Альцгеймер

     «Здравствуй, Светлана. 20-го, это воскресенье, год со дня смерти Зои будет. Ты сможешь прийти помянуть? На кладбище встретимся. Девочки придут: Галка да Таня. Я памятник поставил недавно. Посмотрите. Помянем». – «Смогу. Обязательно приду. Где встречаемся?»
    
     Таня не пришла. Зоин муж, Степан, с Галкой встретили ее на выходе с конечной станции метро. «Привет, привет». Все бодрячком. Всем троим по 60 или около этого: и мужу и подругам, нет, скорее, бывшим коллегам, Зоиным. А самой виновницы события уже год как нет с ними. А до дня смерти она год провела в беспамятстве в частном пансионате, куда Светлана приходила 2 раза: первый раз Степан привел ее, показав дорогу, а потом, спустя полгода, узнав от Степана же, что Зоя уже не передвигается, сходила одна.
   
     При первом посещении по дороге в пансионат Степан виновато пытался объяснить Светлане, почему он вывез жену из дома. «Понимаешь, она перестала спать по ночам, перестала есть, надо кормить было, а сын на работе, да и я  на работе… Дочь вообще в другой стране живет. Потом еще…» - «Не надо, Степан, ничего объяснять. Не мне судить».
   
     Частный пансионат представлял собой обычный коттедж для проживания большой семьи. «Здравствуйте. Мы к Зое» - в домофон. «Проходите. Она ждет» - ответ.
     - Не верь, Светлана, что она ждет.Сестра имела в виду, что она не спит и ее не придется будить.
     Поднялись на второй этаж. В холле сидели несколько пациентов: кто в кресле, кто на диване, кто одиночкой в углу на стуле – и все как бы в застывших позах и с застывшим взглядом. Наша Зоя сидела в неестественной позе в углу дивана, видать, как посадили, - так и не смогла она поудобнее устроиться, значит, не управляет уже своим телом. Подошли к ней. «Зоя, здравствуй». Её взгляд во вне даже и не переместился на них. Муж взял ее за локоточки, приподнял с дивана, потом взял под руку и повел по коридору. «Давай-ка, я пройдусь с ней» - сказала Светлана. В холле из невидимого радиоприемника звучали песни какие-то бравурные. Растерянной Светлане музыка прямо-таки резала уши из-за несоответствия музыкального мажора обстановке пансионата. «Зоя! Я Светлана. Ты меня узнала?» - Молчание. «Тебе музыка нравится?» - «Да-да-да. Пусть, пусть будет» сбивчиво, быстро пролепетала Зоя. Она не то чтобы шла под руку со Светланой, а просто перебирала ногами, поддаваясь усилию, с которым Светлана тянула ее. Пошли в палату. Проходя мимо одной из соседних палат, Светлана обратила внимание на нестарую женщину, одетую по-офисному, как на службу собралась, с современной стрижкой, всю какую-то подобранную, чинно сидящую на стуле возле аккуратно застеленной кровати, но взгляд… безучастный, страдальческий и одновременно агрессивный… такого взгляда «на воле» Светлана не встречала. Посадила Зою на кровать. Палата на троих, но две другие кровати пустовали. Села рядом с ней. Начала говорить. «Зоя! Я – Светлана. Ты меня вспомнишь сейчас. Мы с тобой вместе в институте работали. Дети у нас вместе росли. У меня девочки. А ты, молодец, и девочку и мальчика родила. А девочка твоя так рисовала замечательно. Помнишь, как ты приносила на работу её рисунки и поделки?» Зоя наморщила лоб, так делают, напрягая память и концентрируя внимание. И, видать, вспомнила: из глаз побежали слезы. Она что-то опять залепетала… Несвязно, быстро-быстро. А взгляд как был куда-то в никуда направленным, так и оставался. «Не плачь, Зоя! Глаза твои красивые покраснеют. У тебя вон какие глаза красивущие, мы с девчонками по молодости завидовали твоим глазам: ярким, с поволокой. У сына твоего такие же глаза». Она молча плакала. Дальше теребить ее на воспоминания становилось безжалостно. Плакала уже и Светлана.

     Всю обратную дорогу молчали, Светлана спросила только: «Сколько ты платишь за пансионат, Степан?» -  «22 тысячи рублей в месяц, плюс памперсы привожу, плюс лекарства, какие выпишет врач, психиатр». « А по линии социальной службы никак нельзя было Зою пристроить в государственную лечебницу, ведь она сама 20 лет назад эту самую социальную службу наводила в городе?» - «Звонил  сотрудникам ее бывшим, спрашивал, сказали: «Что ты, что ты… невозможно».

