Школьник Просиков. Повесть. Главы 1 - 2

               


                Глава 1   


               
                О БОРОДЕ, НО НЕ ТОЛЬКО


   Я лежу и думаю о бороде. Не о какой-то отдельной бороде: черной, белой, рыжей, редкой или густой, а вообще - о бороде в целом.  Думаю уже долго. Почему дяди ее носят? И не нахожу ответа.
   Сегодня в школе я узнал, что в Древнем Египте фараонам специально подвязывали бороды, как подвязывают мочалки теперешним Дед Морозам.
   Может быть, дяди, носящие бороды, считают себя красивыми?
   Мне пришло в голову, что борода растет от старости. Но ее носят и молодые.
   А про старость я не знаю ничего.
   Мама с папой говорят, да и то с неохотой,  что старость - это когда ничего не работает: ни ноги, не руки, ни голова.
   Не знаю...
   Мои бабушка и дедушка выглядят отлично! И все у них работает.
   Лично я носить  бороду не собираюсь.  Не хочу, чтобы полкуска торта оставалось на ней. Хочу, чтобы весь кусок был внутри меня. Весь! Без остатка!
   Я  вообще еще очень многое не знаю.  Хотя  иногда  папа,  мама и учительница объясняют мне всякие вещи. Или им это кажется.
   Во всяком случае не все сразу до меня доходит. И тогда мама, папа и учительница начинают сердиться и выходить из себя. А вышедшие из них мне не очень-то нравятся; потому что они уже ни мама с папой, и не учительница, а другие люди, совсем на них не похожие.
   Они кричат: как это я не понимаю таких простых вещей!
   Не понимаю... Может, для них они и простые.
   Но я не обижаюсь. Ведь мне уже не мало лет, хотя и недостаточно много, а я такой непонятливый.
   Я решаю - хватит думать о бороде! Буду думать о чем-нибудь хорошем, приятном.
   Вот интересно, ложишься спать, мечтаешь во сне посмотреть футбол, или там хоккей...  Так нет!  Снится пакостная задачка со всякими неизвестными, а что известно, так лучше бы ни во сне ни наяву не видеть.
   Ох уж эти задачки! Сегодня вечером решал одну такую. И получилась полная ерунда. Якобы в магазин завезли продукты, и спрашивалось - чего больше: моркови или лука? А у меня больше всего оказалось  картошки, да и то мороженой.  Конфет надо было побольше завести. Про конфеты решать интересней. Мне нравится не решать задачки, а, посмотрев в конец задачника, узнать на них ответ.
   Но это не нравится Нине Федоровне. Это не нравится маме. Про папу я уже и не говорю. Ему вообще мало что нравится. Ну, разве только я, мама... и телевизор. И еще почитать спортивную газету.
   Не люблю арифметику! Вот физкультура - совсем другое дело! Я с удовольствием бы занимался ей вместо арифметики. Но школьные перемены я люблю еще больше.
   Также думаю о том, что мне приснится.
   Вовке Брусникину все время снится Древний Рим: то он с гладиаторами в цирке борется, то они с ним воюют. Да еще львы, тигры... Интересно!
   Мне тоже иногда Рим снится. Только я не пойму - древний он, или еще какой, на арене я, или на стадионе. Я бросаю копья, и все они летят далеко и точно в цель, а я едва успеваю получать одну золотую медаль за другой.
   Сны тем более странные, что у нас в школе с копьями напряженка, как впрочем, и с другими метательными орудиями.
   А Женьке Лисицкому почему-то снится Гондурас.
   ...И вот я опять в Риме. Хватаю копье... Но тут звенит будильник,а это значит, что пора просыпаться, пора идти в школу.
   Но что-то сегодня мне в школу не хочется. Как вспомню про арифметику, так ноги сразу и отказывают. Не идут ноги! В школу, конечно, не идут. А так-то с ними все в порядке - в футбол хоть сейчас.
 

