Выстрел счастья

       Вечера дружбы с девчачьим факультетом института, третий курс которого Витёк заканчивал тем летом, стали уже традиционными, но этот почему-то запомнился особо.
       Факультет механизации, на котором он учился, считался мужским, т.к. на двести парней изначально было всего шесть девчонок. Доучились до конца меньше половины, остальные сгинули в декретах, академах и т.д. Традиционно женским был экономфак, где пацанов считали по пальцам.
        Первые два года все шарахались и дружили, кто с кем и как мог, а в августе 79-ого, окончив второй курс, поехали в стройотряд на Чёрное море, в Анапу, с девчонками-экономистками, где и сошлись с ними ближе. Там же познакомились с группой из инъяза, где наоборот, было всего двое парней. Инъяз и медички считались самыми продвинутыми, потому как все медики циники, а инъяз имел выход за бугор и был подвергнут тлетворному влиянию запада.
         Как-то вечером к ним подошли две будущие училки и с искренним беспокойством стали выспрашивать, что это у мужиков за шведская семейка. Парни тогда ещё не знали что это такое, но после подробных разъяснений обалдели не меньше девок и решили внести ясность.

         Раньше, впрочем, как и сейчас, периодически возникала мода на какое-нибудь словечко. В тот год стало модно называть друг друга «отцами», «батями» и т.п.
         - Батя, в столовку идёшь?
         - Ну что отец, дочертил, дай содрать…
Мода вскоре прошла, но Витёк ещё какое-то время называл своего лучшего друга Юрку «папой» и кличка прицепилась. А тот в шутку называл его «сыном» и погоняло приклеилось тоже.
          Модно было также носить разные значки. Друзья занимались борьбой и носили значки с символикой грядущей Московской олимпиады, на которых изображён фрагмент борцовской схватки. Ходили тогда все в костюмах, и на лацкане пиджака у каждого красовался какой-нибудь значок. В группе с ними учился Серёга, рослый, крепкий парень, с которым никто не любил здороваться, т.к. после его рукопожатия, могли возникнуть проблемы с владением карандашом или ручкой. Серёга как-то нацепил значок с изображением косматого зубра и надписью «Беловежская пуща». Увидев это, дурашливый и весёлый Вовка ткнул в него пальцем и крикнул:
          - Глядите, мамонт!
Кличка прилепилась до конца учёбы, а со временем, для удобства произношения, трансформировалось в «мама». Так вот однажды эти девчонки, во время вечерней стирки в летнем общественном умывальнике, наблюдали такую семейную сцену. Появившись около оцинкованного лотка, который заменял корыто, Витёк обратился к Юрке:
          - Пап, где моя майка?
          - Вон, на трубе висит.
          - А мыло где?
          - У мамы возьми…
Рядом Серёга яростно надраивал своё бельё.
          - Мам, дай мыло.
          - Видишь я стираю, возьми другое.
          - Пап, ну где мыло?
          - Да вон, возьми в мыльнице, мне уже не надо…
Через некоторое время Юрка обратился уже к нему:
          - Сына, ты постирался?
        - Да, почти.
        - А мама?
        - Не знаю, вроде тоже.
        - Пошли развешивать, скоро танцы…
Девчонки зачарованно внимали диалогу, но, заметив, что общение в подобном ключе происходит постоянно, через пару дней решили разобраться.
          По возвращении из стройотряда знакомство не прервалось, и вечера дружбы стали периодически организовываться, то в инъязе, то у парней в институте.

          С противоположным полом отношения у Витьки складывались туговато. То ли из-за того, что его первое сильное чувство в школе осталось без ответа, на почве чего развился некий комплекс, то ли из-за природной скромности и сугубо патриархального воспитания. С ними в группе учился Женька, у которого было всё наоборот. Для своих лет, он выглядел, пожалуй, через чур взросло. Высокий, фактурный, густые вьющиеся волосы, усы как у «Сябров», а самое главное глаза, в которых было то, чего похоже не было у лучших друзей. Воспитание у него, наверное, тоже было правильное, а глаза просто достались по наследству, но он уже знал, что глаза эти у него есть и умело этим пользовался. Такие глаза называют в народе кошачьими или масляными. Куда бы они не приезжали, что в этот раз, что в последующие годы совместной учёбы, у него тут же появлялась подруга, причём он не прилагал к этому никаких видимых усилий. Ему тайно завидовали, а некоторые недолюбливали. Вот и здесь, не успели сойти с поезда, как он уже оказался в паре. Теперь каждый вечер за ним заходила девушка - сероглазая, грудастая, крепконогая и уводила его в звенящие цикадами поля.
         Ещё один ловелас, темноглазый брюнет, из тройки приехавших со своими девчонками экономистов, упорно выхаживал симпатичную блондинку, свою однокурсницу. Каждый вечер он надеялся на интим, а после свидания отчитывался перед товарищами, в очередной раз, сообщая, что было уже почти всё, но опять не получилось. Она видимо просто замуж хотела. Над ним подсмеивались и советовали бросить это дело.
         Командир отряда, тоже с экономфака, высокий, чёрный, усатый, немного комплексовал, т.к. у него не было руки, но работал наравне со всеми и у противоположного пола был не менее популярен, а также консультировал заинтересованных лиц, с кем из его однокашниц можно замутить, а с кем не стоит время терять.
         В те годы практиковались подобные стройотряды. Ещё весной инициативная группа списывалась с каким-нибудь южным предприятием (в сезон там всегда не хватало рабочих рук), заимев адрес от старших товарищей. Получив приглашение, тут же формировался отряд и в указанные сроки пребывал на место. Их встречали, расселяли в простеньких лачугах для сезонных рабочих, кормили на убой, да ещё платили какие-то деньги, которых вполне хватало, что бы  окупить проезд и всевозможные милые шалости. Порой даже предусматривалась культурная программа - вывозили на море, в Новороссийск и на концерт «Ариэлей» в Анапу. Пять дней работали, а в выходные были предоставлены сами себе и, как правило, выезжали в город или посёлок Джеметэ, где сначала наедались на местных рынках фруктов, бесконечно пробуя их у многочисленных торговок, а потом, купив за копейки шматок варёного вымени, топали на пляж, где и питались им до вечера. Вымя было очень калорийным и сытным, хотя к вечеру существенно утрачивало вкусовые качества.

