Прифронтовой юбилей или Слава КПСС

Прифронтовой юбилей
или
Слава КПСС

- И вот спускаюсь я на пост дежурство принимать…
- Ну и врёшь ты всё! Где ты, весь из себя, и где дежурство — небось, последний раз дежурил в школе, когда доску тёр и полы мыл? Привет, юбиляр! С полтинником тебя!
- Привет, бродяга! Спасибо!
- Будь здоров, принёс?
- А то! Не армянский, не грузинский, домашний «сам-себе-трест» на шиповнике, на боярышнике, на дубовых почках да на травах, но всё лучше, чем хохлопский шмурдяк!
- …
- Ну, наливай! Вот и говорю я, спускаюсь на пост...
- …
-  Ну хорош же врать, где ты и где любой пост, мы ж тебя давно знаем, морда твоя журналистская!
- Да это не сейчас, это давно, в армии…
- А ты и в армии служил? Не поверю! Кем? Брехуном-фантастом? Ваятелем боевых листков?
- Связистом я служил, в спецсвязи!
- А, так ты и там был штабной крысой, юбиляр несчастный!
- Отвянь, Никитич, не мешай, пусть расскажет!
- Но не перебрехивает! Даже в юбилей не прощу! И про армию поподробнее!
- Никитич, есть же ритуал! Юбиляр должен с важным видом трындеть, а мы должны сидеть, пить и делать вид, что верим! Не порть ритуал, сядь рядом и слушай, на вот, закури!
- …
- Служил я телеграфистом ЗАС.
- А что такое ЗАС?
- Засекречивающая аппаратура связи. Несколько больших ящиков, в которые нечто вставляется внутрь, а снаружи — разъемы, к которым подключаются кабеля. С одной стороны — с «открытыми» каналами, с другой стороны — с зашифрованными. Их — эти разъемы — нужно было только правильно настроить. Ну и то, что внутрь вставляется, тоже…
- Тю!… Делов-то…
- А по одному плохенькому голосовому каналу можно было создать массу хороших телеграфных шифрованных. Потому что телеграф — это или есть ток, или нету его, это почти цифра, и «разбирать» почти ничего не приходится. И в результате вместо один раз голосом поговорить со штабом, можно было разные отдельные телеграфные каналы, и на каждом своя шифровка, а каналы и в штаб, и в Москву, и на Камчатку, и в Афган…
- И в Афган!? Во, Сергеич, врёт!
- И в Афган тоже. Тогда как раз шла афганская война. И в дивизии формировали учили маршевые роты, которые уходили служить в афган, а потом, через год, на полгода в дивизию возвращались – дослуживать, отвыкать от войны, возвращаться к мирной жизни... И встретить солдатика, который только что «из-за речки», и дупля не даёт, что в одиночку на дорожке встретить старшего офицера страшнее гранаты без чеки — граната может и не долбанёт, а офицер не может не придолбаться...
- …
- И каким образом Афган к тебе, к штабной крысе?
- Никитич, не уводи разговор… Не порть ритуал!
- Сергеич, но ведь в любом ритуале должен быть этот, антагонист, нет…, о!  трикстер! Рядом с ангелом чёрт, рядом с праведником грешник, рядом с Пьеро Арлекин! Вот я, как работник цирка на пенсии и буду нашего серьёзного юбиляра, того… обламывать!
- Ты лучше его к сути рассказа возвращай, а не уводи в сторону!
- Окей, окей, окей! Трави, Васильич, а я тут, наливая-выпивая, трепетно внемлю!
- …
- Да, муштра, афган и дедовщина - всё это было за толстыми стенами екатерининских времен казармы, в которой размещался штаб, а на минус втором этаже подвала — узел связи.
- Я ж говорил, штабная крыса!
- На минус первом этаже, при входе в подвал — тоже узел связи, но это связи, скажем так, обслуживающие, всевозможнейшие «малосекретные» связи: радиотелефон и радиотелеграф, телефон служебной защиты, коммутатор «алё, девушка», радиорелейка, канальная аппаратура — от проводов до космической связи, ну и бесперебойка: аккумуляторные, дизельные на случай «света прыгнет».
- А ты?
