Петля Нестерова. Глава 37

        37.

        Тишина. Тишина. Столь желанная иногда посреди шумного дня, столь милая душе в ночные часы. Нестеров никогда бы не подумал, что тишина может сводить с ума.
        Когда наверху затихают последние звуки, Нестеров пытается подать голос.
        - Эй! – кричит он. – Кто-нибудь! Кто-нибу-у-удь!
        Букву У удобно тянуть: при этом почти не напрягается горло, а звук получается громким и мощным. Однако всё равно это не даёт результата: никто не откликается, и тишина остаётся всё такой же мёртвой.
        - Ничего! – говорит Нестеров вслух, чтобы как-то разбить эту тишину. – Будем справляться!
        Насколько позволяет верёвка, он шевелит руками и ногами, стараясь обнаружить в путах хотя бы небольшую слабину, но это ему не удаётся. Тогда он пытается дёрнуться, чтобы хотя бы сдвинуть с места стул, на котором сидит, но и это у него не выходит. Не получается у него даже поднять плечи настолько, чтобы попытаться хотя бы сдвинуть повязку, закрывающую глаза.
        - И молода-ая не узна-а-ет… - бормочет Нестеров. – Да, вот засада!
        Некоторое время он сидит и прислушивается, пытаясь всё-таки услышать хоть какой-нибудь звук с улицы, но всё тщетно. В какой-то момент он ловит себя на том, что слушает уже не тишину, а звук своего дыхания и стук своего сердца, ставшие в тишине неожиданно громкими. Когда громкость этих звуков становятся для Нестерова невыносимой, он произносит негромкое ругательство. Звуки как будто становятся тише, но ненадолго.
        «Интересно, - рассуждает Нестеров вслух, обращаясь к преступнику, как будто тот ещё здесь, - обманываешь ты меня или нет? Хотел бы убить – наверно, убил бы. Но ведь ты садюга, садюга! Можно тебе верить или нет?»
        Отвечает ему лишь тишина, которая с каждой минутой кажется всё более невыносимой.
        «Странно, - говорит Нестеров. – Я думал, что тишина – это отсутствие звука. А оказывается, она давит на уши ещё больше, чем звук. Как у тебя это получается – а, тишина?»
        От звука собственного голоса ему становится чуть легче, и он продолжает рассуждать вслух.
        «На посёлок я пришёл днём, часа в два, – говорит он, не спеша, специально растягивая слова, как бы смакуя их. – Сколько я был в отключке – неизвестно. С преступником разговаривал, наверное, полчаса, а может, чуть больше. Сколько же сейчас может быть времени? Должно быть, часов шесть-семь вечера. А преступник сказал, что меня освободят только завтра вечером – то есть, через сутки. И то, это ещё вилами по воде писано. Может, ему вообще верить нельзя…»
        Нестеров вдруг ощущает сильный прилив страха. По телу пробегает предательский холодок.
        «Спокойно! – сам себе приказывает Нестеров. – Не паниковать! Если будешь паниковать, вот это точно будет конец. Дыши глубже, Сергей Иваныч! Успокойся!»
        Сердце оглушительно стучит в ушах, от ужаса сбивается дыхание… Но вот, наконец, ощущение ужаса притупляется, уступая место тяжёлому, муторному беспокойству. Ничего, это уже лучше… Сейчас бы вот только встать, пошевелиться, размяться…
        Какое-то время Нестеров пытается делать гимнастику – напрягая и расслабляя затёкшие мышцы. По телу расходится покалывание. Стук сердца в ушах становится тише.
        «Молодец, Сергей Иваныч! – хвалит сам себя вслух Нестеров. – И вообще, почему ты решил, что преступник тебя обманул? Он так старательно подчёркивал, что никого не убивал… Ему нужно, чтобы эта информация стала известна в милиции. Значит, меня скоро освободят – так или иначе…»
        Неожиданный стук над головой заставляет Нестерова вздрогнуть. Он замирает и прислушивается, но вокруг опять стоит тишина.
        «Показалось, что ли?» – думает он и непроизвольно хмурится – ему кажется, что это помогает лучше слышать. Несколько минут стоит тишина, и в момент, когда Нестеров готов признать, что ему померещилось, он неожиданно слышит сверху обрывки какой-то приглушённой симфонической музыки и неразборчивые голоса. В доме кто-то ходит, слушает радио и разговаривает.