          А тогда, в Анапе, был устроен первый ночной выход в лесополосу. Жили студенты в посёлке, в 20 км от города, в крупном винодельческом совхозе. В назначенный день, обеспечив дневную выручку местному сельпо, затарились консервами, хлебом и дешёвой шипучкой в «бомбах». Водки почему-то в местных магазинах не было, но в изобилии стояла шипучка (сильно упрощенный аналог шампанского) и красное «Каберне». Красное было кислятиной, и поэтому взяли два ящика игристого. Зато в изобилии водились дефицитные ароматизированные сигареты «Золотое руно», производства Ростовской и Краснодарской фабрик.
      Южная ночь упала мгновенно и, поднабрав за ужином кое-каких объедков, группа выдвинулась к месту ожидаемого  праздника. Выбрав удобную прогалину в лесополосе, раскинули на траве заготовленные деликатесы. Шеренга пирамидальных тополей, заросшая акациями, отделяла виноградник от арбузной бахчи. Витек совершенно не к месту вспомнил, как в день приезда они проникли в заросли лозы и обнаружили там необычный сорт винограда голубого цвета. Потребив диковинную ягоду в огромном количестве, все участники набега три дня не слезали с толчка, пачками пожирая, заблаговременно припасённый фталазол. Виноградники перед их приездом были опрысканы медным купоросом, от вредителей.
        Шипучка шла хорошо, сознание дурманило от углекислых пузырей и терпкого запаха какой-то южной травы. Витёк слегка приобнял Наташку, миниатюрную, фигуристую блондинку, с тонкими, выразительными чертами лица, она не возражала. Затем они весёлые и развязные брели по тропинке, и он, то небрежно, по взрослому нёс руку на её плече, то обнимал за талию. Девушка споткнулась и Витёк, помогая ей удержать равновесие, нечаянно коснулся её маленькой груди и был счастлив. Они присели на неостывшую землю у старого дерева. Ощущая телом тепло могучего тополиного ствола, он притянул её к себе. Она податливо прижалась спиной, положив голову на его плечо. Лицо её совсем близко и Витьку пугает лёгкость и быстрота, с которой всё может произойти. Он несёт какую-то ахинею, постоянно думая о том, что пора бы, наверное, её поцеловать, но не знает, как это лучше сделать. Нагло и непринуждённо, небрежно взяв за подбородок покрыть поцелуями, млея от собственной брутальности, или нежно, с придыханием спросить разрешения. Ему не хочется завязывать серьёзные отношения из опасения, что вокруг будут подсмеиваться, как над ловеласом-экономистом. Проходит минут пятнадцать и, видимо утомившись от беспонтовой болтовни и нерешительности ухажера, она резко встаёт и уходит спать. А он, как превратившийся в грустного пони арабский скакун, уныло бредёт в свой барак, где врёт заинтересованным лицам о достижениях на ниве изучения конструктивных особенностей женского тела. Уже во время службы в армии, оказавшийся с Витькой в одной части однокурсник, рассказал, что он знал Наташку раньше, и что она вовсю гуляла с парнями ещё на первом курсе, на картошке, и что Витька, дурак, упустил реальную возможность.