- А вот за спиной дежурного по связи на узле минус первого этажа — неприметная дверка в пост, на котором охрана и лифт на минус второй этаж. И там уже совершенно секретная аппаратура, совершенно другая связь, люди с высокой степенью допуска.
- …
- Фу ты, ну ты, ножки гнуты, сопли пузырями, пальцы в растопырку - «высокой степенью допуска»! Ты тут не соскакивай, ты про себя, про крысу штабную давай! А мы за тебя накатим — будь здоров, юбиляр Васильевич!
- …
- Спасибо… Мало было нас — сложно было пройти все проверки, получить эту степень допуска. Нам должны были доверять государственные секреты — но именно потому, что мы знали эти секреты, нас и боялись. И нас боялись, и за нас боялись — потому и постоянно проверяли. Но не об этом речь.
- …
- Ой-ёй-ой, какие мы важные и посекреченные! Сей от смеху уписаемся!
- Никитич, ты не ерничай, ты лучше закусывай!
- …
- Ты, Никитич, и по профессии циркач, и по жизни юморист, но не забывай, что армейский юмор… он, как бы помягче, со специфическим привкусом. Начальником узла связи — двух минусовых этажей — был, назовем его так, майор Волков. Сначала майор, потом капитан. Знающий специалист, честолюбивый офицер - «шуруп гнутый», да ещё и беспредельно амбициозный, нацеленный на всё держать под контролем — как капитан на флоте, быть «первым после Бога». Его заместитель — старлей, а потом капитан Юрий Волчиков, и два технических специалиста, старшие прапорщики, минус второго этажа — Петр Вовк, минус первого — Сергей Серов. Вроде как всем понятно, за что всех «узловиков» называли «волчьей стаей»?
- А ты до сих пор по ночам воешь? На телефонный аппарат, да? Или нет, у телефонного аппарата шифрования не хватает, наверное, на смартфон!
- Телеграфист ЗАС в армии — он не только связь организует, шифрованную телеграфную, не только принимает и передает телеграммы, но он же и экспедитор — таскает телеграммы в штаб к получателям и забирает у штабных телеграммы для отправки. Потому на смену заступало не меньше 2-3 человек: один занимается приемом-передачей, второй, а если есть, и третий  — шифрованием каналов и экспедиторством, в случае запарки и загрузки и механик ЗАС, и экспедитор тоже садились к телеграфным аппаратам — если дело делается ради того, чтоб дело было сделано, это нормально.
- Однако куча мужиков в одном помещении — это не всегда нормально и почти всегда не очень приятно: через какое-то время все всех знают, и даже запах вонючих портянок четко скажет, кто там за дверью секретного поста трется. Надоедают и голоса, и привычки, и даже шутки надоедают, как твои, Никитич!
- …
- Ой-ёй-ой, какие мы нежные! Если тебе мои шутки надоели, я могу тебе укропские новости почитать — уписсаисси от смеха!
- …
- И вот наступает такая ситуёвина, когда по тому, как спящему в подпитии дежурному по связи прибили 200-миллиметровым шиферным гвоздем сапоги, становится понятно, кто это сделал…
- …
- Чего ржете, не верите? Нет, не через верх, через каблук или подошву, но изнутри! Нет, конечно, молотком внутри сапога никто не стучал, использовали или гидропресс — вдавливали, — или просто большой вес, допустим, несколько аккумуляторов или ту же аппаратуру ЗАС… А просто гидропрессом удобнее было давить чуть сбоку, упираясь в стойку пульта дежурного по связи, прибивая каблук к стене или панели пульта, аккумуляторы удобнее накладывать сверху, но тогда только через подпятку и каблук прямо в пол, а он не везде деревянный, а аппаратуру ЗАС удобнее накладывать просто сверху, но тогда и гвоздь в носке сапога, и сапог должен стоять на поверхности…
- Вот представили себе кучу мужиков, которые «через смену ходят в смену», то есть на десяток постов от силы три-четыре десятка одних и тех же рыл. А ведь штабы, как правило, располагают в населенных пунктах!
- И что?
