Рассказы бабы Нади. Голодомор. Война

                Рассказы бабы Нади.

Баба Надя это свекруха моей сестры. Вообще-то я про неё почти ничего не знаю.
Знаю, что она простая, добрая почти никогда не ругается, в общем, то, что про неё рассказывает сестра.
Сестра вышла замуж ни за нашего сельского парня, а из райцентра. Мать его жила от райцентра в двадцати километрах в другую сторону. Мы из села Курское, а она из Зеленогорска, того же района.
Баба Надя жила сама и воспитывала двоих детей, сына - мужа моей сестры, и дочь.
Муж бабы Нади умер в 1952году. Он фронтовик, был тяжело ранен, попал в плен, потом лагерь. Это отразилось на его  здоровье, и он рано умер.
Много ровесниц моей мамы имели детей, не имея мужа. Время такое послевоенное было.
Баба Надя работящая и конечно молодец. Ведь муж моей сестры окончил институт и работая, учился в аспирантуре.
Видел я эту женщину редко, приезжая к сестре, когда она там была, и раза три с сестрой ездили к ней в гости. Она потом переехала на херсонщину в село Партизаны.
Баба Надя фронтовичка. На праздник победы на ее груди красовались два ордена и куча медалей.
Сей час по прошествии многого времени я вспоминаю ее рассказы, которые слышал почти случайно, но засели они в моем мозгу навсегда.
Раньше такого рассказывать нельзя. Да и я тогда думал, что это просто исключительные случаи. Ведь мы воспитывались в самой, самой, самой стране.
Это потом мы узнали, что такое творилось по всей Украине и в России по эту сторону от Волги.
Баба Надя чистокровная хохлушка и фамилия у нее чисто украинская. Дериземля.
И действительно драла она эту землю, то есть работала в колхозе с цапкой и лопатой как мужик.
Я хочу передать два ее рассказа. Может, и привру где, но только литературно, а не сущность.
 
Родом она из Полтавской области Золотоножского района село Браворки. В Крым она переехала с двумя детьми после смерти мужа.

                Рассказ первый. Голод.

Было мне тогда двенадцать лет. До этого жили неплохо. У нас подворье большое. Коровы были, лошади, свиньи, гуси, куры все как положено в селе. Как мы детьми любили, когда нас отец на телеге прокатит.
А было нас у отца с матерью тринадцать. Началась коллективизация. Отца как хорошего хозяина и труженика назначили председателем колхоза.
Потом как-то все завертелось, закрутилось. Что мы дети понимали? А становилось все хуже и хуже. Ни стало, ни коровы, ни лошадей, ни какой другой худобы. Стало холодно и голодно и люди начали умирать.
Поначалу все плакали, когда людей хоронили, потом привыкли. Ведь мерли как мухи. Мертвые могли лежать прямо на улице. На это уже никто не обращал внимания. От колхоза ничего ни осталось. Отец решил идти на заработки. Он понимал, что если останется здесь, то все умрем, а так у него была хоть какая-то надежда. Он нас оставил и ушел.
За селом была вырыта большая яма, в которую на телеге свозили мертвых и просто туда вываливали.
А вымирали целыми семьями. Если у кого были кой, какие запасы, те еще держались, а если запасы кончались, вся семья голодала и умирала.
Так случилось и у нас. Сначала голод ужасный, потом истощение без ощущения голода и медленная смерть.
Была осень. В нашем доме все умерли. Я тоже умерла. Но помню все отчетливо, как будто за всем наблюдала со стороны как в кино.
К дому подъехала телега запряженная лошадью. Два мужика ни ехали, а шли рядом. Они остановились около нашей хаты, немного постояли. Один говорит.
- Ну, что будим грузить?
- Пошли.
Видно было, что эти мужики не голодали. Это потом я поняла, почему другие живы остались.
Мужики вошли в хату. Вся семья была мертвая мама, братья, сестры и я. Как-то получилось, что мы все умерли одновременно.
Мужики грузили не спеша. Когда один поднимал меня, он сказал.
- Слышь Петруха, эта кажись жива.
- Грузи, все равно к завтрему дойдет. Нахрена нам завтра опять сюда приезжать. Сколько раз было, что сразу не заберем, а потом опять ездий. И меня тоже погрузили на телегу. Телега ехала, мужики шли рядом, разговаривая. Подъехали к яме, в которой лежали мертвые, и нас начали выгружать. С мертвыми мужики обращались аккуратно. Они нас брали, относили и укладывали.
Мужики уехали.
На дворе стояла осень. Небо было звездное и начало подмораживать. Мне стало холодно, и я очнулась.
Я могла остаться лежать и умирать, но я замерзла. Не знаю, откуда у меня взялись силы, но я поднялась и пошла в село. Я не пошла домой, зная, что там никого нет, все в яме. Я шла к своей тетке.
Я дошла до теткиного дома и даже постучала в окно. Вышла тетка.
- О господи дитятко.
Я опять умерла.
Потом было все нормально, я начала поправляться. Потом я поняла, почему одни умирали, а другие оставались жить. Просто одни могли через это переступить, а другие нет. Моя мама не смогла, а тетка смогла. Кто знает, зачем она меня взяла, может даже для того, чтоб потом…  Не знаю, но у нее своих шестеро. Правда она в подвале козу прятала. А это по тем временам для семьи просто клад был.
Ее муж тоже уходил на заработки, чтоб семью прокормить.
Я не знаю, что бы со мной могло случиться, но пришел отец и меня забрал.
У меня была подружка, такая же, как я. Однажды мы с ней спустились к ним в подвал, чтоб оттуда достать продукты. Я не ужаснулась и не удивилась. У стенки лежали кучки овощей,  в углу стояла деревянная бочечка, накрыта деревянной крышкой, а на крышке лежала человеческая голова.
Когда я это слушал, я был молодой и глупый и воспринял это как-то как полу анекдот. Теперь, когда мне перевалило за шестьдесят, когда я перелопатил кучу литературы, жизнь прожил ни сахар, много повидал сам, я смотрю на это с глубокой печалью и стыдом.
Баба Надя рассказала. А сколько я знал таких людей как баба Надя, которые никогда об этом не рассказывали. Посудите, кто решится про себя рассказать такое.
Все это баба Надя рассказывала на своем родном украинском языке. У нее получалось гораздо лучше, чем я написал. Вообще украинский язык звучит прекрасно.
               
