Дар. Глава 9

Глава 9
Антон понимал, что должен выпить хотя бы чашку, но от одного вида чая на него накатывала тошнота. Хотя запах был замечательный, и вместе с дождем, стучащим в окна, этот аромат создавал уютную атмосферу. Хоть чем-то я пока еще могу наслаждаться, подумал он, обхватывая руками горячую кружку и жмурясь от удовольствия. Закрывать глаза было так приятно, особенно под шум дождя, а открывать их с каждым разом становилось все труднее. Возможно из-за того, что за весь день он так ничего и не съел, но он понимал, что настоящая причина в другом. Зло, которое, по словам целительницы, окутало его, никуда не делось, не ушло вместе с проклятой монетой. Да, сейчас она была там, в трубе старого туалета, а может уже на другом конце земли, если какой-то дурак по незнанию позарился на ее блеск, но ее проклятие никуда не ушло. Оно по-прежнему убивало Антона.
Проснувшись утром на следующий день, он даже начал поиски, говоря себе, что окончательно сошел с ума, но это больше не пугало, пугало другое. Никто не узнает, думал он, обыскивая каждый уголок в своей квартирке, она ведь магическая, эта проклятая штуковина, так может она материализовалась в моем портфеле, или в каком-нибудь ящике, или в кармане брюк? Но ее нигде не было, конечно нет, ведь он сам засунул ее в ту трубу, избавился от материальной оболочки, но вот аура ее никуда не делась, это по-прежнему была его монета, и ее наследие все еще нес на себе он.
- Ты должен хотя бы попить, - Антон сделал усилие и открыл глаза, Рита смотрела на него с нескрываемой тревогой. За последние недели он так привык к этому взгляду, что уже не испытал никаких эмоций, разве что легкое сожаление. За себя, за них, за то, что не может отгородиться от них, хотя и видит, как тяжело им смотреть на его медленную смерть; не может, потому что больше не является самостоятельным человеком, и потому, что остаться со своей судьбой один на одни еще страшнее, чем эти взгляды и чувство полной беспомощности.
- Не уверен, что он там задержится, - вымученно улыбнулся Антон, кивая на чашку с чаем. – Похоже, я потерял еще кое-что: способность есть и пить.
- Ты прямо анти-супер-герой, - мрачно сказала Аннета, не поднимая головы, она смотрела в глубины своей чашки, как будто видела там все тайны мироздания, - они с каждым днем что-то приобретают, а ты – наоборот.
 - Всё нормально, - Антон понимал, откуда этот черный юмор, просто она так и не смирилась, она отказывалась признавать поражение. Потому что он был ей дорог, теперь он это знал. – Я знаю, что происходит, и, нравится вам или нет, но вам придется это принять. Возможно, вы захотите уйти, я не буду злиться, и не стану вас держать. Но и отталкивать не буду.
- Звучит, как гребаное прощание! – она оторвалась от чашки, и в глазах ее снова пылал тот самый огонь. – Ты, видно, и мозги растерял? Никуда мы не уйдем, понял, и не мечтай! И еще кое-что: не смей раскисать, слышишь меня?! Не смей! То, что она не помогла тебе не означает, что управы на эту хрень нет, и ты должен сложить ручки и ждать старуху с косой. Как ты можешь так поступать с нами?
Под пылающей злостью Антон видел боль, и это придавало сил, это заставляло его держаться. Хотя все чаще он задумывался о том, чтобы не играть по чужим правилам, а сделать все самому – уйти, громко хлопнув дверью, а не ждать, пока эта монета или силы, которые таились в ней, вышвырнут его из жизни.
 - Ты когда-нибудь слышал выражение «шестерка бьет туза»? – Аннета не сводила с него глаз, Рита кивнула, еле заметно улыбаясь уголками губ. Антон покачал головой. – В нашем районе карты в почете, и чаще всего там тоже играют на жизнь, как и ты сейчас. Да, будем называть все своими именами. Так вот, у нас всегда играли по этому правилу: туз – самая могущественная карта, он бьет любую, но не шестерку, самую слабейшую карту из 36. Это честно, и по-настоящему азартно, в этом правиле сама суть жизни, не находишь? Нет ничего абсолютного, нет никого самого сильного, самого умного и самого могущественного, потому что любого туза может побить простая шестерка. В самом бедном районе очень любят думать об этом. Но такой это мир на самом деле, по этому правилу здесь идет игра.
Она протянула руки через стол и взяла его холодные ладони в свои, теплые.
- Поэтому не смей сдаваться. Мы найдем «шестерку» на этого «туза». Мы с ней, - и она кивнула на Риту, - если у тебя нет сил. Ты просто держись и не падай духом. Мы выберемся, шансы еще есть.
