Когда мы были все вместе

У меня зазвонил телефон.
-Кто говорит?
-Это из школы.
Десять минут спустя я неслась по тротуару, жмурясь на слепящее солнце, морща нос от пронзительного холода. Из-под своей розовой шапки на меня таращилась дочка- впопыхах я надела на неё две шапки, одну из них поверх капюшона.

Так и добежали до школы. У дверей класса  учительница развела руками: "Плачет, говорит, голова болит, лоб потрогала- горит!" И мой ребёнок смотрит на меня блестящими от лихорадки глазами на бледном и сразу осунувшемся лице.

Ах, как же хочется в такие минуты, чтобы она, по своему обыкновению, от стен отскакивала, задавала тысячу вопросов, требовала тысячу игрушек, суши, устриц, пирожных, конфет, мультиков, и все это одновременно. Как же хочется скрежетать зубами и тихо думать про себя: "Ну, погоди, я ж тебя все равно спать уложу!". Вместо этого всю дорогу домой она жалась к моей руке и тихонько скулила. Её сестра, неожиданно смирившись со второй шапкой, заснула.

Мы пришли домой. Я поила больную чаем, а она лежала калачиком под одеялом. Зашло ослепительное солнце и посерели, а потом и почернели деревья в парке. Уличный фонарь зажегся и повис за окном её детской, покачиваясь слегка, как её собственная, маленькая луна. Опять поднялась температура. Я присела на её кровать и тихонько запела про сверчка. Одной рукой я гладила ей ушко, выглядывающее из под вороха золотых завитков, другой держала её младшую сестру.

Захотелось к маме. Мы с сестрой болели много, долго и одновременно. Учебный год я начинала с долгого обозревания книжного шкафа, выбирая, что я буду читать в этом году, когда долгими зимними месяцами буду валяться в постели с температурой, кашлем, насморком и отитом.

Одно из моих любимых воспоминаний- мы с сестрой болеем. У меня страшный отит и мама с ног сбилась, пытаясь снять боль, которая мучительно свербит в голове. Она перепробовала всё и всё напрасно. Наступил вечер, зимний украинский вечер с небом как черный бархат, с заснеженными яблонями и орешником в саду. Безмолвно мерцают звезды. У мамы больше нет сил. У меня тоже. Я знаю её, она в отчаянии. Ей не до звёзд, мне тоже. Она сидит на диване, а я положила ей голову на колени и она просто гладит мне волосы. Она больше ничего не может сделать. Сестра прислонилась рядом. Мамина рука взлетает и опускается, взлетает и опускается, как тёплая птица. Это даже лучше, чем когда она играет и её руки тоже взлетают и опускаются над черно-белыми клавишами. Не знаю, сколько это длится, но неожиданно мне становится лучше.

Однажды, измордованная нашими отитами/конъюнктивитами, мама перепутала и случайно закапала сестре борный спирт в глаза, а не в уши. Все кричали- сестра от боли, мама от ужаса, я от жалости. Потом мама бросилась звонить бабуле, своей маме. Сестре промыли глаза, все обошлось.

Бабули нет. Мама и сестра далеко. За окном качается фонарь. А я вспоминаю далёкий украинский вечер, когда все кричали, когда моя мама кинулась к своей маме, точно так же, как я кидаюсь к своей, и мы все были вместе.

Вспоминаю и глажу, глажу ушко в золотом ворохе кудрей.