Курьёзные истории

Детство
В  детстве  я  часто  болела  и  росла  слабенькой  девочкой.  Была я  домашним  ребёнком, в садик  не ходила,  с детьми  общалась  мало,  и,  наверное,  поэтому  со  мной  происходили  разные  забавные  истории.  Ведь  человечек  растёт,  и,  хочешь – не хочешь,  ему  приходится  познавать  жизнь.
I
Мама  и  папа  работали,  утром  меня  отводили  к  бабушке  с дедушкой,  а  вечером  после  работы  забирали  домой.  Дело было зимой, мне лет пять уже было.  И  вот  однажды  после  работы  мама  приходит  за  мной,   а бабуля  говорит  ей: «Пусть  Алёнка  остаётся  у  нас  ночевать,  всё  равно  завтра  приводить,  оставляйте».  Мама  сразу  насторожилась – «Что, заболела?»,  спрашивает.   «Нет» - отвечает  бабушка, - «Просто  жалко,  будите  ребёнка  рано».  Мама,   конечно,  не  верит,  трогает  мне  голову,  но  температуры  не  чувствуется.  «Признавайтесь, что  случилось», - говорит.  «Да  ничего,  просто  я  шубу  постирала, и она  ещё  не  высохла».  «Как  постирала,  она же цигейковая,  новая».  А  шуба  и  вправду  была  новая,  бабушка  с  дедушкой  решили мне – внучке  своей  самой  младшей -  шубку  купить.  Да  и  купили, и ещё  на  пять  размеров  больше  меня – это  на  вырост,  решили  они.  Мама  говорит: «Так.  Рассказывайте,  что у  вас  тут случилось?».  А  случилось  вот  что.  Я пошла гулять во двор. Двор  был  небольшой,  детей во дворе  не было.  Зато  был огромный,  выше моего роста,  сугроб  вдоль дома,  это потому что тропинку вдоль дома от  снега  очищали.  А  зимы раньше очень снежные  были, вот и сугроб  большой был. Сверху  сугроба  была  лунка, туда помои  выливали,  раньше  в домах канализаций  не было.  Забралась  я  на  этот  сугроб,  иду  по  самой  верхушке,  дошла до лунки.  Края у этой  лунки  обледенели,  ведь когда воду  выплёскивают,  проливается  она  понемножку.  Раз  вылили – пролилось,  второй  раз  вылили – пролилось,  так  и обледенело постепенно  вокруг этой лунки.  А мне-то  скучно,  ребёнку  чем-то  заниматься  надо.  Вот  и задумала  я  через эту  лунку  прыгать,  да  не  перепрыгнула,  нога поскользнулась, и я в  этой лунке  с помоями  очутилась.  Хорошо  шуба  широкая  была,  застряла  я  в  лунке – то,  руки  растопырила  в  стороны,  и  выбраться  не  могу.   Стала  я  кричать,  бабушку  звать.  Бабушка  в  окошко  выглянула,  накинула на  себя  что-то,  побежала  меня  вытаскивать,  да  вытащить  не  может,  сил  не  хватает.  Прямо  как в сказке  про  «Репку»:  стала она  дедушку  звать,  а  дедушка  больной  был,  пока  оделся,  пока  спустился  со  второго этажа,  а  я  всё  там  в  этой  лунке  с  помоями,  мокрая  по  пояс – валенки, шуба  намокли.  Вот  они  вдвоём  меня еле  вытащили,  затащили  на  второй  этаж,  стали  раздевать и переодевать,  поить  горячим  молоком  с мёдом,  ноги  растирать,  чтобы  не заболела,  да  в  постель меня.  А  бабушке  всё  стирать…  Так то…,  хорошо, что я тогда  не заболела,  а то  попало бы  бабушке  с  дедушкой,  что не углядели  за  мной.
II
Однажды  положили  меня  спать  днём.  А  спать  почему-то  не хотелось.  Бабушка  с  дедушкой  из  комнаты ушли,  занялись  своим  делом,  ну  и  я  себе  дело  придумала.  Попались  мне  в руки ножницы.  Раньше  на  окнах  у  всех висели  такие  беленькие  занавесочки  на половину  окна.  Сейчас  таких  не увидишь,  если только  в  деревне  где  или  в  музее краеведческом,  может  в  кино ещё.  Так  вот,  взяла я ножницы  и  давай на этой занавеске  вырезать  глаза,  рот,  нос – получилось, как будто  солнышко  улыбается. Я уж  не  помню, успела ли  я  вторую порезать, тут  бабушка  зашла,  да  как ахнет – «Сейчас  дед  увидит,  что ты натворила, эх и будет же  нам!»   Я  пришипилась,  и  в кровать,  а  бабушка  скорее  занавески  снимать, чтобы  дед не  видел.  Строгий он был за озорство и хулиганство,  да и денег всё  стоило,  жили  не  богато.  Но  видно  тогда я ничего  не  прочувствовала,  или творчество  моё  осталось не  законченным,  а,  может, понравилось мне это – не знаю,  только  решила я повторить своё  «солнышко».  Было  это уже  у нас дома.  Мама  положила  меня  спать  днём,  сама ушла  на  кухню,  а  папа был  на  работе.  Вырезала  я  на  подушке  глазки, рот и  носик,  смотрю  на  своё  «солнышко»,  и  мама  заходит.  «Мама,  смотри  какое  солнышко  у меня!»,  но  мама почему-то не  обрадовалась,  а  отругала меня, и, наверное, сильно  отругала.  «Солнышек»  больше  я никогда  не вырезала  на  подушках.
III
А  один  раз…   Папа  работал тогда  на  заводе  технического  стекла,  сокращённо «Техстекло»  называется.  У  нас аквариум  круглый был с рыбками,  эти аквариумы   завод  начал  выпускать,  мода  на  них была.   Папа приносил  разные  стеклянные  камни,  красивые были,  а  ещё  он  приносил  стеклянные  шарики,  наверное,  это были  какие-то  отходы.  И вот  однажды  я  засунула  себе  в  нос  такой  шарик, а он был  сантиметр в диаметре, или чуть больше.  Зачем  я это  сделала,  кто бы  знал,  только  вынуть  я его  никак  не  могла,  и  папа с  мамой не могли.  Пришлось им  меня  в  больницу  таскать,  после  этого  все шарики из дома  убрали,  а жалко было,  красивые они были.
