Вещий Олег. Глава 4. Семейная тайна

               

     Непогода в выходные собрала за обеденным столом всю семью. Во главе стола сидел Павел Олегович Подушкин, сорокачетырехлетний муж и отец, пользующий заслуженным уважением у своих домочадцев. Младший брат Игоря внешне был не похож на своего непутевого родственника. Медлительность в движениях объяснялась излишней полнотой, которая не портила облик добродушного хозяина дома. Он не обижался, когда за глаза его называли «увалень», справедливо считая, что для мужчины главное работа. Вот и сейчас, с удовольствием дегустируя стряпню супруги Нины Александровны, напутствовал дочь, - Ты, Дарья, не спеши с выбором, нужно определить, к чему у тебя наклонности.
Старший брат Дарьи, Филипп не смог удержаться от того, чтобы не вставить язвительное замечание, - Перед зеркалом у нее крутиться наклонности.
Ехидный взгляд из-под густых бровей вызвал ответный отклик у женской половины, - Уж кто бы выступал, подумаешь, какой начальник над швабрами…
Хозяйка дома, нежелающая ссор между детьми, взяла инициативу на себя, - Даша, не придирайся к Филе.
Обиженная девушка выместила всю злость на домашнем любимце, сидящем на полу у стола. Удар ногой был несильным, но серо-голубой пушистик ретировался с кухни, поджав хвост.
- Зачем ты так? - Павел Олегович неодобрительно покачал головой.
- Зачем он обзывается? – со злостью бросила младшая Подушкина.
Отправляя последнюю ложку супа в рот, Филипп изобразил на лице усмешку. Нина Александровна, молчаливо наблюдавшая за склокой, на этот раз выступила на стороне дочери, - Филипп, ты мог бы попридержать свой язык. Даша вынуждена грубо вести себя. А ты мог бы, как старший брат, уступить ей.
Тут не удержалась Дарья, - Ага, и поделиться шваброй. Спасибочки.
Павел Олегович решил продемонстрировать свою доброжелательность, - Причем тут швабры? Перестаньте лаяться. Даша, ты решила, куда пойдешь учиться на следующий год?
- Почти да, - отозвалась Дарья, так и не придя к окончательному решению. Опустошив тарелку с макаронами и котлетами, девушка облизала губы и смотрела, чем бы еще поживиться? Вот, если бы ей предложили бутерброд, но на столе, кроме нарезки из бородинского хлеба ничего не было. Признаться в том, что она не наелась, Даше было стыдно. Братец задразнит.
- Филипп, ты ешь, как будто через силу. Не нравиться?
- Я уже сытый, - в ответ на замечание матери, схитрил Филипп, - Я, пожалуй, пойду.
Даша раскусила капризы брата, но для осуществления задуманного решила смолчать. Однако, сразу же, после того, как вредный братец скрылся в гостиной, на вожделенное кушанье явился еще один претендент. Глядя на то, как отец быстро расправляется с котлетками, Даше оставалось лишь глотать слюни.
Нина Александровна разгадала желания дочери. – Даша, хочешь, я тебе овощной салатик нарежу?
С набитым ртом Даша расправлялась с бородинским. Отец сжалился и оставил ей одну котлетку. – Нет, мам, лучше колбаской угости … и хлебушком, - добавила Даша, наблюдая, как мама забирает у нее хлеб.
- Мать, правда, зачем ты у нее забираешь? Пусть человек наестся.
Нина Александровна дополнила супруга, - И в дверь проходить не будет. Она – девушка и должна нравиться. Толстушки мало, кому симпатичны.
После ухода отца на кухне осталось много грязной посуды, Даша намеревалась незаметно исчезнуть. Не успела. Мать сейчас пристанет с уборкой. Но у Нины Александровны было иное в планах. Быстро расправившись с грязными тарелками, старшая Подушкина завела разговор о будущем дочери, - У нас в супермаркете появилась вакансия продавца. Давай-ка к нам.
Даша не сразу отважилась на возражение. Однако, настойчивость, с которой ей предлагали встать за прилавок, вызвало у Дарьи резкое несогласие. – Нет, мам. Я не умею уступать, и какой-нибудь сварливый покупатель спровоцирует меня на скандал.
- Надо учиться сдерживать себя. Это качество пригодиться в любой профессии.
Мать не отрывала от нее пристального взгляда. Даша опустила глаза. Кажется. Мать ей не верит. – Ты меня в чем-то подозреваешь?
- По-моему, ты не хочешь работать ни кем и ни где. Сейчас дорогая жизнь, чтобы мы могли позволить тебе бездельничать. Если уж Филипп, при своей занятости находит время для работы, ты вполне могла бы последовать его примеру.