- Вот за это я люблю ее, - нежно сказала Рита, - она никогда не сдается. В этом сердце столько силы, столько храбрости, столько любви.
- А я люблю вас обеих, - сказал Антон, прилагая неимоверные усилия, чтобы не дать слезам вылиться из глаз. И не только потому, что запасы жидкости в его организме были истощены, просто они итак видели слишком много его слабости, и если он мог контролировать хотя бы еще одну – он предпочитал это делать. – Вы – всё, что у меня есть. И чем бы все это ни закончилось, знайте: в моей жизни никогда не было таких людей, такой заботы и поддержки. Я навсегда ваш должник.
- Тогда начинай выплачивать долг, - улыбнулась Аннета, и по ее щеке скатилась слеза, - выпей хотя бы полчашки.
Все трое обнялись и некоторое время сидели молча, слушая стук дождя в окна и вдыхая густой аромат чая.
- Ладно, - сказал Аннета, возвращаясь на свое место, - давайте начнем наш маленький совет. Надо что-то делать. Затея с бабой Настей провалилась. У кого-нибудь есть мысли?
Их не было. Некоторое время все трое сидели в молчании, слушая шум дождя, Антон даже не пытался делать вид, что ищет решение, он слишком устал, в голове было совершенно пусто. Но это как раз и радовало, лучше уж полное отсутствие мыслей, чем те, что посещали его в прошедшие после поездки два дня.
Чтобы как-то убить время, он решился сделать глоток чая. Зато, если меня начнет тошнить, подумал он, с меня будет временно снята ответственность за спасение собственной жизни.
Ему так хотелось закрыть глаза и просто слушать дождь, зарядивший с того самого дня, когда они посещали Речной, слушать, пока сознание не провалится куда-то в темную бездну. А такое случалось теперь все чаще. И там не было сновидений, не было страхов, боли или дискомфорта, там не было ничего. Это пугало и успокаивало. Очевидно, я скоро умру, думал Антон, выныривая из темноты и возвращаясь в свое истощенное тело, и что будет дальше? Неужели вот эта пустота? Ни света, ни звука, ни чувств, ни начала, ни конца. Его все еще пугали такие мысли, но уже не так сильно. Вот это как раз и тревожило, его тело умирало, но рассудок оставался ясным, и Антон понимал, что его сознание, его душа уже готовится к неизбежному, что его сущность устала страдать и готова променять мир, причиняющий столько боли на ничего. Радует одно, размышлял он, что какие-то защитные механизмы включают анестезию в душах тех, кто подходит к последней черте, и она растворяет страх. Хоть какое-то утешение в мире несправедливостей и потерь.
Хотел ли он жить? Да, но он хотел именно жить, а то, что происходило с ним сейчас, невозможно было назвать жизнью, это было умирание. И, однако, он еще не готов был сдаться совсем. Теперь уже в большей степени из-за Риты и Аннеты. Все это сблизило их, и каждый день Антон невольно вспоминал пословицу о друзьях, что познаются в беде. У него были друзья, настоящие, готовые на все ради него. И это придавало сил, это заставляло превозмогать слабость и открывать глаза, потому что теперь он тоже не мог подвести их. Просто не мог.
- Любовь лечит всё, - прошептал он, - но это очень дорогое и очень редкое лекарство.
- Что?
- Ты что-то сказал?
Антон поднял голову, оказывается, он сказал это вслух.
- Так говорила моя мама, - и он повторил фразу, - я просто подумал, что сейчас держусь только на вашей поддержке. Я, правда, очень устал, но готов использовать любой шанс. Как бы трудно мне это ни далось.
Рита протянула руку через стол и накрыла его ладонь своей, через секунду Аннета положила свою руку сверху.
- Мы как три мушкетера, - улыбнулась Рита, - нескорые вещи никогда не устаревают.
- Расскажи все еще раз, – попросила она, - может, мы что-то упускаем. Или вдруг что-то придет на ум.
Антон покопался в памяти, и начал рассказ, стараясь не упустить ни одной детали. Как знать, подумал он, возможно, мое спасение кроется в какой-то мелочи, незаметной на первый взгляд. Он прекрасно понимал, что попав в шторм, хватается за любую ниточку, и что все они пока что обрывались… но он был человеком, а надежда покидает людей только вместе с душой.
- По-моему, мы всё попробовали, - покачала головой Аннета, когда он закончил рассказ их насыщенной приключениями поездкой в Речной. – Не знаю, я не говорю, что выхода нет, но у меня в голове реально пусто. На данный момент и вообще.
Она улыбнулась, Рита скорчила ей гримаску. И вдруг ее лицо начало меняться на глазах, как будто это был кадр из фильма, глаза загорелись, губы растянулись в удивленной улыбке.