         После возвращения из стройотряда связь с братским факультетом не прерывалась, и первый вечер дружбы был организован уже осенью. Профком даже разрешил использовать институтскую аудиторию, при условии, что на празднике не будет спиртного. Весь день, накануне, потенциальные участники переливали купленную заранее Кубанскую водку в бутылки из-под «Буратино», аккуратно снимая пробки. После замены напитка пробки водворялись на место и бережно обжимались пассатижами. Правда, это имело побочный эффект, в дальнейшем, перелитые бутылки были перепутаны с оставшимся лимонадом, поэтому желающий выпить никак не мог найти водку, а нашедший неожиданно запивал водку водкой и тут же эту водку снова водкой и т.д. Вечер прошёл весело, с художественной самодеятельностью, гитарами и фотосессией. Витёк впервые выступил перед народом с сольным номером, т.к. ещё только осваивал струнный инструмент. Выхаживая между рядами столов почти строевым шагом (вальяжно-небрежная походка профессиональных исполнителей ещё не была освоена), он пел антиимпериалистическую песню о русском «спитфайере» на мотив «Голубого вагона».
                Скатертью, скатертью газ фосген стелется
                И забирается под противогаз
                Каждому, каждому в лучшее вериться
                Падает, падает ядерный фугас… - подхватывала припев аудитория, среди которой солист имел неожиданный успех. Последний же куплет:
                Медленно Спитфайер улетает вдаль
                И его уже ничем не сбить
                И хотя Америку не много жаль,
                Но её должны мы победить…
Вызвал у окружающих прилив неожиданного патриотизма, который тут же был подкреплён очередной порцией кубанского Буратино. Песню эту привёз в отпуск его школьный друг, курсант лётного училища. «Спитфайерами» называли наши дальние бомбардировщики.
        В начале вечера мероприятие посетил замдекана и, убедившись в правильности трезво-лимонадного выбора, удалился с чувством глубокого удовлетворения. Праздник же, после окончания официальной части, перешёл наконец в неформальную плоскость.
        В течение часа, уже в третий раз, поймав на себе грустный взгляд симпатичной девушки с большими коровьими глазами, солист приглашает её на медляк для более близкого знакомства.
        - Как тебя зовут? – спрашивает он как можно раскрепощённей.
        - Маня, – шокирует она неожиданным ответом.
        - Редкое имя, - нашёлся Витёк после короткой паузы.
        - Да Аня, - с досадой произносит она, немного поработав над громкостью и чёткостью произношения.
        Знакомство почему-то не имело продолжения, зато вечер развернулся во всей своей красе. Витёк делал бесконечные стойки на руках - на полу, стульях, столах. Длинный Серёга пел на французском, а Санёк удивлял всех способностью заливать в глотку бутылку лимонада не отрываясь. Потом развлекали девчонок протыканием щёк иголками и открыванием бутылок всевозможными, не предназначенными для этого предметами. Через двадцать с лишним лет, оказавшись в Германии, Витька использовал эти знания на прощальном пивном банкете, организованном  принимающей стороной. Открывая бутылки вилками, ножами, ключами, пряжкой ремня, номерком от комнаты и др. предметами, он немало удивил жителей Северной Рейнвестфалии – одной из самых продвинутых немецких земель. Очевидцы рассказывали, что профессиональная футболистка Криста, загорелая блондинка, по-немецки не очень красивая, но по-европейски ухоженная, в полутрансе хлопала глазами, воображая перед собой как минимум Дэвида Коперфилда. Похоже, культурная нация не предполагала, что это можно делать чем-то кроме открывалки. Говорят, что весной 45-ого, немецкие «вервольфы» вынуждены были сдаться по причине не обеспеченности их туалетной бумагой, в отличие от наших партизан, успешно использующих снег, ёлку, лопух и другие элементы окружающей природы.

        Круг знакомств на братском факультете расширялся и в женском общежитии Витёк с друзьями встретил 80-ый олимпийский год. В этот раз он выступил в роли штатного гитариста и, используя кроме блатных аккордов недавно освоенный общий ход, удовлетворил практически все музыкальные заявки. Возвращаясь в разгар праздника из туалета, он перепутал комнату, где в уютном полумраке один из индивидуумов мучил инструмент, пытаясь порадовать соучастников хитом «А свечи тают…». Витёк предложил свои услуги и после удачного исполнения был приглашён за стол, а через полчаса, прихватив чужую гитару, отправился в круиз по хатам, где обильно вознаграждался за доставленное окружающим эстетическое наслаждение. Уровень мастерства был ещё довольно низок, но уже расслабленный народ хавал всё. Своими коллегами он был обнаружен под утро, крепко спящим на подоконнике оконного проёма, которым оканчивался длинный общаговский коридор. Вообще праздник прошёл в тёплой, дружественной обстановке и оставил хорошие воспоминания, в отличие от следующего года, когда после телевизионного выступления генерального секретаря, гулянка плавно переросла в мощную групповую драку, которая с перерывами на застолья продолжалась до четырёх утра.

       А следующим летом, после окончания очередной сессии, вечер дружбы был организован повторно.
      Июльский день клонился к закату, когда в мужскую общагу стали стекаться нарядные девчонки. В одной из комнат, где почти все разъехались, решено было замутить банкет. Витёк с интересом рассматривал пребывающий контингент. Ему нравилась Танька, на которую запал ещё на прошлой встрече. Танька не обращала на него никакого внимания и, став к двадцати годам немного реалистом, он понимал, что вряд ли ему что-то светит, к тому же её активно начал обхаживать Коля Зуб. С точки зрения эстетического восприятия внешних данных, Зуб не представлял большого интереса. Нескладный, мосластый, с бесформенно-рыжими патлами, половина зубов отсутствовала, а половина оставшихся была воспроизведена из цветных металлов. На первом курсе, при изучении материаловедения, ему за эти зубы дали кличку «мартенсит», который представлял собой твёрдый раствор углерода, образующийся при закалке стали. В дальнейшем, из-за неудобства произношения, название трансформировалось в просто «Зуб». В глазах у него видимо тоже было то, чего так не хватало другим пацанам и девки клевали на Колю как на прикормленной рыбалке.

