Гармонь

Вера Николаевна проснулась от петушиного пения. За окном еще плавали предутренние сумерки. Она оделась и вышла во двор. Пока умывалась, светло-розовые полосы рассвета заполнили горизонт за Хопром. Река была где-то там внизу под горой. А за ней зеленел лес. Вера Ивановна представила себе песчаную дорогу, которая петляла среди вековых сосен. Когда-то она упиралась в казачьи курени хутора Кольцовского. «Эх, дед Яша, сколько ты старался казаков добрых на хутор собрать! Пусть и куреней было чуть более двадцати, а как дружно жили да складно работали. А вот теперь от нашего хутора бугорочки только что и остались», - вздохнула она. «Попрошу-ка внука Толяшу: пусть на Троицу свозит на старое кладбище над озером. Проведаю родные могилки»
Первые лучи солнца брызнули неожиданно сквозь листву старой груши, заплясали светлячками в росной траве. «Ой, чтой - то я размечталась!» - спохватилась Вера Ивановна. Достала из сарая косу и вышла на улицу.
В первый год после переезда с хутора в город ей было удивительно, что соседи не обращали внимания на чертополох, росший перед палисадниками. Хотя во дворах и на огородах у всех были чистота и порядок. Она представить себе не могла, чтобы в хуторе на майдане вот так бы вольготно рос бурьян. Однажды не вытерпела и выкосила траву вдоль улицы. Соседи удивленно похвалили ее, а потом и привыкли.
Вера Ивановна взмахнула косой. И вжик – вжик…, - бурьян падал ей под ноги. Она настолько была увлечена работой, что не заметила, как подошла дочь Зина. Ее глаза были заплаканы. В руках она комкала листок бумаги. Вера Ивановна вопросительно взглянула на дочь.
- Телеграмму принесли, папаня умер, - еле выговорила Зина и заголосила. – Ой, грех мне маманя! И почему же я не разрешила ему приехать в прошлом году?! Он же так просился…
- Ну, будет плакать-то, - спокойно сказала Вера Ивановна и пошла в дом. Зина последовала за ней.
- Бабушка, давай тебе укол сделаю, - шагнул им навстречу Анатолий.
- Еще чего выдумал! – Вера Ивановна села на стул и приказала: - Ты мне лучше гармонь дай-ка, внук.
Анатолий подал ей старенькую «хромку». Она уверенно вскинула ремень на плечо и, заиграв, запела еще достаточно сильным для девяностолетнего человека голосом.
- Летят утки и два гуся. Ох, кого люблю, кого люблю, не дождуся…, - пела и вспоминала.
Василий вернулся домой после дня Победы через месяц. Вера загоняла овец на баз, как послышался знакомый голос:
- Хозяюшка, а служивого примешь на ночлег?
Ноги у нее подкосились. Она только и успела всплеснуть руками, закричать:
- Вася-я-я!
Он подхватил ее, да так и внес в дом. Дети за столом удивленно замерли, увидев их. – Ну что, детвора, вот и наш папаня с войны вернулся! Встречайте! – весело произнесла Вера.
За ужином Василий долго рассказывал ей о службе интендантом во втором эшелоне при штабе.
- Кое-что припас для тебя и детей. Завтра привезу из города, - пообещал он. Вера не узнавала мужа. Он был самодовольным и показался ей чужим.
Утром, наняв полуторку, Василий поехал на станцию. В дом зашла почтальонка Настя и, волнуясь, выпалила:
- А Васька-то твой кралю с собой привез! В городе ее оставил…
Василий вернулся к обеду и занес вещи в дом. Стал показывать отрезы габардина, платья, кофточки, шубы, мужские костюмы, детскую одежду. Вера безучастно смотрела на все это.
- Чего так смотришь, не рада?! Бери, все тебе, ребятишкам, - Василий приподнял охапку вещей и бросил к ее ногам. Вера поморщилась и сказала:
- Чужое это все, не наше. Вези-ка лучше своей любовнице. Мне ничего не надо. Разве, что эту гармонью возьму: она наша новая «хромка».
Вера вытащила из кучи вещей новенькую гармонь. Растянула меха и заиграла марш «Прощание славянки».
- Чего, гонишь от детей?! – разозлился Василий.
- Уходи! – Вера серьезно сдвинула брови и отвернулась к окну.
- Верочка, опомнись! Поедем в Ташкент. Дом куплю, детей растить будем, - он подошел и попытался обнять ее.
- Уезжай! – она отвела его руки.
