Хранители маяка

Бесчисленное  количество лиц утопающих в радужной кромке предрассветного горизонта. Отголоски ораньжево-мажорных привкусов смазаны на нежных полусонных губах сладким шёпотом в мятых объятиях рассеянных, заспанных, глаз.
По негостеприимному дощатому полу обволакивающими смычковыми и струнными квартетами  стелет туман. Мелкими ворсинками проникают в сны,  вяло вальсируя, влажные от росы кудри волос, в нечёсаном лесу которых пахнет кедром, пихтой и сосной.
Честно прожитые годы растворяются за окном в нетронутом пейзаже рельефных мужчин и женщин в замызганных робах. Серо-зелёные скулы рабочих горными цепями простираются вплоть до залива, откуда  льды несут прохладу и отрезвление по кривым улочкам косых барачных кварталов заброшенных  судеб.
Пронзительный гудок возвещает рассветные распри портовых чаек. Сизый смог на белоснежных плавучих городах, тающих своими родниковыми мечтами в мутные сине-красно-фиолетовые воды гавани. Размеренный жестяной, скрипучий ритм разгоняет облака над высокими пиками вековечных древ, братски обступивших портовый городок.
Муторные занятия закипают под безмятежным небом. Грубость и торопливость сжигает безграничное радушие свободных духом людей и поэтому они следуя техникам дзен, чувственно воспринятыми ими, а не благодаря наставникам или межкультурным связям, погружаются в кропотливый поиск смысла каждой секунды существования ради сохранения своей самобытности.
Порт как живой организм дышит и к обеду расцветает в своём благолепии, когда рыбная чешуя усеивает фактуру пирсов своим серебрено-кровавым цветом. Рыбаки победоносно дымят табачными трубками, глядя на босоногие пятки мальчишек шустро сортирующих рыбу. Женщины,  растрёпанные и взмокшие,  в душном и зловонном цеху   превращают неприметную и страдальческую рыбу в вожделенный объект гурманского стола.
К вечеру всё пускается в безудержное веселье — беспричинное и беспощадное. Вихревые токи  пронизывают атмосферу закоулков улиц, где уже звучит единым оркестром  и захлёбистые рассказы «морских волков», и пьяные бредни утомившихся рыбаков, и призывные крики, смех и плач, одуревших за день от запаха рыбьей требухи, утомлённых женщин, и оптимистичные звуки ирландской народной, трезвящей своим ритмом, музыки.
Порт — это единый организм, покрытый, словно чешуёй, людскими судьбами и корабельными историями. Порт  — это огни маяков, что дарят надежду всем входящим и оставляют всякие мечты у запачканных и захарканных стен сараев, где тихо на банджо играет малыш, а собака нежными глазами, потерянной ещё в прошлых жизнях на северном полюсе матери, смотрит туда где двое только лишь поднимают свои взоры на этот удивительный самодовольный и сильный, как ветер из недр океанской тоски, характером, духом — мир.
Вечер, перерастающий в волнительные танцы ночных волн пред штормовых, разгоняет порывы ветра. Тучи сгущают мрак, но ясным светочем в оглушительной тьме маяк разрезает пространство и время, неся призыв на всех языках мира, призыв к путешествию во внутрь себя — неизбежному и неотделимому как имманентный логос океана, породившего всё сущее.
P.S.
Маяк на острове последние лет пять работает за счёт автоматического оборудования и потребность в смотрителях сама собой отпала, но эти двое всё так и живут в его башне. Никто про них не вспоминает, жалования не платит, не кормит и не звонит, не поздравляет с праздниками и не плачет о бедах. Они не слышат лживых речей и не видят гнусности порочных душ. Они смотрят на порт светлыми, любящими, не помутнёнными глазами.
С их слов и записан этот рассказ одним из спасённых ими матросов затонувшего неподалёку рыболовецкого судна.