Шизофрения. Глава 6

               

     Длинные костлявые пальцы монотонно повторяли одно и тоже движение: справа налево, справа налево. Мелькали пожелтевшие листочки, унося с собой колонки цифр. Вдруг разом все прекратилось. На большую стопку бумаги сквозь толстые стекла очков уставились пустые бессмысленные глаза. По подбородку медленно потекла склизкая струйка, оставляя заметный след на байковом халате, наравне с жирными пятнами и разводами от мочи, украшавшими подол.
-  Любашка, ты с Чарликом гуляла?
-  Сейчас пойду, - пальцы изо всех сил сделали упор в подлокотники кресла, благодаря чему правая нога получила дополнительную точку опоры. Скрюченное тело пришло в движение. Руки, будто отвратительный ползучий плющ цепляли плед, перебирая складки, пока, наконец, попытка не увенчалась успехом. Шаркая о грязный пол стоптанными тапочками, беспорядочно махая руками, тело двинулось в коридор. В темноте, нащупав выключатель, оно плюхнулось на табурет, где замерло  в раздумье, что же делать далее? Где-то там, под калошницей завалялись ее старенькие сапожки. Ах, нет, левее, почувствовав сырость, она отдернула руку от мокрой, брошенной на пол тряпки. Сквозит. Она ощутила предательский ветерок, кажется, дует со стороны кухни. Может быть, она не закрыла окно, что ж теперь? Опять подниматься и идти закрывать? Не помогла накинутая на плечи куртка. Она сидела на табурете, соображая, а как она, вообще тут оказалась? Холод сковал все ее дряхлые члены, неожиданный выход был найден. Под ногами расползалось пахучее пятно. Голова, имеющая форму лошадиного черепа, нагнулась вперед и недоуменно смотрела, на внезапно возникшую лужу, источающую вонючий аромат.
-  Вот, дура, опять обмочилась! Ты у меня еще получишь рюмашку, - голос перешел на писк, передразнивая сидящую дурочку.
Та продолжала смотреть на пол, временами переводя взгляд на говорившую. Кажется, в ее голове зрел достойный ответ, так или иначе, полюбоваться на  сменяющие друг друга гримасы желающих не нашлось.
-  Не успела, - на толстых губах заиграло подобие улыбки, бессмысленный взгляд ни на чем долго не задерживался, - это случайно…Я не сумасшедшая? Не сумасшедшая! – то ли спрашивая, то ли утверждая, бормотала себе под нос та, к кому обращались «Любашка».
-  Ты – дура, и место твое в психушке, а еще лучше на помойке, - Марина со всех ног швырнула об пол замшевым сапогом, - где второй, спросишь у своего дорогого Чарлика.
-  Я не сумасшедшая, - заныла Любашка, по желтеющей, натянутой коже обильно потекли слезы. -  Я боюсь тебя, боюсь. Уходи, - в неистовстве она замахнулась сапогом, но он выскользнул из ее непослушных пальцев прямо в образовавшуюся на полу лужу, обдавая стены едкими брызгами.
-  Что? – брови Марины опустились к переносице, - Желаешь без ужина сегодня остаться? – женщина потрясла кучей тряпья, а затем, будто случайно, разжала пальцы, и барахло упало на пол. Громким звучным голосом Марина прокричала, - Чарлик, иди сюда, собачка, гулять пойдешь.
За минуту ожидания ничего не изменилось. Никаких звуков не улавливали чуткие уши Марины. Проклятый пес! Как она с ними обоими, женщина перевела взгляд на сгорбленную фигуру на табурете, намучалась.
-  Чарлик, ты оглох, как твоя хозяйка?
Тяжелые шаги направились в сторону кухни и затихли у холодильника. Мгновение спустя, послышался стук хлопнувшей о кастрюлю крышки. На этот звук из-под стола выполз мохнатый черный пес. Он испуганно уставился на Марину, ежесекундно облизывая морду.
-  Что, жрать захотел? У паршивец, еще не гулял, а уж, есть ему подавай, - затем, повернувшись к прихожей, Марина добавила, - Любашка, живо на улицу, выгуливать собаку, она жрать хочет.
Та, что звали Любашкой, словно оцепеневшее животное, оставалась без движения, при этом из огромного рта ее вырывались нечленораздельные звуки. Она уже успела позабыть, зачем очутилась в коридоре. Стеклянные глаза ее уставились в одну точку, по телу прошла мелкая дрожь. Это продолжалось считанные секунды, затем коридор заблагоухал, будто туалет после его посещения. Собака виновато кружилась возле входной двери, отчаянно умоляя выпустить ее на улицу.
     Во дворе было пустынно. Редкие белые хлопья кружились в слабых порывах ветра, покрывая оголенную землю тонким узором кружев. Снежинки были первым, что увидела маленькая Любашка, когда покидала дом ребенка, служившим ей приютом почти шесть лет. Холодные, мокрые хлопья, летящие сверху, сильно напугали ее. Она зашлась в визгливом плаче, обделав при этом новое зимнее пальто Светланы Акимовны. Вцепившись хваткими ручонками в песцовый воротник, Любашка продолжала орать, несмотря на ласковые слова приемной матери.
-  Ничего, Боря, она совсем малышка и никогда ранее не покидала стен детского дома.
