спросила Миранда.
     - Потому что он садист, - живо пропищала Линда Хеволл.
     В то время, как пищала Линда Хеволл, Эйприл Онли била кулаками о стены в женском туалете. Кулаки были в крови. Она звала: "Папочка, любимый папочка, пожалуйста, подскажи, как мне это победить, как победить это". И на зов открылась дверь.

     Эдвард Флеггер приобнял Эйприл Онли, прижавшись ртом к её уху и отобрав осколок зеркала, которое она разбила, - об этом Эдвард скажет через несколько лет своей матери, что испытал самое страшное в этой жизни. Эйприл оттолкнула Эдварда.
     - Прекрати! – крикнул он. – Прекрати!
     - Не могу, не могу, не могу. – Она взъерошила свои волосы и отпрянула, прижавшись спиной к стене. Эту картину Эдвард будет прокручивать постоянно, он будет смотреть на Эйприл, как на игрушку, испорченную и выброшенную, и объяснения этому он никогда не найдёт. Она больше не была девочкой. Те трое, что заманили её в ловушку, в самый капкан, они навсегда изменили её, и этот болезненный осадок, этот толчок инфекции, будет нейтрализовать её до падения.
     - Если не прекратишь, я сделаю это с тобой.
     - Я жалею, что тогда не смогла ничего сказать, - закрывая лицо, говорила Эйприл. – Жалею, что не смогла тебя отгородить от этого.
     - Ты глупая? Ты, правда, так думаешь? Эйприл, я бы не смог избавиться от этого, потеряв память. Я не смог бы ничего поменять, и, тем более, избавиться от этого. У меня вся жизнь впереди, как и у тебя. Вакансий больше не будет. Ты должна всё рассказать, как есть. Ты должна рассказать всё, что там было, им. Мне наплевать, оправдают меня или нет. И мне плевать на ту темницу, о которой они безудержно болтают. Эйприл, тебе станет легче, как ты скажешь.
     - Но я не могу… не могу…
     - Послушай, - он присел на колени рядом с ней, схватив её за голову и прижав к своей груди. – Ты должна, понимаешь? Ты сильная, ты смелая и храбрая, и умненькая. Мы видимся с тобой третий или четвёртый раз, но я думаю, что мы… близки… ты не поймёшь меня, но когда я ударил Джона огнетушителем, я не мог остановиться. Если бы меня не заломали, как копы заламывают злых дядек, я бы убил его, размазал бы его лицо. Понимаешь? Я вошёл в раж, Эйп, я вошёл в раж и не мог из него выйти. Я ухаживаю за мамой, пытаюсь принести хоть какой-то плюс, пытаюсь привести всё в порядок. Моя мама пьёт. Меня хотят посадить. У меня долги. О филологическом факультете можно не мечтать.
     - Если я им всё расскажу, у тебя не будет проблем?
     - Не знаю. Это не имеет значения, Эйп.
     Он прижал её к себе сильнее и не отпускал минут десять, пока она не собрала волю в кулак и не направилась к кабинету Стефани Колиган, в котором начался настоящий беглан. Эдвард мог поклясться, что Эйприл Онли совершила бы самоубийство, если бы он не подоспел. И она бы совершила. И он также мог смело поклясться, что никогда в жизни так не боялся. Неопределённости.
     - Я покончу с собой! - в кабинете директрисы разыгралась вторая попытка самоубийства, и при том при всём, это было манипуляцией Элайджа Дэвидсона и Миранды Теккер. Те воспоминания, нахлынувшие на Эйприл Онли, они были истоком её окончательно упокоения. Излияние души пренебрегало покорностью чувств, но она это сделала, сделала после того, как Минди Уорк сняли с подоконника.
     "Понимаешь? Понимаешь? Понимаешь? - Эдвард Флеггер сидел с Эйприл минут десять, говоря ей, что правда должна быть правдой, и если врать или скрывать что-то, к тому же, от родных и близких людей, колоть внутри будет сильнее, день ото дня. И Эйприл это понимала.