     Да… 20 лет назад Светлана вместе с Зоей работала в проектном институте. Двенадцатилетнему сыну Зои и Степана был поставлен диагноз «сахарный диабет». В ту пору мы и среди  взрослых-то не встречали этого заболевания, вернее, не вслушивались, не включались, сами молодые еще, а тут – диабет у ребенка. Это было потрясение для Зоиной семьи. Она тут же включается в работу городского общества диабетиков, детского отделения при администрации города, и на волне общественной жизни и глубочайшего неравнодушия к людям дает согласие стать  кандидатом для  выборов в городскую думу. И проходит в думу. И становится депутатом в 1990 году. Тут как раз в стране разворачивается кампания по созданию центров социальной помощи гражданам. А до этого социальной этой самой помощью занимались только собесы, вернее, не занимались. Зоя – одна из организаторов этого центра, уходит из института туда работать. Через полгода зовет Светлану. Институт  и родная лаборатория экономических исследований были на грани распада, и Светлана  согласилась. Новая работа в городском Центре социальной помощи гражданам -  совсем другая сфера в смысле характера работы, «места действия» - чиновничья,  и неопределенности круга вопросов в первое время после создания этого Центра. Светлане  пришлось заниматься и льготами для чернобыльцев, и пробиванием дополнительных талонов на мыло для семей, где лежачие инвалиды-больные. Вместе с Зоей она проводила съезды-праздники для блокадников Ленинграда. Светлана за год работы в Центре дошла уже до того, что вела открытый прием посетителей. И с какими только вопросами не шли на прием люди… Вечерами, придя домой после дневного посещения больницы для чернобыльцев, она плакала на плече мужа, рассказывая, что «…вот только вчера я с ним разговаривала, а сегодня – его уже нет… умер…» И однажды муж сказал: «Всё. Хватит. Увольняйся. С такими слезами ты дело не продвинешь, а сама потеряешься». Светлана уволилась, Зоя осталась, и на долгое время они разошлись.

     Встретились спустя 20 лет. Зоя вышла  на бюджетную пенсию, слегка прирабатывала помощницей депутата. И тогда она  пожаловалась Светлане, что теряет память и это ее беспокоит и что не может уже писать, почерк разъезжается. Светлана не придала особого значения ее словам. Вместе посмеялись. Светлана: «Зоя! Я тоже кое-что за собой замечаю. Это всё сосудистые дела. Проведи сосудистую терапию – и так и продолжай». Разошлись. Через год Светлана позвонила на домашний телефон, чтоб поздравить ее с днем рождения, ответил Степан: «А Зоя уже полгода в пансионате…»

     Второе посещение Зои состоялось за 2 месяца до ее смерти. Степан перевел жену в другой пансионат: такой же, неприспособленный для малоподвижных больных, коттедж, но в более живописном лесном районе на окраине города с ухоженным просторным приусадебным участком, где можно выгуливать сидящих в колясках пациентов. Светлана и рассудила, что этот раз она посетит Зою с целью погулять с ней на свежем воздухе. Опоздала. Долго собиралась. Зоя уже не вставала с кровати. Лежала вся высохшая, с подогнутыми коленями исхудавших ног, привязанных к спинке кровати. «Зачем привязывать?» - спросила у сестры.– «Вскакивает резко, падает», - ответила сестра и вышла.

    В палате 5 кроватей. Одна пустая. На двух лежат, спиной к двери, а значит, и к вошедшей Светлане, две женщины. Зоя спит. На «здравствуй» и легкое прикосновение к руке не среагировала. «Так ей успокоительные дают, она весь день и спит», - объяснила единственная бодрствующая пациентка, возраста что-то возле 80-ти, с ясным разумным взглядом и явным желанием поговорить и… тоже привязанная одной ногой к кровати.

     Тут одна из спящих повернулась и, глядя в стену, спросила ни у кого: «А ужин скоро? Вы еще не ужинали?»
«Еще и не обедали даже. Времени 11 часов только» - ответила бодрствующая, посмотрев на ручные часы.
    
     «Ведь вот совсем вменяемая, разумная, кажется, женщина», - подумала Светлана и спросила у нее: «Вы-то что здесь делаете? Вы же в полном рассудке?»
     - Жила одна. Стала падать дома. Уходить из дома и забывать вернуться. Временами, конечно, но всё-таки.
     - Дети – что?
     - Нет детей. Был сын один, умер пять лет назад. Племянница одна у меня. У ней своя семья, сейчас вот ребенок у нее маленький, совсем некогда ей за мной присматривать. Ходить проведывать меня и то – когда вот ей? Вот и решили поселить меня сюда под присмотр. Квартиру мою сдают и на эти деньги я тут и нахожусь.
     - Так падаете вы и забываете – это же сосудистые всё дела. Можно же было вам помочь, проводя какую-нибудь терапию на дому, с участковым врачом решить этот вопрос. Вы на участок к обычному терапевту обращались?
     - Конечно. Меня и поддерживали сосудистой терапией лет до 80-ти. А после 80 лет, сказала врач, уже осторожно надо привлекать всякую терапию.
     - А сейчас вам сколько лет?
     - 84 года.
     - А привязали вас зачем?
     - Так боятся, что я вскочу - да упаду неловко.
     - Так привязывать то вас и дома можно было. Но тут-то… Это ж вы целый день лежите при ясном рассудке и встать не можете…

