Моё. Сытница2

Фото:Сестра Мамы, Толя, Мать Толи.


  После очень короткого отдыха, нас всех построили на большом плацу между бараками, выдали всем винтовки и заставили маршировать вперёд и назад. У меня оборвался ремешок на моей деревянной босоножке, да ещё моя винтовка цеплялась за землю из за моего маленького роста, и я падала. Мне туг же поменяли обувь, подтянули ремень на винтовке, и я продолжала занятия вместе со всеми.Потом нас поместили в барак, разделённый металлической сеткой, за которой находились парни тоже помытые, переодетые и постриженные. Здесь же располагались деревянные двухэтажные нары, на которых нам предстояло спать. Мы жили в этом бараке и работали в поле на уборке различных овощей, некоторые я увидела впервые, такие как кольраби, патиссоны, брокколи. Примерно через неделю нам выдали нашу одежду выстиранную, проглаженную и продезинфицированную, судя по специфическому запаху. Построили всех во дворе барака; справа русских, слева украинцев, прямо белорусов. Перед строем стояли, несколько немцев в гражданской одежде, каждый из них отбирал группу определённой национальности и уводил с собой на постоянное место работы, (как пояснили).
  Я попала работать на завод, где под большой настольной лампой собирала контактные группы для реле. Кормили нас там же, в заводской столовой, вместе с немцами и немецкими офицерами. Жили мы в поселке у моря, в отдельном доме, огороженном колючей проволокой, по восемь человек в комнате. Мы там могли готовить кушать на электрической двухконфорочной плитке, в коридоре на каждые две комнаты стоял холодильный шкаф для продуктов. Нам платили марки за работу, а ещё выдавали карточки на продукты. Поясняли что идёт война и с продуктами трудно. Так что вдоволь не наедались, и кушать хотелось всегда. Я с девчонками работала, в основном, на заводе, но иногда нас возили в поле убирать урожай. Иногда нам удавалось что – ни будь припрятать из овощей: луковку, картошку, морковку или кольраби. Прятали в волосах, это место немцы, видать, не знали, хотя обыскивали до-вольно тщательно.
Обращались к нам на немецком языке и туг же переводили на русский язык. Так что вскоре я отлично понимала немецкий и могла сносно говорить на немец¬ком.
Однажды на заводе наша мастерица, очень красивая евреечка, проходя по цеху, остановилась возле нас. Она попросила нас не отвлекаться от работы, и не подавая вида, выслушать её. Она сказала, что прощается с нами, так как получен секретный приказ - убрать всех евреев. И в этот час мы для нее самые близкие, с кем она может поделиться. Вскоре под окнами цеха появился чёрный фургон, и нашу Сарочку мы больше не видели. Она научила нас работать, терпеливо доводила до совершенства осваиваемые нами операции.
 И мы все её очень любили за доброту и терпение, находя в ней материнскую ласку и заботу. С тех пор у меня поселилась в душе тревога, что что-то подобное может произойти и с нами. Я час¬то видела перед собой образ этой мужественной женщины, её влажные красивые глаза, слышала её спокойный, полный человеческого достоинства голос, и это помогало мне в тяжёлые минуты. Я на всю жизнь благодарна этой женщине, за то, что она вселила в меня веру и надежду своим, на первый взгляд странным, поступком.
Работа на заводе под яркой лампой мне повлияла на зрение и у меня стали болеть глаза. Поэтому меня перевели на другую работу, в столовую, разносчицей. В столовой работа была полегче, хотя вначале пугали ухаживания молоденьких офицеров, потом привыкла.
Первое время я очень скучала по дому, по маме, и ночами плакала в подушку. Потом немного стала привыкать. Обращались с нами хорошо, но строго. И честно говоря, порядок, чистота, культурное обхождение мне даже нравилось. Прошло два года, война приближалась к Германии. Немцы боялись, чтобы с нами чего не случилось, так как они отвечали за нас. Поэтому, во время объявления воздушной тревоги, заставляли нас прятаться в бомбоубежище в любое время дня и ночи. Нам, украинцам, разрешалась даже переписка с родными. Мне мама присылала посылки с продуктами, но ко мне мало что доходило.
 В выходные дни нам давали увольнительные, и мы могли ходить в магазин за покупками или просто на прогулки. У меня была подруга, с которой мы постоянно проводили свободное время. Мы с ней познакомились с парнями хорватами, которые жили неподалёку, и как-то они предложили нам бежать на родину. Мы согласились. И во время увольнения мы пошли к морю с целью бежать, толком не зная как и куда. Парни разделись и, держа одежду над головой, пошли в воду, что бы пройти водой, не оставляя след собакам. Мы лезть в воду не решились. Ребята тут же были схвачены, видать кто-то следил. Больше мы их не видели.
Нас тоже схватили, как соучастниц, и посадили на сутки в холодную бетонную будку, залитую по колена водой. Вдоль стены, над водой, был узенький вы¬ступ, на котором, можно было стоять пяткой или боком ступни, держась за петли торчащие из стены. Ноги то и дело соскальзывали в воду. На следующий день я сильно заболела, и меня положили в больницу.
 Больница была, как в сказке. Повсюду идеальная чистота, белоснежный кафель в коридорах и туалетах. В фойе зеркальные стены, в палате у каждой кровати кнопка вызова медсестры. Кроме обычной простуды, у меня ещё появилась сыпь по всему телу. Меня завернули в простынь, пропитанную лекарствами и помести¬ли в отдельную палату. Кормили очень вкусно, там я впервые в жизни увидела и попробовала апельсины и мандарины. Но, лёжа одна в палате, я сильно затосковала по дому. Я начала жаловаться на плохое самочувствие, чтобы вызвать жалость и стала проситься домой. Меня обещали отпустить, но только на пол месяца и то с условием, что кто-то должен за меня поручится. За меня поручился один парень из Хорватии, и меня отпустили, а вместе со мной ещё одну девушку, которая сломала руку, неудачно спрыгнув с машины, когда ездили на полевые работы. Война заканчивалась. Вот так мне посчастливилось вернуться домой».
- Да Манюша, потрепала тебя судьба, - молвил Андрей, обнял её и поцеловал. И, молча, не говоря ни слова, так они и пролежали остаток ночи, молча, без сна.
 Воскресным утром Толя в одной рубашонке, почёсывая бок и зевая вышел в большую комнату и увидел, как Гриша, распахнув картонный чемодан укладывал свои вещи.
- Що Толику, не спытця? Мени тоже. В понедилок в Армию забырають. Оставляю тоби свий альбом и краски. Ты один тут художнык (укр.).
Проснулся Володя. Вскоре, умывшись и одевшись, оба мальчика шагали по деревне вместе с Гришей, который решил пройтись по своей деревне перед ухо¬дом в Армию. Вот школа, где он учился - сегодня она закрыта. А вот пункт приёма вторсырья, куда он со сверстниками носил со всей округи железяки, кости и тряпьё и даже стекло, взамен на тетради, карандаши и воздушные шарики. Это был самый доступный способ приобретения этих нехитрых вещей, не имея денег для их покупки. А вот и сельский клуб, где работал Гриша, он организовывал вечера концерты и постановки и сам принимал в них активное участие. Зашли во внутрь, пахло свежевымытыми полами, это трудилась уборщица. Больше никого в клубе не было, народ собирался обычно после обеда. Потом пошли на колхозное подворье, там в этот день Сергий Сыдорович заступил на суточную вахту.
   1950г.