Борис Петрович пожал плечами, не одобряя настойчивости супруги в выборе именно этой девочки. Ему, гораздо больше хотелось взять того, кареглазого мальчугана, быстро освоившегося в присутствии двух незнакомых людей. Иметь сына было давней мечтой Бориса Петровича и Светланы Акимовны. Они прожили в браке более десяти лет, а детей все не было. Борис Петрович выкладывался на работе, в суворовском училище, воспитывая молодое поколение юных защитников, Светлана Акимовна, всякий раз проходя мимо молодых женщин с колясками, с завистью провожала их взглядом. Ее мечта иметь ребенка рухнула, когда врачи вынесли окончательный вердикт, она никогда не сможет иметь детей. Борис Петрович с трудом, но смирился с приговором, но для Светланы Акимовны, выросшей в многодетной семье, где каждый взрослый и ребенок привыкли помогать друг другу, это известие стало тяжелым ударом. У них не может быть детей, это значило, что в их большой трехкомнатной квартире со всеми удобствами не зазвенят детские голоса, трогательно называющие ее «мамой», не будет вечернего чаепития за столом, когда, перешагнув еще один день своей жизни, каждый делится собственными успехами и неудачами, всего этого никогда не будет. Что может быть хуже?  Им уже далеко за тридцать, еще два – три десятка лет, и наступит ничем не скрашиваемая старость. За годы борьбы с неизлечимым недугом Борис Петрович осунулся, постарел, и хотя он был яростным противником приемных детей, он, в конце концов, уступил супруге. Много препятствий им пришлось преодолеть вместе, пока бездетную пару  поставили в очередь на усыновление. И вот теперь, эта нескладная малышка стала их дочкой. Почему, вопреки отговорам врачей детского дома, Светлана Акимовна выбрала ее, она сама не понимала. Девочка была слабенькая, в раннем детстве она переболела полиомиелитом, отчего одна нога утратила подвижность и стала короче другой. Что это за заболевание, и какими осложнениями грозит, Светлана Акимовна прекрасно знала, она была микробиологом, то есть, человеком, знакомым с медициной не понаслышке. Директор детского дома по секрету сказала ей, что родители девочки – хронические алкоголики, неизвестно, в каком состоянии был зачат ребенок. Но даже это не остановило Светлану Акимовну. Что-то в Любашке было трогательно беспомощное, зовущее к участию. Огромные серые глаза ее были печальными, как у старого спаниеля. Когда Светлана Акимовна протянула ей конфету, Любашка осторожно взяла ее маленькими пальчиками, с интересом рассматривая на конфетной обертке коричневого мишку, а затем простодушно протянула сладость старой нянечке. При этом глаза Любашки лучились восторгом.
-  Вот ты какая, Любушка-голубушка, - Светлана Акимовна ласково обняла девочку и поцеловала в узкий лобик.
Любашка засмеялась, ее еще никто не целовал. Наверное, этот счастливый смех окончательно утвердил Светлану Акимовну в ее выборе.
Прошло несколько месяцев, и приемные родители столкнулись с первыми трудностями. Девочка плохо ходила, при первой возможности шлепалась на мягкое место, и проявляла упрямство, если ее желали лишить этой точки опоры. Очень любила Любашка, когда папа подбрасывал ее к самому потолку. Она замирала от восторга, протягивая к нему руки, будто хотела продлить короткий полет. Она совсем не боялась высоты, но чувствовала себя неуверенно, когда была лишена прикосновения любящих родительских рук.
Нравилось Любашке играть с детьми в песочнице. Она была доброй, и обычно к концу игры, у нее не оставалось ни одной формочки для куличиков или совочка.
Радовала Светлану Акимовну ее открытость и доброжелательность, в книге по педагогике она вычитала, что дети, лишенные в раннем детстве родительской любви, вырастают озлобленными. Оказывается, так легко было убедиться в обратном. Когда Любашка пошла в школу, она сразу же завоевала симпатии учителей. Все отмечали ее удивительное прилежание, а одноклассники быстро научились пользоваться ее добротой. Любила Любашка принимать гостей. Оленька Лопухина самая близкая ее подруга пользовалась привилегией гостьи чаще других. Подружке Оле нравилось смотреть редкий в то время цветной телевизор «Рубин» и разглядывать много красочно оформленных книжек в золоченных переплетах, занимающих полки в огромном книжном шкафу. Любашка с удовольствием показывала их Оленьке, но вовсе не они являлись причиной Олиных визитов. С книжками невозможно было играть, а наглядевшись, картинок, Оля скучала. Ей нравилось рассматривать маленькие игрушки, все они были поразительно похожи на настоящих - лошадки, коровки, барашки, кошечки являлись точной копией живых, тех, что она видела в зоологическом саду. Игрушки вызывали у Оленьки неподдельный восторг, а добрая, но невнимательная Любашка сразу не приметила, что фигурок с каждым разом становится все меньше и меньше. Когда на это обстоятельство обратили внимание родители Любашки, девочка ответила им, что сама подарила их Оленьке, и не переставала с ней дружить, лишь походы в гости прекратились вовсе.