- Ну конечно! Как я раньше не поняла, да и вы тоже! – она вскочила со стула, - если заходишь в тупик, вернись к началу!
Антон и Аннета непонимающе смотрели на нее, но у обоих в глазах засверкали проблески надежды. Коварной спутницы, ведущей свою игру до конца.
- Надо найти этого старика! – Рита чуть не прыгала от возбуждения, - надо найти его и вернуть ему эту проклятую монету. Ну, или хотя бы спросить, что это такое и что с этим делать.
- Идея хорошая, - Аннета уже всерьез обдумывала план действий, - вполне может сработать.
- А почему ты думаешь, что у него есть ответы? – Антону идея понравилась, но восторга он не испытывал. И не только потому, что каждый путь к спасению приводил всё к той же бездне, но и потому, что у него почти не осталось сил на то, чтобы все время держать глаза открытыми, не говоря уж о поисках человека в большом городе. – Или что он просто так согласится взять свой подарок назад? А может он вообще не существует, может это был сам дьявол.
- Не говори ерунды, - сказала Рита, но уверенности в ее голосе совсем не было. – Да, я готова признать, что эта монета проклята, и то, что происходит с тобой, выходит за рамки нашего понимания, но сам дьявол, разгуливающий по улицам… нет, в это я поверить пока не готова.
- Скорее всего, он просто грязный бродяга с такой же грязной душой, - согласно кивнула Аннета, - должно быть, спер ее где-то, а потом, когда его «накрыло», пихнул ее первому встречному. Возможно, даже до этого не дошло, а за ним гнались, вот он и сплавил ее тебе, а не продал. Случайное стечение поганых обстоятельств. Тем более, именно на это мы и надавим, скажем, что сдадим его полиции, если он не будет паинькой.
- Может сработать, - Рита вся буквально светилась от новых идей, - тем более, выбор у нас небогатый. Надо пробовать всё.
Несколько секунд Антон обдумывал услышанное, а потом признал:
- Что ж, нищие не выбирают, или как там говорят? – он попытался улыбнуться, что-то крутилось в его памяти, что-то, что он забыл рассказать, маленькая деталь, но важная, он это чувствовал. Ощущение было такое, как будто чесалось где-то под черепом, куда никак не добраться. – Но монеты у меня нет.
Она ахнули абсолютно синхронно и накинулись на него с расспросами. Тот факт, что предполагаемого источника всех бед больше не было с ним, совсем запутывал их версию. Пока они мыли посуду и пытались накормить его кашей, он начал рассказывать им, как отчаялся и решил избавиться от нее, но в последний момент необъяснимо передумал и просто спрятал ее.
- Ее ведь мог найти ребенок, - пытался объяснить он, и добавил уже в сотый, наверное, раз, - простите, что не сказал вам, просто я думал, что выброшу ее, и все закончится, я хотел забыть о ней. Я ждал, что это просто остаточные явления и скоро все придет в норму.
 - Не пришло, - хмыкнула Аннета, - это сбивает с толку. Почему ничего не вернулось на привычную ось, если ты избавился от нее? И было ли дело в ней? Почему не помогла баба Настя? Я ничего уже не понимаю.
Я тоже, подумал Антон, это нас всех и объединяет. Где-то на самом острие памяти крутилось и зудело что-то неопознанное, как будто мушка, залетевшая в банку.
- Тогда нам сперва придется ее вернуть, - подвела итог Рита, - если она все еще там, разумеется. У меня тоже тысяча вопросов, и ни одного ответа. Но я думаю, нам стоит держаться простой линии, чтобы не запутаться в этой паутине. Вернем монету, найдем старика, и потом уже будем решать, что и как делать. Согласны?
Возражений не было.
- Тогда, если план готов, - сказала Рита, - завтра мы с Аннетой поедем за ней…
- Нет! – глаза Антона вдруг вспыхнули ледяным огнем, а силы вернулись. Пусть на секунду, но обе девушки почувствовали сталь в его голосе и волю, стоящую за ним. – Вы не прикоснетесь к этому дерьму. Я сам заберу ее, можете меня сопровождать. Да собственно, без вас мне уже туда не добраться, но трогать ее вы не будете.
И он обвел их этим новым властным взглядом.
- Ни одна из вас.
Повисла тишина. Все трое обдумывали сказанное и услышанное. А Антон еще и пытался выпустить свою мушку из банки.
- Тогда поедем утром, после часа пик? - нарушила молчание Рита, вопросительно глядя на Антона, он был главным, они это признавали. – Мы зайдем за тобой.
Она встала и обняла его, Аннета намек поняла и отодвинула чашку с недопитым чаем.
- Тебе надо отдыхать, - Сказал она, - завтра у нас опять путешествие.