IV
Я  подрастала,  и  чтобы  я, всё - таки  хоть немного привыкала  к  детям,  к режиму, к дисциплине и т. д.,  меня решили в шесть лет отдать  в детский садик. Оформили в садик от маминой работы. Но  в  садик  я  не  проходила  и двух  месяцев.  Случилось  вот  что:  вывели  нас гулять.  На детской  площадке были лавочки,  грибок  с песочницей,  ещё  что – то, и  была небольшая деревянная  горка.  И я, конечно,  с этой  горки упала головой  вниз, хотя,  сколько  существовал  садик,  и  сколько детей туда  ходило – таких  травм  не  случалось.  Я получила  сотрясение головного  мозга.  На этом  моя  адаптация к  окружающему  миру  закончилась – садика  я  больше  не увидела,  а  мне интересно  было  с детьми,  не  скучно  совсем.  Мы  там  лепили, рисовали,  танцевали.  Бабушка  сказала  маме: «Давай,  буду  сидеть  с ней  до  школы,  какой уж ей  садик  – то».  Так  и  росла  я  с  бабушкой  и  дедушкой.


V
Росла я, росла,  и доросла до велосипеда.  Купили  мне  велосипед,  трёхколёсный,  с большими  колёсами,  такой  велосипед  переделывался потом  в  двухколёсный.  Жили  мы  на  улице  Соляной  и  угол  улицы  имени Лермонтова,  в  пятиэтажном  доме  на  пятом этаже.  И  на  углу  этих двух улиц  была  большая  заасфальтированная  площадка – тротуар  такой  большой,  там  я  и  каталась на  велосипеде под присмотром  мамы и папы.  На  трёхколёсном я уже  хорошо каталась,  и  папа решил убрать  одно  колесо и научить меня кататься на двухколёсном велосипеде.  И вот  вышли мы  с  папой  на  улицу  с  этим  двухколёсным  велосипедом,  я  гордая  такая – думала, сейчас  сяду  и  поеду.  А  оказалось – нет,  не  поехала,  страшно почему-то стало. Папа  сзади  придерживает,  а  равновесие ловить у  меня  не  получается.  Улица  Соляная  от  Волги  в  горку  идёт,  подъём  небольшой.  Решил  папа  попробовать  с горки  меня  пустить,  думал, что лучше  получится.  Поднялись  мы  чуть-чуть  по улице  вверх,  села я на велосипед  и  поехала.  Велосипед разгоняется,  папа за  мной  не  успевает  и  отпускает,  я  вроде бы  держу  равновесие,  но  очень  неуверенно…   Падаю!  Плачу!  Подбегает  папа,  поднимает  меня,  а  у меня на  лбу  уже шишка  вылезла.  Он  меня  на  руки,  велосипед  в  руку,  и  домой.  Мама  дома  была,  меня умыла, к шишке холод приложила,  папу  отругала,  да, видно  так  хорошо  отругала,  что  папа больше не брался за велосипед  учить  меня  кататься.  Так  я  и  не  научилась  в детстве кататься  на  велосипеде,  и  мне так завидно  было,  когда  другие  катались.  А  страх  от падения глубоко  засел,  мне  было  очень  страшно,  когда  я училась кататься  уже  во  взрослом  возрасте (мне было тогда уже за 30 лет). Научилась!
VI
Все  люди, наверное, помнят  свои  детские  истории.  Сейчас-то  всё  кажется  смешным,  а  вот  тогда…
Как  обычно,  взрослые  со  временем  начинают  приучать  своих  детей  ходить  в  магазин.  Все  дети  любят  ходить  в  магазин, потому что  они  начинают  чувствовать себя взрослыми – и  почему это детям так хочется поскорее стать  взрослыми?  Вот однажды  мама  дала  мне  баночку,  деньги  и  послала  за  сметаной.  Магазин  был  прямо  в  нашем  доме  с  улицы  Лермонтова (рядом там я на велосипеде училась кататься).  Купила  я  сметану,  бегу  домой  на  пятый  этаж,  тороплюсь  скорее на  улицу  вернуться,  да  как  споткнусь…,  падаю  плашмя  чуть - ли  не  носом  о  ступеньки.  Банка, конечно,  разбивается  в  мелкие осколки,  сметана  выливается  в  сумку,  а  я…  в  слёзы,  реву  иду.  Мама  вокруг  меня кругами  ходит.  Поняв,  что я не  ушиблась  и  реву «просто  так», - успокоила  меня,  дала  ещё  банку  и  обратно  в  магазин  отправила.  А мне уже не  хотелось,  стыдно,  что ли  было перед друзьями во дворе?  Но  с  мамой  не  поспоришь!  Интересно,  а  если бы я  опять  разбила,  что мне было бы – порка или опять магазин?
VII
Вот  я  уже  школьница,  первоклассница.  Дело  было  в  мае,  а  может быть  в  июне  или  июле.  Гуляла я во дворе,  с ребятишками  мы  в прятки  играли.  Двор  был  большой – широкий и длинный, места много,  где  прятаться  можно,  но нам не  хватало, и мы  стали  прятаться  в  подъездах.  И вот – тот, кто «водил»,  нашёл  нас,  а  нас  было  человек  пять.  Этот  подъезд  был  высоким, то есть, чтобы  подняться  в  подъезд,  нужно было сначала по  ступенькам  на  крыльцо  зайти,  а  ступеньки и крыльцо  бетонные.  Нашли нас, значит…,  мы  гурьбой,  чтобы  всех  обогнать  и  первым  прибежать  и  «застучаться»  за себя,  со  всех  сил  выбегаем из  подъезда,  обгоняя друг  друга.  Тут  я  падаю – то ли  оступилась,  то ли  толкнул кто, но это  не  важно.  Главное – на  моём  пути  оказывается  водосточная  труба,  и я головой  ударяюсь о  край этой трубы,  а  он  острый.  Я  закричала истошным голосом,  как потом  рассказывала  мама,  да  так  сильно,  что  мама дома  на  пятом  этаже  отчётливо  услышала  мой  крик.  Она  в  чём  была, прямо в домашнем халате,  что было мочи,  бегом  спускалась с пятого  этажа.  А я уже у нашего  подъезда  стою,  всё лицо  в  крови.  Дети  вокруг  меня  стоят притихшие и растерянные.  Мама  меня  хватает  на  руки  и  бегом  через  дорогу  в  больницу.  Надо же, как повезло, прямо через дорогу  глазная  больница  была.  Кто  из  нас с мамой  перепугался  больше – я  так  и  не знаю, через  некоторое  время  вышел  врач и  сказал,  что глаз цел, даже  не затронут.  Короче - рассекла я себе  правую  бровь  во  всю  длину,  наложили мне швы,  ходила  я  несколько  дней  с  повязкой,  как  бандит  одноглазый.  Заросло  всё  аккуратно, но  бровь  долго была розового  цвета,  место  такое  нежное – прямо под  волосами  брови, над самой глазной  впадиной.  Теперь  я  стала  меченой.