К началу восьмого класса у Любашки участились обмороки, она стала пропускать из-за болезни много занятий, и успеваемость ее снизилась. Девочка начала жаловаться на плохую память, учение давалось ей с трудом. Подростковый врач пояснил взволнованным родителям, что происходящее с девочкой можно объяснить осложнениями после перенесенного в детстве заболевания. Вместе с тем, врачи предупредили, что заторможенность в действиях является следствием задержки умственного развития, и что никто из них не даст гарантии, что с возрастом она не будет усиливаться. Светлана Акимовна и Борис Петрович не опустили рук, стараясь уделять Любочке, как можно больше внимания. Приемные родители верили, что им удастся обмануть Природу, и ребенок вырастет таким же, как все. Редкие выходные обходились без  походов в детский театр, музеи, зоопарк. Больше всего ребенку нравилось бывать в зоопарке. Любашка, забывая о больной ноге, могла подолгу стоять около вольеры с медведями и смотреть, как те выпрашивают подачки. Именно с посещением зоопарка у Светланы Акимовны был связан один неприятный случай. Когда служащая зоопарка вошла в вольер с журавлями, Любашка увидела, что дверь осталась незакрытой и поспешила исправить ошибку. Ее мамочка, Светлана Акимовна, всегда учила ее, что двери надо держать закрытыми. Девочка успела позабыть о допущенной взрослыми оплошности, когда вдруг раздались недовольные крики, служительница не могла выйти. Любашка заворожено смотрела сквозь проволочную сетку за тем, как большие сильные птицы невысоко подпрыгивали и щелкали длинными клювами совсем близко от рук служительницы. Когда одна из птиц со всего размаха ударила по кисти кричавшей женщины, Любашка неожиданно громко рассмеялась, так, что проходившие мимо вольера люди, остановились. Нападение птицы не прекратилось, только теперь атаковали нерадивую служительницу уже две птицы. Вскоре за разыгранным представлением наблюдала целая толпа зрителей. Закрываясь пустым ведром от нападения птиц, служительница пыталась открыть дверцу вольеры. Но без ключа этого невозможно было сделать, а он куда-то пропал. Публику, видимо, забавляло происходящее, некоторые стали даже строить предположения, сколько еще сможет продержаться служительница? Любимой мамы рядом не оказалось, поэтому все внимание Любашки было отдано зрителям. Она многого не понимала, но догадывалась, что нужно что-то сделать. Тогда она подошла к высокому мужчине и, показывая пальцем в сторону вольеры, тихо сказала: «Это я закрыла дверь». Слушатель, казалось, не обратил внимания на слова десятилетней девочки. Тогда Любашка подошла к ограде вольеры и громко повторила свои слова. Служительница просила открыть дверь, к этой просьбе присоединились и взволнованные зрители, но Любашка не торопилась выполнять их пожелание, с интересом наблюдая, за ловкими движениями длинных клювов, из которых победно свисали клочья разорванной одежды. Сквозь сыпавшиеся из уст служительницы ругательства, Любашка впервые услышала это слово, значение которого ей удалось понять много позже. Женщина, в конце концов, добилась желаемого, дверь открыли. Светлана Акимовна переживая за дочь, постаралась скорее увести Любашку домой. В ушах гремели те обидные реплики. В отличие от Любашки, Светлана Акимовна хорошо поняла значение тех слов, все внутри у нее клокотало от негодования, она не хотела верить в то, что эта обидная кличка имеет отношение к ее дочери. Пришло на память заключение врачей. Нет, этого просто не может быть, врачи, наверное, ошиблись, ее доченька здорова, не беда, что она немного заторможена.  Лишь много лет спустя, когда Любашка стала взрослой, Светлана Акимовна с сожалением признала, что служительница в зоопарке сказала то, во что она, как любая мать не хотела верить.         
Камнем преткновения для Любашки была математика, которая, как известно, учит отделять важное от второстепенного. В математической науке без логики не обойтись. Когда Любашка пыталась решать задачки по математике, на ее простеньком личике последовательно сменяла друг друга целая гамма чувств, от тупой безисходности до смертельной усталости, при этом круглые глаза ее казались еще больше. В них легко угадывался страх, как будто перед ней были всего лишь не колонки цифр, а огромная шипящая тварь. Любашка морщила от растерянности лобик, сосала колпачок ручки, закрывала глаза, в надежде, что математические знаки исчезнут сами собой, ничего не помогало. Не спасали Любашку и занятия с репетиторами. Они менялись достаточно часто, как только понимали, что девочка безнадежна.
     Классный руководитель постоянно твердила Светлане Акимовне, что Любашку необходимо перевести в спецшколу, но добрые советы лишь обижали обеспокоенную мать, настраивая ее против учительской опеки. Ломая голову над проблемой Любашкиной адаптации к усложненной школьной программе, Светлана Акимовна нашла выход из незавидного положения, как только у Любашки начинались трудности в общении с учителями, мама переводила ее в другую школу. За восемь лет приемная дочь сменила семь школ. Вокруг рассеянной Любашки всегда мелькал калейдоскоп лиц, не всегда добрых и понимающих. Единственное, что скрашивало нелегкое существование девочки, это общение с подружками, которых было предостаточно, и забота и любовь родителей. Подружки любили Любашку, среди них девочка чувствовала себя раскованно и непринужденно, в обществе взрослых она часто замыкалась в себе. В училище, где обучалась Любашка после девятого класса, ею были довольны. Старательная, добросовестная девушка отвечала критериям медицинской сестры. В выборе будущей профессии Любашка никогда не сомневалась, овладение медицинскими знаниями поможет ей доказать окружающим, что она не хуже других. Частично ей это удавалось, хотя экзамены девушка сдавала с трудом, но диплом с присвоением квалификации медицинской сестры, она все же получила.
     Как раз в этот период ее жизни выпало на долю их семьи тяжкое испытание, состояние больного Бориса Петровича резко ухудшилось. Стало понятно, что дни его сочтены. Материальное положение семьи ухудшилось. Много денег уходило на лекарства, которые, впрочем, не помогали. За несколько месяцев до окончания Любашкой училища Борис Петрович умер. Приемная дочь изменилась, она больше не обращала на себя внимание беспричинным смехом, хотя разговаривать сама с собой не перестала. Светлана Акимовна с головой ушла в свое горе, от бессонных ночей, переживаний здоровье ее пошатнулось. Любашка сильно переживала за маму. После окончания медицинского училища, неопытную медсестру направили на стажировку в онкологический центр. Нигде после и ранее этого, Любашка не видела столько горя и страданий. Люди, многие из которых были еще молоды, вели неравную борьбу с неизлечимой болезнью, от которой умер ее отец. Жить, когда физические мучения переходят в душевные, было сложнее, чем она думала. Здесь она встретила Виталия, молодого и беззаботного, который впоследствии стал ее мужем. Виталий был болен раком пищевода, отчего любой прием пищи был для него наказанием. Чтобы уменьшить страдания, пациенту вводили наркотики. Выдача медсестрам ампул с гидрохлоридом морфина находилась под строгим контролем. Но ради любимого мужа Любашка подделала подписи напарницы и получила за нее положенные ампулы. Виталий вскоре поселился у них дома. Мама была спокойна, наконец, ее доченька стала, как все. Но все те, кто работал в больнице, лишь подторговывали наркотиками, а Любашка их попробовала. Наверное, когда она вводила себе дозу, она ни о чем не думала, а, может быть, ее вынудила это сделать боль, которая напоминала о себе сильными приступами, в течение которых сводило мышцы ног, переставали слушаться руки. Предательски дрожала рука, занесенная над веной, еще были мгновения выбора, но страх перед новым приступом сделал Любашку решительной. Это было необъяснимое чувство, так, словно тело стало легче. Воображение ее рисовало необыкновенные картины, Любочка парила в вышине, внизу маленькой черной точкой осталась земля. Она то удалялась от нее, то приближалась, становилась огромным пестрым шаром, который хотелось взять в руки и поиграть с ним. Рядом с ней проплывали облака, а еще выше виднелись звезды. Она хочет достать до них рукой, самой ближней и неожиданно…падает  вниз. Тело окаменело, она перестает чувствовать его, руки, ноги не  слушаются.  С синеющих губ срываются лишь беззвучные хрипы, хотя Любашке кажется, что она кричит.  Рядом мелькали чьи-то тени, они ее просто не замечали. Любашка протягивала к ним руки, хотелось тепла и участия. Люди что-то делали, но все оставалось по-прежнему. От обиды она заплакала, всхлипывая, словно ребенок. От нахлынувших чувств все казалось мутным: и люди и кровать и она сама. Любашке хотелось заснуть и больше никогда не просыпаться. Но на этот раз ее спасла любовь мамы. Ее большие руки ласково гладили по спутанным темным волосам, приговаривая: «Как же ты напугала нас, Любушка, с тобой случился приступ. Ты упала и сильно ушибла голову, но ничего, милая, ничего, все пройдет». Голос мамы успокаивал. Любашка вскоре заснула.