        - Эй, вы! – яростно кричит Нестеров. – Я здесь! Выпустите меня!
Музыка умолкает. Раздаются отрывистые стуки, шаги. Наконец, он слышит, как кто-то медленно идёт по направлению к люку.
        «Молчать или кричать? – думает Нестеров. – Ладно, подождём, что будет дальше».
        Шаги замолкают возле самого люка. И опять – тишина. Томительная, болезненная.
        «Досчитаю до десяти и позову на помощь, - решает про себя Нестеров. – Один… два… три… четыре… пять…»
        В этот момент он слышит звук, от которого ему в первый миг хочется вскочить, заорать и убежать, куда глаза глядят. Но, будучи привязанным к стулу, он может только сидеть и усилием воли сдерживать крик, пока сверху, с той стороны, где люк, до него доносится тихий детский смех.
        - Эй! Ты кто? Помоги мне! – превозмогая страх, просит Нестеров.
        Никакой реакции. Кроме того, что смех прекращается.
        - Есть тут кто? – кричит Нестеров.
        Ответа он не получает.
        «Так, Сергей Иваныч, так – успокойся! – думает он про себя, боясь издать лишний звук. – Ты слышал шаги наверху. А потом слышал смех. Негромкий, отчётливый – значит, источник смеха находился не наверху, а рядом с тобой, в подвале. При этом люк явно не открывался. В привидения мы не верим. Значит, это просто слуховая галлюцинация, вызванная тишиной и отсутствием возможности двигаться… Значит, нет смысла бояться…»
        Нестеров постепенно приводит в норму дыхание. Потом он начинает активно шевелить пальцами на ногах, которые начали подмерзать.
        «Интересно – сейчас уже ночь? – думает он. – Я потерял счёт времени».
        Сверху опять раздаются шаги. От неожиданности Нестеров вздрагивает. Шаги пересекают пространство над ним, приближаются к люку – и вдруг Нестеров слышит, что сдвигается тяжесть, которой придавлен сверху люк.
        «Спокойно! Спокойно! – говорит он себе. – Сидим и ждём. Может быть, это спасение, которого я жду».
        Нестеров сидит и долго, напряжённо вслушивается в тишину, а потом вдруг засыпает. Он ещё потом много раз будет удивляться тому, как можно было заснуть в такой ситуации – но, тем не менее, сейчас он засыпает, и к нему начинают приходить тяжёлые, тревожные сны.
        Ему снится, что он находится в незнакомом городе глубокой зимней ночью. Тускло горят фонари, но свет почти во всех окнах потушен. Единственное здание, из окон которого льётся яркий жёлтый свет – это железнодорожный вокзал. На одном из путей стоит поезд – от него веет теплом и пахнет дымом из печек. Несколько человек не спеша ходят по перрону туда-сюда – кто-то звонит по телефону, кто-то негромко переговаривается, кто-то просто курит, поглядывая на часы. Нестеров знает, что он приехал в город на этом поезде и у него есть полтора часа, чтобы найти человека, с которым ему очень нужно встретиться. Но кто этот человек и где его найдёшь ночью? Нестеров чувствует, что этого человека нет среди тех, кто находится на перроне. Он заходит в здание вокзала, выходит с другой его стороны и шагает куда-то по полутёмной улице между старых деревянных домов, ощущая смутное беспокойство оттого, что ему кажется, будто он удаляется от своей цели.
        «Надо назад, на вокзал!» - мелькает в голове мысль. Нестеров бегом бросается назад – поезд ещё стоит на пути, но двери вагонов уже закрыты. Из окон на него смотрят лица людей – какие-то неестественные, практически неподвижные.
        «Так, это уже бред!» - думает Нестеров сквозь сон и старается отогнать мрачные образы, погрузившись в новое сновидение.
        Он оказывается у ворот небольшого кладбища, расположенного на морском берегу. Входит в ворота и понимает, что ему всё странно знакомо, как будто он бывал здесь уже не раз.