- Надеюсь, не такое веселенькое, - улыбнулся Антон, обнимая теперь Аннету, - и гидом теперь буду я.
- Тогда точно жди приключений на задницу, - она театрально закатила глаза и рассмеялась, - Сусанин ты наш.
Мушка в банке жужжала все сильнее и билась о стенки. Девушки забрали свои чашки и направились к двери. Антон не вставал, у них теперь был свой ключ, еще один неприятный факт его новой жизни, в которой он терял не только жизнь, но и самостоятельность. Он услышал, как Рита спросила про ключи, Аннета полезла в карман джинсов. Острая боль пронзила больное колено, и вдруг картинка сложилась в его голове, мушка вырвалась из банки, зуд в голове прошел.
- Стойте! – Крикнул он, - стойте! Я вспомнил!
Они бросились обратно в кухню. Встревоженные лица, распахнутые глаза.
- Он не хромал! – Антон не знал, имеет ли это значение или просто еще одна несущественная деталь, но чувствовал невероятное облегчение. – Не знаю, сыграет ли это роль, но я должен сказать. В тот день на вокзале этот старик сильно волочил ногу. Но тогда, когда я видел его из автобуса, он вообще не хромал.
И Антон ухмыльнулся, а в глазах снова блеснул ледяной огонек.
- В тот день старый черт вышагивал, как по подиуму.
***
 - Ну и занесло тебя, друг, - недовольно ворчала Аннета, пробираясь сквозь мокрые кусты. Дождь так и не прекратился, иногда он усиливался, иногда переходил в морось, напоминая о неумолимом приближении осени.
Дождь смоет кровь, вспомнил Антон и мысленно добавил, и блевотину. Когда-то, как будто тысячу дней назад, он был здесь, надеялся на лучшее, верил в свет в конце тоннеля, но свет этот оказался прожектором поезда. Поганая ирония жизни, думал он, осторожно раздвигая скользкие от дождя ветки, скоро мне даже голову будет трудно держать, а я тащусь в эту глушь и не за чем-нибудь, а за долбаной монетой, из-за которой все и началось. Но может, на ней все и закончится, шепнул неугомонный голос надежды, он-то, кажется, был неубиваемым.
- Простите, что озвучиваю это, - сказала Рита, она шла позади Антона в толстом свитере и осторожно отодвигала ветки сложенным зонтом. – Но я немного волнуюсь, вдруг…
- Ее там нет? – закончил Антон, он сам едва дышал от страха, что труба окажется пустой, хотя логика твердила, что вряд ли такое случится…но логика больше не имела права голоса, с тех пора как в его жизнь вошел артефакт из ада, в ней установились совсем другие законы. – И я сам до чертиков боюсь. Абсурдно, я ведь больше всего хотел избавиться от нее, да и сейчас хочу, но…
- И избавишься, - заявила Аннета, - только по инструкции, как с ядовитыми отходами. Их ведь тоже нельзя просто выбрасывать.
По дороге в полупустом поезде они бурно обсуждали план предстоящих действий и свои выводы. Все давно сошлись на том, что именно монета вызывает этот кошмар, или проклятие или еще что-то. Тот маленький факт, что старик хромал на вокзале, но не хромал несколько дней спустя, конечно, мог быть и совпадением, может он действительно уходил от погони и где-то подвернул ногу, но…совпадения теперь тоже не имели права голоса. Зато у них появилась еще одна призрачная надежда – если этот бродяга отдал монету из чистого золота первому встречному, значит, что-то он о ней знал. А у них было много вопросов.
- А место ты выбрал что надо, - вздохнула Аннета, - сюда ведь точно никто не заберется. Да и зачем? Для «торчков» полно кустов и поближе к дороге и не таких густых. А это здание явно давно никто не обслуживал.
- Учись у мастера, - хмыкнул Антон. Хотел добавить «пока я жив», но вдруг передумал. Больше это не казалось смешным. – Видишь заднюю стенку? Нам туда.
Голова вдруг закружилась, так внезапно, что он даже не понял, как оказался на коленях, упираясь руками в мокрую траву. Где-то в другом мире ахнула Рита. Перед глазами все потемнело, а колено, вынужденное совершать то, для чего больше не годилось, взорвалось фонтаном боли. Антон стиснул зубы, чтобы не дать стону вырваться наружу, унижений и беспомощности с него итак хватало.