VIII
У  папы  была  двоюродная  сестра – тётя  Галя, она была на несколько лет  младше  папы.  Муж  тёти  Гали – дядя  Саша,  получил  квартиру  от  своей  работы.   Квартиры  давали  не  всем  подряд  работающим,  а  кто  постоянно  и хорошо  работает,  и  такие  события  были  настоящей  большой  радостью  для  каждой  семьи,  получившей  квартиру.  Дядя  Саша с тётей Галей  пригласили маму  с  папой  в  гости,  поделиться  своей  радостью.  У дяди Саши с тётей Галей  была  дочка  Марина, она лет на шесть младше меня.  Вот и взяли  меня родители  с  собой,  чтобы нам  вдвоём  не  скучно  было,  чтобы  мы  играли  вместе.  Дело  было  зимой,  наступал  Новый  год.  Дома  у  них  уже  стояла  наряженная  ёлка,  красивая, много разных игрушек.  Я  с  Мариной  хорошо  играла  и  взрослым  мы  не мешали, было интересно и весело.  Стало  поздно, родители  засобирались  домой.  И вот  стоим  мы  на  остановке,  ждём  троллейбус или  автобус,  долго  ждём.  Мне  становится  скучно,  я достаю  из  кармана  что-то маленькое и  начинаю играть этим «что-то».  На  улице  темно,  но  мама заметила, что я притихла,  присмотрелась  ко  мне  и  спрашивает: «Алёнка, а что это у тебя в руках? Ну-ка  покажи».  Смотрит – маленькая  ёлочная  игрушка.  «Это у  тебя откуда?» - говорит,  а  сама уж  догадалась, наверное.  Делать  нечего,  я  призналась, что сняла с ёлки,  стала  оправдываться, что  у  них  много  таких,  что не заметят.   Для  меня  всё так просто  было,  а  у  родителей  целая  проблема,  ругать  меня  стали,  стыдить.  Пошли,  говорят,  возвращать  игрушку.  Тут  мне действительно  стыдно  стало,  я  очень  не  хотела  идти,  но меня  взяли  за  руку, и мы  пошли  обратно  «в  гости».  Я  уж  и  не  знаю, что я там  мямлила дяде Саше с тётей Галей,  но  мне было  очень  стыдно.  Игрушку  я  отдала, опустив глаза, и  больше  никогда ничего  чужого не брала,  с  кем бы  я ни  играла.  Отношения  моих  родителей  с дядей Сашей и тётей Галей  оставались  хорошими,  и  я  ещё  часто  играла  у них с Мариной. 
IX
Дело  было  летом.  Мамина  родная  сестра, тётя  Шура,  с мужем,  дядей  Колей,  отдыхали  на  турбазе  на  Дубовой гриве  с  детьми – Маечкой  и Ларочкой,  они были  старше меня лет на 5.  Вот  мама  и  попросила  тётю  Шуру  взять  меня  с  собой,  чтобы я без  присмотра  во  дворе не бегала.  Меня  взяли.  Дубовая  грива – это остров на  Волге, там  много  турбаз, домики деревянные, площадки волейбольные,  дубы  высоченные.  Девчонки  занимались своими делами, а я крутилась  возле тёти Шуры  всё время.  Тётя  Шура  стирала  бельё, потом  пошла полоскать в Волге. Там  мосточки  были  сделаны, это  такой  небольшой настил  с  берега  на  воду.  Вот  с  этого  настила  тётя  Шура  и  полоскала  бельё, а я рядом  была,  в  воде  у берега  плескалась,  плавать я  тогда не умела.  У  берега  мелко  было,  я плескалась, плескалась - и  вдруг  под ногами дна  нет.  Я  закричала,  пытаюсь к берегу  ближе пробраться, а под ногами дна нет, упираться не во что, барахтаюсь…  Тётя Шура  толи услыхала, толи увидала мою беду.  А у неё нога хромая смолоду, идти быстро не может,  сама  плавает  плохо.  Ну, в  общем,  добралась до меня,  схватила,  вытащила  на  берег, отругала,  конечно, чтобы я от неё больше ни на шаг.  Приезжает  мама  в  выходной  и  тётя  Шура ей  всё  рассказывает  и  говорит: «Забирай её, Валя.  Ни дай бог, что случится – всю жизнь виновата  буду».  Конечно,  мама меня  забрала  с  собой домой,  а  мне ведь очень понравилось на Дубовой гриве.  Вот  только плавать я ещё  долго не  могла научиться.
X
Мой  папа  работал  теперь  в  другой организации,  которая  строила  мост  через  Волгу.  Их контора  располагалась на трёхэтажном  дебаркадере – это такой большой дом на воде.  Стоял этот  дебаркадер на Волге около  водонасосной  станции, это в  стороне Затона.  А  там,  у  берега  был  небольшой  участочек  земли,  даже  не  земли,  а камней.  И вот летом, когда маме не нужно  было  идти на  работу,  она  брала  меня, и мы шли туда купаться.  Мама  подгадывала  время так,  чтобы  в  обеденный  перерыв папа приходил к нам,  и мы купались и отдыхали  вместе.  Всё было  хорошо, мне  нравилось  ходить  с  мамой к  папе.  Здорово было -  там ведь нужно было ещё  спуститься  с  тротуара  через  бордюр  по  отвесной  стене  на  те  камни, интересно,  дети же любят лазить кругом.  Вот  однажды  мы  купаемся,  ждём  папу.  Меня  стараются  научить плавать,  мама  надула мячик воздушный, каким на воде играют.  Показала, как надо  плыть: вытянула  руки с этим мячом  вперёд  и  плещет  ногами.  Я тоже  попробовала, получается,  плаваю,  довольная такая.  Мама  походила  со  мной  рядом, потом  села на бережку,  стала наблюдать за мной – как я плаваю.  Мы  были не  одни, народу много купалось,  я  решила  отплыть чуть  подальше вдоль берега,  туда, где никого не было.  Я  проплыла  достаточно и  решила поворачивать обратно. Стала разворачиваться, ногами  бултыхаю,  вдруг  у меня из рук  мяч выскальзывает  и  вырывается.  Я  стала  барахтаться  руками и ногами,  чуть-чуть продержалась на воде.  Мама  всё это  видит,  вскакивает  с  места, кричит: «Алёнка! Плыви!»  А  что  кричать – то, если я плавать не умею,  хоть кричи,  хоть не кричи.  Мама  сделала  два  шага  ко мне  и  у неё  отказали  ноги,  так  сильно она перепугалась,  и сделать ничего не может.  А  я  тем  временем  уже и голову  запрокинула,  воздух  ртом  хватаю, и, наверное, уже не барахтаюсь.  Только  видит  мама мои ладошки над водой, и с того места, где  стояла,  ныряет  под  меня,  подхватывает  и  выталкивает из  воды.  А  тут на  берегу, мужчина  чужой  что-то неладное заподозрил, уж сам нырять собрался.    Взял он меня из воды,  и  мама следом выныривает,  она на  том  месте  дна так и не достала – эх и глубоко было ж там, однако.  Я  сижу,  дрожу,  маму  тоже  дрожь  колотит так, что она даже  слово  сказать не может.  Дяденька её  спрашивает: «Что ж вы не кричали?», а мама говорит: «Да у меня  перехватило  всё – и горло, и руки, и ноги,  как я смогла поднырнуть, до сих пор не пойму».  Тут  пришёл  папа, ему всё рассказали.  Взял он  нас  с сумками, и,  молча, отвёл домой.  Наверное,  после  этого  случая взялись за меня  всерьёз  и  научили плавать.  А открытой воды я ещё долго боялась.