        Нестеров шагает по песчаной дорожке кладбища, с интересом разглядывая необычные памятники. Кажется, будто люди, похоронившие здесь своих покойников, задались целью перещеголять друг друга в оригинальности: вычурные резные башни сменяются строгими зиккуратами, автомобили – самолётами, громоздкие тяжёлые сооружения – лёгкими, почти что невесомыми. Странно, но здесь нет ощущения нахождения на кладбище – Нестеров прекрасно понимает, что в двух метрах от него под землёй находится огромное количество мёртвых тел, но это мысль не оказывает никакого гнетущего воздействия – напротив, ему легко и уютно, как будто бы он после долгого отсутствия вернулся домой. С неба ласково светит солнце, за линией стройных деревьев шумит тёплое море – и Нестеров чувствует себя почти счастливым.
        Неожиданно его особенное внимание привлекает один из памятников, который представляет собой отлитый из бронзы стул, стоящий на белой мраморной плите. Вокруг стула в беспорядке разбросаны куски верёвки, а на сиденье лежит кусок тёмной ткани – видимо, та повязка, что закрывает его глаза. Нестеров не видит таблички с именем и датами, но отчего-то знает: это – его собственная могила.
        «Надо же! – думает он. – Ведь это мой преступник стремился к морю, а вовсе не я. Как же меня занесло сюда? Впрочем, если прикинуть, всё не так плохо: раз верёвка разорвана на куски, значит, мне тогда удалось сбежать – а впоследствии, видимо, перебраться к морю. Или… нет? Ведь кто-то же выбрал для памятника именно этот стул, верёвку и повязку – может быть, потому, что именно так для меня всё и закончилось?»
        Эта мысль беспокоит его, но он успокаивает себя тем, что, как бы там ни было, он сейчас стоит рядом со своей могилой – будь то в человеческом или в призрачном обличии – а не лежит в ней и, значит, действительно, всё не так плохо, как оно могло быть…
        Картина сновидения начинает кружиться вокруг Нестерова, потом рассыпается на тысячу тысяч частей, которые перемешиваются и начинают складываться в немыслимые калейдоскопические узоры. Потом всё исчезает.
        «Сплю – а время идёт. Это хорошо, - мелькает в голове Нестерова. – Если он не наврал, освобождение всё ближе…»
        Он погружается в новый сон. Сначала перед глазами стоит только мутное, как бы запотевшее стекло. Потом оно начинает постепенно исчезать, и становятся видны какие-то предметы.
        «Похоже на то, как глаза привыкают к темноте», - думает Нестеров и начинает осматриваться.
        Он находится в помещении, похожем на общественную баню - стены и пол выложены кафелем, в воздухе витают ощутимая влага и лёгкий запах хлорки. Свет полупритушен – лампы горят как бы вполнакала. По кафелю стен движутся светлые блики, как если бы свет отражался от поверхности воды.
        Нестеров медленно идёт по скользкому от влаги кафельному полу к дверному проёму, ведущему в соседнее помещение. Ему остаётся сделать несколько шагов, когда в пространстве, видном через дверной проём, появляется и исчезает Ира. Нестеров делает ещё несколько шагов и входит в это помещение.
        По полу разбросаны бумажные цветы. В стену, прямо среди кафельных плиток, кое-где вмурованы иконы. В углу стоит кровать, на которой лежат два человеческих тела, укрытые одеялом. На головах у них – мешки из чёрной материи.
Ира стоит и испуганно смотрит на Нестерова.
        - Что случилось? – спрашивает он.
        - Я играла… - дрожащим голосом отвечает Ира.
        Нестеров указывает пальцем на кровать, на которой лежат тела.
        - Что с ними?
        - Мои мама и папа умерли. Отведи меня, пожалуйста, к живым людям! – жалобно просит девочка.
        - От чего умерли твои мама и папа? – твёрдым голосом спрашивает Нестеров и делает шаг в её сторону.
        Девочка отступает назад, на лице её – выражение крайней неловкости, которое бывает у человека, по незнанию совершившего что-то очень серьёзное.
        - Что здесь случилось? – продолжает настаивать Нестеров. – Как они умерли?
        - Я играла!.. – отчаянно выкрикивает девочка. – Я просто играла!
        Краем глаза Нестеров замечает движение на кровати. Действительно, труп Ильи начинает шевелиться. Медленно, будто проснувшись от тяжкого сна, он встаёт и, не снимая с головы чёрного мешка, делает несколько шагов в сторону Нестерова.