- Ничего, - прошептал он, делая глубокие медленные вдохи, - я в порядке, просто голова…
Не обращая внимания на то, что трава мокрая, Антон сел и первым делом вытянул больную ногу – боль в колене была просто невыносимой. Ему казалось, что там что-то порвалось, а может под штаниной широких джинсов у него вообще оторвалась нога от колена и ниже, ощущение было именно такое. Девушки наклонились над ним, спрашивая о чем-то, причитая, но он не слышал, пульсирующая боль в колене и шум в ушах заменили собой его мир на некоторое время. Но он продолжал делать глубокие вдохи, и пред глазами начало проясняться, красно-коричневая плена, накрывшая мир, сначала истончилась, а потом исчезла. Антон поднял голову, прямо на него, как черный пустой глаз смотрело отверстие трубы. Той самой, где его так терпеливо ждала монета.
- Помогите встать – попросил он, чувствуя, как начла промокать ткань его джинсов, еще один «приятный» плюс ко всей ситуации. – Только медленно, мне надо привыкнуть к вертикальному положению.
Теперь это так, мрачно подумал он, когда пелена начала было возвращаться, пока он поднимался, теперь, чтобы чувствовать себя человеком и ходить на двух ногах, мне нужно время для торга с собственным телом.
 - Отличное место, ничего не скажешь, - произнесла Аннета, когда Аннон доковылял до задней стены и застыл, глядя на трубу. Она пыталась говорить бодро, но волнение все равно прокралось в голос. Все они боялись, что «сокровища» там больше нет. – Надеюсь, тебя никто не укусит, а то не хватало еще бешенства или чего-нибудь…
 - Меня уже укусили, - мрачно усмехнулся Антон, - именно поэтому в дырку полезу я и никто другой. Мне этот яд уже не страшен.
Мне уже вообще ничего не страшно, добавил он про себя, мое время, кажется, подходит к концу, и вот что такое истинная свобода. Но почему-то она горькая на вкус.
Одной рукой он облокотился на стену старого туалета, а второй потянулся вверх, чувствуя, как возвращаются темные точки и постепенно заполняют мир. Но он не остановился, теперь в этой монете смешалась его последняя надежда и его проклятие. И ему было невообразимо страшно, что труба окажется пустой. Жизнь – театр абсурда, подумал он, а главный режиссер – безнадежный душевнобольной, вот и результат: больше всего я боюсь потерять то, что меня убивает.
Девушки стояли в стороне, Рита покусывала губы и внимательно изучала свои кроссовки, Аннета наблюдала за ним, и брови почти сошлись на ее переносице, так сильно она хмурилась. Рука Антона скользнула в трубу, там было пусто. Он буквально ощутил, как что-то внутри порвалось и обожгло душу невыносимой горечью.
- Спокойно, - прошептал он, зажмурив глаза, все равно в них темнело все больше с каждой секундой, - я просто затолкал ее подальше. Ей некуда деться. Она там.
Но он  и сам уже в это не верил. Монета жила своей жизнью, и теперь, решила сыграть с ним еще одну злую шутку. Может она стала прозрачной и неосязаемой, а может, вообще отправилась странствовать по свету или, как преданный пес, брошенный хозяином, решила самостоятельно вернуться домой. Дикие мысли? Нет, уже нет.
Антон сделал глубокий вдох, встал на цыпочки потянулся изо всех сил…и его пальцы коснулись пластика. Она никуда не делась, она ждала его. Своего хозяина. Хозяева есть ведь не только у псов, но и у паразитов, подумал Антон.
- Она ничуть не изменилась, - услышал он голос Риты, - не то чтобы я думала, что она покроется кровавыми пятнами или на ней проступит лик сатаны, или еще что. Но… не знаю, на вид ведь это просто монета!
- В этом-то и беда, - кивнула Аннета, - самые опасные твари всегда маскируются, выбирают образ попривлекательнее. Люди любят золото больше всего, так что эта химера стала золотой монетой. И так во всем.
- И она опять возвращается домой. – Вздохнул Антон, и сам себя поправил, - ко мне домой.
- Не спеши, - Аннета положила руку ему на плечи, - у нас еще весь день впереди, мы найдем старого козла. Не сегодня, так завтра. Но если он еще топчет эту землю, мы его найдем.
И ее глаза блеснули беспощадным блеском.
 - И вернем должок.
Они пошли обратно к перрону, Антон спрятал монету во внутренний карман легкой крутки, снова и снова удивляясь тому, что так бережет вещь, принесшую столько зла в его жизнь, по сути, забирающую ее. Дождь усилился, мокрые ветки так и норовили выскочить из рук и хлестнуть по лицу. Если жизнь – театр, то точно театр абсурда, опять подумал Антон, борясь с наваливающейся усталостью, и как договориться с безумным режиссером?
