Часть I. Глава четвертая. Златоглавая

1.


Лениво раскинулась, течет-грустит, плещет Мосох-река,  тыкается плечами в свои берега и шепчет что-то по-русски. По берегам всё березы, сосны да ели, а  в Первопрестольной  – белые да рудые церкви, в чьих сумеречных сердцах поблескивают, точно топазы, частички мощей святых да замысловатой кириллицей выведены имена угодников на иконах.

Когда-то, когда отступил Великий Ледник, на Швивой горе, посреди лесов, поселились славяне, потомки Мосоха Иафетовича. А потом на соседнем холме, у слияния Мосох-реки и Неглинной, русский князь  возвел деревянную крепость. А потом подняли русские зодчие на этом холме первый кремлевский храм…

Ох, Русь, Русь! Много было церквей в богомольной твоей столице, много в реках твоих отражалось осьмиконечных крестов! Огромным странноприимным домом возвышался над полями и дубравами дивный славянский город, омываемый дождями да речками, да колокольными перезвонами да трезвонами, да голосами ангельских ликов.
 
А потом со дна рек твоих всплыли змии-драконы, выползли из лесов твоих колдуны да кикиморы, закружились в безумной пляске, наколдовали  чего-то, набормотали, накликали.

А потом, гонимые самозванцем-ветром, спустились с неба две птицы с лицами  ведьм, что зовутся в народе Нелегкая да Лихая  и уселись на двух холмах у кривой дороги: на горе Горючей да на пригорке Разбойничем.

А потом над испуганным городом предвестником злой грозы пролетели мохнатые и большие, принявшие образ татарских всадников и коней, черные чернобоги-тучи.
 







2.

- Да я тебе говорю, он мне жизнью обязан! Не может он мне не помочь, - уверенно произнес Рамазан.

Они шли по Москве, огромному незнакомому городу мимо пяти  и шестиэтажных чудищ-домов, блестящих от прошедшего накануне грозового дождя, и плиты тротуара мокро лоснились под их ногами.

- Мы с этим Маратом служили вместе, под Харьковом. Сначала как-то не очень ладили, однажды даже помахаться чуть-чуть пришлось из-за бабы. А потом он с переломом ноги угодил в наш лазарет при части: упал с лестницы на ученьях. Собирались его на утро в харьковский госпиталь перевозить, а ночью - бац – нас на уши посреди ночи всех поднимают: в лазарете пожар!   Потом выяснилось, что вроде как  короткое замыкание… Подбегаем мы – из окон огонь валит, мат-перемат кругом, вопли. Пожарные суетятся, полезли на второй этаж сдуру, а там, на втором  и нет никого, а внизу все только глазами хлопают. Ну а я-то знаю, что татарин этот на первом этаже лежит, пока до него дело дойдет, сгорит он к едрене фене! Короче, выхватываю шланг у пожарника, облил себя водой с ног до башки, рукой рот закрыл – и прямо в коридор прыгаю. В коридоре – дымище, думаю всё, кронты, задохнусь сейчас. Дополз до палаты, а этот, блин, зёма лежит без сознания один, сосед его по палате смылся себе, нормально, да? Взвалил я его на себя и – обратно по коридору.  Вытащил его на улицу – и упал в обморок. Он лежит без сознания и рядом я валяюсь, нормально, да? Ну вот с тех пор мы с ним – два лучших кореша, не разлей вода! Когда меня посадили, он к брату моему приходил, деньги для матери больной давал. Я говорит, понимаю, что Рамазан не от хорошей жизни на грабеж пошел. Он, говорит, конечно, не прав, но от таких друзей не отрекаются. Так и сказал!

Они дошли до какого-то оживленного перекрестка, пересекли шоссе с трамвайной линией, по которой со звоном и скрежетом удалялся красный вагон трамвая,   и повернули было на кривую узкую улицу с одноэтажными и двухэтажными особняками, - и тут Рамазан резко оборвал монолог. Все трое, как по команде, остановились. По улице прямо навстречу им двигался милицейский патруль.
Милиционеры - их тоже было трое - уже заметили беглецов, ускорили шаг навстречу.

- Сматываемся, быстрее! – прошептал Рамазан. Они, как будто все разом вдруг вспомнив, что идут не по той дороге, развернулись, быстрым шагом вернулись до перекрестка. Завернув за угол, перепрыгнули через железную ограду бульвара, бросились со всех ног в сторону ближайшей чернеющей подворотни.

Они пробежали широкий пустынный двор, застроенный деревянными сараями с голубятнями на крышах; миновав детскую песочницу, кинулись к проходу между сараями, ведущему в следующий двор. Пересекли еще один двор и выскочили в  покрытый неровным булыжником переулок, с земляными обочинами, заросшими грязной травой. Снова нырнули в какой-то двор; возле краснокирпичной трансформаторной будки с надписью «Смертельно!» и устрашающим черепом на двери, запрыгнули в новую подворотню… Теперь на их пути голубела облупленной краской железная открытая настежь калитка. Только забежав за калитку, Осип сообразил, что они попали на территорию церкви. Справа вдоль  кирпичной кромки ограды тянулась глухая стена хозяйственной, очевидно, постройки, а прямо перед ними возвышалась белая церковка с куполом, похожим на вызревшую зеленую луковицу. Четыре деревянных ступеньки вели к приоткрытой забранной жестью двери, слева от которой белел под стеклом листочек бумаги с надписью «Расписание служб».