Вскоре она привыкла к участившимся приступам, и уже не понимала, что говорят ей врачи. Жизнь ее утратила былой смысл. Получив третью группу инвалидности, Любашка вынуждена была уйти из больницы. После смерти Виталия, Светлана Акимовна почти не вставала с кровати. Вдвоем они влачили жалкое существование. Вслед за первым мужем появился второй, затем третий, Любашке было все равно, кто они, лишь бы не чувствовать себя одинокой. Мужья видели жизнь по-иному. Их интересовала, прежде всего, московская прописка, в доперестроечные годы это было немаловажно для того, чтобы утвердиться в жизни. Каждый из них использовал несчастную дурочку, выжимая из нее, все, что можно, и исчезал. Последний пятый муж Любашки сильно пил, а после того, как протрезвеет, любил поколачивать любезную женушку, так любил он ее называть. Любезной Любашку сделала жизнь, ее четвертый муж был с ней достаточно строг: любил прикрикнуть по поводу и без, терзал упреками. Пятый, Витя был художником-реставратором, и жену свою решил приобщить к прекрасному. Стараясь всячески угодить мужу, Любашка стала помогать ему в работе. Пальцы не всегда были проворными, но богатое воображение скрашивало физический недостаток.
     Не выдержав участившихся скандалов из-за пьянства зятя и дочери, от инфаркта скончалась Светлана Акимовна. Смерть родителей ненадолго отрезвила Любашку. Она вдруг поняла, что обязана им всем хорошим, что присутствовало в ее жизни. Теперь беззаботная жизнь окончилась, как быстро подходили к концу пенсия по инвалидности, не помогали и случайные заработки пьющего супруга.  Закончились деньги, что были выручены при продаже трехкомнатной квартиры. Новая, купленная еще Светланой Акимовной двухкомнатная, была не такая удобная, комнаты были смежными и гораздо меньшей по площади. С периодичностью из квартиры стали исчезать вещи, после серьезной травмы муж Виктор не смог работать и Любашка кое-как перебивалась с хлеба на воду, собирая пустые бутылки. Иногда знакомые алкоголики угощали ее пивом, Любашка не забывала о страждущем супруге и приносила часть угощения домой. Когда неожиданно в семье появлялись деньги, они так же быстро и пропадали, потраченные на выпивку. С годами Любашка все больше спивалась, завязывала с этим и начинала снова. Она не задумывалась о том, что ждет ее завтра, отмеряла свою жизнь стаканами, сегодня меньше, завтра больше.
     После смерти мужа, оставшись без средств к существованию, Любашка сдала одну из комнат. Жильцы попались аккуратные, семейная пара. Они окружили ее заботой, которой Любашка была лишена со смерти родителей, то в магазин сходят, то квартиру помогут убрать, даже не отказывались погулять с ее любимой собачкой. Любашка была рада, самое главное, не одна она теперь. Деньги жильцы платили исправно, иногда предлагали выпить. Для этого находился повод: то чей-нибудь день рождения, то день получки у жильцов, то праздник в календаре, то просто хорошее настроение. Из квартиры вновь начали исчезать вещи, нажитые ее родителями многолетним трудом, но Любашка этого не замечала, жизнь для нее превратилась в каждодневный праздник, только успевай наполнять стакан.
Периодически проходя ВТЭК, Любашка не горевала, когда врачи вынесли безжалостный вердикт: «слабоумие с прогрессирующей амнезией». Марина, жиличка Любашки, взяла это себе на заметку. В ближайших планах предприимчивой женщины находилось место для осуществления давней мечты – заиметь отдельную жилплощадь. Эта слабоумная для нее просто находка.
Супруга Сашку она не стала посвящать в подробности своей авантюры, еще проболтается, основную работу она выполнит сама, в деталях поможет друг Сеня.
     Оставшись одна в неуютной квартире, Марина с удовольствием вдыхала аромат  сваренного кофе, она любила божественный напиток, он пробуждал в ее душе приятные воспоминания.  Не всегда им с супругом приходилось скитаться по чужим углам, еще три года назад у них была своя комната в коммуналке, пусть небольшая, но всего в ней хватало. Если бы не пагубная Сашкина страсть к азарту, его желание рисковать, они до сих пор жили бы неплохо, но этого было мало для целеустремленной Марины. Она желала жить лучше остальных, ради осуществления задуманного она бы не остановилась ни перед чем. Кофе был горячим, Марина осторожно отхлебнула и в блаженстве закрыла глаза. Настоящая жизнь у нее только впереди, надо немного подождать, будет и на ее улице праздник. Баловаться кофе она позволяла себе лишь в отсутствии «чучела», очень уж не хотелось с ней делиться. С сожалением, открыв глаза, Марина увидела всю ту же унылую картину: залитую вчерашним супом плиту, усеянный крошками обшарпанный кухонный стол. Если бы на то была ее воля, здесь все было бы иначе, в уютном гнездышке царил покой и порядок. Но сначала надо избавиться от полоумной, заставить переписать ее на себя, Марину эту малогабаритную квартиру. Дальше водка сделает за нее черное дело.