     Там, в глубинах её воспоминаний о счастливом времени, было что-то доброе, и это доброе могло разъесть зло, были эти проглядывающиеся шансы избавиться от мучений. Они были далеки, но она их различала. Вспоминая, как у неё между ног торчал огурец, весь в крови, как Оуэн Уиттакер вилял рукой у неё там, в узкой щёлке, проводя эксперимент и медицинский осмотр, как он это называл, она билась в истерике, но подавляла это желание уйти из мира, подавляла желание закончить всё вот так и оставить маму одну.
     Однако, Эдвард Флеггер вытащил её из этого состояния, там, в туалете, изъял этот пунктик, болтавшийся в голове, ударявший о стенки самосознания и самоконтроля. Он сказал ей: "Эйп, не волнуйся! К тебе никто больше не полезет, а если и полезет, то я тут, как тут!". Эдвард Флеггер, до смерти забивший десятиклассника Джона Уиттера. Тот Эдвард, который ухаживал за своей матерью, который покупал еду на украденные деньги и которого обвинили в столь ужасном преступлении, он поднёс осколок к запястью, обещая Эйприл, что если она не прекратит, он сделает тоже самое. И Миранда Теккер, которая знала, что Эдвард невиновен, она забыла о раке, в этот день она забыла и о Брайане.
     - Мы можем потом встретиться? Сходить в кино? Поесть попкорна? - спросил у Эйприл Эдвард по пути к кабинету.
     "Да, мы можем".
     Они сходили в кино, на какую-то часть "Мстителей", которых Эдвард неистово обожал. Они сходили в "Мак-Дональдс", погуляли, и у Эдварда наладились отношения с матерью Эйприл, Джуди. Они провели вместе все зимние каникулы, целуясь и рассматривая будущее, как хрустальный шар, запутавшийся в водорослях хэппи-енда.
     Но Эдвард не забывал о Миранде.
     В день разбирательства Миранда Теккер довела Минди Уорк до чистосердечного признания. Та подпрыгнула, забралась на подоконник и открыла окно, грозясь спрыгнуть. Всё это было так наиграно и иронично, что не все осознали до конца, дескать, кабинет Стефани Колиган размещался на первом этаже, а не на втором или третьем, и что если Минди Уорк и может пострадать, то только если прыгнет головой вниз.
     Тара Уорд так и не извинилась перед Эдвардом за свои оскорбления; возможно, законом бумеранга ей и её дочери всё это обернётся, но, по крайней мере, извинились Колиган и Хеволл. Они извинились самыми первыми, а Джуди даже поцеловала Эдварда в лоб и сжала в объятьях, узнав правду.
     - Минди, ты была влюблена в Эдварда? - настойчиво спросила Миранда.
     - Нет… - подрагивающим голосочком ответила та.
     - То есть, не ты писала ему любовные письма, о которых говорили ваши с ним одноклассники, и не ты убивалась от неразделённой любви?
     - Что вы хотите от моей дочери?
     - Тара, помолчите. - Элайджа Дэвидсон жестом вручил Таре Уорк мощную оплеуху.
     - Я не писала ему никакие… любовные письма… о чём идёт речь? - Минди нервно грызла ногти, постоянно уходя от прямого взгляда Миранды.
     - Не писала?
     - Нет.
     - Если ты врёшь, то лучше признайся, или мы с мистером Дэвидсоным, Злым-Инспектором-По-Делам-Несовершеннолетних, отправим тебя в "Теремок", темницу без окошек и дверец.
     - Не давите на мою дочь!
     - Побойтесь Бога, - безразлично сказал Элайджа Дэвидсон.
     - Я не писала никаких писем. Я ровно дышу к этому придурку.
     - Ты не мечтала о роскошной свадьбе? О красивых детях? Порой подростковая влюблённость так безответна, что мы не можем устоять. Особенно мы, женщины. В любви мы все эгоистичны, и если весь этот спектакль из-за твоей эгоистичности, в этом нет ничего такого. Ты заблудилась, Минди, и я готова протянуть тебе руку.
     - Не запуталась я! Я ненавижу этого придурка! Он всегда ровно ко мне дышал! Он проходил мимо, даже не глядя на меня! Что мне оставалось!? Он сказал, что я слишком неинтересна для него! Что мне оставалось??? Что!?!?

     Эдварда Флеггера и Эйприл Онли пригласили в дом Оуэна Уиттакера. Эдвард пытался помешать содеянному, но Оуэн ударил ему в нос, после чего все трое связали мальчика, заставив его смотреть, как Эйприл Онли насилуют.