- А то… Значит, стоит посреди войсковой части такое все из себя защищенное и засекреченное здание, в которое обычному солдатику вход возможен только через вентиляцию в виде молекул газа после ядерной атаки… А за забором войсковой части — город: какие-нибудь автобусы-троллейбусы бегают, велосипедисты звенят, мопеды тарахтят, непризванные гражданские сопляки на дороге в футбол играют, а всякие менты им свистят и цивильные «жигули» с«москвичами» на всех бибикают… И бабы… живые… много… да еще и ходят! … Туда-сюда!… Целый день!!!…
- …
- Не, пусть травит дальше! Не только ж мне хохмить, пусть докажет, что весь мир не театр, а цирк!
- …
- Смехи смехами, но женщин в войска связи звать любили: считалось, что они облагораживающе действуют на замкнутые мужские коллективы, считалось, что вольнонаемные за зарплату работают лучше и старательнее, чем солдатики срочной службы — солдатику терять нечего, а вольнонаемный теряет целую зарплату…
- …
- О как! И больше ни для чего суровому армейскому связисту бабу не надо!?
- …
- Но это все в идеале, а в жизни получалось по несказанному тогда еще Черномырдиным: хотелось как лучше, а получалось как всегда. Почему-то жены и дочери офицеров на узле связи не задерживались — или уходили в секретку, или в штаб, или вообще увольнялись.
- А задерживались на узле связи… Ну, для меня самого долгое время загадкой было, почему среди всех вольнонаемных связисток не нашлось ни одной без спортивной женской фигуры, чтоб сама высокая, плечи широкие,  груди не меньше 4 размера, ноги длинные, а бедра узкие и попка торчит. До тех пор загадкой было, пока жену майора Волкова не увидел — та же фигура!
- …
- Нет, я не хочу сказать, что Волков с ними со всеми спал, или кто другой из офицеров — чего не знаю, того не знаю, да и непохоже на многих из них было. Да и моральный облик советского офицера блюли не только замполиты с политруками, но и всевозможные секретчики, комитетчики, контрразведчики, идеологи, партийцы... Но чисто внешние признаки отбора вольнонаемного персонала присутствовали всерьез. И такая «однофигурная благопристойность» соблюдалась достаточно долго, до тех пор, пока не появилась она.
- …
- О! Она! Шерше, понимаешь, её ля фам тудыть и регулярно! Где мужики — там пьянка и бабы, даже на юбилее!
- Не, Сергеич, не мешай, даже мне интересно стало! Трави, ври дальше, юбиляр!
- …
- Ну спасибо за разрешение!… Звали ее… ну, пусть Анна. Молдаванка, спортсменка и певица — солистка романсового квартета и кандидат в мастера спорта по биатлону. Черные, как вороново крыло, длинные волосы. Воркующий, чуть прокуренный бархатный бас… Громадные карие глаза под длинными пушистыми ресницами, толстые чувственные губы маленького рта — как спасательный круг на рубке подводной лодки. А скандальная история развода с изменившим мужем, бывшим кандидатом в члены ЦК компартии Молдавии — ставшим бывшим именно из-за аморалки и развода — только добавляли авантюрности ее образу. Ну и усиливали эмоциональную окраску ее фамилии — пусть ее фамилия будет Грозная!
- …
- Тьфу, какую песню испортил! Пока не заговорил про ЦК, я уже начал представлять себя немецким водопроводчиком! Я-я, натюрлих, сгон-сифон, цедый флянец с придыханьем, отвод-колена, кисс-ми-растудыть, понимаешь, …
- Вот я и говорю, Никитич, кого что, но тебя погубят твои фантазии!!!
- …
- И вот эта Анна Грозная… За очень короткий срок, меньше месяца… Скажем так, никто так и не смог понять, кто кого охмурил: она Волкова или Волков её… Но страсти кипели как во всех индийских кино и мексиканских сериалах, и все это разыгрывалось прямо на сверхзасекреченном посту…
- …
- Молилась ли ты на ночь, Дездемона?! Али пред заступлением на пост?
- …
- Какое дерьмо служебный роман  все знают? Но тогда, в армии… Солдатам-срочникам — так стало даже легче: во-первых, еще один человек в ленте боевых дежурств, чаще можно между сменами отдыхать, во-вторых, когда начальство целыми днями занимается Анной… Да, правильно, это значит, что оно не занимается тобой! А офицерам… Ну ведь не случайно всех «узловиков» называли «волчьей стаей» - кто из них про своего «волка» что-то вне стаи сдаст?!
