5. Шел мимо, думаю - дай зайду!

Он объявился в начале мая с кассетным магнитофоном - что было редкостью тогда - и бутылкой дагестанского коньяка. На нем был светло-серый клетчатый пиджак, который прекрасно сидел на его худой высокой фигуре. В Ленинграде неожиданно крупными хлопьями пошел снег, мы смотрели на этот снег из окна моей комнаты в коммунальной квартире, а в кассетном магнитофоне Philips 263 звучали армянские ресторанные песни. Шел 1976 год, мне было 22, ему 18.

А спустя два месяца в конце июня в переходе на Невском я встретила его с девушкой. Она была худенькой, темноволосой и очень милой. Он представил нас друг другу. Ее звали Асмик. То есть он приехал, а шел по Невскому с девушкой по имени Асмик. В тот день на мне была голубая юбка из джинсовой ткани и белая в голубой цветочек блузка, а на губах - отвратительная морковная помада, которая мне абсолютно не шла, но в том сезоне импортная помада попадалась в магазинах только этого цвета. Впрочем, в целом я выглядела неплохо. Он позвонил вечером и сделал попытку оправдаться. Отчасти это ему удалось. Он сказал, что Асмик - его родственница и внучка Егише Чаренца, два аргумента - это был явный перебор, но я сделала вид, что обман не прочитан.

Он появлялся в моем доме ближе к одиннадцати, я угощала его сорокоградусным Вана Таллином, на кухню входила восьмидесятилетняя соседка Александра Алексеевна, сухо здоровалась с гостем. «Такой дождь на улице, такой дождь», - затягивал Армен. «Что - дождь на улице?» - поддерживала реплику соседка, давая понять, что извинения за поздний визит приняты. «Да! Такой дождь! Такой дождь! - радовался Армен. - Вот, шел мимо, думаю - дай зайду!»

Следующим летом - летом 77-го года - он приехал в июле, когда у меня был роман со студентом из Тбилиси. Мы встречались с Арменом где-нибудь в центре, шли в бар, а через час я говорила, что тороплюсь домой, и садилась в такси. Он заглядывал в  окно машины, чуя обман, и я называла таксисту свой адрес, а когда проезжали сто метров, называла адрес Вахо. На лицо Армена было страшно смотреть - таким несчастным и потемневшим было оно.

Впрочем, лицо темнело у него не только из-за моего коварства. К тому времени он начал пить. Мне случилось увидеть, как лицо его после опохмеления встает на место. На «Кронверке», где мы познакомились когда-то, бармен - тогда уже хороший знакомый Армена - налил ему большую рюмку коньяка, что обычно не практиковалось в этом баре - публике предлагались только коктейли, и Армен, выйдя на палубу, выпил эту рюмку залпом. За его спиной в сгущавшейся синеве виднелись Нева, Петропавловка, Стрелка, а я смотрела, как опухшее лицо моего девятнадцатилетнего друга буквально на глазах становится на место: кожа светлеет и плотно облегает скулы, а нос - его изумительный точеный нос - возвращает свои изящные очертания.

Вскоре высокопоставленные родственники по причине этого самого пьянства наладили его в армию. Он служил на Севере в Полярном и оттуда писал мне письма, спрашивая: «Aimez-vous Brahms?» и рассказывая про старшину, который говорил: «Либо мы будем работать, либо одно из двух», а я писала письма ему в ответ.

Когда в 80-м году он вернулся, я собиралась замуж во второй раз. В тот самый день будущий супруг сделал мне предложение. Мы возвращались из гостей, и недалеко от своего дома я увидела высокую худую фигуру в неизменной белой куртке - куртки у него всегда были белые. Он брел впереди нас по Рыбацкой. «Привет!» «Ааа, привет!» - ответил он тоном, будто мы виделись день назад. У поворота на Малый проспект он купил огромный арбуз в ларьке у кавказцев и, видимо, дал им такую сумму, что они сказали: «Завтра опять приходи!», а он ответил: «Каждый день приходить буду». Мой будущий второй супруг решил не ударить в грязь лицом и попросил у кавказцев дыню. Они продали ему маленькую дыню, которая оказалась абсолютно мягкой снаружи и полностью испорченной внутри. И кто, вы думаете, остался со мной в тот вечер? Будущий супруг не взял тем не менее свое предложение обратно, и я тем не менее вышла за него замуж, хотя случилось это через год.

В 89-м, когда я давно уже была в разводе, Армен неожиданно позвонил первого января днем и предложил куда-нибудь сходить. Мне было абсолютно нечего надеть, и я нацепила дочкину игровую баскетбольную футболку - черную с белой цифрой «7» на спине и груди. Я надела эту футболку под белый пиджак. На левом лацкане пиджака было невыводимое никакими средствами рыжее пятно - я закрыла его большим немецким значком «BEAT APARTHEID». В таком экстравагантном виде я пошла с Арменом в «Европейскую». Кстати, на нем оказался тоже белый пиджак, но без значка и спортивной футболки, под белым пиджаком была просто черная рубашка. В экстравагантности в тот вечер мой друг мне уступал.

Утром 3 октября 1993 года, когда ему было уже 35, а мне 39, он позвонил из Москвы и попросил из дома не выходить. Он сказал, что звонит людям, которые дороги ему.

На этом можно было бы и закончить, но вот еще что... a note from the author, так сказать... в общем... одним словом... герои моей истории ни разу даже не поцеловались по-настоящему. That's all. Теперь все.






Иллюстрация - Дмитрий Горелышев. Петроградка в дождь