***
Ему снилось, что он был в темноте, в абсолютной. Кажется, его проглотил кит или что-то такое же огромное, может, динозавр или дракон. Там было тепло и влажно, это сочетание вызвало отвращение, он понимал, что был внутри какого-то существа, и ему было противно. Но самым неприятным было какое-то странное вращение, оно не прекращалось ни на секунду, оно укачивало, как плохой аттракцион. Антон решил, что это желудок существа переваривает его, и отвращение усилилось, его начало тошнить. Какая странная ситуация, подумал он, меня проглотили, меня пытаются переварить, а меня при этом тошнит. А что если желудок монстра не справится со мной? Его тоже начнет тошнить, только мной?
На каком-то уровне он понимал, что спит и видит странный сон, но ощущения были такими реальными, особенно эта подступающая тошнота…
Антон открыл глаза, он по-прежнему был в темноте, но уже не в такой кромешной, а вот все остальное не изменилось. Комната вокруг как будто кружилась, а тошнота... Антон слетел с кровати быстрее, чем понял, что его сейчас вырвет - сработал рефлекс. Комната вокруг продолжала кружиться, ноги заплелись и он рухнул на пол, не чувствуя боли, с одной мыслью в голове: я должен успеть добраться до туалета. Распухшее колено подавало отчаянные сигналы боли, но он едва ощущал их, сейчас его мозг был занят другим, гораздо более важным делом.
Антон попытался встать, но мир вокруг напоминал корабль, попавший в сильнейший шторм, было очевидно, что на ногах он не удержится, поэтому он просто пополз вперед, подчиняясь инстинкту. Как пьяный успел подумать он, а потом распахнул дверь туалета и склонился над унитазом. Ему казалось, что он выплюнет собственные внутренности, возможно, так оно и было, свет он не включал и даже не открывал глаза. Какой холодный пол, - вот что крутилось в его голове, пока спазмы душили и выворачивали его наизнанку, какой же блаженно холодный пол. Пот покрыл его лицо и тело, как будто он пробежал приличную дистанцию, возможно, так и есть, подумал он, ожидая очередной волны спазмов с закрытыми глазами, учитывая мое состояние, пусть от кровати до туалета – считай марафон.
Он тяжело дышал, прислушиваясь к своим ощущениям, тошнота вроде бы прошла совсем, а вот мир еще чуть-чуть кружился. Шторм пошел на спад, подумал Антон, удивляясь, собственным мыслям и спокойствию, ему даже было немного весело. Что ж, когда дела совсем плохи, остается только смеяться, это он тоже выловил из сети. Доказано собственной жизнью, вот что надо бы написать в комментариях, подумал он и улыбнулся.
Блевать он вроде больше не собирался. Кто-то внутри меня тоже хотел на свободу, подумал Антон, вспоминая свой сон, теперь мы оба свободны. Он снова улыбнулся и нажал на кнопку смыва. Надо убираться с холодного пола, сказал он себе, но вместе с содержимым его желудка, его покинули и последние силы, он чувствовал себя ватным человечком, он не мог двигаться сам по себе, ему нужны были нити и сильная рука, которая потянула бы за них. Тошнота ушла, зато вернулась боль в колене, теперь она вышла на первый план. Оно болело и пульсировало, выказывая свой гнев за такие непростительные манипуляции – он падал на пол, он полз, опираясь на колени, а теперь еще сидел, поджав ноги, на ледяном полу.
Надо бы умыться, подумал он, но эта задача казалась равносильной походу на Эверест. Я точно как пьяный, опять подумал Антон, только вот по лучшим законам моей жизни, вечеринку я пропустил и сразу перешел к последствиям. А собственно, что мы отмечаем, вкрадчиво спросил голосок в голове…и Антон откинул голову и, ударившись о стену, покрытую кафелем, рассмеялся.
- Ну конечно, - прошептал он, - какой же я идиот! Мы отмечаем наше воссоединение, да сука?
Он понимал, что разговаривает в темной квартире с монетой, но какое это имело значение теперь? Да и кто не разговаривает иногда с неодушевленными предметами? Хотя тут он мог бы и поспорить, души у этой штуки точно не было, но назвать ее неживой он тоже не мог.
- Кое-кто снова дома, вернулся на нагретое местечко и решил закатить отпадную ночную вечеринку! Да, мразь?
А так как в аду люди, вроде как, платят за свои греховные удовольствия тем, что бесконечно расхлебывают их последствия, то ничего удивительного, подумал Антон. Так я в аду, пришла мысль, хотя, разве у него остались сомнения на этот счет?
- Потрясающе! – объявил он пустой квартире, - я настолько эпический неудачник, что еще не умер, но уже попал в ад! Так сказать, сорвал двойной бонус вселенского дерьма! Кто-то выигрывает в лотерею, кто-то проживает жизнь своей мечты, а я получаю это! Черт.