     Светлана совсем расстроилась и замолчала, боясь, что ненароком откроет сейчас этой женщине ужасающе несправедливую ситуацию, в которую ее ввергли… кто? Повернулась к Зое. Осторожно прикоснулась ко лбу, стала гладить по волосам, зная, как это может действовать расслабляюще приятно. Приговаривала:  «Зоя, это Светлана. Помнишь меня? Мы вместе в институте работали. Еще Галка с нами работала, Таня. Помнишь? А потом мы с тобой в Центре работали, в администрации города? Помнишь?»

     Зоя открыла глаза, но не повернула головы и не перевела взгляд, только  как бы нахмурилась, обозначив морщинами на лбу попытку ответить. Светлана перевела поглаживание на шею, руки, подложила ладонь под ее спину, наверняка затекшую. Потом вернулась к волосам и продолжала напоминанием знакомых имен и слов включать Зою в настоящее время: «Степан сказал, что Леночка скоро приедет, ты ждешь Леночку». И тут появились слезы… Зоя как-то чаще задышала. Но ни руками, ни ногами не пошевелила. Только из уголков глаз по щекам медленно покатились редкие слезы. И всё это в полном молчании и бездвижении. «Узнала, поняла».

     Заскочила сестра: «Разбудить удалось - таки? Еще и плачет…»

     - Да вот же и не знаю, надо ли было ее будить? Только вот расстроила ее…

     - Вот и я так же считаю: не нужны ей посещения такие. Она уже в своем мире живет, не надо ее возвращать в прежний мир. Вот сейчас она разволновалась, давление поднимется. Не надо уже ей этого.

     … И опять, как тогда, Светлана ехала с посещения  разбитая, с мыслями не столько о Зое, сколько о той, не отключившейся еще от этого мира женщине; с мыслями о себе… Какова будет ее собственная глубокая или не глубокая старость и какой вариант лучше: лежать дома в ожидании, когда придет тебя навестить кто-то из близких или чужой человек, нанятый этими близкими, или… лежать  в общественном месте, оплаченном этими же близкими…

     Вечером позвонила Галке, рассказала. Та: «Потому я и не пошла с тобой, Светлана. Чтоб не бередить ее… Да и себя чтоб не бередить…»  «Себя, конечно, себя не бередить чтоб» - подумала Светлана. - Мы себя лучше чем-нибудь другим разбередим, более усвояемым…»

     Зоя умерла сразу же после посещения её дочерью: та приехала из другой страны, с трудом оформив краткий отпуск на  работе. Зоя как будто ждала её, не умирала.

     На похоронах Светлане не пришлось присутствовать. Галка с Таней были.

     И вот сейчас… Годовщина смерти. Памятник муж соорудил. С памятника смотрела фотография молодой  Зоечки, тридцатилетней, из того времени, когда  растили детей и работали рядом. Эти яркие, темные глаза с цепким взглядом, с поволокой, чуть раскосые. У нее были необыкновенные глаза.
 
     Вспомнилось, как Зоя в те молодые годы, оформляя санаторную карту, проходила медицинское обследование. И вот, придя на работу с результатами обследования, упавшим голосом объявила, что у нее признали холецистит и что надо лечиться, а то это может привести к циррозу печени, что уже смертельно… Мы всем коллективом еще так посмеялись над ее испугом перед  диагнозом, который был слишком обычным и рядовым. Ну, не ирония ли это судьбы: в 30 лет испугаться холецистита, возможного развиться до цирроза к 80 годам, и  умереть от болезни Альцгеймера в 58.

     - Ну, как ты, Степан? Чем держишься?

     - Держусь… Немного работаю.  Хожу в тренажерный зал. Хожу еще на курсы английского 2 раза в неделю. С удовольствием хожу.

     - Английский-то тебе зачем? Тренажерный зал, понятно. Ты же бывший спортсмен, ты не можешь себя запускать. А английский? Память тренировать?

     - Чтобы к дочери  ездить без проблем. И чтоб гостить у нее с интересом. Незнание английского меня один раз так подвело: при пересадке в Амстердаме нас с сыном задержали при посадке. Пока мы туда-сюда кидались, пытались что-то объяснить на смешанном русско-иностранном языке, самолет и улетел… Так что…

     - Жизнь продолжается, Степан.

     - Жизнь продолжается, Светлана.