     Из приоткрытой форточки потянуло прохладой, неуютно стало на душе. Ежась, Марина подошла к окну. Куда подевалась эта дурочка с собачкой, этот живой труп с золотым ключиком? Зря она с ней так грубо, пока нет генеральной доверенности на квартиру, придется терпеть причуды сумасшедшей.
     Снежное покрывало украсило пустынный двор, превращая его в прекрасную сказку. Старый ясень, который вчера еще выглядел безобразной старой корягой, приоделся и теперь переливался в лунном свете новогодней елкой. Любашка осторожно потянула его за ветку, не пытаясь укрыться от снежного каскада, ловя открытым ртом осыпающиеся снежинки. Холодало. Чарлик все бегал рядом с ней, в игре хватая ее за полы старого, развевающегося на ветру пальто. Игра в салки ей быстро наскучила. Захотелось писать.  Позыв был настолько нестерпимым, что она пристроилась на корточках посередине двора. Когда трясущиеся ягодицы ощутили на себе пронизывающий холод, зажурчала струйка. Любашка протянула трясущиеся руки, с удовольствием погружая окоченевшие пальцы в спутанную густую шерсть. Благодарный язык прошелся по ее лицу.
-  Чарлик, ты мой единственный друг, жаль, что выпить мне не предложишь.
Пожилой мужчина из окна третьего этажа с удивлением наблюдал за необычной картиной во дворе, на время, позабыв о присутствии близких. У полузашторенного окна мелькнула тень: «Папа, пойдем, это – местная дурочка». Мужчина еще с минуту оставался у окна, оценивая услышанное. Покачав головой, видимо выражая согласие, он скрылся из вида.
     Руки старательно катали снежки, соединяя, их друг с другом. Один, второй, третий, получилась снежная баба. Чего-то не хватало. Ага, носа. Окинув вокруг взглядом, Любашка нашла длинный, тонкий прутик. Теперь все в порядке. Она посмотрела на свое творение, и рассмеялась, скаля огромные, будто лопаты передние резцы. Смех не проходил, все ее тело сотрясалось от неудержимого хохота. Любашка не удержалась на ногах и упала на четвереньки. Эта снежная баба похожа на Марину, только рот у нее сейчас закрыт. Вот она стоит, такая большая и белая, растопырив в сторону руки-палки, вылупив, коричневые желуди-глаза. От смеха Любашкины старые заклеенные очки сползли с мясистого носа и упали в сугроб. Беспомощно шаря руками по рыхлому снегу, Любашка ползала вокруг снежной бабы. Баба тупо смотрела на нее, а затем схватила за воротник и поставила на ноги. Рот ее приоткрылся, и оттуда ниспроверглась тирада ругательств. Губы Любашки растянулись в дурацкой улыбке, обнажая распухшие десны, в округлившихся глазах-плошках читался животный страх, смешанный с долей удивления.
-  Ты, чучело, уже двенадцатый час ночи. Я тебя обыскалась, будь неладна твоя плешивая собака. Ступай живо домой.
Нос у снежной бабы казался совсем настоящим, Любашка щурясь сквозь стекла запотевших очков, заметила, что из бабьего носа свисала маленькая сосулька соплей, а длинные ресницы ежесекундно моргали, будто отсчитывая время. Перед Любашкой стояло живое воплощение снежной бабы – Марина.
Страх придал Любашке сил, неуклюжее тело быстро заторопилось на высохших ногах-палках. Чарлик семенил рядом, ему вовсе не хотелось бросать эту веселую игру со снежным чудищем. После уборки дома стало немного уютнее, исчезли желтые подтеки от полувысохшей лужи, не скрипел песок под ногами, кухонный стол манил чистой скатертью. В Любашкиной комнате все оставалось по-прежнему. Старый маленький диванчик был застелен серой от грязи простыней, на стуле валялись вещи, на полу остался лежать упавший цветочный горшок с традесканцией.
     Заснула  она быстро. Маленькая комната, более походившая на конуру, не располагала к тому, чтобы ею любоваться. В темноте шныряли безобразные тени. По-кошачьи, бесшумно ступая по потолку, они перебирались на обшарпанную стену, попеременно вытягивая длинные руки с костлявыми пальцами, что-то делили. Осторожные даже в мелочах, они опасались, как бы кто не лишил их единственной радости стяжательства, не вовремя обнаружив их присутствие.
 -  Саша, надо решать, что станем делать с квартирой, «этой» уже не долго осталось. Всякий божий день просыпаюсь с вопросом: «когда, наконец?»
-  Нечего здесь решать, Маринка. Ты Достоевского читала: «Тварь ли я дрожащая или право имею?»
-  Нет у нас пока прав на квартиру. Неужели ты думаешь, что я стала бы терпеть, если бы закон не был на стороне сумасшедшей? Я так думаю, надо бы эту квартиру после выменять.
-  Сначала надо от «этой» избавиться. Слушай, давай ее припугнем.
-  Нет, Сашок, здесь надо другое. Сумасшедшего трудно чем-либо испугать. Не помню, кто сказал по этому поводу: «Лишь сумасшедший ничего не боится», а я от себя добавлю. Испытывая страх, нормальный человек начинает совершать безумные глупости. Живем в этой дыре уже полгода, а толку никакого. Чучело глушит водку, хоть бы что. Грамм алкоголя убивает лошадь.
-  Никотина, голуба, ты перепутала.