                27.01.2016год. Санёк.
 
                Рассказ второй. фронтовые будни.

 Второй рассказ бабы Нади, который хорошо застрял в моей башке. Это рассказ о фронтовых буднях.
Я не знаю, как баба Надя выучилась, как она попала на фронт. На фронте она была связисткой.

- Нас при штабе небольшой части связистов две таких было, я и еще одна девушка.
При штабе офицеры всегда таких держали. Ведь каждому мужику при должности хочется рядом девушек на побегушках иметь. Это сей час рассказывают, да показывают. Да и мы, запрятав прошлое глубоко в память, начинаем гордиться тем, что рассказывают и показывают о нашем героическом прошлом.
Мы вдвоем с такой же, как я молоденькой, были на побегушках у начальника нашей небольшой части, что-то вроде прислуги. Ведь фронтовая жизнь полевая, как перекати поле. Сегодня здесь, завтра там.
 Я это прекрасно понимаю. Я работал по вахтам в ПМКа – Передвижная механизированная колонна.
Это строительство дорог, каналов, трубопроводов и других объектов. Ты можешь проработать на одном месте ни один год, строя дома, школы, коровники, свинарники и т.д, а можешь по мере строительства передвигаться вместе со строительством канала, дороги или еще чего продвигаясь за месяц на десять двадцать километров. Живешь в общаге, чаще в вагончике. На расстоянии двадцати км экскаваторные работы закончились, то есть десять назад и десять вперед. Вот чтоб ближе добираться, перекочёвываем на 20км. и опять назад, потом вперед, а потом опять переезжаем.
Вот так и Баба Надя рассказывает.
 - Не поймешь, наступаем или отступаем, но все хозяйство собирается, грузится и перевозится на новые квартиры.
Была тогда наша часть в Румынии. Мы с подругой полностью отвечали за хозяйство нашего начальника.
Нашему начальнику, майору, подбирали в населенном пункте, где мы останавливались, хороший дом.
В одной комнате была спальня, в другой кабинет, если была третья, значит столовая.
Вот все, что у него было, мы перевозили с собой. А у них было, что перевозить. Ведь мы переходили в брошенные людьми населенные пункты. А что люди, уходя, могли забрать с собой. Много ли на горбу унесешь. А у начальства в руках транспорт. Все, что хорошее оставалось в домах, доставалось нашему начальству. Солдатик тоже мог что-то прихватить, но только то, что мог уложить в вещь мешок.
А у этих чемоданы набитые, узляки. Когда располагаемся, все чин-чинарем как в доме. На кровать перина, простыни, одеяла, на стены ковер, картины, в столовой посуды всякой, я такой и не видела и самовар большой. Любил он чаевничать. Пригласит офицеров. Конечно, к чаю выпивка, закуска. Нам вкусного перепадает, когда после них убираем. То добро, которое в чемоданах, в кладовке.
Хозяйственный был мужик. За хорошую посуду или еще, какую вещь, если разобьешь или испортишь, застрелить мог. Это сей час не верится, а тогда время военное и по законам военного времени начальник тебя мог расстрелять без всяких последствий. Тогда человеческая жизнь ничего не стоила, просто списали и все. Или напишут, что за невыполнение приказа. Кто тогда разбирался.
Мы отступали. Начальство знало все заранее. У них там своя контора. Это мы ничего не знали. Так же как и в жизни. Чем выше начальство, тем больше обо всем знает, и заранее осведомлено.
Начали мы собираться. Все уложили, упаковали, погрузили и поехали.
Переехали мы за 25км. Небольшое село. Выбрали дом и начали располагаться.
- Самовар сюда. Перину сюда. Чемоданы сюда. А ковер где?!
- Как? Мы его свернули, упаковали.
- Ну, и где он?!
Мамочки родные, нет ковра. А наш начальник ох и хозяйственный. Ковер по тем временам!? Если даже сей час дефицит, а тогда? Это же какая ценность.
Рассказывала она это в начале восьмидесятых. Мы тогда с женой, чтоб купить ковер, семечки гарбузовые собирали. Другие мясо сдавали. Дефицит был страшный. А сколько было радости, когда купили.
 Нет ковра. А наш майор хозяин.
- Вы че суки по миру меня пустить решили!? Сегодня ковер, завтра документы забудете, а послезавтра родину продадите!?
Мы втроем в его кабинете. Он красный как рак, орет, руками машет и маты кроет.
