Воспоминания 33 или Стол и жареная рыба

Весна, ранняя весна, почему-то мне мало чем запомнилась, кроме запусков самодельных парусников в огромнейших лужах свинцовой, ледяной воды.

Снега бурно таяли, окрест простирались необъятные, непроходимые хляби – не разгуляешься!

И, конечно же, как только появлялись хоть малейшие весенние признаки, я немедленно норовил избавиться от зимней одежды, что было не так-то просто. Ну, оставить пальто и шапку сиротливо висеть дома на вешалке – пара пустяков, но вот с обувью дело обстояло хуже. Заботливая моя матушка надёжно прятала от своего резвого отпрыска осенние туфельки, неизменно выставляя на видное место надоевшие зимние ботинки.

Но меня не могли остановить такие пустяки и однажды я заявился в школу без пальто и шапки, а на ногах у меня по-клоунски болтались старенькие туфли старшего брата, которые мама не догадалась спрятать. Ладно еще, что Юра пошел в породу отца, где все отличались маленьким размером стопы с высоким, прямо-таки, аристократическим подъёмом. Я же пошел весь в материнский, основательно ногастый, плоскостопный, крестьянский род. Но, всё равно, любой рыжий в цирке не отказался бы потешить почтеннейшую публику подобной, несоразмерной ноге, обувью.

А я гордо шагал в таком залихватском виде по еле-еле оживающим, после основательной зимы, просёлкам. Небо поощрительно синело, солнышко задорно поблескивало, жизнь продолжалась и обещала длить праздник!

Затем, как-то сразу, приходило ласковое, плотное тепло. Тропинки и дорожки к обеду подсыхали и буквально упрашивали оказать им уважительную услугу и  промчаться по весенней, вот-вот готовой молодо зазеленеть, тополиной аллее на отдохнувшем за зиму велосипеде.

Витька Корчагин, который кроме невероятно правдивых рассказов, знал еще массу полезных и нужных вещей, научил меня, как, с помощью заострённого огрызка карандаша с вынутым грифелем, добывать изумительно вкусный кленовый сок. В коре дерева проделывалось соответствующего размера углубление, в которое плотно вбивался оный карандаш, а под импровизированный кран подставлялась, или, просто вешалась на кончик, пустая пол-литровая банка для сбора драгоценной влаги.

В школе дела двигались, надеюсь, в правильном направлении, испытывая всё нарастающее сопротивление из-за невыносимо провокативной, весенней поры. Ну, как же можно высидеть в классе, когда такие дела творятся на улице! Однако, веселое весеннее настроение, которое буквально пёрло из нас, если уж не стимулировало интерес к новым знаниям, то, по-авантюрному, толкало смелее вступать в единоборство с вызовами школьной науки.

Семейство Снакиных постепенно обживало новое своё жилище. На хозяйстве появилась газовая плита с баллоном, ламповая, разумеется, радиола «Латвия» - производство какого-то совнархоза, очередного детища нашего генсека и реформатора Хрущева. Несмотря на все реформы и новшества, этот агрегат превосходно проигрывал грампластинки и потом верой и правдой, многие года служил мне в моём радиосёрфинге, когда я сутки напролёт рыскал по коротковолновому эфиру в поисках моего всепоглощающего и бесспорного кумира – современной рок- и поп-музыки. И это еще не всё! Придёт время, и всё та же радиола будет  служить в моей первой рок-группе в качестве комбика для бас-гитары!

А пока что, ничего не подозревающее детище наших прибалтийских братьев, самоотверженно переезжало с вечеринки на вечеринку, услаждая слух и бодря в танце наших молодых родителей и их многочисленных друзей.

Мама освоила новые лакомства – румяные, пахучие круглые пончики, в разрезанную ароматную мякоть которых искусная хозяйка помещала вкуснейший сливочный крем. А изумительное куриное мясо по-польски, нежное, сочное, залитое домашней, жирнющей сметаной, купленной на Козелецком базарчике, что находился неподалеку от маминой поликлиники! Да, а молоком нас снабжала, по сходной цене, старушка, владелица той самой пресловутой коровы, что так лихо заарканила, своим злодейским хвостом, бравого велосипедиста Юру…

Даже простые совковые макароны, щедро заправленные настоящим, совковым же, сливочным маслом, просто невозможно было прекратить поглощать и поглощать! Боже, какой запах! Какой дивный вкус! Нет, нет, я немедленно прекращаю это кулинарное издевательство над своей памятью и начну описывать что-нибудь другое…

В школе я сдружился с одним интересным парнем, имя которого, к сожалению, память моя не сохранила, но он очень напоминает мне моего более позднего одноклассника, уже из Киевских моих времен, Володю Гниличенко, поэтому я назову его здесь тем же именем.