         Был в их группе ещё один признанный специалист по противоположному полу. Вася лишился девственности на первом году обучения, т.к. после поступления, его поселили в комнату к пятикурсникам. Паспортисткой в общаге работала молодая женщина с гипертрофированно-позитивным отношением к спиртному и сильной половине высокоорганизованной части земной фауны. Иногда она даже вывозила самых одарённых особей в свет и поила в кабаках за свой счёт, предвкушая сладкую расплату. Общага была пропитана легендами об её непритязательной неутомимости.
        Однажды ночью Васю банально угостили. Он проснулся от шума и яркого света. Из- под потолка нестерпимо лупила 150-ватная, не защищённая абажуром колба, а на него  в упор смотрели пьяные и весёлые глаза соседа по комнате.
       - Ну что первак, ****ься хочешь?
Вася хотел, но вопрос был настолько прямой и бесцеремонный, что будущий ловелас смутился.
       - Пошли, - сказал коллега, прочитав ответ в неуверенном Васином взгляде.
В соседней комнате, за колченогим столом, играли в карты утомлённые расплатой старшекурсники. В воздухе висел тяжёлый запах перегара и опустошённых гениталий. На угловой кровати, находясь в глубокой отключке, в естественно-притягательной наготе раскинулся работник паспортного стола.
       - Давай, -  сосед легонько подтолкнул Васю в спину, выводя из глухого ступора.
Будь на его месте великий голландец, он наверняка, достав холст, бросился бы переписывать свою знаменитую Данаю, но Рембранду не довелось жить в общаге двадцатого столетия, к тому же Васины мысли, занятые отнюдь не искусством, постепенно, как угарный газ, опускались вниз, концентрируясь в области таза. Интимность обстановки оставляла желать лучшего, но молодость и нерастраченный тестостерон не оставили вариантов и через пару минут Василий стал мужчиной. С тех пор у него попёрло, но, почти не зная поражений на женском фронте, он через два года создал ячейку социалистического общества, утомившись от однообразного разнообразия интимных утех, получил в общаге отдельную комнату и занялся конкретным воспроизводством. Иногда Вася консультировал коллег по вопросам межполовых взаимоотношений, и соученики с напускным равнодушием на лицах, но плохо скрываемым интересом и завистью внимали его наставлениям. Он даже планировал выпуск методички для узкого круга ограниченных читателей, но воспроизводство забирало всё свободное время. Все тогда мечтали о подобном событии в биографии, которое было, пожалуй, покруче вступления в комсомол, определяющего в то время переход во взрослую жизнь, но у каждого был свой срок.

         А в тот, так потом запомнившийся июльский вечер, от соседей притащили стулья, пару столов и, объединив добытое с тем, что было в наличии, втиснули всё это между расположенными вдоль стен четырьмя кроватями. Получилось тесновато, но уютно. Столы накрыли цветными клеёнками, девчонки строгали салаты. Совместные хлопоты по сервировке сближали и пока ещё на вербальном уровне, начался отбор потенциальных партнёров с той и другой стороны. Вечер надежд сгущался.

         В команде по вольной борьбе, за которую Витёк с Юркой выступали уже третий год, был парнишка. Природа щедро одарила его высоким ростом, атлетической фигурой, гармонично скорректированной физическими упражнениями, смазливой усатой мордой и копной густых русых волос. Его рассказ о первом сексуальном опыте поверг в шок. Ему было 14 лет, и он с родителями приехал в гости к родственникам в один из самых бандитских районов города. В разгар праздника, когда родителям уже не до отпрысков, за двоюродным брательником, который был старше на три года, зашли кореша. Они пошли во двор, взяв Саньку с собой, после чего спустились в подвал соседнего дома. Там, среди переплетений отопительной системы, в небольшом помещении, слабо освещённом тусклой, маловатной лампочкой, толпилась группа парней. На земляном полу - два ящика из-под фруктов уставлены замызганными стаканами, «бомбами» из тёмного стекла, банками кильки в томате с рваными металлическими краями. Рядом с воткнутым ножом, внавалку, плавленые сырки. В трёх метрах, на матрасе утратившим от времени цветовую гамму, лежит девушка неопределённого возраста, над которой пыхтит очередной страждущий. Видимо, молодёжная половина мужского населения окрестных пятиэтажек, сбрасывает таким образом переизбыток дурной энергии, а совсем юная её часть, расстается с детством, переходя в следующую возрастную категорию. Желание дамы, похоже, не учитывается, да и она, судя по блаженно-отсутствующему выражению лица, которое является следствием пагубных злоупотреблений, совершенно не обременена морально-нравственной стороной происходящего. Брательник ухмыляясь смотрит на Саньку:
       - Ну что, будешь?
Отрок учащённо дышит, уже жалея что напросился со взрослыми. Отказаться западло, решиться страшно, не решиться позорно и поэтому ещё страшней. Судорожно сглотнув, он молча кивает. Брательник был в авторитете и провёл без очереди.
       - На, махни для храбрости, - он протянул Саньке наполненный стакан.
Двести грамм «Акдама» невидимой кувалдой шарахнули по детским извилинам, и он решительно шагнул к заветному матрасу. Так Саня стал большим. В 19 он женился, измотанный и выхолощенный за последующие годы беспорядочным сексом, который как не странно полностью отсутствовал тогда в самой прогрессивной в мире стране.