- Так и получалось, что, с одной стороны, есть моральный кодекс строителя коммунизма, Присяга, офицерская честь, воспитательно-идеологическая работа, КПСС с партсобраниями и политинформациями, особисты, секретчики, кегебисты, идеологи-журналисты; а с другой стороны есть альфа-самец майор Волков и «Иоанна Грозная» — причем некоторые именно так и говорили «и.о.о. Анна», исполняющая особые обязанности — и все остальные офицеры, прапорщики и солдаты узла связи, волей-неволей, но подчиняющиеся им.
- …
- Не, в таком разрезе мы за баб пить не станем! Разве что не чокаясь — и то памяти тех мужиков…
- А ты всё же наливай!
- …
- И что самое противное, как в такой ситуёвине размывались, мимикрировали самые правильные ценности и понятия. Взять хотя бы боевое братство — мы все тут о нем непонаслышке знаем, да? Так вот это боевое братство, с одной стороны, требовало защищать и покрывать все «внутриузловое» от всего «внеузлового», а с другой стороны, заставляло и подчиняться даже тому, что — каждый знал — в корне неверно! Разница между боевым братством и круговой порукой, преступным сговором просто стиралась! Трудно сейчас это представить, но в условиях, когда замкнутый кастовый коллектив долго варится в собственном соку, окруженный со всех сторон не менее замкнутым коллективом, ни о каком взаимодействии подразделений вне боевой обстановки и речи быть не может!
- …
- Мда, точно, не чокаясь и стоя… В гамаке!
- …
- Насколько здесь были виноваты порядки Союза, армии, а насколько сами Волков с Анной… Нет, конечно, старая поговорка о том, что от одного солдатского матраса может забеременеть три батальона монашек — она справедлива и в этом случае, но... Но, почему-то, хоть в ее присутствии гоголями ходили все, но задиристыми петухами выпрыгивали только прапорщики с офицерами, как правило, люди семейные или как минимум женатые. И — еще раз повторюсь — все знали, что они нарушают, что так нельзя, что это на грани преступления, но… Но всем это почему-то нравилось…
- …
- Мда…
- …
- Васильич, чего-то ты совсем в разные стороны… Давай накатим и ближе к сюжету, а то мы твою мысль, которая белкою по древу, будем вместе с белкой на этом древе… Скажем так, жарить!
- И то правда!
- …
- По морской пословице, баба на корабле приводит к бунту. Баба на действующем секретном узле связи привела к преступлению. Я оказался тут замешан, и вот как это было.
- …
- О как!
- Так это не только про баб и пьянки, но ещё и про детектив!
- За это надо выпить, наливай!
- …
- Не забывайте закусывать, олухи!…
- …
- На нашей площадке размещался единственный в округе некадрированный отдельный батальон химзащиты — это значит, что в этом батальоне был полный штат рядового, сержантского и старшинского состава, что все машины были на ходу, все экипажи укомплектованы и оснащены боевыми средствами химического обеззараживания, обработки и чего там у химиков надо, что боевая учеба идет и батальон готов к действиям по сигналу тревоги. Все остальные были либо в составе чего-то там еще (а это значит, что боевая учеба ведется «в составе чего-то там еще» - нет такой профессиональной подготовки), либо кадрированы, то есть не хватает солдат, а значит, экипажи неполные, часть техники на консервации, ну и т. п. То есть по тревоге поднимать будут наших «химиков».
- …
- Опять его куда-то не туда понесло…
- …
- А в соседнем городке находился действующий медицинский батальон, со своим действующим госпиталем. Мало того, что госпиталь был стационарный, медбат был готов выступить с мобильным госпиталем — и врачей, и среднего с младшим медперсонала хватало, равно как и обслуживающих солдат срочной службы.
- …
- И не говори…
- …
- А тут случилась в двух сотнях километров техногенная катастрофа. Посреди ночи. Я в эту ночь отдыхал после смены, на узле дежурила Анна Грозная. Оставалось мне служить уже меньше месяца…
- …
- Ну-ну…
- …
- Заступаю на смену — майор Волков на узле! Ладно, где наша ни пропадала, принимаю дежурство: печати на аппаратуре, журнал расхода шифроблокнота, номера израсходованных листков в журнале и на корешках, пирамида с оружием, печати, патроны, состояние техники, кобура, бронепортфель экспедитора — а он не пустой!