- Ну, знаешь! – Василий спешно стал запихивать вещи в мешки и вытаскивать их на улицу. Вскоре она услышала, как от дома отъехала машина. Вера тяжело вздохнула. В ее глазах стояли слезы. Она подняла с пола гармонь, заиграла и запела:
- Ой, да со вечёра, с полуночи…
Потом стала приплясывать. И тяжесть разлуки с любимым притуплялась постепенно, таяла. В дверь заглянула Шура, ее напарница по работе. Она с ходу ошарашила Веру новостью:
- Поешь, пляшешь, а сено для волов наших забрали.
- Как забрали?! Кто?!
Вера положила на кровать гармонь.
- Кто, кто. Уполномоченный из райкома партии. Говорит, что в соседней области засуха, помочь надо.
- А мы чем волов кормить будем, а?!
- Парторг сказал, что соломой.
- Вот он пусть сам ее и ест!
Хорошей соломы в колхозе не хватило. Вера и Шура таскали животным гнилую с заброшенной риги. Но волы от такого «рациона» все же сдохли.
Как-то вечером Шура пришла к Вере, изрядно выпивши, и бухнула на стол полбутылки самогона:
- Помянем волов наших, что ли, - и заплакала.
- Ну, скажи, подруженька, зачем мы жилимся в колхозе за «палочки», что видим-то?! Вон. Клавка Трунова в город укатила, буфетчицей на станции работает. Вчера приехала в крепдешиновом платье, туфли дорогие. Смеется над нами, мол, мы дуры.
- Может и дуры!
Вера смахнула со стола бутылку. Она покатилась по горнице, расплескивая по желтым половицам мутные брызги. – Но кто, Шур, на земле работать будет, а?! Мужиков в колхозе раз, два и обчелся. Кто голову на войне сложил, кто сбежал, как мой муженек, - она встряхнула подругу за плечи. – Иди, проспись, завтра рано вставать!
Июньским днем звеном пололи бахчу. Неожиданно для всех Шура заявила:
- Бабоньки, я замуж выхожу!
- За кого? Чей он?! – затормошили ее женщины.
- Да вдовец из Варварино, старше меня на двенадцать лет. На троих детей иду. Неженатые-то мои ровесники, сами знаете, в чужих землях лежат.
Свадьбу играли скромную, но веселую. Вере казалось, что ее гармонь расплавится от задорных мелодий, частушек и песен. Плясали с присвистом. Даже сосед Шуры дед Фомич выделывал в кругу такие коленца, пристукивая деревянным протезом, выкрикивая:
- А ну, казаки расступися!
К Вере подсел бригадир Агеев. Пьяно зашептал:
-Верунька, провожу тебя до сеновала?!
- Да пошел ты! – Вера грубо оттолкнула его и выбежала на улицу.
- Ишь ты, соломенная вдова! Попомнишь меня, - неслось вслед….
Женщины грузили собранные арбузы, когда приехал парторг Васильев.
- Молодцы, девчата хорошо потрудились! Троих из звена посылаем в Москву на ВДНХ.
Среди названных ударниц фамилии Веры не было. Шура, которая значилась в списке, первой загорячилась:
- Я без Кольцовой не поеду! Почему ее не послали, а?!
- Я не против ее кандидатуры, - засмеялся парторг. – Но Агеев Вере Ивановне отрицательную характеристику дал, мол, Кольцова грубовата.
Вера шла домой медленно, стараясь отогнать от сердца обиду, когда ее окликнула почтальонка Настя:
- Верусь, тебе письмо от мужа!
Посмотрела на адрес и удивилась: жил, вроде бы, в Ташкенте, а письмо из Волгодонска. Писал, что очередная жена покинула его по той причине, что попал под суд. В кладовой, которой он заведовал, ревизия обнаружила недостачу. Так и оказался на тяжелой работе в Волгодонске.
- Верочка, пришли мне масла и меда подлечиться. Приезжай проститься, а то скоро помру…, - писал он. Вера исправно посылала Василию посылку за посылкой. А потом поехала его проведать. И снова обман: муж работал кладовщиком, выглядел хорошо, питался тоже неплохо. Вера только и сказала ему:
- Эх, ты, перекати-поле! Я же от детей отрывала, чтобы тебе послать. Больше не пиши нам! - и уехала.
Ночами она вспоминала Василия, как встречались, как жили дружно до войны, троих детей растили. Она любила его по-прежнему. И он был для нее единственным навсегда! Когда становилось плохо от тоски, она брала гармонь, садилась на лавочку у ворот и играла…
Вера Ивановна умерла несколько лет назад, немного не дожив до ста лет. А гармонь-хромку хранит, как дорогую реликвию, внук Толяша.