Скользя взглядом по обоям, Даша тянула время. Спорить с матерью не хотелось. – Мамочка, можно я кем-нибудь другим устроюсь?
- Кем?
Даша пожала плечами. Больше всего ей хотелось сидеть дома и мечтать, но маме говорить об этом не стоит, без толку. Мать никогда ее не понимала.
Нина Александровна разразилась новым каскадом нравоучений, - Даша у каждого человека в школьные годы формируются какие-нибудь пристрастия, увлечения.
- А у меня их нет, - серо-зеленые глаза поднимались вверх, повторяя хитросплетения обойного узора. Внезапно пришедшая ей в голову мысль, увлекла Дарью своей доступностью, - Мама, я могу, как Олег устроиться в библиотеку ту, что рядом с домом.
- Сперва надо узнать, имеются ли там вакансии? – Нина Александровна укоризненно покачала головой, - Даша, Даша … сколько ты там заработаешь? Тысяч десять – двенадцать, не больше, а в магазине – от восемнадцати и выше. Завтра я буду ждать тебя в «Пятерочке».
Оставшись в одиночестве, младшая Подушкина уставилась в  окно. Наблюдать за происходящим на улице Дарья могла часами, переменно борясь со сном. Жаль, что она – не спящая красавица, вот так уснула бы, и пробудилась лет через пятьсот. Все было бы совсем иным и от нее не ждали трудовых свершений.
Указательный пальчик плавно скользил по слегка вздернутому носу, подмечая все его отметинки, проще говоря, угри, причина тому – взросление. Из-за них она уже не может позволить появиться на улице без того, чтобы не припудриться. Почему домашние от нее чего-то ждут: мама – «чтобы она не сидела на родительской шее», отец – хотел, «чтобы она развивала свои увлечения», Филька – «чтобы не попадалась ему на глаза». Неужели нельзя жить, ни о чем не думая, не строя никаких планов на будущее, жить одним днем …
Опустив голову на подушку, Дарья не пыталась сопротивляться сну, в котором ей непременно сопутствовала удача. Второй раз она срывает кон, не прилагая к тому никаких усилий. Пусть только во сне, но желание ее осуществилось, она разбогатела и вправе распоряжаться деньгами по собственному усмотрению. Сначала она накупит много съедобной всячины, плевать она хотела на всякие диеты. Ее растущий организм требует насыщения. После того, как утолит голод, она окунется в развлечения. О путешествиях она грезила еще с детского сада, но ее самые нелепые фантазии разбивались, как куличики из песка. Безбрежный океан, солнце в зените, песок, пальмы и она среди всего этого великолепия. Иметь свой дворец, прислугу, готовую выполнять любую ее прихоть, а главное – много денег. Они решают все в этой жизни. Будь их много, она заткнула бы рот своему вездесущему братцу. Он относится к категории людей, которые в своих ошибках винят других. Обычно так поступают слабаки, Филипп себя к таковым не относит. Во снах они с Филиппом всегда хорошо ладили, брат был внимателен и ласков с ней, защищал от хулиганов. Во сне он однажды поцеловал ее, не по-братски, а так, словно был влюблен в нее. Она ответила ему взаимностью, ведь он – настоящий красавчик. Тогда, в то сладостное время, они – совсем другие и зовут их не так, как в жизни. Она – Джульетта, а он – ее верный Ромео. Они идут по берегу океана, держась за руки. Ветер развевает ее распущенные по плечам волосы, каштановой паутиной они забирают в сети голову любимого. В тот единственный раз, когда ливень с грозой застает их на пути к дому, они переночевали в самодельном шалаше. Объятия любимого были страстными. Томная нега овладела ею, в тот самый момент, когда она полностью отдалась чувству. В считанные мгновения тело ее стало невесомым, каждой клеточкой ощущая, как постепенно она растворятся в любимом, одновременно соблазняя его, Джульетта блаженствовала. Губы искусительницы будто гранат впитали в себя всю сочность и терпкий аромат заветного плода. Острые резцы впились ей в уста, боль волной растекалась по лицу. Язык ощутил привкус крови, пробуждая желание насытиться ею. Она впервые пила ее, не испытывая отвращения, чувствуя, как тело ее за тем наливается металлом. Повторяя за любимым, она впилась в его губы.
- Ты, что, дура?!
Очумелыми глазами она уставилась на Филиппа, губы которого были искусаны в кровь.
- Разве мне все это не снилось? – громким шепотом вымолвила Дарья. Размазанная по руке кровь вызвала у нее гадливое чувство. Какой мерзостью она занималась! Метнувшись в ванную комнату, Даша уставилась на себя в зеркало. Увиденное едва не повергло ее в шок. Искусанные губы ее распухли, боли она уже не чувствовала. Холодная вода несколько снизила отек, но раны на губах были слишком заметны. Господи, что она скажет родителям?