   За завтраком я  спросил у мамы и папы - в кого я такой уродился?
   - Какой такой? И почему это вдруг тебя заинтересовало?
   - Это не меня заинтересовало, а Нину Федоровну, нашу учительницу.
   - Но почему?
   - Видишь ли, папа, - сказал я, - мы слегка повздорили с Димкой Крайниковым насчет волнистых попугаев. Я утверждал, что наш Пашка самый лучший в мире.
   - Правильно, - поддержал меня папа.
   - Ну вот... А Димка сказал, что это грязная ложь, и что его попугай Сашка лучше. Ну... Ну... Ну, и случайно я заехал ему по уху.
   - Случайно? - удивился папа.
   - Ну конечно! Если бы не случилось ему сказать такую глупость, то и с ухом ничего бы не случилось. К тому же я отстаивал честь семьи.
   - Да? - в свою очередь удивилась мама.
   - Вы же сами говорили, что Пашка полноправный член семьи. Вот я и защищал его права... как мог.
   После небольшой паузы, пока мама с папой обменивались взглядами, я собрался с духом и торопливо пробормотал:
   - Кому-то из вас надо зайти в школу... А с Димкой я уже помирился.
   Вид у родителей был недовольный. И немного разгорячившись, они стали выяснять - в кого я уродился. И получалось, что уродился я непонятно в кого. Потому что, и со стороны мамы, и со стороны папы - все родственники были исключительно послушными, умными, порядочными людьми, и обладали еще целым рядом необыкновенно привлекательных качеств, каковых я был лишен напрочь.
   - Так я что же, исключение? - замирая от восторга спросил я.
   - Ты горе луковое! - воскликнула мама.
   - Как это? - изумился я.
   Но тут наш разговор прервал телефонный звонок. Я вышел в коридор. Звонил Сережка, мой лучший друг. Он мне напомнил, чтобы я не забыл принести в школу альбом с новыми марками.
   Когда я закончил разговор и вернулся на кухню, папа с мамой тоже закончили обсуждать родственников и мирно пили чай.
   Сев снова за стол, я заявил, что у меня есть гениальная идея.
   - Ах, оставь!- сказал папа. - И дай мне спокойно доесть свой завтрак.
   - Ты что, папа, не веришь, что у меня действительно гениальная идея? - спросил я обиженно.
   - Нет, - коротко ответил папа.
   - Но у него долго вообще никаких идей не было, - сказала мама, - давай послушаем.
   - Скоро наступит зима. Надо купить лыжи и хоккейный шлем. На лыжах мы отправимся с Сережкой в поход, а хоккейный шлем - это просто отличная вещь! - выпалил я на одном дыхании, и выжидательно посмотрел на родителей.
   Папа вздохнул и сказал уклончиво:
   - К этому разговору мы еще вернемся... к концу четверти, и только по предъявлении дневника и наличия в нем хороших оценок.
   Пришлось принять папины тягостные условия.
   Мама с папой еще немного поговорили о том, что мне надо усерднее заниматься, как занимались они в свое время, когда были самыми лучшими и дисциплинированными учениками в своих классах и все брали с них пример.
   - И ты тоже должен брать пример, - сказал папа и со значением посмотрел на меня.
   Я не возражал, и сказал, что буду брать.
   Папа у меня замечательный! В юности он был чемпионом мира по всем видам спорта и подавал большие надежды в институте - так он сам говорит. Теперь большие надежды возлагаются на меня. И мама у меня тоже замечательная! Особенно я люблю ее, когда она готовит что-нибудь вкусненькое или делает мне подарки. Я думаю, что родители меня тоже любят. И мама зовет меня не только "луковым горем", но и бриллиантом, золотцем, изумрудом и другими драгоценными словами.
   - Ну, какими еще новостями ты нас с утра порадуешь? - спрашивает папа.
   - Вчера я был у бабушки, и она нагадала на картах, что меня сегодня в школе ожидает неприятность.
   - Как, еще одна неприятность! - поморщился папа, а мамам всплеснула руками.
   - Бабушка сказала, что это маленькая неприятность.
   - Не надо нам никаких неприятностей - ни больших, ни маленьких, - меняя тон на очень строгий, сказал папа. - Веди себя хорошо  и все будет в порядке. Обещаешь?
   Я обещал.
   - Кстати, насчет новостей. У нас в классе появился новенький.
   - Ну что же, - заметил папа, - значит одним товарищем станет больше.
   Да, он отличный, этот новенький! Правда, на первой же перемене мы подрались...   А зачем он сказал, что у меня уши, как у мутанта? Это неправда! На самом деле уши у меня потрясающие; на них еще сосед по даче обратил внимание, когда я однажды залез к нему в сад. "Что за уши, - сказал он, - замечательные уши. Драть за них - одно удовольствие!"
   А уже на следующей перемене мы помирились, и он подарил мне марку с изображением динозавра. Отличная марка! И он отличный товарищ, этот новенький. Забыл совсем - зовут его Сашей.
   Одним словом, мы стали лучшими друзьями. Хотя, конечно, у меня есть еще друзья: девчонки, разумеется, не в счет.
   Я предложил Сашке дружить по-нашему, по-настоящему.
   - Это как? - спросил он.
   - Ну вот, например, - я не надолго задумался. - У тебя конфеты есть?
   - Есть немного.
   - Мы разделим их поровну. Это и называется - дружить по-настоящему.
   - А у тебя есть?
   - Что есть?
   - Конфеты есть у тебя?
   - У меня конфет нет, но когда будут, я с тобой тоже поделюсь.
   Он посмотрел на меня с некоторым сомнением. Я хотел было сказать ему, что недоверие, так явно выраженное человеку, сильно того унижает, но потом подумал, что он еще меня мало знает. Вот когда узнает поближе...
   - Мы с папой уходим на работу, - сказала мама. - И тебе советую поторопиться. Что ты там копаешься? Опоздаешь в школу! И посмотри на себя в зеркало - ты весь какой-то растрепанный.
   - Дорогая, - произнес папа. - Он уже смотрел вчера фильм ужасов. Это его только лишний раз травмирует.
   - На кого ты похож! Приведи себя в порядок, причешись. Как можно в таком виде идти в школу, - озабоченно выговаривала мне мама. - И не забудь взять зонтик.
   - По радио объявили, что сегодня будет хорошая погода, - возразил я.
   - Может быть, там на радио и хорошая, а здесь и сейчас - плохая, и капает дождь. Ты меня хорошо понял?
   - Да, мама.
   - Ну мы идем, наконец! - крикнул папа.
   - Бежим.
   Дверь за ними захлопнулась.
   Перед уходом я насыпал корм рыбкам. У меня их две в банке плавают: Никанор и Варсонофий. Никанор, тот пошустрее будет. На раздачу корма всегда первый подгребает, а Варсонофий все больше в задумчивости пребывает.
   