-  Черт с ними, и с тем, и с другим. Для этой дуры требуется нечто иное, по выражению лица супруги, Саша понял, что та придумала нечто особенное, - Надо ее приручить, и это сделаешь именно ты.
-  Я? Как ты себе это представляешь?
-  Нет ничего проще, пусть она в тебя влюбиться. Говорят, дуры очень влюбчивы.
-  Я терпеть не могу ее тупую рожу.
-  Ну, мы с тобой рожами тоже не вышли. А чтоб она поверила, я завтра подам на развод. Ты сразу же начнешь ее охмурять. Сашка, ведь ей много не надо, купишь ей коробку конфет подешевле, а главное, не скупись на водку. За бутылку она кому хочешь, поверит.
-  А по-другому нельзя?
-  Как? Придумай сам, - Марина начинала злиться, Саша хорошо знал, что за этим последует.
-  Может быть… а нет, не подойдет. Ты права, Маринка, но черт ее побери, как это трудно. А если все-таки ты?
-  Нет, со мной вариант не пройдет, она меня боится. Саша, если мы будем сидеть и ждать, когда она отдаст концы, квартира достанется посторонним.
-  Я понимаю, - Саша вздохнул. Нравственные страдания, что ему предстояли от предстоящей авантюры, уже выставили на него силки. Что ему с Маринкиной жалости, она лишь сторонний наблюдатель, вся грязная работа выпадет на его долю. – Меня от нее тошнит, даже тогда, когда она проходит мимо.
-  Меня тоже, но…Ты припомни Федора Михайловича, у него Раскольников пришел на поклон к старухе-процентщице. А мы прямо завтра приступим к осуществлению нашего плана, - в награду Марина страстно поцеловала супруга прямо в волосатую грудь, где нашла пристанище ее тяжелая голова. Все эти долгие прелюдии к главному, не для нее. Марине хотелось страсти, необузданной животной, так, чтобы удовольствие граничило с болью. Эстетическая натура супруга жаждала постепенно, его любовный порыв часто сменялся стыдливой нерешительностью. Ведомый ретивой супругой, в конце концов, он уступал.
Обычно, когда все кончалось, Саша засыпал. Вот и сейчас ему снилась Марина, худенькая, в простом, пестром платье, счастливая, как тогда ему казалось. Служащая загса, куда они ходили подавать заявление, удивлялась: москвичка, а выходит замуж за иногороднего. А Марина была влюблена чистой, светлой любовью, пред которой меркнет все, даже отметка о прописке. Непринужденной манерой держаться в обществе, природным обаянием Александр выгодно отличался на фоне остальных ее поклонников. Аспирантура МГИМО открывала перед ним множество возможностей. Еще два-три года, и его ждет престижная работа за рубежом. С супругой ему тоже повезло. Москвичка, живет с родителями в отдельной квартире. Он нисколько не сомневался в том, нужна ли ему эта трогательная простушка, но непреклонные правила, изменить которые было не в его силах, не оставляли ему выбора. В годы «железного занавеса» представлять могучую советскую державу мог  только дипломатический работник, обеспеченный надежным тылом. Александр женился. На ближайшее будущее ему будет гарантирован домашний уют, вкусная, с любовью приготовленная еда и темпераментная супруга с повадками влюбленной тигрицы в постели.
     И вдруг, в один момент все рухнуло, словно карточный домик. Это было в начале 80-х, в предперестроечный период. Закрома родины ломились от изобилия, об этом сообщали все центральные издания, грех было в том сомневаться. Но кто знает, где эти закрома? За несколько банок икры или импортной колбасы можно было устроиться в ВУЗ или найти престижную работу. Население гонялось за модными шмотками и лишь избранные щеголяли в костюмах от Кардена или Версаче. Избранные это те счастливчики, кто имел связи заграницей, а реализовывали их в первопрестольной. Среди них был и Александр – простой русский парень, которому порядком надоело ждать лучших времен, в надежде на выгодные заграничные командировки. Фарцовкой он начал заниматься между дела, в свободное от службы в представительстве время. С аспирантурой к тому времени было покончено, не хватило терпения для того, чтобы ее окончить. Александр не хотел жить хорошо, он желал жить шикарно. Фарцовка обеспечивала ему выгодные предложения и интересные знакомства, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Вести обеспеченную жизнь, при этом, не конфликтуя с законом, в то время могли себе позволить лишь работники аппарата. Саша к ним не относился. Прекрасно понимая, что он рискует, он не мог жить по-другому. Может быть, в жизни имеются иные ценности, еще непознанные им? Дух стяжательства поставил крест на его, Александра дипломатической карьере. Он мог бы иметь все, подожди он еще немного, а теперь он лишился всего: материальных благ, перспектив на будущее. От Александра отвернулись друзья, Хотя, какие это друзья, если они позволяли себе наживаться, обманывая друг друга. Александр прогорел на валюте. Для ничего неподозревающей Марины арест мужа был, как удар в спину. Даже выслушав приговор, она не могла поверить в то, что ее любимый Саша является преступником. Любовь ослепляет, но и она позволяет творить чудеса. Она презирает все условности, как бы правильно они не выглядели. Марина, любя, не могла простить ему той жизни, в которой не было ее. Она отнюдь не желала, чтобы Саша стал ее тенью, она бы разделила с ним все опасности, хотя предпочитала не рисковать, но Саша сделал свой выбор самостоятельно, и в этом была его ошибка.
     Вопреки пожеланиям родителей Марина не развелась с ним, но и ждать Сашу не обещала. Шесть лет – срок немалый, особенно когда тебе нет еще и четверти века. Время в разлуке пролетело быстро, оно стерло из памяти все плохое, сохранив взаимную привязанность.  После Сашиного освобождения им было чуть более тридцати, и оба решили начать все сначала. Оставшись после смерти родителей Марины без постоянного места жительства, супруги были вынуждены скитаться по чужим углам. Марине было очень трудно, но именно тогда она поняла, что кроме мужа ей никто не был нужен. В разлуке она не хранила ему верность, и, может быть, ошибки утвердили ее в правильности сделанного в юности выбора. Годы заключения закалили дух Александра, но не озлобили его. Он все также стремился к шикарной жизни, но желание рисковать поутихло. Он не любил вспоминать о времени, проведенном в тюрьме, от былой общительности не осталось и следа. Его недоверчивость простиралась на все, кроме их с Мариной отношений. Ее он любил, пожалуй, еще сильнее, чем до разлуки. Предложенное супругой было единственно верным решением их житейских проблем, но цена этого решения слишком высока. Преодолеть естественное отвращение перед опустившейся полоумной алкоголичкой было нелегко.