Стук в дверь испугал ее, но нарушителем ее спокойствия оказался Филипп. Он почти выгонял ее. Прикрываясь рукой, она вышла из ванной комнаты.
- Дашенька, у тебя опять был приступ?
Не в силах оправдываться, она согласилась. Но маму ее ответ не успокоил, она проводила дочь в комнату. Сейчас она предложит вызвать скорую помощь. С опухшей физиономией ей грозило заточение в больницу. – Мамочка, у меня уже все прошло, не надо обращаться к врачам. Я перенервничала из-за завтрашнего визита в твой магазин, - схитрила Дарья.
Нина Александровна с недоверием разглядывала искусанные губы дочери, отведя ее руку в сторону. – С таким лицом тебе даже на улице показываться нельзя. Даш, я вот, чего думаю, может, тебе инвалидность оформить? Будешь получать пенсию, и тогда тебе не нужно вспоминать о работе, - подытожила Подушкина.
Даша молчала и прятала лицо, чувствуя на себе испытующий взгляд. Мама ее отругала бы, узнай она правду. Надо, как можно дольше тянуть с согласием. – Мам, я не хочу, чтобы меня считали психом.
- Даша, после травмы у тебя с памятью неважно стало. Вообще, нам не все равно, мы, твои близкие, тебя любим любой.
Так всегда говорят, когда желают успокоить. Она ждет не жалости, а понимания. – Мам, мне пришьют страшный диагноз, это станет позором на всю жизнь. Если тебе жаль на меня деньги тратить, обойдусь, - зло бросила напоследок Дарья и завалилась на подушку, зарывшись в нее лицом, показывая всем видом, что говорить больше не о чем.
Стоило двери захлопнуться, как Даша развернулась и уткнулась взглядом в потолок. Пожалуй, стоит подыскать себе спутника жизни. Приведет она себя в порядок, макияж, причесочку, приоденется и по банкам знакомиться пойдет. С фотографии, что стояла в книжной полке, к ней с советом перекинулась та, что послужила бы украшением любой компании. «В кафешку либо в ночной клуб, вот куда стоило завалиться. Там красавцы нежадные на угощение». Серо-зеленые глаза хитро прищурились, ну и наивной же она была в пятнадцать лет. В развлекательных заведениях крутятся одни прожигатели жизни, живущие, как и она, одним днем. Но, если для девушки простительно, то мужчина обязан быть предусмотрительным, таким, как ее папа. Он ее крепко любит и защищает от нападок брата и мамы. Его старший брат, Игорь – бездельник, неудивительно, что ему отказали от дома. Два дня назад Игорь Олегович звонил ее отцу, трубку взяла она. Выслушав сетования дядьки на свою судьбу, Дарья взяла на себя смелость и отказала тунеядцу от имени папы. Она некому не сказала об этом и не скажет, даже своему двоюродному брату Олегу. Раньше они часто созванивались, обменивались новостями, обсуждали чужие ошибки, ради того, чтобы уберечься от собственных. Жаль, что Олег ей не родной брат. Он не бросил бы ее одну, в шалаше, на необитаемом острове.
Чей-то пронзительный взор отвлек ее от размышлений. За ней следили и не та, с фотки. Неужели мать за ней шпионит. Нет, мать в узкую щелку способна подсматривать лишь за покупателями, охотясь за мелкими воришками. Удивительно, зачем им видеокамеры, если в торговом зале два зорких окуляра никогда не выйдут из строя, в отличие от новейших технических средств?
Выглянув в просторный холл, Даша никого не обнаружила. В их большой, благоустроенной квартире было тихо, только слышно было, как тикали настенные часы. Блуждая вдоль мебельной стенки, от нечего делать, Даша разглядывала коллекцию нецке, которую долго собирал отец. На первый взгляд, невзрачные, выполненные в одной цветовой гамме фигурки из слоновой кости, походили на маленьких гномиков. Кто-то из них улыбался, растягивая костяной рот в широченной улыбке, но не он пользовался симпатией девушки. Был среди многочисленной компании мандзю юноша, играющий на флейте. Мастер, который ее вырезал, сам был не меньшим виртуозом, Так, с фотографической четкостью, подчеркнуть самобытность древнего музыканта, красоту мелодии, Даше даже казалось, что она слышит ее, нежно жалостливые переливы, звучавшие в ней грустной серенадой. Мягкий ворс ковра заглушал ее тихие шаги, оставалось лишь прикрыть глаза и вообразить себя танцующей принцессой.
- Похожа. Прямо Плисецкая собственной персоной.