Вот  так и получалось,  что ни бабушка с дедушкой, ни тётка, ни  папа  и  даже  ни  мама  не  могли  уберечь  меня  от  травм и опасностей.  Мама  говорила: «Мне  так  и  казалось, Алёнка,  что  тебя  кто-то постоянно хочет у  меня  отобрать». А  уберегло  меня, наверное, только то,  что меня  окрестили  моя  бабушка Саша  с  моей крёстной (тайком от родителей).  И  этот  крестик  медный  чудом  сохранился,  я  нашла его, когда была уже взрослой. Я и сейчас его ношу.
Отрочество
Кто  может  сказать,  когда  заканчивается  детство?  И  зачем  оно заканчивается!?  Физически  понятно – человек  проживает  год за  годом, он  растёт,  и это  видно, это  заметно.  А  вот что  происходит у человека  в душе,  что  такое  детство,  что  такое  «взрослость»?  Где  найти  ответ?
I Итак:  зовут меня - Лена.  Я  хожу  во второй  класс – это вторая  половина 1964-го  года.  В  ноябре месяце  мы  переезжаем  на  новую  квартиру, т.е.  с улицы Леонова  (ныне ул. Соляная, как и прежде до «новых времён») на Набережную Космонавтов, д. 7.    Новая  квартира  двухкомнатная, туалет, ванная  и кухня – всё своё,  без соседей,  и, УРА!, - без   «х р о л к и»!  Места  много, я бегаю  по пустым  комнатам, радостная, весёлая  такая.  Родители там  затаскивают  какие-то  вещи, кровать, ещё что-то.  Помогают родственники и знакомые, суета, шум и гомон.  Но это ноябрь месяц, а холода никто не замечает,  дверь нараспашку,  счастью  взрослых нет конца!  А  утром…  у  меня  температура, голова  горячая,  горло  болит,  глотать не  могу – у  меня ангина,  на  моей  памяти – первый  раз!  Радость  родителей  смазана, меня начинают  срочно  лечить, вот тебе «бабушка  и» новый дом  со  старыми «дырками».  Но  прошло и это.
Зато,  в  соседнем подъезде  живёт  Надя,  и  мы  учимся  в  одном  классе!  Вот  здорово,  в  школу  ходим  вместе, и домой то же. А уже  зима,  дни  короткие,  зато  снегу  много – сугробы высоченные,  проваливались мы в них  по  пояс,  но ноги земли не доставали, мы еле-еле выбирались из этих сугробов.  Как было  здорово!   (А  Речного  вокзала  тогда и в помине не было!).
И вот  пришла  весна. Снег таит,   появляются лужи, которые можно мерить!  Дом – то наш был  новый, благоустройство вокруг  дома делали, но  вода дырку  найдёт.  Идём  мы  с Надей  на улице по дороге вдоль бордюра,  это под нашими окнами,  и мерим лужи.  Мы  идём медленно, Надя впереди, я  сзади,  вода до краёв сапог поднимается; а мы  смотрим,  как волны от нас расходятся.  Вдруг…!  Надя  проваливается  в лужу выше  колен!  Только «ой»  успела  сказать. Я к ней – «Сейчас  помогу!» - говорю, и моментально  проваливаюсь рядом,  вода  в  сапоги  заливается,  ноги в тине вязнут,  какая тут помощь?  Стоим мы, друг за друга держимся, в луже топчемся, вокруг  никого – кто бы мог помочь!  Как выбрались – не помню,  только стоим мы грязные  выше  колен, хорошо ещё, что пальто не замочили.  Что делать?  Домой мне идти  нельзя – попадёт сильно,  я боюсь.  Надя  говорит: «Пошли ко мне, у меня бабушка дома, ругаться не будет, посушимся».  Пришли мы к Наде,  сапоги  в грязи,  штаны в грязи, мы съёжившиеся, как побитые собачки.  Бабушка, Нюрой её звали, нам открыла, а ругать – то и  правда  не  стала.  Выполоскала она  наши штаны-шаровары,  повесила  сушить, и сапоги, наверное, вымыла,  напоила нас чаем, и так по - доброму, по стариковски мудрому только и спросила: «Куда же это вас занесло – то?» (с украинским акцентом).  Мы с Надей  поиграли,  штаны  высохли, я  пошла  домой. Мои  родители так никогда и не узнали,  как мы  мерили лужи и набрали полны сапоги холодной грязной воды, и как нас сушила Надина бабушка – бабушка Нюра.