       Между тем вечер дружбы уже начал достигать своего апофеоза. Столы богато ломились от нехитрой снеди, приобретённой в соседнем продмаге и народ, махнув по третьему кругу, начал раскрепощаться.
        Гремел магнитофон, и участники праздника периодически перетекали в коридор, где сливались в забойных ритмах или чувственных медляках. Витёк ходил на руках, мотивируя свои действия проверкой степени опьянения. Потом они с Юркой кувыркались, прыгали сальто, перевороты и пытались танцевать на руках быстрые танцы. Брэйка тогда не было, и подобная самодеятельность выглядела довольно эффектно. Он уже начал фиксировать на себе заинтересованные девичьи взгляды. Выплеснув энергию, разгорячённая толпа возвращалась в комнату, беспорядочно рассаживаясь по свободным стульям. В разрез с известной поговоркой, вечер становился томным. На дальней угловой кровати, в приглушённом свете настольной лампы из-под Колиной мосластой фигуры безвольно свисало молочно-белое предплечье с ярко накрашенными ногтями. Женька явно положил глаз на пышку Нюру - необъятную, крашенную блондинку с шестым номером бюста, которая уже начинала таять под его неотразимым взглядом.

       Вспомнилось, как пару месяцев назад, ночью ходили с девчонками на реку, якобы на рыбалку. Пол ночи палили костёр, выпивали, пели песни, а потом кто-то предложил сыграть в «кис-брысь». Правила были простые. Одному из участников завязывали глаза, остальные выстраивались в шеренгу. Каждый по очереди произносил «кис», а тот, кто водил, ориентируясь по голосу, отвечал «брысь», что означало отказ, или «мяу», что означало положительное отношение к владельцу голоса, после чего шли в кусты целоваться. Иногда участникам удавалось имитировать голос противоположного пола и тогда, над выбравшим себе однополого партнёра по доброму ржали, голубая тема ещё отсутствовала в не отравленных демократией мозгах.
        Витька конечно хотел, но больше, наверное, боялся быть выбранным, потому как плохо представлял, что делать дальше. В тот раз водила Нюра и, на его баритональный «кис», она неожиданно ответила «мяу». Под недвусмысленные напутствия, он поплёлся за ней в кусты.
         «Ромео» с партнёршей стояли лицом друг к другу на краю крутого откоса. Он с тревогой слушал учащённое девичье дыхание, угадывая её местоположение по габаритному силуэту, невнятной кляксой расплывшемуся на фоне серого предрассветного неба. Он небезосновательно опасался, что Аннушка мощнейшим засосом может лишить его права выбора. Но неожиданно услышал:
         - Как бусем селофаться, в губы, или  сёку? – оказалось, она ещё и присипётывает.
         - Как хочешь, - ответил Витя, демонстрируя полное безразличие.
         - Тогда в сёку, - кокетливо гордо резюмировала Нюра.
Сделав два шага вперёд, он жёстко прихватил её мощную талию.
         - Но луцсе в губы, - вдруг страстно выдохнула партнёрша и круто запрокинула не лишённое привлекательности лицо.
         Зажмурив глаза, он крепко прижался плотно сжатыми ртом к таким же стиснутым губам. Нос не мешал, но дальнейшие движения выглядели малопривлекательными. Затем, как показывают в кино, Витёк сильно потянул в себя, как будто высасывая из Нюры излишки веса. Руки при этом, работая автономно, уже блуждали в районе девичьих предгорий.
        - Хватит, хватит… - зашептала Нюра задыхаясь, и словно «мичуринский» угорь, выскользнула из неуверенных объятий. Впечатления остались странные. Что люди находят в этих поцелуях?
        В следующем кону ему досталась Анечка, та самая, с глазами доброй коровы. Внешне она была гораздо привлекательней и техника поцелуя была скорректирована, с учётом ошибок предыдущего захода. Получилось намного лучше, но в порыве страсти, перестаравшись, Витёк ударился зубами об её зубы, и впечатление смазалось.