   Я выбежал во двор и тут же столкнулся с моим товарищем Славкой Гречневым. Славка любит хорошо и много покушать, и оттого у него живот похож на круглую скобку. Это очень забавно, но он не любит, когда над ним смеются.
   Скоро к нам присоединился Витька Меднис, наш отличник, и с ходу похвастался, что родители подарили ему новый учебник арифметики, чему он ужасно рад, и в котором обнаружил ряд интересных задачек.
   - Арифметика - отличный предмет! - радостно сообщил он.
   Он ненормальный, этот Меднис, да и родители похоже тоже. Но надо признаться - в арифметике Витька здорово разбирается. И как ему это удается! Зато в основном школьном предмете - физкультуре - он полный ноль!
   - Ну ты и сказанул, - огорчился Славка. - Разве арифметические задачи могут быть интересными?
   - Еще как могут! Но вам этого не понять, потому что вы туго соображаете, хуже бабуинов, а те никогда с арифметикой не дружили.
   - Это оскорбление, Меднис. А за оскорбление физю бьют.
   - Меня бить нельзя. Особенно физю. Во-первых, ты можешь разбить мне очки, и я не смогу решать задачи по арифметике; во-вторых, без очков пара пустяков проглотить рыбьи косточки, а мне бы этого очень не хотелось; и в третьих, я на тебя пожалуюсь, и ты будешь наказан!
   Что касается костей - то он прав. Однажды у меня в горле застряла косточка - очень неприятное ощущение.
   Нет, никак нельзя было бить Витьку. Он и комплекцией не вышел. Да что там говорить - попросту слабак! И что прикажете делать с человеком, если он действительно носит очки?
   У нас в классе трое очкариков, девчонок я не считаю. Витьку бить нельзя - он близорукий. Ваську Бегалова можно - он дальнозоркий. Интересно, сколько раз надо по Ваське ударить, пока он не станет таким же близоруким как Витька? А может, он станет еще более дальнозорким, чем прежде... Но что-то с ним обязательно должно случиться. Выяснить это можно только опытным путем. А третий в очках, Генка Тарлович, сам нас лупит почем зря, потому что он большой и сильный.
   Глубоко задумавшись над оптическими приспособлениями своих одноклассников, я не заметил, как перед моим носом промчалась машина; задавить не задавила, но лицо обдало едкой жижей.
   "А если бы я носил очки, то глаза бы так не щипало", - подумал я, переступая школьный порог.И в моей голове созрело твердое решение - когда я стану взрослым, первое, что я сделаю, это надену очки.
   