     Она же не сказала об этом, так как ей было стыдно. Перед Эдвардом она была в долгу, как он был в долгу перед Мирандой Теккер.
     И через неделю после дня разбирательств Эдвард пришёл к Миранде Теккер в школу с букетом роз. Она угостила его чаем с зефиром.
     - Как ты?
     - Миссис Теккер, почему вы это сделали? - словно не услышав вопроса спрашивал Эдвард. -  Почему вы спасли меня? Никто не знал правды, и все думали, что я причастен к избиению Минди и изнасилованию Эйп. Я бы никогда себе такого не позволил, но, мне интересно, почему вы не прошли мимо, когда всё шло против меня, когда мне могла верить только моя мама?
     - Эдвард, мне было достаточно посмотреть на тебя. Эта предсмертная чуйка, эта…
     - Предсмертная? В каком…?
     Миранда вздохнула.
     - У меня рак. И слишком припозднилась я, чтобы вылечиться. Никто, кроме тебя, об этом не знает и, я надеюсь, ты никому не скажешь. Мне осталось жить совсем чуть-чуть, и скоро я отбываю из этой школы. Ноги потихоньку сдают. Я хотела сделать перед смертью что-то хорошее, и это был мой должок на этом свете. Обострение предчувствия, может, или… толку от этих догадок нет. Просто я поверила в тебе. Я это знала. Знала, что ты хороший малый.
     - Как и мистер Брендон.
     - Как и мистер Дэвидсон.
     - М-м.
     - Инспектор.
     - Он тоже?
     - Поначалу нет. Но вскоре да. Эдвард, попрошу тебя позаботиться о своей маме. И попрошу, чтобы ты больше не дрался и не делал никаких глупостей. И, что с Эйприл?
     - Мы с ней встречаемся. Моя первая любовь.
     - Хороший малый, - повторила Миранда. - Мой муж ушёл от меня, когда химиотерапия не помогла. Когда уже стало ясно, что мне ничего не поможет. Я не знаю, зачем всем этим нагружаю тебя, и как я вообще решилась на такое, но ты должен знать, Эдвард, что у тебя будет прекрасное будущее, что у тебя прекрасная мама, хоть и со своими тараканами, и не вздумай обижаться на меня за такой выражение - у тебя прекрасная мама! И ты слишком умный, чтобы учиться в 8-ом классе. И слишком чистый, чтобы учиться в этой школе и выносить всё это.
     - Спасибо, миссис Теккер, я…
     Он терпел. Эдвард Флеггер терпел, чтобы не зарыдать. Он зажевал зефирку, и кусочки посыпались у него изо рта, лицо уменьшилось, и дошло всё до того, что он не смог стерпеть. Желание заплакать было сильным. Сильнее его и сильнее Миранды.
     - Я не хочу, чтобы вы уходили…
     - Эдвард.
     - Не хочу, чтобы такой социальный педагог… я… у меня… я… вы…
     - Эдвард, попей чая, - с интонацией любящей бабушки проговорила Миранда и, сама того не ведая, заплакала с ним за компанию. Горечь распалась цветками, забросав этот кабинет.
     - Вы не можете уйти. Вы не заслуживаете такого.
     - Жизнь страшнее любого фильма ужасов, Эдвард. Жизнь бесповоротлива, и в ней нет дублей. Нельзя переснять кадр или отрывок. И когда ты узнаёшь, что тебе жить не так и уж и долго, ты понимаешь, что, значит, так надо кому-то.
     - Я не хочу этого, миссис Теккер.
     - От этого ничего не зависит. Известия о смерти, а потом клочок жизни, за который человек держится. В этом клочке больше смысла, чем во всей нашей жизни. Спасибо тебе.
     - За что?
     - За то, что ты есть.
     - А если они смогут? Если врачи смогут? Есть же специальные аппараты, чтобы… чтобы уничтожить это в вас. У половины населения предрасположенность к раку, так как у всего человечества с рождения заложены раковые клетки. У кого-то они развиваются, у кого-то нет, а если метостаза…
     - У меня они развились.