Козелецкий Володя был рослым, степенным здоровяком, которому туговато давалась школьная наука, особенно арифметика, но он упорно и с большим энтузиазмом штурмовал эти неприступные вершины. Помню, как-то нам задали на дом задачку на определение необходимого количества шпал для укладки заданного отрезка пути. Володя блестяще справился с заданием и, гордый, поведал у доски, как он притащил для наглядности в свою хату мешок дров и выкладывал их на полу, изображая этот самый отрезок пути. У меня так и стоит перед глазами этот милый, простой, очень честный и порядочный паренёк. Дай Бог ему уцелеть, с такими качествами, в наше непростое время…

Ходил Володя в школу в любые холода в предмете нашей всеобщей зависти - танкистском шлёме своего отца, которого, к сожалению, уже не было с ними. Кроме Володи, мать – вдова воспитывала еще и младшую сестрёнку. Была она, помнится, именно вдовой, а не разведёнкой, которые в те времена вообще встречались крайне редко. Не то, чтобы экономические условия не позволяли одиноким женщинам гордо воспитывать и растить своих детей без этих козлов, мужчин, но общественное мнение того времени не одобряло произвольное разрушение семей. По крайней мере, так мне это представляется.

Одинокий их домик стоял в тенистом саду, на небольшом возвышении. Мы с братом, которому тоже почему-то полюбился этот чудесный, с открытой душой, простой парень, часто забегали подурачиться в их скромную, но приветливую хатку, а маленькая сестрёнка Володи во все глаза смотрела на шумных и подвижных друзей своего старшего брата, её неоспоримого авторитета и кумира.

Оглядываясь назад, из моего сегодня, я должен заметить, что судьба постоянно баловала меня, сводя в крепкой дружбе именно вот с такими,  чистыми, честными, настоящими людьми. И ни разу, за всю свою жизнь, не пришлось мне водить дружбу хотя бы с отдалённо запятнанным какой-либо непорядочностью или нечистоплотностью, человеком. Это удивительно и приятно…

Был Володя и в числе приглашенных на мой эпохальный день рождения, торжественно преподнёс в подарок какую-то книжку и сначала пытался вести себя солидно и степенно, как, видимо, его напутствовала матушка. Но очень скоро, зараженный общим весельем, он позабыл про все эти пустяки и раскрепощенно веселился вместе со всей честной компанией. А наша, с Витькой Корчагиным, компания могла и мёртвого развеселить, уж можете поверить!

Эта весёлость, дурашливость, стремление во всём подметить какую-нибудь смешную, несерьёзную сторону, даже во вред собственному надуманному авторитету, мне передалась, безусловно, от моего разбитного и насмешливого, рубахи-парня, отца, который всегда был заводилой во всех коллективных увеселениях. Я же, по мере сил, постарался передать своеобразный, Снакинский, юмор своим потомкам, по эстафете, так сказать – пользуйтесь хоть этим, раз ваш нерасторопный папашка не смог вам больше ничего оставить!

Мать же Володи, поддавшись, возможно, нашему примеру, однажды также вознамерилась отметить день рождения своего сына – единственного мужика в семье. Всё должно было быть как у людей, с праздничным столом и подарками. Как уж смогла эта одинокая женщина, какими жертвами и экономией, подготовить для любимого сына настоящий праздник? Это есть непостижимая материнская тайна…

Как бы там ни было, но в моей памяти, как сегодня, пронзительно и незабываемо, с какой-то теплой грустью, звучит голосок младшей Володиной сестрёнки, которая торжественно пришла пригласить нас с Юрой, как самых дорогих гостей, изволить прибыть на торжество. В ознаменование неслыханности этого события, она, ликуя, трогательно провозгласила: «Приходите к нам, на Вовкин день рождения! Мамка рыбы нажарила и стол передвинула!»…