II Наступило  лето,  чудесная пора!  У моей мамы есть две сестры – Шура и Тося,  у них мужья и дети, мама моя самая младшая, поэтому и я самая младшая из детей. В то время любили ездить отдыхать на  Волгу,  место это  называется «Сазанка».  Теплоходик  отправлялся с улицы Провиантской,  улица спускалась прямо к берегу Волги, и там стоял дебаркадер, от которого отчаливали теплоходики на  противоположный берег, на ту самую «Сазанку».  Места  там были красивые,  протоки многочисленные, озёра, редкий лес с высокими деревьями, травка.  Родители  раскладывали одеяла в тени, образовывался большой стол – «скатерть-самобранка»,  за которым размещалась вся наша весёлая компания.  Ближе к берегу располагались для загораний и купаний. Взрослые играли в волейбол, а ещё к деревьям привешивали гамак.  Вот мы на этом гамаке катались, катались, а  когда сели взрослые – они же тяжёлые – им стало резать верёвками  гамака бока и другие места.  И послали они меня, как самую младшую, за одеялкой  к нашему общему столу,  это было совсем рядом – на виду, как на ладони.  Я  пошла,  взяла одеялку, и  пошла обратно.  Иду, иду.  Иду, иду,  а  наших  нет никого,  я  всё иду и никого наших не вижу, вроде рядом должны быть, но никого наших не встречаю.  Поняла, что заблудилась.  Повернула  обратно – наверное,  мимо прошла, просмотрела. Иду – сердце в пятки ушло, сама трясусь, боюсь, слёзы к глазам подступают, и лес уже не радует…, страшно.  Вдруг  вижу – впереди  суета,  какие-то  люди  кругами  ходят  и  что-то кричат, вроде - бы «Алёнка!»  зовут.   Подхожу, и правда – вся наша честная  компания меня ищет,  ума не могут приложить, куда это я могла запропаститься в двух шагах от них?!  И  что это могло у меня в голове перевернуться,  что я  пошла от них в противоположную сторону?  Бывает же такое!  А  как я обрадовалась, что нашлась!!!
Время  шло,  знакомых детей во дворе становилось всё больше и больше,  и у родителей друзей становилось всё больше и больше.

III Отмечали как-то родители со своими друзьями  из нашего дома какой-то праздник: то ли Новый  год, то ли 7-е Ноября (был  раньше  праздник  такой).  Это было  у  Двиняниновых,  в  четвёртом  подъезде,  третий  этаж.  Квартира у  них  была  трёхкомнатная,  дети были  в  отдельной  комнате,  было  нас  человек  шесть – семь.  И стол, чтобы мы  покушали, тоже накрыли  в  той же комнате.  Но  что-то нам  было мало, нам нужно было  беситься и бегать.  Дверь  в  эту  комнату  была  двухстворчатой  и стеклянной.  Я  за  кем-то  побежала,  а  он, возьми, да и закрой за собой эту дверь в комнату.  Тут я рушила  приложить силу, да как толкну эту злополучную дверь,  и  не в косяк, а прямо в стекло, и  вышибла  стекло,  разбивая…  Звон  стекла,  мы – дети, остолбенели,  мёртвая тишина…  Дружно  бегут  взрослые, «кудахтая» при этом: «Что случилось?»  Обнаружив, что никто не порезался, начали  выяснять – кто это сделал?  Все дети стали потихоньку  показывать на меня.  Я  стою,  опустив голову  и не поднимая глаз. Никто не ожидал, что это сделала я – самая худенькая, самая слабенькая  девочка. Хозяйка – тётя Лида,  стала  собирать стекло с пола и приговаривать: «Да ничего, ничего!».   Понемногу веселье  возобновилось,  но я себя  чувствовала как не в своей  тарелке.  В  дверь-то  стекло  вставили,  но я всегда так и косилась на него,  когда бывала у них в  гостях.

IV Однажды гуляли  мы  во  дворе.  Дело  было  осенью,  солнце  садилось  рано,  поэтому  было  уже  темно.  Было  нас  четверо,  наверное.  Придумали  мы  себе  занятие – бегать по  крыше  подвалов,  т. е.  у  каждого  подъезда  спуск в  подземную  часть  дома  был  перекрыт  наклонной  крышей  с  железным  покрытием  сверху.  А  возле  четвёртого  подъезда над  этой  крышей  были  окна  подсобных  помещений магазина  «Сюрприз», там  горел  свет  и  хорошо  освещал  эту   крышу. Вот  забирались  мы по  двое  на  эту  крышу до  верху,  а  потом  сбегали  вниз.  Железо  у  нас  под  ногами  гремело,  но  нам  было  весело  почему-то.  Бегали мы,  бегали,  вошли  в  азарт,  захотелось ещё  что-нибудь  придумать, и мы, конечно, придумали.  Стали  стучать  в  это  освещённое  окно,  потом  шумно  сбегали  с  крыши  и  прятались  в  подъезде.  Проходило  время,  мы  с  оглядкой   выходили  из  подъезда,  уже  тихонько  забирались  на  эту  крышу,  опять  стучали  в  окно,  гурьбой  сбегали – и – в  подъезд.  Как  нам  было  весело!  Мы  хохотали  и,  конечно,  не  думали  прекращать так играть!  А  надо было бы  подумать,  ведь  не  зря  взрослые  всегда  говорят: «Думать  надо  сначала,  потом  делать».  Так,  в  очередной  раз,  выходим  мы  медленно и тихонько  из  подъезда (думаем,  что  мы  умнее  всех?).  Я  оказалась  первой,  и  тут  с  меня  срывают  шапку.  Шапка была  уже  зимняя,  из  искусственного  меха  с  длинными  ушами.  Это  был  какой – то  дяденька,  взял  шапку  под  мышку  и  пошёл  со  двора.  Я  за  ним, поняла, конечно,  всё  сразу,  «Отдайте,  пожалуйста,  шапку!  Мы  больше  не  будем!» - пищу.  «С  родителями  за  шапкой  придёшь  в  магазин» - говорит  дяденька.  Я  плачу,  иду  за ним  до  самого  магазина,  он  в  магазин  зашел,  дверь  закрыл.  Осталась  я  одна,  друзей  почему-то  сразу  как   ветром  смыло.  Стою – голове  холодно,  пошла  домой,  реву,  слёзы  по  щекам.  Звоню  в  дверь,  бабушка  открывает.  Видит – я  в  слезах  и  без  шапки,  думала, -  меня  мальчишки  обидели,  да  не  тут-то  было.    Рассказала  я  бабушке  всё  сквозь  слёзы.  Бабушка  обрадовалась,  что  меня  никто  не  обидел,  и  что  я жива  и  здорова.  «Пошли,-  говорит,-  шапку  выручать». Шапку  бабушке  отдали,  меня,  конечно,  поругали.  Я  уж  не  помню,  как  мы  домой  пришли,  только  помню,   боялась я,  что  бабушка  пожалуется  маме  с  папой.  Счастье моё,  что  они  в  этот  раз  в  театре  были,  я  уж  спала,  когда  они  пришли.  А  бабулечка  моя  любимая,  так  ничего  им  и  не  сказала!  Дорогая моя  бабушка Саша!
