О пользе школ

О   ПОЛЬЗЕ   ШКОЛ

Посвящается  Галине  Васильевне Корниловой,
учителю русской  словесности.



Прозвенел  звонок. Галина  Васильевна  Корнилова,  учитель  словесности,  стояла  у  доски  и,  сжимая  в  руках  указку,  ожидала,  когда  утихнет  предшествующая  любому  уроку  возня.
Наконец,  установилась  относительная  тишина.
– Итак, – начала  урок  учительница, – неделю  назад  я  дала  вам  задание  прочесть  что-либо,  не  входящее  в  школьную  программу,  выбрав  автора  и  произведение  по  своему  усмотрению. Вы  должны  кратко  изложить  содержание  и  высказать  своё   мнение  о  прочитанном. Кто  желает?
В  классе   установилась  космическая  тишина,  и  казалось,  что  даже  звуки  пианино  с  нестройным  хором  отчаянно  фальшивящих  голосов,  доносившиеся  снизу,  не  в  силах  её  разрушить.
Наступила  тягостная  пауза.
– Неужели  никто  не  желает  высказаться? – Галину  Васильевну  не  оставляла  надежда  на  добровольный  ответ.
Пауза  продолжалась. «Сговорились  они  что  ли?» – подумала  учительница,  не  подозревая,  насколько  близка  она  к  истине.
Галина  Васильевна  села  за  стол,  раскрыла  классный  журнал,  и  тут   сидящий  слева  на  первой  парте  ученик  медленно,  как бы  нехотя,  поднял  руку.
«Один  на  весь  класс, – расстроилась  учительница, –  да  и  тот  отморозит  что-нибудь  сейчас. Комедиант! Нет, комедиант – это  Кудияров, –  она  взглянула  на  заднюю парту, –  не  комедиант – паяц! А  этот… этот  зубоскал. И  фамилия  у него такая… Глумов…»
– Ну, что? Кроме  Володи  никто  не  желает  отвечать? – выбора  у Галины Васильевны не было. – Ну,  давай,  что  там  у  тебя…
Ученик  вылез  из-за  парты,  взял  со  стола  заложенную  закладкой  книгу  в  тёмно-коричневом  переплёте,  вышел  к  доске  и,  шаркнув  ножкой,  поклонился.
– Ради  бога,  не  паясничай! – Прервала  кривляния  Галина  Васильевна.
– Я  просто  свидетельствую  своё  почтение  аудитории,  перед  коей  имею  честь  выступать, – оправдался  Глумов. – Я,  с  Вашего  позволения,  начну?
Не  дожидаясь  ответа,  ученик  начал  речь,  явно  подготовленную  заранее:
– Я  решил  обратиться  к  автору,  который  представлен  в  школьной  программе,  но  представлен  в  непростительно  малом  объёме. Я  решил  немного  восполнить  этот  пробел. И автор  этот, – Глумов  сделал  короткую  паузу, – Антон  Павлович  Чехов.
– Так, –  вставила  междометие  Галина  Васильевна  и  наклонила  голову,  демонстрируя  неподдельное  внимание. Возражать  против  такого  выбора  она  не  могла.
– «Краткость – сестра  таланта» –  говаривал  Антон  Павлович,  хотя  про  себя  наверняка  думал,  что  она  же  мачеха  гонорара, –  продолжал  ученик. – Именно  поэтому  я  выбрал  для  обсуждения  очень  короткое  эссе  под  названием  «Что  лучше?» И  мы  с  вами  сейчас  воочию  убедимся,  насколько  велика  мудрость  русского  классика.
– Ну,  и  что  же  писал  Антон  Павлович? – учительница,  всё  ещё  опасаясь  какой-нибудь  выходки,  старалась  удерживать  инициативу  в  своих  руках.
– Эссе  очень  короткое,  всего  полстранички,  поэтому  я  просто  прочту  его,  что  позволит  соблюсти  точность, – ученик  раскрыл  книгу  и  продемонстрировал  текст  классу.
Галина  Васильевна  кивнула  головой,  давая  добро.
– Итак,  эссе  Антона  Павловича  Чехова «Что  лучше?»,  в  коем  классик  рассуждает  о  пользе  школ.
Глумов  откашлялся  и  начал  читать:
– «В  кабак  могут  ходить  взрослые  и  дети,  а  в  школу  только  дети.
Алкоголь  замедляет  обмен  веществ,  способствует  отложению  жира,  веселит  сердце  человека. На  все  сие  школа  не  способна. Ломоносов  сказал: «Науки  юношей  питают,  отраду  старцам  подают». Князь  же  Владимир  неоднократно  повторял: «Веселие  Руси  питие  есть». Кому  же  из  них  двоих  верить? Очевидно – тому, кто  старше».
По  мере  того,  как  содержание  текста  доходило  до  Галины  Васильевны,  её  округлое  лицо  постепенно   принимало  овальную  форму.
– Стоп! Стоп! Что  за  чушь  ты  тут  несёшь?! Что  за  ахинею? Дай  сюда! – Учительница  протянула  руку,  требуя  книгу  на  свой  стол,  и  начала  искать  очки,  роясь  у  себя  в  ридикюле.
Но  очков  там  не  было. Наконец,  она  увидела,  что  они  лежат  на  краю  стола. Учительница  открыла  футляр,  но  подлые  стёкла  никак  не  желали  его  покидать.
А  между  тем  пакостник  с  первой  парты  полез  в  карман,  достал  сложенный  вчетверо  листок,  раскрыл  его  и  продолжил:
– Я  предвидел,  что  Галина  Васильевна  пожелает  лично  соприкоснуться  с  глубокомыслием  великого  классика,  и  поэтому  я  взял  на  себя  труд  переписать  текст. Читаю  дальше:
 «Акцизные  дивиденды  даёт  отнюдь  не  школа.
Польза  просвещения  находится  ещё  под  сомнением,  вред  же,  им  приносимый, очевиден.
Для  возбуждения  аппетита  употребляют  отнюдь  не  грамоту,  а  рюмку  водки.
Кабак  везде  есть,  а  школа  далеко  не  везде».
Глумов  явно  торопился  и  начал  читать  с  ускорением:
– «Всего  сего  достаточно,  чтобы  сделать  вывод: кабаков  не  упразднять,  а  относительно  школ  подумать.
Всей  грамоты  отрицать  нельзя. Отрицание  это  было  бы  безумством. Ибо  полезно,  если  человек  умеет  прочитать: «питейный  дом»».
Галина  Васильевна,  медленно  вдаваясь  в  панику,  вчитывалась  в  текст: «Что  лучше? В  кабак  могут  ходит  взрослые  и  дети,  а  в  школу  только  дети. Алкоголь  замедляет…» Напечатано  классическим  прямым  шрифтом. Полное  собрание  сочинений. Том  второй. Страница  сто  тридцать  четвёртая. Что  за  наваждение? Чтобы  Чехов  написал  такое?!
А  гадкий  зубоскал  уже  взял  инициативу  в  свом  руки:
– Дерзну  дополнить  классика. По  моему  мнению,  для  возбуждения  аппетита  можно  употребить  не  только  рюмку  водки,  но  и  стакан  хорошего  вина,  к  примеру,  хереса  или  портвейна.
– А  для  лучшего  пищеварения, –  тут  же  вступил  в  диалог  Кудияров, – это  нужно  сделать  и  после  еды!
– И  во  время  трапезы  тоже! – Галина  Васильевна  не  успела  заметить,  кому  принадлежала  последняя  реплика.
– Стоп! Merde!!! – Учительница  отменно  владела  французским и,  дойдя  до  определённой  стадии раздражения,  позволяла  себе  ругаться  на  этом  языке.
– Да!  – Сказал  Глумов,  демонстрируя  некоторую  эрудицию. – Именно  это  ответила  гвардия  на  предложение  Веллингтона. Но  мы  не  гвардия,  а  Чехов  не  Веллингтон…
– А чё, – встряла  Марина  со  средней  парты, – там  правда  так  написано? Чехов  не  мог  так…
– Мариночка,  голубушка, – Глумов  потряс в  воздухе  тетрадным  листком, –  не  веришь  мне – прочти  сама. Подойди  на  перемене  и  прочти. Надеюсь,  тебе  хватит  времени, –  не  удержался  он  от  ехидства.
Впрочем,  ирония  Марину  не  задела,  пролетев  мимо.
Урок  был  безнадежно   испорчен.
– Садись  на  место,  Глумов! – Галина  Васильевна  стукнула  по  столу  указкой.
– А  можно  книжечку  назад? Бабушкина  книжка,  из  семейной  библиотеки, – несмотря  на  тон  юродивого  дурачка,  ученик  не  врал.
– Оставь  мне! Завтра  верну! –  Учительница  понимала,  что  подвох  во  всём  происшедшем  несомненно  есть,  и  хотела  докопаться  до  сути.
– А  как  насчёт  оценочки? – Не  унимался  Глумов,  протягивая  дневник,  как  нищий  руку.  – Маааленькую  «пятёрочку»… Ну, «четвёрочку», на  худой  конец…
– Отлынь! – Галина  Васильевна  опять  стукнула  по  столу  указкой. – Оценочку  ему!