Смотрю — а там больше десятка шифрограмм, все со временем приема от часу до трех ночи, у всех время доведения от 2-3 минут до 10 минут, а телеграфная лента еще сырая, только наклеенная! Так что это, ночью ее просто скинули, клеили уже утром? В журнал доставки —  а там вообще ни одной записи нету!
- И так мне тоскливо стало, когда вспомнил я уставы и инструкции: это ж трибунал, а до дембеля — меньше месяца! Ведь тот, кто сейчас эти шифрограммы в штаб отнесет — тот и выйдет нарушителем по полной программе, тот и ответит в полный рост!
- А не принять дежурство — а по регламенту и по Уставу я прямо обязан не принять — так всю порнуху и чернуху узлового житья на общий обзор выставить! И штабисты, и гебисты, и особисты, и политотдельцы — все будут наше грязное бельё полоскать! Это ж не позор, хуже, это на весь узел пятно, а как же боевое братство? Как я потом своим сослуживцам в глаза смотреть буду?
- А с третьей стороны, ведь что-то где-то там такое случилось, что среди ночи столько телеграмм и такой категории срочности, и не только телеграмм, вон, несколько рулончиков перфоленты — криптограммы, то есть такой степени секретности, что наши допуски для них — тьфу, что и по шифроканалу передают в зашифрованном виде! Да это же секреты государственной важности, их — и не доставить?!
- Если такой секретности и срочности материалы не доставлены вовремя — головы и погоны полетят точно. Но ведь не в том дело, а когда их быстрее и внимательнее глянут: если Волков, чтоб Грозную не подставлять, их «втихаря» в штадив сдать умудрится, или если они с шумом и скандалом перед комдивом объявятся?
- Вот где-то так я в тот момент дергался и, если честно, даже не знаю, на что бы решился. А из-за спины вдруг Волков: «Ну что ты там сопли жуешь? Давай принимай дежурство и дуй в штаб, одного тебя заждались!».
- И так меня это «сопли жуешь» заело… Развернулся, два шага строевым, по стойке смирно смотрю прямо в глаза: «Тащ гвардии майор, предыдущая смена боевого дежурства проведена с нарушениями, нарушены  регламенты работы боевых постов узла связи, не доставлены секретные категорийные донесения, срок задержки составляет от 10 минут до 4 часов сверх максимально возможного. На основании этого и во исполнение уставов, боевое дежурство принять не могу, обязан доложить по команде и ожидать принятия мер!» И ем его глазами.
- Аж дернулся майор Волков! На узле такая тишина наступила, у начальника узла лицо вытянутое стало, понять не может, что это за нах уставной, и какие звиздецы из этого нах воспоследуют. «Ну хорошо, доложил? Молодец! А теперь я тебе приказываю: принимай дежурство и дуй доводи свои бумажки!»
- А меня от слова «бумажки» опять корежит: «Тащ гвардии майор! Выполняя Ваш приказ я принимаю на себя ответственность за совершенное нарушение, а значит, покрываю преступника! Ваш приказ преступный, и в соответствии с уставом я имею право отказаться выполнять преступные приказы!»
- И пока я так говорю, вижу, что вытянутое лицо Волкова бледнеет, но как-то пятнами. И шум какой-то за спиной. Договорил, оглянулся - лифт спустился, а там особист с шифрогруппой и трое из контрразведки с автоматами.
- …
- Всё те же и Чацкий!…
- Не, deux et machine или «рояль в кустах»!
- …
- Как оказалось, отправители в верхних штабах не на шутку встревожились отсутствием реакции на ночной шухер, и еще ночью провели собственное дознание. По простым, гражданским телефонам, а не по шифрованным. И с утра уже прибыла из штаба округа спецгруппа — а тут такой афронт и подарок, как начальник узла, склоняющий своего солдата к совершению должностного преступления.
- …
- О! Началось! Закуривай!