Потом вроде как успокоился немного и говорит. Так, мол, и так, чтоб в впредь не забывали, как хотите, а ковер, чтоб мне был. Не будет ковра, расстреляю к ****ей матери. Потом как заорет – Вон! И опять отборные маты.
Мы с подругой вылетели как ошпаренные, у нас даже в мыслях не появилось, чтоб возражать или не идти за ковром. Мы знали, что если не принесем ковер, он нас поставит к стенке. Это сей час не верится, а тогда за гораздо меньшее могли в расход пустить. Вышли мы с подругой из этого села и по дороге, по которой приехали, пошли обратно. Идти нам было километров 25. Это дело совсем не простое. Во первых дело к вечеру, хотя это еще ничего. А вот если там, откуда мы переехали, теперь румыны, немцы или наши, в чем разницы почти никакой. Мы две девушки, и какая разница, к каким мужикам попадешь. К немцам, наверное, самое лучше попасть, они все-таки народ культурный. А вот к румынам или нашим, которые ни частью, а так отдельно человек пять, десять. Во время войны, что только не случалось.
Идем мы, темнеет, сыро, грязно, холодает. Хотя нам жарко. По обочине идти легче, грязи меньше, травка.
Когда видно и от своих недалеко, еще ничего, а когда темно и далеко ушли, страшно.
Идем мы с подругой, проклинаем ковер, проклинаем майора, жалуемся друг дружке на нашу жизнь собачью, которая гроша ломаного не стоит и плачем. А идти надо, ведь некуда больше идти как назад в  свою часть? Ведь если не придем, нас в дезертиры запишут. А придем без ковра, нас в предатели.
Идем. Устанем, немного отдохнем и дальше. А страшно не передать. Мы вроде и не трусливые, да вот только неизвестность впереди. Вдруг в том селе, откуда мы отступили, румыны или немцы. Что тогда?
Как нам быть? Не пойдешь ведь сдаваться. И назад без ковра не вернешься. Ведь сказал, застрелит и мы знали, что он не шутит. А если их разведка или наша, или какие еще просто болтающиеся с оружием?
Но, дошли мы без всяких приключений. Село оказалось пустым. Но когда мы в него входили, хотя было тихо,  нам за каждым кустом, забором и углом дома люди мерещились.
Так мы, пугаясь собственных теней, дошли до нашего бывшего штаба. Ночь была звездная, ярко светила луна. Мы открыли дверь в коридор, осмотрелись. Свернутый ковер лежал  на полу под стенкой.
Как мы его могли оставить?  Ведь на виду под ногами. И солдаты, которые помогали грузить, не погрузили.
Мы наверно на них понадеялись. А им может и в голову не пришло, что это скатанное надо с собой забрать. Как мы обрадовались. Что бы мы делали, если бы его не было. Мы когда шли, то неуверенные были, что найдем ковер. И на заданный самим себе вопрос: - Что мы будем делать, если не найдем ковер?
Ответа не находили.
Нести ковер было неудобно. Мы его брали на плечи. Сразу ничего. Но ровно через двадцать шагов он начинал, прогибаться, и было неудобно. Брали под мышки, тоже не лучше. Но нас радовало то, что мы возвращаемся домой и с ковром.
Намучались мы с этим ковром. И так его тащим и эдак, падаем, колени посбивали, грязные как поросята, но уже не плакали, понимая, что с каждым шагом все ближе к своим.
Уже перед рассветом мы сделали привал. До этого мы останавливались ненадолго, чтоб отдохнуть, а теперь мы знали, что часть недалеко, и было уже не страшно.
А вымотались мы полностью, ноги уже нас не несли. Мы положили ковер под деревом и примостились на нем на отдых.
Рассветало, было холодно, но усталость брала свое, и мы уснули.
Проспали мы час, может чуть больше. На фронте привыкаешь к тому, что в таких обстоятельствах долго спать нельзя и организм работает как часы.
Мы проснулись озябшими, но бодрыми и счастливыми. Молодые здоровые. Крепкие. Нам хватило этого часа, чтоб отдохнуть и забыть про усталость.
До части оставалось около трех километров.
Перед тем как подойти к штабу, мы ковер привели в порядок и потуже скрутили. Себя тоже привели в надлежащий вид.
Майор был не просто доволен, он был счастлив и, шутя, улыбаясь, командовал, когда мы ковер вешали на стену. Потом поблагодарив за службу, отпустил отдыхать.

                31.01.2015год. Санек.