V Была  зима,  только  снегу  было  маловато.  Родители  наши  опять  собрались  одной  компанией  по какому-то  поводу,  но  на  этот  раз  в  нашем (первом)  подъезде на  пятом  этаже  у  Процько.  Квартира  у  них  была  двухкомнатная, (как  у  нас),  родителям с  нами было тесновато,  и  в  скорости  нас  отправили  гулять.  На  берегу  Волги,  перед  нашими  окнами,  строились  причалы,  там  были  большие  горы  из  песка.  Мы  взяли  фанерки,  потому что  снега  было  мало  и  санки  не  катились  вовсе  по  снегу  с  песком.   А на  фанерки  садились  и  скатывались с этих снежно – песочных гор. Мы и  развеселиться  не  успели,  скатились  всего раза  по два.  Вдруг  Наташа  Процко  как  закричит  не  своим  голосом! Наташа  на  два года  была  младше  нас  с Надей.  Мы  оглядываемся – а  она  застряла  посередине  горки, фанерка  из  под  неё  укатилась. Сидит  она  как-то  полулёжа,  скрючилась  и  кричит  не  поймём  что!    Мы  бросились  к  ней.   Оказывается,  она  разодрала  себе  попу.  Из  песка торчала  острая  железка,  на  которую  она  и  налетела.  Подняли  мы её  кое-как,  ведём  домой,  она  ревёт  во  весь  голос,  кровь  течёт, штаны уже  мокрые  все.  Дошли  до  пятого  этажа,  пешком,  лифта ведь нет.  Звоним  в  дверь,  за  дверью  шум  и  веселье.  Нам  открывает  Алла  Вадимовна (гостья – Надина мама),  и  говорит со  своим украинским акцентом: « Это ещё  шо  за  пирожки  с  гвоздями?»   Пирожки – не  пирожки,  но  может  быть   и  с  гвоздями,  попа то  разодрана,  да  песочком  присыпана!  Подошла  Наташина  мама – Валя,  и  только «АХ!». Давай  скорее раздевать  и  скорую  вызывать.  Возили  нашу  Наташу  в  больницу,  ягодицу  зашивали,  клок  был  вырван.  Хорошо то,  что  ягодицей  налетела,  быстро  зажило. 
VI Но  курьёзы  всякие  происходили  со  мной  не  только  с  друзьями  во  дворе,  но  и  в школе тоже.
В  четвёртом  классе,  на  уроке  русского  языка,  поднимает  меня  учительница – Валентина  Григорьевна – с  места  отвечать.  Я  вроде бы  и  знаю,  пытаюсь  отвечать,  но  слова  как-то  складно  не  складываются;  получается  -  «бе –ме».  И  вот  Валентина  Григорьевна  говорит: «Ну  и  тугодумка  ты,  не  зря  у  тебя  фамилия  такая – Тугова».  Обидно  мне  стало,  толи  за  себя,  толи  за  фамилию  мою,  да ещё  в  классе  подхихикнули.  Да,  кому то  это  юмором  показалось,  а  мне – оскорблением.  Только  вывод  один – на  уроке  надо  учителя  слушать и  не  упускать  ход его  мыслей,  тогда  и  не  придётся  отвечать  невпопад и краснеть  перед  классом.  Но  это  мы  сейчас  знаем,  когда  взрослые,  а  тогда  нужно  было почему-то  крутиться  и вертеться.
Этот  случай  был  со  мной  в  пятом  классе.  Должен быть  урок  немецкого  языка.  На  уроки  иностранных  языков  классы делили  на  две  группы.  Учительница  нашей  группы  заболела,  урок  для  всего  класса  должна была вести  учительница  другой  группы.  Класс наш  располагался  на  втором этаже,  по  соседству  с  учительской.  Там – то и  задержалась  преподавательница,  выясняя,  что нам задавали  на дом.  Мы  не  теряли  время  даром  и  продолжили  перемену  у  себя  в  классе.  Я  была  совсем  не  той  девочкой,  на  которую  мальчики  обращают  внимание  и  хотят  проводить  домой.  Со  мной  можно  было  побегать  беззаботно,  посмеяться,  поозоровать.  Вот  мы  и  играли.  Я  от  кого - то  убегала  по  проходу  между  рядами  к  доске,  и  при  этом  оглядывалась  назад – догоняют  меня  или  нет.  Я  совсем  не  видела, когда  вошла  учительница,  и  спиной  врезалась  прямо  в  неё.  Благо  она  оказалась  возле  стенки,  мы  впечатались  в стену.  Эта  стена  нас  и  остановила,  иначе  мы  свалились  бы  на  пол.  У   «немки»  глаза  на  лоб  полезли.  Она  ещё  прихрамывала  на одну  ногу,  представила, наверное,  что  уже  на  полу  лежит.  Взяла  она  меня  под  реку  и  в  учительскую. Там  как  раз  ещё  не  ушла  заведующая  по  воспитательной  работе.  Выговорили  мне  всё,  но  родителей  вызывать  не  стали,  сделали  запись  в  дневник.  Этого  случая  мне  хватило  на  долго,  долго  я  была тихонькой.