- …
- Со мной дело решилось быстро: солдат в отношении преступления прав? Должен был не принимать дежурство? Да! Солдат приказ непосредственного начальника отказался выполнять? Принцип «сначала исполняй, потом обсуждай» нарушен? Тоже да! Значит, солдату, как положено после дежурства, хоть в дежурство я и не заступал, смена отдыха, а потом сутки губы за пререкательство со старшим по званию, а вот майор и Анна Грозная — добро пожаловать для выяснения в контрразведку, в восьмой отдел, в особый отдел и далее по списку!
- …
- Не, только вот тут «всё те же и Чацкий»!
- «Ты всё пела, это дело! Так пойди же попляши!»
- …
- Естественно, никакого отдыха перед губой у меня просто не получилось бы: поплелся в каптерку, нашел себе хабе второго срока, но попрочнее, простые сапоги и новые портянки, ремень уставной, а не кожаный. Распихал свое «приблатненное» имущество по нычкам. Рассказал старшине роты Волосянцу, — из наших, из мариупольских греко-армян — как дело было, — ну, в рамках того, что он и так бы узнал. Еще когда собирался, узнал, что наш химбат и медбат из соседнего расположения по тревоге убыли в полном составе. Даже казармы не свернули, белье не собрали, не говоря про парковое хозяйство и ремонтные боксы. Пообедал плотно — и повез меня старшина на губу на своей личной «копейке».
- Приехали на гауптвахту, а возле входа начгуб, майор Екагуров, вечный партнер Волкова по преферансу,  собутыльник и противник «от слова противно» в спорах сидит на стульчике — а было такое в войсках, ой, было, что двое офицеров и терпеть друг друга не могут, и не общаться не могут, и, чтоб не мучиться подозрениями, постоянно держат друг друга рядом, постоянно общаются — спорят. Знают друг друга как облупленных, знают и сильные, и слабые, и хорошие, и плохие стороны, была бы их воля — они б друг от друга на всю длину границ Союза разбежались, но — не могут, а потому сцепили зубы, и друг рядом с другом терпят-злятся…
- Сидит Екагуров, улыбается, как кот на сметану, на солнце щурится. «А-а-а-а, а кто это ко мне в гости пожаловал? Так это же рядовой Абдулов, тот самый, который Волкова умудрился Уставу научить! Дык я тебя за это даже уважать буду — такого зазнайку и буквоеда, как Волков, да прям по Уставу продернуть! И еще рядовой — майора! Срочник — офицера!»
- …
- Во, врёт! Не то, что не краснеет — аки ангел светится, но врёт!
- Не мешай, самый театр пошёл!
- …
- Он говорит так ласково вроде, а у меня в животе стынет и поджилки трясутся, сразу и про офицерский кодекс, и про честь связиста, и про мусор из избы вспомнилось, и каждое слово — как скрытая угроза! Да я же столько на губе точно не высижу, сдохну!
- «Нет, - говорит, - не смотри, что я тоже майор, я тебя бы за другое построил: за подшивку неуставную шелковую (и как досмотрел, гад, я ж аккуратно края спрятал!), за ремень неплотно затянутый (да, пока ехал — расслабился, привык к мягкому кожаному, уставное полено неплотно затянул), за пилотку меньшего размера (а про пилотку я и думать забыл, в своей, на два размера меньше, поехал, в которой на узле шиковал, под погон прятал), ну да у меня к тебе претензий нету — пока нету! Скажи, ты в нарды играешь?» «Так точно, товарищ гвардии майор!» «А нарды с собой привёз?» «Никак нет, товарищ гвардии майор!» «Ну что ж ты так плохо на вахту на гауптическую собирался! Непорядок!»
- Смотрю, Волосянц из машины нарды тащит, а из здания губы раскладной столик с двумя табуретками, самовар кипящий и три стакана в подстаканниках автоматчики на рысях. Я было доложиться, мол, «прибыл» - а Екагуров меня так мягенько «Не порть чаепития, все дела потом доложишь, сначала мы по шесть полных кругов в шеш-беш… На шелбаны…»
- …
- Ой, не могу! Ну, врёт! Рядовой с офицерами! На шелбаны!