        А праздник между тем продолжался, и некоторые девчонки начали опрометчиво мешать портвейн с водкой. Витька, уже имея горький опыт употребления подобных коктейлей, предпочитал продукт в чистом виде.
        Аудитория захотела петь и внимать песням, поэтому организаторы озаботились поиском музыкального сопровождения. Из комнаты напротив, давно были слышны звуки гитары, там гуляли парни с их курса, которые периодически подключались к импровизированным коридорным дискотекам. И Витёк с Мамонтом отправились в туалет, надеясь на обратном пути разжиться желанным инструментом.  Быстро заняв одну из кабин, потенциальный солист взирал, как напарник тянет за ручку соседнюю дверь, которая, немного приоткрывшись, неожиданно отпружинила обратно. Озадачившись, Серёга резко рвёт дверь на себя, после чего из кабины вылетает бесштанный человек, удерживающий ручку с другой стороны. Несколько секунд все стоят растерянные, после чего пострадавший делает в их сторону несколько критических замечаний, сопровождаемых ненормативной лексикой.
        По пути назад они заходят к парням. В центре, за столом, Вовка Старостин из параллельной группы, вдохновенно лабает популярный песняк на своей, известной на всю общагу гитаре. Знаменита она тем, что,  переделав  из семиструнки, Вова в дальнейшем усовершенствовал её, сдвоив первые струны, в результате чего качество звучания улучшилось на порядок. Внимательно выслушав просьбу, Вова изъявил желание лично участвовать в шоу за умеренную плату.
        Один из столов сдвинули и на свободное место выставили табуретку. Вова присел, классически откинув гитару на левую ногу.
        - Стакан! – коротко потребовал он.
Махнул маэстро залпом, не закусывая, и после пятисекундной паузы, замертво рухнул на щелястый деревянный пол. Финал эстрадного номера был настолько неожиданным, что очевидцы некоторое время пребывали в растерянности и даже испуге. Наконец к бездыханному телу приблизился Женька и без труда установил диагноз. Вова глубоко и крепко спал. Позже, товарищами по альма-матер, тело было возвращено по месту регистрации.
        Вспомнилась история, рассказанная старым другом. На свадьбу наняли баяниста, который, опоздав на два часа, пришёл в дрова пьяный и к тому же забыл баян.
        Гитара осталась  в качестве приза и, исполнив пару песен, Витя вновь ощутил обострение интереса к собственной персоне.
        Из угловой комнаты притащился четверокурсник и стал жаловаться, что нетрезвые леди заблевали в санузле все раковины и теперь негде умываться. Посетив место преступления, парни убедились в справедливости его слов. Стальные лоханки были действительно заполнены почти до краёв. Всё-таки водка с портвейном убойная штука.
        Пора было валить, кто-то напился, кто-то разбился на пары. Из общей массы Витёк успел выделить два персонажа, проявляющих к нему конкретный интерес. Первая-маленькая, жгучая брюнетка Наташа. Впечатление усиливали чёрные глаза на фоне очень милого лица и яркие, полные, красиво очерченные губы, оттененные неброской помадой, а также упругий, стоячий бюст как минимум четвёртого размера. Картину немного портил тяжеловатый станок и короткие ножки-столбики, которые с годами, наверное, станут тумбочками. Вторая – Маша, была среднего роста и средней комплекции, т.е. обычная среднестатистическая девчонка тех лет. Он даже не запомнил каких-то особенностей и по прошествии некоторого времени не мог воспроизвести в памяти её лицо.
          Во время исполнения антоновского «Снова месяц взошёл на трон…», Витёк постоянно натыкался на Наташкин взгляд.
         - Мне твоих бы касаться губ и волос твоих, что цвета льна… - выводил он лирическим перебором, скользя глазами по воронёной, как у Мирей Матье причёске и споткнувшись о чёрные брови, срывался в бездну светящихся в полумраке маслин.
         - Лишь бы чувствовать влюблённость рук и снова быть от счастья без ума… - поднимался Витя из бездны и, коснувшись взглядом чувственных губ чуть склонённой головы, спускался по мраморной шее, пытаясь проникнуть воображением за расстегнувшуюся пуговку блузки.