VII Был  и  ещё  случай,  когда  мне  было  очень  обидно.   Отправили  меня  летом  на  одну  смену  в  пионерский  лагерь имени «Лизы  Чайкиной».  Лагерь  располагался  далеко, под  Базарным  Карабулаком.  Место  просто  чудесное,  вокруг  сосновые  леса,  пруд  и  родник  рядом.  В  лесу  мы  собирали грибы – маслята  были,  отдавали  на  кухню  и  нам  варили  грибной  суп.  Так  вкусно  было,  до  сих  пор  помню.  Всё  было  чудесно  и  прекрасно.  Но вот  стала  я  плохо  спать.  Нас  укладывали  спать  днём,  тихий  час  был,  и  потом воспитатели ходили  и  наблюдали,  чтобы  дети  спали  и  не  озоровали.  Вот  и  заметили  воспитатели,  что  я  сплю  плохо – всё  ворочаюсь   и голову  чешу.  Подозвала  меня  воспитательница,  вышли мы  из  палаты (то есть из  комнаты),  стала  она  мне  голову  смотреть, раздвигая  волосы.  «Ба! – говорит, - да  у неё  гниды!»   Какие  такие  гниды, что это  такое? – я  и в помине  не  знала.  Взяли  ещё  одну  девочку,  и  повели  нас  куда-то.  Оказалось – в  душ.  Стали  воспитатели  нам  головы  мыть,  мыло  таким  вонючим  было – дышать  нечем.  А  воспитательница  моет  мне  голову,  да  приговаривает ещё: «У  неё  и  в  прошлом  году  вши  были,  я  её  помню!».  Я  плачу  от  обиды  и  от  запаха  этого:  «Не было  у  меня  ничего!  Никогда  ничего  не было!».  Хорошо  ещё,  что  в  отряде  дети  не узнали,  и  нас  не  дразнили.  От  такого  запаха  вши, наверное,  сразу  все  здохли,  потому, что нас  больше  не  мучили  не  они,  не  воспитатели.  Но  обидно  было,  что  меня  с  кем-то  перепутали.  Потому,  что  была у  нас  в  классе  девочка  одна – голова  всегда  лохматая,  не  причёсанная,  форма  мятая, и сама  не  умытая.  Её  учительница наша – Валентина  Григорьевна, та, что меня тугодумкой назвала, -  всегда  ругала,  родителей  вызывала.  Семья  была  не  благополучная,  за  девочкой  не  ухаживали.  Мне  и  жалко  было  смотреть  на  неё,  но  и  играть и дружить с ней не  хотелось.   А  тут  у  меня  вши  появились!  Откуда!?  Да  ещё  и  про  прошлый  год  приплели – обидно  было! Ужас просто!!!

VIII Росла я  угловатой,  нескладной девочкой.  Мама  меня называла ягозой  и  непоседой. Мне  нужно  было во  всём  принимать  участие.  В  шестом классе  к  нам  пришли  новенькие  девочки:  Марина  Филиппова  и  Татьяна  Чернозубова.    У  Филипповой  Марины  была  старшая  сестра,  и  вот  предлагает  она поставить пьесу «Золушка».  Мы     расписываем  сказку  по  действующим  лицам.   Стали  выбирать,  кто  кого  будет  играть.  Конечно,   мне  хотелось  быть  Золушкой.  Но  Золушкой  выбрали  Наташу  Красненкову, она  была  меньше  ростом  и  волосы  у неё  были  светло  русые,  почти  блондинистые.  А  когда ей  развязали  косы  и  расчесали – просто  настоящая  Золушка.  А  мы  с  Надей  играли  двух  сестёр,  вредных  таких  сестёр.  Надя  была  выше  меня  ростом  и  полная, я  была  худая.  В  классе  нас  так  и  дразнили – бочка  с  затычкой,  это  потому,  что  мы  всегда  вместе  были:  вот  ведь  как точно  кличку  придумали!  Я  была  Гортензией -  так  звали  одну  из  сестёр.  Я  до  сих  пор  помню  несколько  слов  песенки,  когда  принц  ходил  и  выбирал  себе  принцессу, Гортензия пела:  барашки  пляшут  на  лугах,  тра- ля-ля-ля  ля-ля-ля-ля,  у  них  ромашки  на  рогах,  тра-ля-ля-ля ля-ля-ля-ля…  Тогда  мы  не  только  среди  шестиклассников  показывали эту  пьесу,  мы  ходили  с  ней  в  детский  садик,  показывали  в  красном  уголке  жилого дома  на  Набережной,  показывали  младшим  классам  в  школе  на  Новый  год.  Здорово  было!  Плохо,  конечно  быть  отрицательным  «героем»,  над  ними  всегда  посмеиваются  и  подтрунивают,  зато  при  этом  добро  становится  ярче  и  весомее. 

IX Ну  вот,  наверное, терпя  обиды  и  огорчения  «на  стороне»,  дома  я  обижала  маленькую  сестрёнку – Танюшку.  Было ей тогда годика четыре, и она ещё боялась темноты.  Иногда  мы оказывались с ней дома одни.  Играли мы в зале, и только в зале был включен свет – так  приучил всех  папа, он был  энергетиком и всегда говорил, что электроэнергию нужно беречь, экономить, значит.  А мы были послушными  детьми.  Так вот играем мы, играем, а потом я возьми, да и посылаю свою сестрёнку на кухню за чем-нибудь.  На кухне света нет, и в коридоре, через который нужно пройти – тоже света нет.  Коридор хоть и не длинный,  но  свет из зала до кухни не доставал.  Танюшка идти не хочет, боится,  а я  её  заставляю,  приучаю не бояться.  Она шла потихоньку, мелкими шажками,  потом вбегала на кухню, что-то брала и бежала обратно.  Вот такой у нас был «адреналин».  Но она не обижалась и не плакала,  то - ли  ей  самой нравилось, то – ли мне, т.е.  старшей сестре доверяла.  Хорошо, что я ещё не додумывалась её пугать при этом.
А играть мы  любили.  Играли и так:  я раскладывала на полу  большое одеяло,  Танюшка ложилась на него,  и я  её  заворачивала, как  маленькую.  Как будто я с куклой играю.  Потом брала  эту огромную «куклу» на руки, и качала её.  Помню, что мне было тяжело и неудобно,  «кукла» была большая,  свисала с рук,  выскальзывала, но  сестрёнке нравилось,  она частенько просила её завернуть как маленькую.
Ещё  мы часто  строили  домики. Такие домики все дети, наверное, строят.  Мы  переворачивали стулья к  верху ногами,  опирали их сиденьями на диван и  накрывали сверху покрывалами,  которые нам мама разрешала брать.  В эти домики мы брали  кукол, маленькие подушки,  детскую посуду – в, общем, обустраивали жильё как взрослые. Когда же нам  так играть надоедало, и мы начинали беситься -  мама  быстро разбирала наш дом,  стоило снять покрывало, и играть нам  становилось не интересно.