- …
- Шеш-беш — длинные нарды. Полный круг — это пока все игроки, играющие попарно, не выстроятся в списке побед «друг за другом». В идеале, для троих за три игры, это один выиграл у двоих, а один двоим проиграл. Не сложилось — еще три игры, и так до тех пор, пока места не распределятся бесспорно. Даже три полных круга редко когда удается сделать в девять игр, а шесть… Не вышедшие у проигравшего фишки (бараны или всадники) считаются шелбанами, их запись суммируется и в конце игры считается разница. А чтоб не ходить с синюшными лбами, обычно шелбаны переводятся в деньги. Солдаты-срочники обычно играли шелбаны от копейки до пяти копеек, офицеры — от гривенника.
- …
- Тю! Опять всё на деньги!
- …
- Первый круг, помню, я бездарно слил — все о произошедшем думал, да о том, как на губе сидеть буду. А в начале второго круга Волосянц у Екагурова уточнил цену шелбана… И когда я услышал «по полтинничку»… Тут нужно понимать, что солдат в месяц получал денежного довольствия от 5 до 7 рублей (мне, как узловику-секретчику, платили 7), и на эти деньги еще покупались сигареты…
- …
- А я давно говорил — меркантильный! Скупой, завистливый и меркантильный юбиляр нынче пошёл!
- …
- В общем, зло меня взяло: мало того, что влетел ни за что неизвестно во что, так еще и без денег останусь! А разозлившись, начал считать, анализировать, наблюдать — начал выигрывать. И когда увидел, что игра идет, а я уже в несомненном плюсе, начал задумываться, с каких таких веников старший прапорщик и майор с рядовым солдатом чаи гоняют и в нарды наяривают?
- …
- Тише, он хочет хоть так показать, что хоть когда-то был умным!
Юбиляр все же!
- …
- И когда осознал, по Винни-Пуху, что «это жжж неспроста», начал играть очень осмотрительно и вдумчиво, начал следить не только за своим счетом, но и за шелбанами Волосянца и Екагурова. И постарался разницу в проигрышах сделать несущественной.
- …
- Ну-ну… Я ж тебя знаю, ты отбоя двух сдач не упомнишь! Не против меня ты играл, игруля!
- Да ну, может, сопляка пожалели…
- …
- Проиграли мы где-то с 14-ти часов аж до 20-ти или позже, в части уже и ужин закончился, до вечерней поверки остались слёзы. За это время выдули два самовара чаю, съели пару подносов сушек, выкурили, думаю, по полпачки сигарет или больше. Но на последнем кругу Екануров начал говорить для меня важное:
- «Вижу, что ты, солдат, успокоился — это хорошо. Не то хорошо, что ты в переплёт попал — это не твой переплёт, и даже не Волкова переплёт, это всей нашей страны и армии переплёт, а ты тут как поплавок на удочке, нырнул в дерьмо с макушкой, когда рыбка клюнула».
- «Знаешь, из-за чего весь ночной кипеж был? Не знаешь — а в районном городе ночью на производстве был взрыв и пожар! На вредном, я бы даже сказал, военном производстве! И посреди ночи кто-то в штабе сначала посчитал, что это бомбежка и началась война — все части в округе подняли по тревоге в ружье, кроме... Кроме нашей дивизии!»
- «А наша дивизия — ближайшая к месту аварии. Именно ей, в случае чего, первый удар принимать, первое дерьмо разгребать. И если война, а ближайшая дивизия на тревогу не отреагировала… Правильно! Значит, на месте — враг, значит, ищи диверсанта и шпиона тут!»
- «Нет, Волков, конечно, не шпион и не диверсант… Раздолбай — да, эгоист — да, но мы тут все раздолбаи и эгоисты… Если бы не эта Анька… Ну да разберутся, там и Анька фрукт ещё тот, и у неё, и у Волкова и родня в партии, и в штабах лапа, и максимум, что будет — станет Анька гражданской курвой, а Волков капитаном… Или лейтенантом… Но крови им попьют и попортят — куда там всей дивизии до того, что им выпадет.»