Реплика была настолько неожиданной, что Даша испугалась. Приоткрыв дверь спальной комнаты, на нее воззрился Филипп. Опередив сестру в ее желании скрыться в своей комнате, старший брат встал у нее на пути, - Почему лишаешь удовольствия любоваться твоей опухшей физиономией?
Костяшки пальцев девушки побелели о  напряжения, с которым Даша сжимала кулаки. Мысленно проговаривая все то, что она хотела бросить в глаза своему мучителю, она постепенно успокаивалась. Еще чуть-чуть, и она с безразличием воззриться на провокационное поведение брата, - Пропусти меня, … пожалуйста.
Под натиском вежливости Филипп уступил. Прошествовав в комнату, следом за сестрой, он сменил тактику поведения. Чем занимаешься?
- Спать собираюсь.
- А поговорить не хочешь?
Даша пожала плечами, всем своим видом подчеркивая безразличие к сделанному предложению.
- Как хочешь, - бросил Филипп на ходу.
- Подожди, - поддавшись секундному порыву, проронила Даша. Она сама не могла понять, что ей ударило в голову, но, решив кое-что выяснить у Филиппа, она перешла к делу, - Скажи, ты меня … любишь?
- Конечно, а ты сомневалась? – скорее с уверенностью, чем с недоверием, ответил Филипп. – А зачем ты меня об этом спрашиваешь?
- Твоя любовь надолго сохраниться у меня на губах. Мать теперь каждый день будет мне об этом напоминать, - укоризненно промолвила Даша.
Филипп присел рядом с сестрой. Разглядывая его, Дарья увидела те же отметины у него на губах, - Как ты завтра в Университет пойдешь?
- Я не пойду. Даш, я давно собирался тебе сказать, - Филипп смолк, не отрывая взгляда от Даши. Пауза затягивалась в связи с нерешительностью брата. Вероятно, он хочет сказать ей что-то важное, может быть, открыть ей какую-то старую тайну. Даже пушистый частокол ресниц не помешал Дарье разглядеть некую нерешительность в поведении Филиппа.
- Филя, я сгораю от нетерпения. Секрет касается меня?
- Да. Я знал о нем еще с детства, но по просьбе отца молчал, - прочитав немой вопрос в глазах сестры, Филипп добавил, - Прошу тебя, не выдавай меня.
- Согласна, только говори быстрее.
- Ты нам не родная. Когда у матери умерла дочка в роддоме, она тяжело восприняла потерю ребенка. Врачи сказали, что детей у нее больше не будет. В ближайшее время мы должны были получить ордер на трехкомнатную квартиру. Мать испугалась, на троих человек трешку не дадут. Выходило, что надо было срочно обзаводиться вторым ребенком, причем разнополым. Вот матери и пришло в голову взять дочь из детского дома. Отец поддержал маму, меня тогда не спрашивали. Семь лет мне тогда было.
Даша все с большим вниманием воспринимала рассказ Филиппа, не ведая, верить в его слова или нет? Неужели она детдомовская?! – А мне … сколько было? – наконец, выговорила она.
- Тебе было три годика. Когда мы пришли за ребенком, ты первая бросилась навстречу с криком: «Мама, папа, заберите меня», вцепилась в нашего отца и не отпускала его. Там были хорошенькие девочки постарше, мать хотела взять другую, пятилетнюю, но ты так плакала, что воспитатели стали уговаривать нас. Отец полюбил тебя сразу, а я … не хотел не с кем делить родительскую любовь. Взяли все-таки тебя. В детстве ты не была красивой, зато во всем слушалась и меня тоже. Понимаешь, в чем?
Оглушенная услышанным, Дарья молчала. Она – приемная, это унизительно, но разве можно, спустя годы, что-то исправить?
- Мы с тобой с ранних лет любили друг друга по-взрослому. Я не считаю это чем-то ужасным. Знаешь, почему? Наша любовь без продолжения. А теперь обещай мне, что будешь молчать. Это и в твоих интересах.
- Ладно, - еле слышно согласилась Дарья.
Филипп ушел, ей же хотелось побыть одной. Обещание, данное только, что ничего не значило. Как горько ощущать себя чужой, теперь ясно, почему мать гонит ее работать, отец жалеет ее, но совсем не это ей нужно. Филька жаждет любви. Он ее получит, но не безвозмездно. За все, в том числе, и за удовольствия, надо платить. Из зеркала на нее смотрело огорченное, но совсем не страшное личико. Один уже признал ее красоту, предстояло заставить поверить в нее остальных. В ней жил талант к любви, более она в жизни ничего не умеет, но для счастья этого достаточно. Она четырнадцать лет носила фамилию Подушкина, после их с Филиппом свадьбы, она будет принадлежать ей по праву.