Хорошо, что у меня была  сестрёнка.  А  вот у Нади  и у  Наташи  сестрёнок не было (и братишек тоже),  зато у них было пианино,  и они  ходили в музыкальную школу.  Мы с Танюшкой  им завидовали.  Пианино нам не покупали,  говорили – дорого слишком.  Вместо этого  я  выпросилась у мамы в  хореографическую студию.  Как я её упрашивала! Росла я  худенькой и слабенькой, часто болела, но дети вряд ли осознают, что с ними происходит.  И, вот, однажды  в школу приходят  преподаватели из  дворца пионеров, что возле  театра им. Чернышевского (на площади Революции,  ныне – Театральной), и  рассказывают про эту студию, про балет, про то, как это хорошо и замечательно. То есть проводят набор детей. По параметрам я подходила, но я же не знала, что я слабенькая!  Мне ужасно захотелось в эту балетную студию.  Уговорам моим мама как бут – то поддалась,  сшила юбочку беленькую, накрахмалила, что бы она стояла, даже беленькие тапочки как у балерин мне дали.  Начала я ходить на занятия, кто-то из класса то же ходил. Но мама сразу  предупредила, что хожу заниматься до первой «тройки». Мне было очень обидно, но тогда я была на всё согласна. Занятия были 2 или 3 раза в неделю, уроки я вроде бы делать успевала.  Училась я не плохо, но с русским всегда были проблемы – нет, нет, да и промелькнёт тройка. Скорее всего, на это и был мамин расчёт, что до серьёзного у меня с балетом не дойдёт.  Так и получилось.  В конце концов, я получила свою тройку. Может быть не с первой, но со второй тройки занятиям был положен конец. Я очень расстраивалась. До сих пор перед глазами стоят шкафчики вдоль стен,  куда мы вешали свою одежду, скамейки  между ними, теснота, шум гам, большой зал с зеркалом для занятий, и всем известные позиции 1, 2, 3 и т. д..  Так вот я не стала балериной,  но танцевать любила, и до сих пор люблю.  Ах, если бы у меня не болели ноги!
Через некоторое  время я «заболела»  фигурным  катанием.  В те времена, как начинался чемпионат мира по фигурному катанию,  так  все  приковывались к телевизору.   А наша  бабушка Саша так и говорила, когда фигуристы вращались быстро-быстро,  - «это им моторчики  вставили».  Пошла я, всё-таки,  на фигурное  катание. Приняли меня,  это во Дворце Спорта,  ездить приходилось на троллейбусе № 4. Заниматься мне очень нравилось.  Я даже научилась немного ездила спиной и делала восьмёрки.  Занимались мы под  открытым небом, в  коробке (как в хоккейной).  Занятия  были не очень длинными, замерзать мы не успевали. В этой коробке каждый катал свои упражнения.  Хорошо помню «ласточку»: нужно было катиться на одной ноге, туловище наклонено вперёд, голова задрана, вторая поднята и отведена назад по продолжению туловища, и руки должны быть вдоль туловища, а не ловить равновесие.  В те дальние  времена  проблемы были во  всём: - купить фигурные коньки – проблема.  Покупали  отдельно  ботинки и  коньки,  потом коньки  прикручивали к ботинкам. Ботинки у меня были коричневые,  а у большинства девочек – белые, но что есть, то есть. И костюм для фигурного катания  мама мне сшила сама, это было такое  платье, чтобы «налазило» на шерстяную кофту,  с коротенькой  расклешенной  юбкой  и  воротничком «стоечка». Очень хотелось быть похожими на фигуристов в телевизоре, но где уж тут. Мы  ходили на тренировки с  Наташей  Процько, она младше меня, аж, на два года, но у неё получалось ловчее, хотя я в этом себе никак не хотела  признаваться.  Мы занимались в группе, где были ребята, которые  катались уже не первый  год,  некоторые катались парами.  Мне очень нравилось, было красиво, и хотелось  так же.  А когда стало тепло,  мы занимались в легкоатлетическом корпусе,  мы бегали,  прыгали,  крутились «колесом» (у меня даже получалось),  тянулись на шпагат.  Наташа садилась уже хорошо, а я всё ещё не до конца, а она и на поперечный почти садилась.  Фигурным катанием я прозанималась, наверное,  год,  потому что успехов особых не делала.  А Наташа ещё ходила, может года два.  Зато,  когда мы приходили зимой на каток (на стадионе Динамо),  мы могли  «повыпендриваться» -  задом  поездить,  «ласточку»  откатать и вообще на фигурных коньках  ездило мало девчат,  а  ребята – на полуканадках  и  дутиках.  Классно было на катке!
X    Рассказать хочу, ещё одну историю. Историю о том, как мы  играли во  дворе, когда гуляли. Стояли во дворе качели, большие. Беседка была. Вот и все развлечения. Зато мы играли в прятки и казаки-разбойники. Играли с мячом в штандар и вышибалы. Ещё играли в Цепи.  Разбегается кто-нибудь и прорывает цепь из рук нескольких человек, взявшись, за руки друг друга. Но это всё было интересно, когда собиралось нас человек десять. А когда нас было четверо или трое, было скучно. Тогда мы лазили по заборам и через забор. К нашему двору примыкал забор территории детского сада и забор краеведческого музея. Забор краеведческого музея был высоким и деревянным, не залезть. А вот забор детского сада был не очень высокий, кирпичный и шириной сантиметров тридцать или сорок. По крышам сараем мы забирались на забор, а там уже и на площадке детского сада оказывались. Летом садик не работал, и мы часто туда наведывались. Сидели в беседках, болтали, бегали, качались на качалках.  Мы просто играли. Сторожей не было. Однажды сидим мы на этом заборе с девчонками втроём. Как на конях сидим, хихикаем о чем-то. Перелезают мальчишки, начинают дразнить. Завязывается перебранка, кто первый пришел, да кто уйти должен. Стали они нас дразнить все крепче, да крепче. А забор – то каменный, старый, камушки под руками. Выбрала я камушек покрупнее, чтобы до пацанов долетел, да и бросила не целясь. А один мальчишка испугался, пригнул голову к земле. Камень и попади ему в голову, как нарочно. Мальчишка помладше меня был. Заплакал и убежал. А мы и рады – победили! Совсем вскоре возвращается мальчишка со своей старшей сестрой. И давай она  нас ругать и стыдить. Оказывается, я ему голову до крови пробила. Слава богу, не сильно. Он то и не хотел ябедничать, ведь потом всё равно вместе играть, застыдили бы. Просто не стерпел. А я весь вечер, когда вернулись родители с работы, трусила. Всё ждала, что придут на меня жаловаться. Но всё обошлось. Опять мои мама и папа ничего не узнали.
Вот так и росла тихонькая и скромная девочка Лена. Но пару раз меня пороли, за двойки. Потом, правда, поняли, что зря. Это когда я начала листы из тетрадей вырывать.  А  в общем – всё хорошо.
Пришло всё-таки время, когда однажды я почувствовала себя взрослой. Мальчишка, его Сергей звали, на два года старше меня, позвал покататься на велосипеде. Взрослые велосипеды были редкостью тогда. Посадил он меня на багажник, и покатились мы по набережной. Здорово было и приятно. Я даже улыбку свою помню. Это, наверно, юность пришла.