     - Но это несправедливо. Почему с хорошими людьми случаются самые плохие вещи? Эйп… она такая красивая, умная, добрая… и мне жаль, что я тогда не смог ничего сделать. В мире всегда так? Миссис Теккер, в этом мире всегда страдают хорошие добрые люди?
     - Мир тоже страдает, Эдвард.
     - Вы уйдёте... и… как вы с этим примирились?
     - Я не примирилась.
     - Это так…
     - Почему бы нам не сыграть в лото? Тут. В школе. У меня есть лото, а ты можешь не идти на урок. Я об этом позабочусь. Поиграем, пожульничаем. А? Как тебе идея?
     - Я с удовольствием.
     Они сыграли в лото, но позже, когда выплакались. Перед лото Эдвард поговорил с Мирандой о политике, о зарубежных произведениях Толстого, Лермонтова и Достоевского, о Джеке Лондоне с его «Любовью к жизни», о Булгакове и «Собачьем сердце». Они поговорили о многом. Она рассказала ему об инцидентах, с которыми помогла справляться подросткам, о роли социального педагога в цепи учебного учреждения и учебного образования.
     - И как тебе «Любовь к жизни»? – спросила она.
     - Я думаю, «Любовь к жизни» самая точная книга, которую я читал. Джек Лондон прав. Цепляться зубами за жизнь в трудную минуту – это и есть правда. Тоже, что и перегрызть себе ногу, чтобы выбраться из капкана.
     Миранда подумала: «Эдвард, мы все в этом капкане, но почему-то мы ещё не перегрызли ногу, почему-то…».
     - На кого ты хочешь поступить? Кем ты хочешь стать?
     - Филосовом.
     - Ты с серьёзными намерениями?
     - Рассуждать о мире любой дурак сможет, а вот понять его истину, высосать эту сущность, только такой, как я.
     - Ты самовлюблён, юноша.
     Они засмеялись. Этот смех останется с Эдвардом навсегда. С этим смехом он и умрёт. С этим смехом и исдохнет его пульс.
     Она сказала ему об этом, потому что не могла тянуть этот груз в одиночестве, потому что сроднилась с ним, срослась. Эдвард Флеггер навещал её каждый день. В день её ухода из школы он явился с букетом тюльпанов и коробкой шоколадных конфет, и на вопрос директрисы, зашедшей к Миранде Теккер: "А как же мне?", ответил: "А вам за что?".
     В периоде постельного режима Миранда Теккер разучилась ходить. Ноги отказали, а в голову лезли всякие пахабные мысли. Пошлые мысли, полные ругательств. Этот предсмертный шёпот, который бил об её сознание стихавшими криками разъярённого Брайана, упрекал её в том, что она оказалась слабой для этой работы, что она спеклась, и единственное, что было рациональным в её болезни, так это Эдвард. Они разговаривали по несколько часов, когда он заходил, и перед его уходом она всякий раз плакала. По утрам она ждала, что он придёт к ней после школы и расскажет, как они с Эйприл поссорились и как помирились, как провели время в парке в выходные и как ему нравится с ней "лизаться", - "хех, я не могу называть это поцелуями" - сказал он, - и она ждала, что он придёт, приготовит ей еду и сыграет с ней в лото, если у неё будет хоть какая-то энергия, поскольку все части тела ныли и отказывали, меняясь местами. Он стал её сиделкой. Никто за пределами не знал о том, что происходило с Мирандой. Никто. И он не раскрыл этой тайны, пока у неё не отказало сердце.
     В апреле Миранда Теккер скончалась.
     И последним, что она увидела, так это бездну, смотревшую в неё, и умерла она с улыбкой, с той улыбкой, с которой приветствовала Эдварда Флеггера, с которой встречала его и прощалась с ним, и при которой у него не унималась дрожь в ногах.
     На похоронах Миранды плакали практически все. Собралось много народа, включая и Эйприл Онли, и Элайджа Дэвидсона, и Люка Брендона, и Мелиссу Флеггер, - они заплакали первыми, а Люк Брендон нёс её гроб, корчась от болей в животе. Плакал и Эдвард, хороший малый, смышлёный и способный мальчик. Эдвард и Эйприл скрылись из виду после похоронной церемонии. Они ушли в бездну, в ту, при которой улыбка Миранды Теккер была широкой, нет, достойной.