         За столом разлили остатки, и он, видя, как девчонки незаметно выскальзывают в коридор, стараясь не привлекать внимания, вышел за ними.
        - Вы куда?
        - Нам пора…
        - Ну ладно вам, останьтесь ещё…
        - Нет, уже поздно.
        - Тогда я провожу…
Они соглашаются и, по-английски, обрубая хвосты, уже все вместе крадутся к выходу из общаги. Выскочив из подъезда, трио погружается в тягучее марево июльского вечера и медленно бредёт по ещё не остывшему асфальту, плотно обнявшись за гибкие станы. На встречу компания пацанов.
        - Эй, чувак, не жирно будет? Может поделишься? Помочь?
        - Самому мало. В следующий раз… - выкрикивает Витёк неестественно брутальным голосом.
        Руки периодически подбираются с боков к привлекательным девичьим выпуклостям. Наташка с завидным упорством возвращает его ладошку на место, в то время как Маша терпеливо сносит ненавязчивые потискивания. Приоритеты начинают меняться в сторону более доступного варианта. До женского общежития метров 500. Они останавливаются у входа и, на несколько секунд Витьку вновь поглощает чернильная бездна. Без труда, прочитав в его глазах расклад, Наташка грустно кивает, в стиснутых губах завуалированная досада.
      - Пока… - тихо произносит она и быстро уходит.
Маша не торопится и в ожидании инициативы неуверенно топчется рядом.
      - Прогуляемся? – прерывает Витёк затянувшуюся паузу.
 Он протягивает руку и, тесно прижавшись, друг к другу, они бодро фланируют в сторону главного корпуса. Луна, заменив отсутствующие фонари, чётко очерчивает контур, преследующей их уродливой тени. Чувствуя, как учащается пульс, и увлажняются ладошки, Витя задирает голову и невольно любуется звёздной перфорацией ночного неба. Тело, в предвкушении чего-то неведомого, наливается непривычной, щемящей истомой.
      - Давай срежем, - вдруг предлагает он и оба, не сговариваясь, сворачивают на узкую тропинку, в густые заросли местной флоры. У них нет никакого запланированного маршрута, который нужно сокращать, но химическая реакция уже пошла.
      Метров через двадцать, тропинка расширяется в небольшую поляну, где в тёплый сезон, скрываясь от преподов, студенты расслабляются пивком и дешёвой борматушкой. Идти вдвоём по тесной тропке неудобно, а неуправляемые гормоны уже приближаются к точке кипения, но вот и поляна. Они поворачиваются лицом к лицу и, будущий бухгалтер пронзает Витю расплывающимися в полумраке зрачками.
      - Мммаша! – тянет он её имя неожиданным басом, переходящим на последнем слоге в свистящий шёпот. Она закидывает руки  ему на шею и тесно прижимается объёмной, податливой грудью.
      За прошедшее время он поднаторел в искусстве целования, проникшись его притягательной сладостью и теперь, по ответной реакции партнёрши чувствовал, что она довольна. Правая рука суетливо перебирает кругляши, идущие от ворота, пытаясь разгадать тайну застёжки. Пуговицы оказываются имитацией, они пришиты для красоты. Он уже готов растерзать одежду, когда левая, неожиданно натыкается на полоску натуральной, бархатной кожи в районе талии, тем самым, спасая блузку от акта неуместного вандализма. Кофточка оказалась на выпуск и руки тут же проникают под невесомую ткань.
      - Витя, Витя… - шепчет Маша, когда он, обращает страсть к безвольно изогнутой шее.
Рука скользит по холодному атласу бюстгальтера. Хитроумный замок лишает атлас надежды сохраниться на прежнем уровне и выпавшая в ладошку трепетная плоть доводит Витьку до исступления возбуждённой, отвердевшей верхушкой. Сознание мутнеет от предстоящего. Фрагментарно всплывает один из Васиных постулатов – «ваты не должно быть», зря он всё-таки не выпустил методичку. Пальцы погружаются во влажные тропики, запрещающие признаки отсутствуют, и нравственные устои рушатся под напором адреналина.
      - Нет, нет, не надо… - задыхаясь, частит Маша, при этом, активно помогая избавиться от мешающего предмета. Если бы это происходило на комсомольском собрании, Витёк мог бы обвинить её в расхождении слова и дела. В последний момент трусики цепляются за каблук босоножки, Маша теряет равновесие и партнёры, увлекаемые её телом, валятся в душистый летний гербарий под сень раскидистой ивы.
 