Слезы потекли сами собой, горячие, живые слезы, идущие из самых глубин его страдающей души. Сотрясаясь теперь уже от рыданий, он выполз из туалета, свернулся клубочком на ковре в прихожей и позволил реке слез нести его по течению.
Жар сменился холодом, пот превратился в ледяные бусинки, покрывающие его тело, Антон сжался в комочек, стараясь удержать тепло, а горячие слезы падали на ковер, стекая по его лицу. Он хотел умереть, жизнь больше не привлекала его, всё, что в ней осталось – страдания и безысходность, нет, жить он больше не хотел. И теперь-то он, наконец, на себе ощутил каково это – не бояться уйти из этого мира. До решимости самоубийц он еще не дошел, но понимал, абсолютно трезво и холодно, что дойдет, если монета не сделает за него всю грязную работу.
Не то, чтобы у него оставалась надежда, ее уже почти не было, но по мере приближения к концу, он, как и все люди, стал задумываться о дальнейшем. В религию он не ударился, но сознание как будто само вдруг начало выталкивать на поверхность все обрывки знаний, собранные им за жизнь на эту тему. И одной из первых всплыла мысль о том, что самоубийство – тяжелейший грех. Возможно, это не остановит меня, когда монета включит свой потенциал на полную мощность, подумал он, корчась на полу прихожей, когда я не смогу ходить или буду выблевывать свои внутренности по кусочкам. Тогда точно придет пора помахать этой жизни ручкой.
Еще одна мысль, всплывшая в сознании, была проверенна на себе: смерть – не самое страшное, что может случиться с человеком, иногда страшнее оказывается жизнь.
И как по заказу он наткнулся в интернете на историю военного корреспондента, проработавшего не один год во всех горячих точках мира. Из его долгого и жуткого рассказа Антон ясно запомнил вот что: «Человеческие существа иногда такие хрупкие, что умирают от песчинки, попавшей в глаз или от крошечного пореза, а иногда они показывают просто чудовищную способность цепляться за жизнь», - писал тот журналист. «Дым от взрыва рассеивается, и ты видишь, что человека разорвало на куски, и он должен умереть, по всем законам он должен покинуть этот мир, не страдать. Но потом что-то пронзает тебя, нет, не пуля, это его совершенно осмысленные глаза смотрят на тебя и в них только одно: мольба о помощи и проклятая, жестокая надежда». «А как объяснить ценность жизни тому, кто потерял ноги и руки, кто обречен в 20 с небольшим лет пролежать остаток жизни прикованным к постели, парализованным от шеи и ниже? Повернется ли язык сказать: но ты ведь мог умереть. Да мог. И лучше бы умер». «Когда начинается обстрел, ты не слышишь даже собственных мыслей, но ты слышишь, как кричит твой товарищ, зажимая в руке собственные кишки, вываливающиеся из распоротого живота, и ты хочешь, чтобы он замолчал, чтобы он умер, потому что люди не должны быть живы с такими увечьями…но он жив, смерть не спешит, она любит мучения». Так что теперь Антон был уверен: так легко для него все не закончится. Смерть любит мучения. Так может, лишить ее этого удовольствия?
Но что если после жизни его ждет нечто похуже? Эти мысли появлялись все чаще по мере того, как монета отбирала у него остатки здоровья и сил. Что если ад при жизни сменится адом после нее? И тогда на него накатило отчаяние, какого он раньше не знал. Он чувствовал себя обманутым, загнанным в угол. Он чувствовал, что во всей Вселенной нет ничего хорошего, ничего светлого, нет никакого добра, по крайней мере, для него. И жизнь, и смерть – все теряло смысл, если в конечном итоге нет ничего, кроме страдания и несправедливости. Как такое может быть, спрашивал он себя, что в мире нет добра, есть только зло, только боль, только страх и муки? Как же такое может быть?!! А следом пришел еще более пугающий вопрос: и что же мне делать?
Вместо ответа пришли слезы, еще больше горьких, обжигающих слез. Отчаяние как будто обрело материальную оболочку, разбухло в груди и не давало дышать. Рыдания душили его, и чем сильнее он плакал, тем больше становился ком в груди, причиняя боль не только душевную, но и физическую. Антон задыхался, корчился на полу прихожей в темноте и тишине, нарушаемой только его тяжелыми всхлипами и приглушенными рыданиями. Чем не ад, спросил на удивление спокойный голос в его голове, как будто сторонний наблюдатель, ты родился в аду, жил в аду, а после смерти тебя, в лучшем случае, не ждет ничего. Почему? А кто его знает.
- Будь ты проклят! – прохрипел Антон, сам не зная, к кому обращается, - я этого не заслужил! Я ничего не сделал!