- «А за них крови попьют и попортят и тебе — ты готовься, ты не губы бойся, не уставной шагистики и черной пахоты на гауптической вахте, а того, что в казарме и на узле начнется: ведь тебя теперь ни обидеть, ни с узла убрать, ни дембель замутить не получится, ты ж теперь фигурант в деле, и вся судьба твоя теперь на контроле… А за это готовься спину под плевками и душу под сапогами держать твердо и прямо…»
- «Видел, как с утра химики и медики по тревоге полетели? Им работы теперь… И работы, и заразы, и опасности, и от гражданских отношение за это почти суточное опоздание… Им много хуже, чем тебе - они за волковский прокол будут своими жизнями платить, хуже того, от их работы теперь чужие жизни зависеть будут, вот они теперь ни на гран прокола допустить не могут... А все почему? А все потому, что Волков с Анькой вместо службы свою хотелку…»
- «А ты правильно сделал, что в самый палёный час, когда контрразведка и гебня с особистами сейчас на узле, в штабе и в батальоне связи всех на уши ставят, все заначки и углы шерстят, по уставу в две колонны три шеренги последнего цуцыка строят и всех и каждого учат Родину любить в ритме упал-отжался, на гауптическую вахту спрятаться слинял! Не-е-ет, это ж нужно было удумать, что на губе такого хитрого раздолбая, как наш Андрейка, никто точно искать не станет! Сидишь тут, со скорбной мордой и красными ушами двух старших по званию нагло обыгрываешь, смотри, сейчас ещё и без штанов нас оставишь, да со лбами синими!»
- «А губы ты не бойся! Уставы читай и телевизор смотри — и потому губы не бойся! Что, не понял? Сейчас что в стране происходит? Что сегодня открылось? Правильно, Съезд! Съезд Коммунистической партии! А когда проходит съезд КПСС… Что, не знаешь? Не член партии, только комсомолец? Когда проходит съезд КПСС, наказания за мелкие дисциплинарные нарушения отменяются! А за не-мелкие — сразу дисциплинарный батальон! Так что правильно ты на губу спрятался, я ж тебя и посадить не могу, некуда — все камеры опечатаны!»
- Вот тогда я встал со стула, вытянулся по стойке смирно, перекрестился и сказал первый раз в жизни с глубоким чувством, сердечной благодарностью и от всей души «Слава КПСС!»
- …
- О! Снёсся! «Слава КПСС!»…
- Ой, не могу!… «И перекрестился!»…
- …
- Глядя на то, как я крещусь и «Слава КПСС» кричу, ржали Екагуров и Волосянц, как вы сейчас, долго, заразно и радостно. Хлопали по плечу, жали руку, поздравляли, накормили домашней картошкой с салом и соленым огурчиком, дали сигарет, отвезли в часть, и уже после отбоя, после 23:00, вернулся я в казарму. А в казарме…
- Никто не спит, все порядок наводят: солдаты сорванные полы и панели на место прибивают, офицеры все солдатские дембельские альбомы и неуставные дембельские парадки во дворе, в курилке, на костре палят, из-под крыши еще что-то продолжают выбрасывать, а из подвала, из складов ремроты, продолжают какие-то чемоданы, баулы, чувалы и клунки таскать. Всем настолько не до меня, что пробрался я на свое место, затолкал ватин в распоротый матрац, перья в подушку, сел в уголочке и спокойно прозашивал сначала свою постель, потом соседа, дембеля-узловика, который на дежурстве был, аж до часу ночи. После часа разбредаться по койкам стали — тут и я отбился. А наутро — на узел, на боевое дежурство…
- …
- Ну, про боевое дежурство дальше неинтересно!…
- …
- К чему я об этом… Все угадал Екагуров, и то, как много мне говорили и за спиной делали гадостей, и то, что Волков стал капитаном — и через восемь лет после дембеля, уже в развале Союза поездом проезжал я через город, где служил, выглянул на перрон — а там Волков, и все в чине капитана. И Анну Грозную в части больше никто ни разу не увидел, и только в перестройку она стала выдающейся журналисткой, боровшейся с режимом диссиденткой и активисткой молдавского национального фронта. Но не к тому и не о том я.
- …
- Самое главное и самое жуткое в эпоху развала Союза — а я считаю, что Союз начал распадаться даже ещё с Никитки — было то, что даже зная, что ты поступаешь морально и идеологически правильно, зная, что ты спасаешь саму жизнь свою и восстанавливаешь законность, все равно, до тех пор, пока не встретишь других, думающих как ты, пока не станешь частью коллектива — ты всё равно сомневаешься, ты все равно чувствуешь себя преступником и нарушителем первооснов… Которых, очень может быть, в реальности в душе у всех уже давно нету!