                Наконец-то этой ночью ты под ивой мне дала
                И только старая ветла нам свидетелем была…

Всё происходит быстро и меньше чем через минуту «выстрел счастья» извещает участников акции об окончании мероприятия. Витёк переворачивается на спину, дырявое звёздами небо закручивается хаотичной спиралью, по мере затухания эмоций, выстраиваясь в привычную перфокарту. Рядом удовлетворённо - радостно дышит Маша, периодически пожимая его расслабленную руку.
        Он провожает её до общаги, она предлагает забегать как-нибудь и может быть куда-то сходить, Витя что-то невнятно обещает. Он спешит в своё общежитие, испытывая острую потребность поделиться впечатлениями. Наличие алкоголя в крови мешает адекватному восприятию события настолько, что он даже начинает сомневаться, а было ли…

        Дверь в комнату, где состоялся праздник, заперта. Витёк прикладывает ухо к замочной скважине и, затаив дыхание, прислушивается. В отверстие струятся звуки ритмичного поскрипывания.

                Скрипели панцирные сетки, в разрез с законами морали
                На них студенты и студентки, оргазма в поисках блуждали…

Он стучит, и звуки на время затихают. Стучит громче и слышит, как в сторону двери шлёпают чьи-то босые ноги.
        - Чего надо? – голос Коли Зуба не оставляет сомнений в искренности его гостеприимных намерений.
        - Открывай, ночевать негде…
        - Ты кто?
        - Да это я, Витёк…
По мягкому движению воздуха за дверью, он догадывается, что Коля нагибается к замочной скважине.
        - Витя…
        - Да, - он прикладывает ухо к отверстию.
        - Иди на ***, Витя… - растягивает Зуб последнюю фразу, и босые шлепки затихают в дальнем углу комнаты.
          Витёк не обижается, наверное, всё занято, ничто не может омрачить сегодняшнего вечера, и он бредёт в безотказную 215-ую. Дверь не заперта, одна койка, к счастью, свободна. Занавески отсутствуют, и луна хорошо освещает небольшую комнату. На входе убогий встроенный шкаф, по стенам - четыре кровати с провисшими сетками. Когда не хватает мест, под окно втискивают пятую, сейчас там письменный стол. Рядом два стула, простенькая табуретка, украденная в столовой, старый катушечный магнитофон без верхней панели, т.к. постоянно чинится и усовершенствуется. Рядом внавалку катушки с лентами, паяльник, нехитрая посуда, на стене в книжной полке учебники и пара изодранных детективов без обложек. На потолке, на длинном витом шнуре, патрон с голой лампочкой.
         Над кроватями картинки по интересам. Серега увлекается гитарой и парашютом. Из- под  койки выглядывают скрученные жгутом стропы, на стене вырезки из журналов – на фоне безоблачного неба, под цветным куполом парит спортсмен в облегающем костюме. На другой, на стуле сидит Владимир Семёнович Высоцкий, удерживая между ног гитару с мощным резонатором. Санёк задвинут на единоборствах и тоже классный гитарист, ему Витя обязан музыкальной наукой. На втором курсе, во время многочисленных попыток самостоятельного проникновения в тайны сопротивления материалов, через полчаса безуспешных стараний, Саня захлопывал учебник и произносил коронную фразу:
       - Давай я тебе лучше общий ход покажу…
Он демонстрировал приёмы аппликатуры, после чего инструмент переходил к ученику, который начинал корпеть над постановкой пальцев. Мучитель же садился рядом и безжалостно лупил линейкой по рукам, объясняя, что только таким образом можно постичь тайны техники музицирования. Над его кроватью висит групповой портрет одного из советских ВИА, а рядом вырезки из журналов, на которых голубые и чёрные береты отрабатывают приёмы рукопашного боя. Над кроватью Большого - страницы из журналов с девчонками в бикини (комментарии излишни). На ней сладко сопит Юрка. Над койкой Ваньки – портреты АББА и БониМ, она пустует, и Витёк заваливается туда.
       Сейчас эта комната полностью принадлежит однокашникам. А первые пару лет им пришлось делить территорию со старшекурсником по прозвищу Карбюратор. Это здоровенный, волосатый очкарик с толстенными линзами в старомодной роговой оправе. Карбюратор не всегда был адекватен и первое время люто дедовал. Во время очередной пьянки, сожители спонтанно решили от него избавиться. Сбежавшиеся на шум соседи застали ужасную картину – трое парней скрутили Карбюратора, а четвёртый, пилил багровое от  натуги горло столовым ножом, к счастью в пьяном угаре используя тупую сторону клинка. После этого Карбюратор присмирел и подобрел. Потом, за ящик водки, они сделали ему диплом. Год назад он выпустился и в комнату подселили своего.
       Витёк просыпается от громких голосов. Похоже, Саню ругают за то, что ночью обоссался. Витя выбирается из-под одеяла и  забирает внимание на себя.
      - Ты где был? – пытает его Санёк, радуясь, что от него отстали.
      - Да так… - напускает он туману и строит собеседникам глазки.
      - Чё, не зря всю ночь болтался?
      - Да вроде того… - лениво отвечает он тоном человека, которому всё это изрядно надоело.
      Они одеваются и валят к соседям. Кто-то уже встал и дверь открыта. На ближайшей койке, практически затерявшись в отрогах Нюриных вершин, сладко дремлет Женька. Гости громогласно желают доброго утра и, окончательно проснувшись, он суетливо шарит вокруг, в поисках трусов. Наконец они найдены, и Женька, какое-то время, безуспешно пытается их надеть прямо под одеялом. Он злится, дёргает конечностями, и покрывало неожиданно сползает, открывая Нюру во всём её великолепии. Взору посетителей представляется панорама великолепных альпийских холмов, в аппетитных розовых шапочках, переходящая в обширное по размеру, но по девичьи плоское плато, темнеющее в низовьях шелковистой порослью бермудского треугольника, в котором, наверное, сгинет ещё не один блудящий. Кстати, цветом «Бермуды» абсолютно не сочетаются с блондинистой Нюриной причёской. Королева пронзительно визжит и тянет одеяло к подбородку, мягкая ткань ненавязчиво подчёркивает богатство её кустодиевских форм. Танька на Колиной кровати выглядит усталой. Как они вообще уместились на этих сетках? Молодость…
        Друзья уходят умываться. Помещение мойки встречает тяжёлым духом, но одна раковина относительно чистая. Девчонки в это время одеваются и быстро сваливают, а умытая братва возвращается на разбор полётов. Коллеги делятся впечатлениями, кто что помнит. Зуб шокирует всех рассказом о малоизученном тогда оральном сексе. Правда, пошедшую на эксперимент Таньку, в самый ответственный момент всё время тошнило, что помешало Николаю полностью разобраться в нюансах, но он полон решимости на продолжение опытов. Всё-таки, не сочетаемый алкогольный коктейль и тут сыграл свою роковую роль.
        Через несколько дней остатки студенческой братии разъедутся на практику, и приютившая их общага опустеет, на долгие годы, сохранив в своих обшарпанных стенах звуки очередного праздника не обременённой юности…