В порыве эмоций он ударил рукой об пол, по ней тот час побежала горячая волна боли. И вдруг она превратилась в волну злости. Рыча и захлебываясь слезами, он лупил по полу, пока рука не онемела. Мне нечего терять, крутилась в голове мысль, теперь я совершенно свободен, у меня почти ничего не осталось, ни жизни, ни надежд, ни смысла. Но у тебя остались друзья, снова дал о себе знать сторонний наблюдатель в его голове, у тебя есть близкие люди, а ведь многие лишены и этого. И у тебя есть выбор. Он всегда есть.
Да, подумал Антон, я могу перерезать себе вены, а могу сунуть голову в духовку, я еще много чего могу, интернет полон рецептов для отчаявшихся. А еще я могу просто ждать, пока монета не высосет из меня последние капли жизни. Да, этот мир такой щедрый, только выбирать приходится между очень плохим и ужасным.
И снова слезы полились рекой, но ком в груди как будто уменьшился, по крайней мере, уже не так сильно давил в груди. Да у него есть Рита и Аннета, и как ни странно, но мысли о том, что кто-то заметит, если его не станет – не «если», а «когда», поправил он сам себя – кто-то будет тосковать и горевать о нем, эти мысли почему-то приносили странное облегчение. Все мы эгоисты, подумал он, с трудом втягивая воздух, в конечном счете, мы всегда хотим, чтобы кто-то держал нас за руку, когда мы летим в бездну.
И ту его осенило.
- О, черт! – вырвалось у него, глаза вдруг округлились в темноте, на мгновение он даже перестал всхлипывать. – Какой же я идиот! Как же я опять попался!
Шок сменился страхом. Не за себя, он боялся за своих близких, за тех, кто держал его за руку, и кого он не собирался тащить за собой в ад, но, кажется, потащил.
- Это было ошибкой, - прошептал он, прижимая ноющую руку к груди. – Нельзя было приносить ее домой.
Теперь он понял. У монеты, и правда, был свой коварный план, она убивала его, уже почти убила, но ей всегда было мало. Зло не знает слова «стоп», оно как лавина, катится и катится, набирая массу, и сейчас он внес свой маленький вклад. Он ведь спрятал ее, изолировал от людей, но это ее не устраивало, ведь когда он умрет, она останется там, и каким бы ни было ее могущество, отрастить ноги или прыгнуть самой кому-то в руки она не могла. Она была паразитом из ада, а паразиту всегда нужен хозяин, который позаботится о нем и передаст другому, когда сам отдаст все, что мог. И почуяв, что ему скоро конец, она как-то призвала его, и он вернул ее домой, в среду людей. И теперь, когда его не станет, конечно же, Рита или Аннета или даже какой-то работяга-грузчик, которого они наймут для разбора вещей, возьмет ее. И она примется за них.
- Нет, - прошептал он, - нет, этого не будет. Слышишь меня? Я сделаю все и даже больше, но ты их не получишь, сука. Не получишь.
И да, у него был выбор. Перед тем, как покинуть сцену, он намеревался упрятать ее туда, где никто не найдет ее в ближайшие сто лет. Он знал, что монета коварна, но Антон вполне серьезно решил, что поползет, цепляясь зубами за землю, если до этого дойдет, но обезопасит тех, кто ему дорог. Но надо спешить, подумал он, мое время уходит. А пока у него оставался и другой вариант – вернуть монету тому, кто ее подсунул. Да, это будет нелегко, и он не был до конца уверен, что тот нищий, и правда, существует, но это был еще один шанс. А Антон был не в том положении, чтобы отвергать хоть один из них.
В темноте он поджал колени к груди, озноб прекратился, ком в груди постепенно сдувался. Он успокаивался, и это странное чувство умиротворения на самом краю бездны пугало его и одновременно приносило такое наслаждение. Как хорошо иметь план, подумал он, закрывая глаза и чувствуя, как нежные волны дремоты ласкают его, и у меня он, наконец, есть. Мы найдем этого старика, по крайней мере, попытаемся, а если я почувствую, что дело движется к концу, я просто упрячу эту штуковину так, что она еще долго не полакомится человеческими жизнями. Мне нечего терять, подумал он, мне просто хочется поспать, немного отдохнуть, я это заслужил. Сон – еще одно величайшее наслаждение земной жизни, а я скоро лишусь и того и другого, так почему бы не покайфовать напоследок.
Надо встать, сказал он себе, встать и добраться до кровати. Но дремота накатывала, как прилив, унося его сознание в пучину глубоко сна. Никуда я не пойду, решил Антон, сдаваясь этим нежным настойчивым волнам, к черту приличия или правила, отныне – только комфорт. Было лето, в квартире было тепло, ковер был мягким, и, погружаясь в темные глубины сна, Антон подумал, что финишная прямая жизни хороша тем, что по ней ты летишь без тормозов.