«Есть  тут  какой-то  подвох,  заморочка  какая-нибудь», – думала  учительница  по  дороге  домой.
Она  отворила  дверь,  скинула  туфли,  прошла  в  кухню,  налила  в  чайник  воды  и  поставила  его  на  плиту.
Пройдя  в  комнату,  Галина  Васильевна   опустилась  в  кресло  и  раскрыла  книгу.
«В  кабак  могут  ходить…» Чертовщина  какая-то. Чехов,  врач,  он  не  мог такого  написать.
Учительница  осмотрела  книгу:  тёмно-коричневый  переплёт  с  вытесненным  на  обложке  автографом  классика. На  обратной  стороне  цена – 15 руб. На  корешке – «А.П.Чехов» и  цифра  2,  второй  том.
Она  заглянула  на  последнюю  страницу: редактор… технический  редактор… Сдано  в  производство 26/VIII-44г. Подписано к печати… Тираж 53000. Формат…
Галина  Васильевна  вернулась  на  злополучную  страницу. «В  кабак  могут  ходить…»
На  всякий  случай  она  заглянула  в  оглавление,  провела  пальцем  по  строкам  и,  найдя  нужный  заголовок,  привстала  с  кресла:
– Ну,  негодяй! Ну,  мерзавец!!!
Вслед  за  названием – «Что  лучше?» – в  оглавлении  была  ремарка  курсивом,  взятая  в  скобки: «Праздные  размышления  штык-юнкера  Крокодилова».
Только  теперь  учительница  заметила,  что  на  сто  тридцать  четвёртой  странице  эта  ремарка  искусно  вытравлена.
В  кухне  ехидно  засвистел  закипевший  чайник.

2007 г.