        - Я никогда ничего не запрещал ей, - слышит Нестеров голос Ильи. – Она не совсем обычный ребёнок. Она сама по себе, как болото или пустыня, как река или ветер: делает что-то своё, и никто не может ей помешать. Это не плохо и не хорошо – она просто существует, и она такая, какая есть. Она как явление из древних времён, за гранью добра и зла. У неё есть только жажда познания, но объяснить ей, что стоит познавать, а что не стоит – не в моих силах…»
        - Э-хе-хе-хей! – раздаётся за спиной Нестерова громкий крик. В помещение вбегает Дуся. Она набрасывается на Илью, яростно бьёт его кулаками и пинает ногами.
        - Что ты творишь? – спрашивает Нестеров. – Что случилось?
        - Я убийцА убиваю, - отвечает Дуся. – Он Машку мою убил.
        Пинками она загоняет Илью обратно в кровать, заставляет лечь и перестать шевелиться.
        - Вот так-то. Ну, бывай, служивый! – говорит она и уходит обратно, в помещение, откуда пришёл сам Нестеров.
        Ира закрывает лицо руками и начинает рыдать – но она рыдает не как плачут люди, оплакивающие своё горе, а как избалованный ребёнок, которого поймали и приструнили и которому это категорически не нравится.
        - Я ничего не делала! – кричит она, наконец, отняв руки от лица, зажмурив глаза и топая на Нестерова ногой. – Я просто играла!
        Нестеров чувствует, что у него кружится голова. Он делает несколько шагов вперёд и падает на пол у ног Ирины. Голова кружится всё сильнее. Нестерову кажется, будто его затягивает какой-то водоворот или трясина, откуда у него не хватает сил выбраться. Он слышит над собой торжествующий хохот Ирины, но видит только чёрную стремительную темноту, которая несёт ему одновременно гибель и спасение из этой дьявольский круговерти.
        «Вот так, должно быть, и умирают, - думает он. – Немного страшно и совсем не больно».
        Не просыпаясь, Нестеров теряет сознание.
        Когда он приходит в себя, он опять не слышит ничего, кроме давящей тишины. Так проходит какое-то время. Потом над его головой, наверху, слышится движение, а затем опять всё утихает.
        «К чёрту тишину! – решает Нестеров. – Будь что будет!»
        - На поле танки грохота-а-ли… - медленно хрипит он. – Грохота-а-ли… Грохота-а-ли… Солдаты шли в последний бой! А молодо-о-го команди-и-ра несли с пробитой головой…
        Совсем рядом, над самым ухом вновь начинает звучать детский смех. Нестеров усилием воли убеждает себя, что это галлюцинация, и продолжает свою песню.
        - По танку вдарила болва-ан-ка! – негромко, но настойчиво твердит он. – Прощай, родимый экипаж!
        Сверху опять раздаются шаги. Не просто шаги, а настоящий топот. Нестеров никогда в жизни не поверил бы, что шаги могут звучать оглушительно. Звук шагов приближается к люку, затем следуют несколько секунд тишины.
        Что это? Кто пришёл за ним? Почему так тихо? Нестеров не хочет даже думать об этом. Поэтому, чтобы отогнать призраки, он решает нарушить тишину первым:
        - Подите прочь! – кричит он и сам удивляется тому, что выражается именно так. – Подите прочь, ироды! Пусть молода-а-я не узна-а-ет, каков танкиста был конец!
        - Здесь он! – слышится голос сверху. – Живой!
        Тяжесть с люка отодвигают, несколькими ударами сбивают замок – и вот, наконец, Нестеров слышит рядом с собой настоящие, не призрачные, человеческие голоса.
        - Живо-ой! – говорит кто-то.
        С глаз Нестерова снимают повязку.
        - Живо-ой! – улыбается ему дядя Коля. – Здорово, Серёжка!
        Нестеров чувствует, как постепенно ослабевают удерживающие его тело верёвки. Потом перед ним появляется лицо Саши, дяди Колиного напарника.
        - Как ты? – спрашивает он. – Чего хочешь в первую очередь?
        - Ссать. И пить. И курить, - говорит Нестеров. Раздаётся смех. Нестеров сначала недоумевает, почему над ним смеются, а потом начинает смеяться вместе со всеми.

© текст, отсутствие фото - Министерство Луны