На секунды, растерянные, трое остановились: отступать было некуда, их преследователи наверняка должны были вот-вот вынырнуть из колодцев дворов.  Иван в припадке отчаянья навалился  плечом на дверь, ввалился, за ним – остальные.

Они оказались в полутемном притворе, освещаемым одинокой свечей, догорающей в подсвечнике перед узкой  иконой, на которой смутно знакомый всадник-святой с коричневым равнодушным лицом вонзал копье в такого же спокойно-равнодушного зеленоватого змея. В проем двери виднелись квадратные, темными фресками расписанные колонны с иконами, откосый узкий столик, на котором тоже лежала икона, и дальше – ступени, ведущие к  старинному, покрытому позолотою иконостасу с закрытыми  витыми воротцами, точно вход в чьи-то таинственные покои…  Возле лестницы, приставленной к свечной лавке, боком  к вошедшим стоял бородатый человек в сером рабочем халате с молотком в левой руке. Он обернулся на шум; недоверчиво глядя на взмыленных незнакомцев, двинулся им навстречу.

- Вы кого-нибудь ищете? – спросил он, заходя в притвор и не отрывая от них подозрительного негостеприимного взгляда.

- Мы… это… сейчас уйдем. А ты - кто? – тяжело дыша, спросил Рамазан, сам с неприязнью и опаской рассматривая бородатого.

- Я отец Михаил, священник, - проговорил бородатый. - Вам, собственно говоря, что здесь надо?

Резким движением Рамазан выхватил молоток из рук священника.

-Товарищ поп, ремонт вызывали? – в голосе его слышалась смешанная с испугом угроза.

- Никого я не вызывал, - священник сделал пару шагов назад, потому что Рамазан двинулся на него, размахивая молотком у самого его носа. – Мы тут сами справляемся.

Рамазан продолжал надвигаться, прижимая батюшку к косяку ведущей в средний храм из притвора двери.

-Как это может быть «сами»? Что значит «сами»? Мы же вам помогать пришли! Мы вам тут все чинить-пилить будем! Ну же, - голос его сполз на умоляющий шепот, - товарищ батюшка, зачем «сам»? Почему «сам»? Мы тебе всё, что хочешь, сделаем! Только пойдем, да? Пойдем, туда зайдем, да?  Что мы здесь на пороге стоим? – и он буквально потащил священника к квадратным колоннам. Последний, явно ошарашенный поведением незваного гостя, не сопротивлялся. Осип с Иваном последовали за ними.

Они  вошли в средний храм, над которым  из голубизны купола Сам Господь Саваоф  простирал сверкающие воскрилия сверкавших Своих одежд. Сурово взирали сверху на Рамазана, Ивана и Осипа седобородые старцы, окруженные белокрылыми юношами. Перед старцами, прикрывая наготу свою остатками последних одежд, трепеща перед Страшным судилищем, стояли растерянной толпой, поднятые трубой из мрака могил, жалкие грешники… Мягкий, словно волшебный, свет  плыл из зарешеченных окон на старцев, крылатых юношей и на голых грешников, и от этого света весь храм казался как бы облегшимся драгоценною, с преизбыточной бахромою тканью…

Оттолкнув священника в сторону, Рамазан подскочил к одному из окон, опасливо заглянул в него и тут же отскочил как ошпаренный. Он опять начинал задыхаться. «Идут!!!» прочли на его очумевшим от страха лице Иван и Осип…

- Товарищ попик, ты мне как родной отец, да? Я тебе помогать пришел! Как лучшему отцу и другу… Ну, что у тебя чинить-пилить надо?

Он ломанулся к колонне, слева от  Царских врат, ища  глазами хоть какой-то предмет, по которому не мешало бы долбануть молотком. Священник испуганно засеменил за ним. Рамазан подбежал к колонне, но ничего на нем не нашел, кроме  иконы  в простом деревянном киоте с изображением неизвестного, удивленно взирающего  на него, седобородого старца.

- Вот будем ее чинить… и будем ее пилить! – Похоже, от испуга уже совсем не соображая, что делает, он несколько раз постучал несильно по углу киота, словно пытаясь вбить в него несуществующий гвоздь.

Непрочно скрепленные на углу доски киота послушно разъехались, и из образовавшейся трещины что-то вдруг заблестело… Как ни был перевозбужден Рамазан, он не мог этого не заметить. Он еще раз посмотрел на икону, где из-под дерева лилось сияние спрятанной золотой рамы да еще и какого-то, вделанного в золото красного драгоценного камня,  потом взгляд его встретился с испуганным взглядом священника…

В это время за их спинами, из притвора, послышался властный голос:

- Есть тут кто?