 

                Глава 2


                СКОЛЬКО РАЗ МОЖЕТ ВЗДОХНУТЬ УЧИТЕЛЬНИЦА?


   - Ноги вытирайте! - кричит уборщица в вестибюле.
   Я отвечаю, что вытер и спешу к лестнице.
   - Бойкие все здесь очень, - недовольно говорит уборщица, - как эти..
   Заинтригованный ее словами, я возвращаюсь обратно и спрашиваю:
   - Эти - кто?
   - Ну эти... - повторяет она.
   - Эти - это кто? - пытаюсь я уточнить.
   - Ну не такие как те, - уже откровенно неприязненно говорит уборщица. - Были бы они такие...
   - Какие? - Мне ужасно хочется объясниться.
   Но уборщица не отвечает, а что-то ворчит про себя, совершенно невозможно разобрать - что.
   Наверное, она знает, что из себя представляют загадочные ЭТИ, но хочет сохранить в тайне, поэтому и невнятно бурчит. А придет к себе домой и будет считать, что бегают там по школе дураки всякие.
   Я помчался наверх.
   В классе, пять минут, оставшихся до урока, мы провели предельно насыщенно и интересно.
   Коварные дакоты сошлись в яростном бою с жестокими ирокезами. Верх взяли коварные дакоты. Победители разразились дикими и ликующими криками. Побежденные отчаянно рыдали. Но им было обещано, что скальпы с них не снимут. Отчаянные рыдания сменились слезами благодарности.
   Анька Сушкина, сидя за столом преподавателя, подражала, вернее передразнивала Нину Федоровну, нашу учительницу. И надо сказать, получалось это у нее совсем неплохо.
   - Просиков Борис - вон из класса! - кричит она, стуча линейкой по столу. -  Сабельников, быстро в угол! Володя Брусникин, немедленно вызываю твоих родителей в школу!
   Другие девчонки оживленно болтали между собой, наверное о каких-нибудь дурацких куклах, или о каких-нибудь не менее дурацких тряпках, либо обсуждали совершенно дурацких киноактеров.
   Сашка Прохоров пытался засунуть кончик языка в точилку.
   Короче говоря, стоял привычный шум и гам.
   Только отличники в количестве трех человек - две девчонки и один наш, а именно -  Витька Меднис, сидели тихо и повторяли урок.
   Сосед по парте, Сережка Томилин, мой лучший друг... но порядочная зануда. Летом он отдыхал у бабушки в деревне. О проведенных там незабываемых днях, Сережка был готов говорить с утра до вечера с кем угодно, и надоел всем ужасно. Вот и сейчас он зудел мне в ухо:
   - ...И тут я понял, что мы с Манькой, козой нашей, заблудились. Что делать? Ну, думаю, пропал - придется одной травой и лягушатиной питаться, пока нас не найдут.
   Бежать было некуда. Мне стало тоскливо.
   - Ты чокнулся, Серега, - по-товарищески доверительно сказал я ему. - Тебе лечиться надо, витамины есть...
   - Не думаю.
   - Да тебе и не надо думать, тебе витамины есть надо.
   - Отстань от меня со своими витаминами! А вот чокнутого я тебе еще припомню. Только знай, что с этой минуты, твоя нога никогда больше не переступит порог моего дома.
   - Очень надо моей ноге его переступать. У меня что, своего порога нет?
   - И еще, Борька, хочу, чтобы ты это знал. Раньше я тебе не говорил, а сейчас скажу.
   - Ну, говори.
   - У тебя голова на еловую шишку похожа. Вот!
   - На тебя что, Серега, трамвай сегодня наехал? Ты же знаешь, если дело дойдет до драки, то против меня мало кто устоять может.
   - Я из таких, - ответил он просто.