     Бреясь, Саша внимательно смотрел в зеркало, откуда на него взирала пара уставших, заспанных глаз. Правильный овал лица обрамляла густая шевелюра волос, которых еще не коснулась расческа. Щетина с трудом поддавалась бритве, видимо, притупилось лезвие. Увидев красные разводы, Саша понял, что порезался, хотя боли не было. Ныла спина, натруженная после вчерашнего. Он уже целую неделю подрабатывал грузчиком в овощном магазине, скрывая это от Марины. Не хватало на жизнь, но что такое страдания физические перед муками нравственными? Можно ли пойти на обман одного человека ради другого? Если бы он знал ответ на этот вопрос…Но, кто сказал, что «чучело» - человек? Она полоумная, так решила медицина. Вместо благодарности свела в могилу своих родителей, ее жизнь это – постоянное противоборство добра и порока, разве она сама – не воплощение порока? Стоп, пора опустится с небес на землю, уж не возомнил ли он себя Господом Богом, чтобы решать подобные вопросы? Нужно ли земле дерево, пожираемое жуками-древоточцами? Земле – нет, но кому-то оно служит нишей. Для чего существует «чучело»? Для того, чтобы завещать им с Мариной квартиру. «Черт!», рука опять дрогнула, новая капля крови заструилась по щеке, это от волнения, не каменный он все же. То, что задумала Марина, трудновыполнимо. Расстилаться перед «чучелом»! Да уж, лучше класть асфальт. В воображении Саши возникли картины дымящегося от парового катка асфальта, сгорбленных спин, который этот самый асфальт под каток бросают, а мимо беззаботно гуляют прохожие, для которых рабочие – пустое место. Нет, это не для него. Ты не только расстилаться, ты и ручки ей целовать не станешь - противно. Забыл тюрьму? Саша горько усмехнулся, помнишь, как заставили взять тебя половую тряпку прямо в зубы те, которые величают себя «братками» и подтирать за ними блевотину? «Интеллигенция вшивая», кажется, так они его называли. Не привыкать, ему унижаться. Здесь, где ты родился, вырос и живешь, с тобой вольны сделать все, что угодно, начиная с самого рождения и заканчивая переходом в мир иной. Кто-нибудь тебя спрашивал: «Хочешь ли ты получать прививку, называться, к примеру, Павликом, когда тебе больше по душе имя Клим, служить в армии, или идти работать грузчиком, когда в дипломе у тебя черным по белому написано: «юрист-международник»? «Без бумажки ты – говно, а с бумажкой – человек», - часто любил повторять его покойный отец. Его, Александра бумажка, годится лишь на то, чтобы подтирать ею то самое г… После освобождения не берут его по специальности: «Иди, мол, парень, и даже не мечтай». Вот, что с ним тюрьма сделала, всю жизнь исковеркала, разбила на две половины, до и после. Тот, другой Саша, мог иметь все, а этот, даже побриться, как следует, не может, потому, что нет у него хорошей бритвы. Все, чем он обладает, можно было пересчитать по пальцам. Умница-жена, пара уже не крепких рук, да огромное желание взять от жизни по полной программе.
С грохотом хлопнула дверь туалета, это надолго. «Чучело» имело обыкновение вставать по нужде в одно и то же время, по ней можно было будильник проверять. Ну, ладно, может, это и к лучшему.  Эх, была, не была.
-  Любанька, привет, - крикнул Саша сквозь закрытую дверь уборной, - составь мне компанию, вместе позавтракаем.
В ответ послышалось громкое журчание, Любашка спускала воду. Хлопнув дверью, на пороге кухне появилась теперешняя хозяйка квартиры. По лицу ее было нелегко догадаться, то ли она довольна неожиданному приглашению, то ли не может расстаться с ощущениями, пережитыми несколько секунд назад. Ее большой, крючковатый нос ритмично задвигался, улавливая аппетитные запахи, висящие в воздухе. На кухне громко шкварчал на сковородке горячий жир, пахло картошкой и салом. На столе расположились друг против друга две тарелки, на блюдце аккуратными кружочками лежала порезанная колбаса. У Любки потекли слюни.
-  Все так вкусненько, - по-детски дурашливо прокартавила Любашка.
-  Садись, сейчас положу, тебе пожирнее?
-  Давай, пожирнее, - Любашка жадными глазами смотрела за движениями Сашиных рук, кончиком языка облизывая влажные губы.
На несколько секунд Саша остановился, уронив на стол кусочек сала, которое он не выносил с детства, но еще с большим трудом он терпел близкое соседство «чучела». О, если бы закрыть глаза, и представить, что ее рядом нет! Видимо, человек соткан из противоречий, которые в миру терзают его душу и, лишь освободившись от грехов, он вправе рассчитывать на небесное блаженство. Внутренний голос произнес за Александра вполне отчетливо, - Осторожно, Любонька, как бы не обжечься.
Любашка отдернула руку, которая успела коснуться вожделенного кусочка. Ей очень хотелось есть, несмотря на букет тяжелых недугов пищеварительного тракта. Ни сильные боли, ни частые посещения отхожего места не могли сдержать ее волчий аппетит. Благодарственно рыгнув, Любашка внезапно вспомнила, что за столом принято вести дружескую беседу.
-  Как хорошо все приготовлено. А мне как раз приснилось, что я буду есть жаренную картошку, уже позабыла, как она выглядит. Да, ты ешь, не отставай.