Священник, еще раз выразительно поглядев в глаза Рамазану, вышел. Иван и Осип всё это время продолжали стоять возле входа. Они даже не заметили немой сцены, произошедший между священником и их другом.

Страшные, как голоса чудовищ, доносились голоса из притвора:

- Есть еще кто-нибудь на территории церкви?

Наступила пауза. Осип чувствовал, как от страха захолонуло сердце, обдало холодом спину…

Потом послышался не очень уверенный голос батюшки:

- Да есть трое, из прихожан. Я их тут попросил с ремонтом помочь.

-Прихожанам нынче на фронте место. Где они? – раздался голос второго милиционера.

Это был конец. Трое беглецов беспомощно стояли, ожидая своей незавидной участи. Окна в церкви были зарешечены, бежать не было никакой возможности. «Как в тюрьме…» подумал Осип. Иван, взглядом обгрызая икону, дрожащей рукою перекрестился. Рамазан стоял, прижавши к груди молоток, словно собираясь отбиваться с ним до последнего. Он чуть не выронил его, когда вслед за матово-бледным священником в средний храм вошел милиционер лет тридцати пяти с продолговатым  узким лицом и глубоко сидящими маленькими глазами.

- Марат!

На лице милиционера отразилось крайнее изумление, потом что-то похожее на испуг. Видно было, что он совсем не рад неожиданной встрече.

- Знакомые что ли? – спросил второй милиционер, помладше, тоже появляясь в дверном проеме.

Марат помолчал секунду, прищуренным  взглядом побегал по полу.

- Да, местные, - сказал он, отворачиваясь. В голосе его скрипнула жестью неприязнь. - Я их знаю, они тут, при церкви… пойдем.

Перед тем как выйти, всё также не глядя в лицо Рамазану, Марат сказал:

- Зайдешь сегодня вечером ко мне. После восьми. Помнишь, где я живу?

- Так точно, товарищ генерал, - сказал Рамазан. На лице его по-детски открыто светилось счастье. Он избежал смертельной опасности и нашел того, кто ему сейчас был больше всего нужен.







- Вы, батюшка, чего плохого-то не подумайте. Мы вообще люди честные, православные… Ну то есть, я, например, даже крещенный, - говорил Иван, не зная, что говорят в подобных случаях. – Ну а что с милицией, так это, знаете, всякое бывает… Так что если вам помочь надо с ремонтом или еще чего, или вообще…

- Нет, нет, спасибо, мне не надо ни в чем помогать, - торопливо ответил священник и повел друзей к выходу. Он, похоже, был сконфужен ничуть не меньше Ивана и больше всего на свете хотел поскорее избавиться от незваных гостей.

У самых дверей священник остановился, помялся в сомнении, потом, будто решившись на что-то, резко повернулся к Рамазану.

- Вы, молодой человек… Можно вас попросить на одну минуточку задержаться? А вы, - сказал он, обращаясь к Ивану и Осипу, - подождите его за дверью, сейчас он вас догонит, ладно?

- А почему только «на одну минуточку»? Можно и больше. Мне у вас тут очень понравилось. –  Рамазана явно переполняла радость от удачного завершения авантюры.

- Ничего не пойму, - воскликнул Иван, когда они вышли из церкви. – Что же это все значит? Зачем он нас от легавых пытался отмазать?

Они спустились по деревянным ступенькам; остановившись возле калитки, пытались прийти в себя. Иван все еще заметно прыгающими пальцами достал из кармана неизвестно где раздобытые измочаленную пачку «Норда» и зажигалку; размяв папиросу, с наслаждением закурил.

- Пожалел, может? – предположил Осип.

- Ага, жди, - покачал головой Иван. – Нет, здесь что-то явно не то… И зачем он нас сейчас выпроводил? Какие у него секреты с Рамазаном могут быть?

Рамазан вышел ровно через минуту. Счастливая улыбка, появившаяся в момент встречи с Маратом, так и не сошла с его лица. Он, дурачась, повернулся к церкви, и, неправильно, справа налево, перекрестившись, упал на колени и поцеловал землю, что- то забавно бормоча.

- Ладно, Рамазанка, не дури, - поморщился Иван. – Объясни лучше, что всё это значит?

- Что вы хотите знать, сын мой? – Рамазан решительно не хотел расставаться с игривым настроением.

- Я хочу знать, что он там тебе сейчас говорил, вот что я хочу знать!

Рамазан важно почесал подбородок.

- Батюшке люди срочно нужны для церковного хора, он меня спросил, не могу ли я петь. Уж больно я ему на вид приглянулся. Я сказал, что петь не могу, а танцевать еще как могу! А он говорит: «Ну ладно, тогда хотя бы танцуй, один  хрен, мне надо старушек своих развлекать как-то. А эти две обезьяны, которые с тобой были, ты их больше не приводи, они нам всех баб распугают!»

И, победно взглянув на недовольное лицо Ивана, Рамазан счастливо расхохотался.