   Пока мы так разговаривали, Нина Федоровна делала перекличку. Она отличная, наша учительница! Правда, порой вдруг занервничает, мелко так затрясется, покраснеет сильно и говорит, что - все! - больше она не выдержит и надолго ее не хватит. Но мы так думаем, что она шутит.
   На уроке отсутствовал только Юрка Баларев.
   - Кто знает, что случилось с Баларевым? - спросила учительница.
   Увы, но Юрка повредил руку. Он вышел в открытый космос из корабля-разведчика... и не вернулся. Хорошо, что корабль находился на уровне первого этажа, но руку все-таки он сломать умудрился. Дальнейшие полеты пришлось отложить на неопределенный срок. Тем более, что хозяева корабля, то есть квартиры и одновременно Юркины родители - категорически не согласны жить в космических условиях.
   - Очень жаль. Надеюсь, вы будете навещать своего друга, - сказала Нина Федоровна.
   Мы дружно закричали, что, конечно, будем.
   - Так, хорошо, а теперь начнем урок. Все принесли счетные палочки, как я просила? Кто не принес, поднимите руку.
   Женька Лисицкий поднял руку.
   - Ну, и почему ты не принес, Женя?
   - Да несолидно как-то, Нина Федоровна. Что у нас здесь - детский сад, что ли? Повсюду компьютеры. А тут палочки...
   Учительница вздохнула.
   - Опять умничаешь, Лисицкий. Тогда иди к доске и реши арифметическую задачу.
   - Можно я решу! - с готовностью подскочил на своем месте Меднис.
   - Нет. По-моему, я вызвала к доске Лисицкого.
   Женька обреченно, и как-то сразу ссутулившись, пошел к доске.
   - Все! - сказал он с трагическим видом, пять минут спустя, проходя к своей парте, и сгибаясь под непомерной тяжестью полученной двойки. - Остаюсь сегодня без мороженого и без телевизора.
   Сережка сдавленно хохотнул, за что тут же получил по затылку от Женьки.
   - Лисицкий! - закричала учительница. - Немедленно в угол!
   Возбуждение в классе нарастало. Нина Федоровна несколько раз делала нам замечания.
   - Да что с вами сегодня! Какая муха вас укусила! Я требую тишины. Сидите тихо, чтобы я слышала, как комар прожужжит.
   - Но в классе нет комаров, - сказал кто-то озадаченно.
   - Это пчела жужжит, - объяснил Сашка Прохоров.
   - Если меня покусает пчела, я в школу больше никогда не приду. И не просите, - насупился Ленька Трахтергенц.
   Учительница уже в который раз вздохнула. Я даже подсчитал специально - в пятый раз! А урок еще не кончился. Интересно, какой у нее личный рекорд по вздыханиям, и побьет ли она его сегодня.
   Сережка перестал на меня кукситься и начал канючить, чтобы я показал ему марки.
   - На перемене покажу.
   Но Сережка продолжал нудить и так надоел, что пришлось пнуть его ногой. В ответ он пнул меня. В конце концов, я сдался и полез в ранец за марками, только чтобы он отвязался от меня.
   - На, - сказал я, протягивая ему альбом. - Только осторожно, чтобы училка не видела.
   - Училка все видела, - сказала Нина Федоровна.
   Я покраснел. За разговором мы и не заметили, как она подошла.
   Вот есть нехорошее свойство у учительниц - внезапно обращать на тебя внимание, когда ты меньше всего этого ожидаешь.
   - Ну-ка, покажите, что у вас там? Я жду...
   Выражение ее лица не предвещало нам ничего хорошего, оно предвещало плохое. Так и произошло. Марки, Нина Федоровна отобрала.
   Пришлось заплакать и сказать, что я сделаю с собой нечто ужасное, например, не стану сегодня обедать и умру от голода, и все еще очень пожалеют об этом.
   Сережка тоже разревелся, даже громче меня. Здорово это у него вышло.