После недельного поста не мешало бы разговеться.
-  Мы вчера втроем ужинали, и ели картошку с котлетами, утром я лишь разогрел недоеденное, - вопрос о внеочередном посте Саша оставил. «Чучело» жило по своему, особому календарю. У нее легко после ноября мог наступить январь.
-  Да? Значит, я позабыла. Я так сильно проголодалась, что не помнила про вчерашний ужин. А ты знаешь, когда мы с родителями жили в Армавире, мама каждый день приносила мне с рынка зрелые абрикосы, ярко-оранжевые, с красными бочками, сахарные на вкус.
Эту избитую историю о райских абрикосах Саша слышал уже бессчетное количество раз. Он еще не решил, что ему надоело больше, Армавир или абрикосы? Рассеянно стуча вилкой по тарелке, Саша смотрел в окно.
-  Ты только посмотри, что твориться сейчас, абрикосы не купить, кругом одни бананы, как в Африке. Если бы президент Брежнев не разъезжал по заграницам, а сидел бы в Государственной Думе, мы бы сейчас не перебивались от зарплаты до зарплаты.
Саша благоразумно пропустил упоминания о «воскресшем президенте Брежневе», который отдал концы еще до окончания Сашей средней школы и о Государственной Думе, неизвестно, может быть, «чучело» имело в виду столыпинское правление? Но вопрос с деньгами он обойти не мог. – Да? – с чувством произнес Саша, - И когда же ты получала последнюю зарплату? – Сашу начинала увлекать эта импровизированная игра.
-  Два дня назад, но от нее уже ничего не осталось. Цены в магазинах просто астрономические. Вчера вот, пошла, купила сервилат импортный, икру черную, маслины, торт, конфеты и денег нет, надо будет на работе занимать.
-  Ну, давай, Любашка, угости икрой.
-  Она на полке в холодильнике стоит. Открой, посмотри.
-  Тогда, считай, что конфеты я положил тебе под подушку, а то бы до них Маринка добралась.
Воспоминания о сладостях придали Любашке решимости, и она поволокла свое несуразное тело в комнату. Спустя две минуты она вернулась на кухню. Саша исподтишка наблюдал за ней, выдаст она себя или нет? Ни капельки разочарования не промелькнуло на ее глупой физиономии. Может, она тоже его разыгрывает?
-  А я их уже съела, жаль, - «чучело» несколько раз повторило последнее слово.
-  А икру я уже тоже оприходовал. Ничего, Любашка, ты не расстраивайся, ты займешь на работе денег, и мы устроим небольшой сабантуйчик.
Он это серьезно, не обманывает, Любашка пристально посмотрела на Сашу. Он улыбался. Нет, он все-таки, хороший, не то, что Марина, ведь, это она съела ее конфеты. А Саша ей нравится, он добрый, как ее мама.
-  Значит, договорились, за тобою икра, за мной бутылка.
Ответом послужило молчание. Ну, что ж, старт взят. Из троих только двое дойдут до финиша. Марина права, «чучело» сумасшедшая, от нее можно ожидать всего, что угодно. Сегодня она овечка, завтра может выйти из-под контроля. Но, с другой стороны, имеют ли они право с Мариной обманывать несчастную дуру, заведомо зная об ее невменяемости? Вот вопрос, который мучил Сашу со вчерашнего вечера. Кто сказал, что сумасшедшие это – люди? Это – полусущества, они хуже животных, которые  не способны на обман и подлость, которые не разыгрывают из себя умных, рассуждая о политике. А это м…мразь, Саша когда-нибудь бросит ей это грязное слово в лицо, она отравляет ему жизнь, распоряжаясь его судьбой. Скольким окружающим она испортила жизнь? В первую очередь, своим приемным родителям, несчастные люди. Неужели пример профессора Преображенского не послужил для них уроком? Эта гнида пережила пятерых мужей, не могли же они все быть плохими! А на работе, Сашу передернуло, вот из-за таких…люди ругают и клянут медицину.
     Как-то священнослужитель в церкви на вопрос: «зачем живет человек?» ответил ему, что мол «некоторые живут для того, чтобы перевернуть травинку или смахнуть листочек с дороги. Но, это неправильно. Человек живет для того, чтобы приблизиться к счастью и сделать счастливее других. Ранее Саша ответил бы иначе: «человек живет  для того, чтобы трудится на благо нашей родины. В своей насыщенной событиями жизни он немало потрудился для блага родной страны, пора и о себе подумать.
    Для чего живут сумасшедшие? Не те, которые, к несчастью, рождены ненормальными, а спившиеся алкоголики, наркоманы, такие, как «чучело»? Ответ очевиден, для того, чтобы остальным людям создавать сложности. Сердобольные, они вынуждены, да, именно, вынуждены за сумасшедшими ухаживать. Любимый герой Саши – Глеб Жеглов сказал: «Вор должен сидеть в тюрьме», а Саша еще добавил бы: «псих должен находится в психиатрической больнице, вне зависимости от его воли». Ведь вора никто не спрашивает, хочет ли он в тюрьму?  Если бы Саша был депутатом Государственной Думы, он предложил бы на рассмотрение закон, лишающих умалишенных прав, особенно если неисправная работа их мозга, является следствием безнравственного, антиобщественного образа жизни. Алкоголиками, наркоманами и проститутками не рождаются, ими становятся. Еще более аморально, когда эти уроды заводят детей, ухудшая генофонд нации.
     Сумасшествие это – болезнь, а с любой болезнь необходимо бороться, последовательно и безжалостно искореняя ее. Жаль, что в современном многоликом мире находится место для лжи, лицемерия и  попустительства, и лишь честное меньшинство готовы принять позицию Саши. Большинство «сердобольных» будут яростно отнекиваться, прикрываясь милосердием, считая таких, как Саша, палачами.  Но это мнимое милосердие, потому, что когда их близкого человека, псих пришлепнет из-за угла кирпичом, просто так, по причине навязчивых идей, их благодушие сменится на справедливый гнев.