   Но все оказалось напрасно. "Не врут карты, ой не врут, права оказалась бабушка!" - думал я, шагая в угол вместе вместе с Серегой.
   Когда прозвенел звонок, мы, понурившись и грустя, как бараны после стрижки, подошли  к Нине Федоровне, ожидая неприятного разговора. К счастью, все оказалась не так страшно. Она только слегка нас пожурила, опять вздохнула - в двенадцатый раз! - и, возвращая марки, предупредила, что если такое повторится снова, то тогда нас точно ждут неприятности.
   Возвращаясь после школы домой, Сережка сказал мне:
   - Ты обратил внимание, как Варька Полякова весь день с меня глаз не сводила. Она в меня влюблена.
   Я промолчал. Мне просто не хотелось его разочаровывать. На самом деле, весь день Варька смотрела на меня.
   - А я не люблю влюбляться. Предпочитаю конфеты, лучше шоколадные, - сообщил Славка.
   - От конфет бывает кариес.
   - Что бывает?
   - Ну, дырки в зубах.
   - Ерунда! От них только приятность во рту и во всем теле разливается. А еще я люблю булочки с повидлом.
   - Булочки с повидлом?! - Сережка застыл на месте. - Я не ослышался, ты любишь булочки с повидлом?
   - Ты не ошибся.
   - Да что с тобой, Славка! Как можно любить булочки с повидлом, когда есть булочки с маком.
   - С маком? Ой, не могу! Ты меня рассмешил. Булочки с маком. Ха-ха-ха! - И Славка натужно засмеялся.
   Я поддержал Сережку.
   - А ты, Просиков, лучше бы помолчал, иначе нам с тобой придется сразиться.
   - Всегда готов. В любом месте и в любое время. Как благородный человек оставляю выбор оружия за тобой. Мне без разницы. Но лучше - рапиры или топоры.
   - Хорошо, - согласился Славка. - Пусть будут топоры.
   - Заметано.
   - Да ну вас! - сказал Витька Меднис. - Пора по домам. Лично я, сегодня вечером отлично проведу время.
   - Отлично - это как? Пойдешь в кино?
   - Нет, я буду читать книгу.
   - Про пиратов?
   - Нет.
   - Про разбойников?
   - Нет.
   - Про индейцев, про пришельцев из космоса, про трансформеров?
   - Да нет же!
   Мы молча пожали плечами. Он очень странный, этот Меднис. Ведь других интересных книг не бывает.
   - У меня есть один замечательный учебник по арифметике...
   - Ах, вот оно что!
   - ...И я буду решать арифметические задачи! - с восторгом закончил Витька.
   Мы с сожалением посмотрели не него. С глубоким сожалением. С глубоким, как Марианская впадина. Нет, что-то у него определенно не то с головой.
   

   Дома, я наскоро перекусил на кухне, и меня потянуло в сон. Все-таки школа здорово утомляет.
   Прибежала наша собака Гаврила и стала лакать воду из миски.
   - Ты дичаешь, Гаврила, - сказал я строго.
   Гаврила приветливо завиляла хвостом.
   - Пашка хороший, Пашка дружок - сладкий пирожок, - вдруг затараторил волнистый попугай Пашка, глуповато посмотрел на меня, и развязно добавил: - Творожок люблю.
   Я зашел к себе в комнату, бросил ранец в угол и задержался у банки с рыбками. Надо купить еще водорослей; очень красивые есть в зоомагазине, недалеко от нашего дома. Я приветливо постучал по стеклу. Подплыл Никанор, и долго пучил на меня глаза. Жалко, что рыбок нельзя погладить. Я присел на тахту. Рядом устроилась Дикая Гаврила, лизнула руку и уставилась на меня своими большими добрыми глазами.
   - Что, хочешь рассказать о своей собачьей жизни, - сказал я, зевая. - Давай в другой раз, у меня глаза слипаются.